Текст книги "Судьбу не изменить, или Дамы выбирают кавалеров"

Глава 12
Бечичи, Черногория

Сколько бы вы меня ни пытали, я все равно не смогу сказать то, чего не знаю.

Акутагава Рюноскэ, писатель

Утро здесь всегда врывалось в комнату – именно врывалось ярким солнцем, пробивающим даже опущенную на ночь маркизу, ароматом свежесваренного кофе с кухни, запахами рыбы с улицы, шумом морских волн, если море волновалось. Подобное пробуждение почему-то очень нравилось Марине – это облегчало ей тяжелые утренние подъемы. Здесь же все было иначе – хотелось вставать с первыми лучами солнца, выходить на маленький балкончик, садиться там в кресло и, укутавшись легкой белой шалью, смотреть на набережную, по которой только-только начинали перемещаться люди – туристы и торговцы, работники отелей, расположенных недалеко, а также соседи. Она курила, закинув ноги на решетку балкона, и чувствовала удивительный покой и легкость.

«Все-таки Хохол молодец, что настоял на поездке сюда. Действительно, здешний климат мне на пользу», – думала она, наблюдая за тем, как по парапету пожилая женщина ведет на поводке толстую полосатую кошку, похожую на матрас с ножками. Хохол тоже расслабился, по утрам ходил с соседом на лодке ловить рыбу и к завтраку успевал ее пожарить или запечь на углях. Вечерами они гуляли – уходили в соседний городок по пешеходной тропе над городским пляжем, сидели там в открытых кафе, пили кофе и смотрели трансляции футбольных матчей на большом экране, установленном на центральной площади городка-крепости. Ночи проводили, как привыкли, совершенно не смущаясь тем, что их может кто-то услышать – домики стояли очень близко друг к другу, но Марину подобные вещи никогда не беспокоили. Хохол лез вон из кожи и выполнял любое желание, и у Марины порой возникало смутное ощущение, что Женька старается отвлечь ее от чего-то, заставить не видеть ничего, кроме его рук, его губ, его тела, его внимания и нежности. Но она гнала от себя эти мысли.

«Я совсем разучилась наслаждаться моментом, – думала она, лежа ночью возле спящего после изнурительного марафона Женьки, – постоянно жду какого-то подвоха. А все, наверное, просто – вот он лежит рядом, весь мой, надежный, верный. Любимый, кстати. И это такое счастье, между прочим. Надо просто расслабиться и жить. И ему не мешать».

Раз в три дня звонил Грегори – такой режим звонков был установлен в их лагере. Судя по голосу, сыну там нравилось, он развлекался и был доволен всем, что происходило в походе. Марина слышала его веселый голос и радовалась, что может сдержать себя и не плакать, не мешать мальчику проводить время с друзьями и чувствовать себя самостоятельным. Хохол, наблюдая за ней во время таких звонков, одобрительно кивал головой и в разговоре с сыном старался дать тому понять, что с матерью все в порядке. Это были упоительные две недели – рекордный срок, на который Женька даже не рассчитывал.

Но всему приходит конец, как известно, и в одно такое же яркое утро Марина вдруг спросила:

– Ну и когда ты собираешься меня порадовать новостями оттуда?

На лице Хохла не дрогнул ни один мускул – он был готов к подобному вопросу и уже почти не волновался. Кроме того, три недели покоя дали ему возможность подготовиться и обговорить потихоньку с тестем и Леоном версию. Но для порядка он все же задал вопрос:

– А с чего ты решила, что там непременно что-то происходит?

Коваль стряхнула пепел в большую пепельницу в виде морской раковины и насмешливо посмотрела на мужа:

– Тебе до фига лет, а врешь ты по-прежнему на уровне Грега – не стыдно? Или ты решил, что я с возрастом оглохла? В следующий раз уходи на улицу или вообще на берег, а то вы с Леоном орете так, что вас слышу не только я в соседней комнате. Конспираторы!

Хохол машинально провел рукой по волосам и рассмеялся:

– Ладно-ладно, спалила. Понимаешь, котенок… там дело мутное какое-то.

– Ну, так рассказывай, – спокойно предложила она, перекидывая длинные ноги через подлокотник кресла так, что полы шелкового кимоно разъехались в стороны, и Женькины глаза опасно заблестели. – Ты не туда смотришь, дорогой. Все – после. Сперва дело.

Хохол вздохнул – дело так дело. Он сел напротив, придвинул пепельницу к себе и закурил.

– Короче, так. Твой брательник единоутробный, ментовская рожа, решил поиграть в политику и для этого почему-то выбрал наш маленький, но весьма славный городок. Почему – мы пока не нарыли, но это дело времени. Дальше. Финансирует его потихоньку наш с тобой старый приятель Миша Ворон – ну, это как раз неудивительно, хотя, насколько я знаю, он пока не в курсе о вашем родстве с генералом. Но и это еще не все. Леон узнал, что в город возвращается Бес – ну, по всем прикидкам так выходит, да и наехал кто-то на Ворона так, что тот теперь едва ли не в каске и бронике по улице ходит. И сдается мне, что все эти три события как-то связаны между собой. И, что хуже всего, плотно привязаны к твоему имени, дорогая. Вот и весь, собственно, расклад.

– Санта-Барбара, – пробормотала Марина, потянувшись к сигаретам.

– Еще хуже, – подтвердил Женька, щелкая зажигалкой, – просто индийский фильм. В тот момент, когда Ворон узнает, на каком месте у вас с генералом родинки одинаковые, его разорвет на сотню маленьких воронят – и вот тогда мало не покажется.

– С чего бы? – спокойно отозвалась жена, думая о чем-то своем.

– А с того бы, милая: ты Ворону об этом вряд ли говорила.

– Я и не скрывала особо, если помнишь. А уж что кому говорила или нет – так я этого не помню, столько времени прошло. И потом – я откуда могла предвидеть, что Димка вдруг решит, что он политик великий?

– Да как ты не понимаешь-то? – вдруг рявкнул Хохол и вскочил, сжав кулаки. – Он же на твоем горбу в рай въехать собирается! Это и отец твой так считает! А уж он-то сынулю знает, поди-ка, получше нас с тобой! И у Ворона появится шанс тебя в этом обвинить! Тебя! Еще решит, что это ты его надоумила!

– Не ори, – негромко приказала Марина, – и сядь, откуда вспрыгнул. Мне не все ли равно, чего там Ворон решит, а? Другое вот куда больше занимает – и это, как ты понимаешь, не моральные мучения Мишки. Если Бес лезет назад – дело совсем плохо. Он прижмет и Ворона, и братца моего. И – что хуже всего – опять вспомнит, что не успел дожать меня. И вот это последнее меня устраивает меньше всего.

– И поэтому ты, разумеется, ввяжешься в разборки, – констатировал муж, отворачиваясь и отходя к окну. Он распахнул створки ударом ладоней так, что звякнули стекла, и высунулся почти по пояс, словно надеялся, что морской воздух поможет чуть остудить гнев и злость, непонятно откуда вдруг возникшие – ведь он был готов к такому исходу. Готов, потому что прекрасно знал, с кем живет. Тогда почему вдруг ему так захотелось прямо сейчас свернуть ей шею? А все просто – Хохол прекрасно знал, что будет так, как она скажет, и он будет делать ровно то, что она захочет. Злило именно это – он опять в роли комнатной болонки.

– Женя, ты не хуже меня знаешь, что нет выхода, – раздалось прямо за спиной, и Хохол вздрогнул – не услышал, как она встала и подошла вплотную, как положила холодную руку на плечо и прижалась лицом между лопаток, – я надеюсь, что ты мне поможешь. Но если нет – я тоже пойму.

– Ты зачем глупости говоришь? – развернувшись и крепко обняв ее, спросил Хохол. – Неужели ты думаешь, что я могу оставить тебя один на один с этими тремя козлами?

– Я знаю, что ты этого не сделаешь. Но даю тебе возможность выбрать…

– …прекрасно зная, что я эту возможность вертел, да? – чуть улыбнулся он, прижимаясь лицом к пахнущим японским мылом волосам.

– Проверяю, – рассмеялась Марина и похлопала мужа по спине: – Все, Женька, пойдем на море, пока не жарко. И надо решать с билетами.

Пока Марина, отплыв к буйкам, ограничивавшим территорию разрешенного купания, покачивалась на спине в довольно холодной воде, Хохол, сплавав пару раз туда-обратно, выбрался на берег, лег прямо на мелкую гальку и, вытянувшись всем телом, закрыл глаза. Вот и началось…

Леон во вчерашнем разговоре сказал, что генерал прибыл, но, судя по разговорам, о родстве с Наковальней Ворону пока не сообщил. Да и сам Ворон вроде как забыл о данном Леону задании, и это, пожалуй, пока на руку всем.

Квартиру, машину и все прочее Леон обеспечит, ему нужно только сообщить номер рейса и дату прибытия. С этим все. Но что потом? Как Марина собирается нейтрализовать дорогого родственника по погибшему мужу? Как встретится с братом – если встретится, конечно? Он ведь, как и все почти, уверен, что Коваль мертва. Да, он ее ни за что не узнает, но вдруг? И тогда – что? Как он поведет себя, что будет делать? Успеет ли Хохол предотвратить любые неприятности, которые непременно грозят жене? Почему опять вопросов больше, чем ответов? И надо позвонить Гене и попросить забрать Грегори из лагеря и присмотреть за ним в то время, пока их не будет. Но главное – как, с помощью кого и чего ему уберечь вон ту распластавшуюся на водной глади блондинку? Как сделать все, чтобы с ней ничего не случилось?

Хохол резко сел и ударил кулаками по гальке, взметнув небольшие фонтанчики мелких камней и песка. С каждым разом задачи все невыполнимее, а ситуации – опаснее. «Возраст, что ли?» – подумал он, беря полотенце и направляясь к воде – Марина плыла обратно.

Через два дня они летели в Россию. Предстояла пересадка в Москве, и Марина вдруг настояла на поездке в город, потому что между самолетами у них оставалось почти пятнадцать часов.

– Ты какого лешего там забыла? – Не любивший шумную столицу Хохол не особенно хотел выбираться из аэропорта.

– Машка там сейчас, – коротко объяснила жена, и аргументов не осталось, – она снимает квартиру в центре, совсем недалеко от вокзала.

– Ну, это в корне меняет дело, конечно, – хмыкнул Женька.

– В корне, – подтвердила она, роясь в сумке в поисках паспорта – они приближались к зоне таможенного контроля, и Женька слегка подтолкнул ее в другую очередь – для граждан России:

– Не забывайся, ты не Мэриэнн Силва.

– Черт, никак не привыкну, – вполголоса пробормотала Марина, следуя за мужем в толпу «соотечественников».

Из окошка таможенного контроля на нее внимательно смотрел молодой парень в форме, и Коваль скроила серьезную мину:

– Что-то не так?

– Нет, все в порядке. Как отдохнули, госпожа Климова?

– Спасибо, прекрасно, – она протянула руку и взяла паспорт, одарив юношу напоследок очаровательной улыбкой.

Хохол уже ждал ее по другую сторону и недовольно щурил глаза:

– Не можешь, чтобы не обострить?

– Ты ревнуешь, что ли? – хмыкнула она и взяла мужа под руку. – Перестань, дорогой. Никого нет – только ты.

– И на том спасибо, – буркнул Женька, направляясь к кассе аэроэкспресса.

Глава 13
Урал

Людей с их толстокожестью можно пронять, только когда прольется кровь. Но кровь проливается уже после того, как трагедия свершилась.

Юкио Мисима, писатель

Генерал Коваль полюбил пешие прогулки. Это внезапно приобретенное развлечение доставляло много хлопот охране, приставленной к нему Воронцовым. Дмитрий Викторович отчаянно сопротивлялся и отказывался от услуг двух здоровенных лбов, следовавших за ним по пятам, но Воронцов настаивал:

– Береженого, как известно… А в городе у нас иногда бывает неспокойно. К чему риск? Да и прогулки эти вы бы бросили, а? Хотите дышать – так милости прошу ко мне в поселок, там природа, лес, речка недалеко.

Но Коваль не собирался уступать и продолжал гулять то по набережной, то просто по улицам центра, а иногда забредал и в отдаленные районы типа Ершовки, где до сих пор было неспокойно, как и предупреждал Воронцов.

Сам же Ворон был сейчас больше озабочен не безопасностью кандидата на мэрское кресло, а совершенно иными проблемами.

Как и советовал Леон, он пригласил начальника полиции Грищука в баню, и там, вдоволь напарившись и расслабившись за столом с настоящим чешским пивом и шпикачками, задал интересовавший его вопрос:

– А скажите, Виктор Дмитриевич, как там поживает расследование по делу о пропаже нашего мэра бывшего? Что-то давно не слышно ничего.

Завернутый по бедрам в простыню Грищук блаженно развалился на диване и, отхлебывая из запотевшей холодной кружки пиво, проговорил:

– Так закрыто дело. Супруга забрала заявление, сказала, что нашли его мертвым где-то за границей, и фотографии предоставила, и свидетельство о смерти.

Ворон едва не поперхнулся:

– Супруга?! Она что же – здесь?

– Была у меня неделю назад, а сейчас где – не знаю.

Ворон перевел дыхание и неопределенно хмыкнул:

– Понятно… ну что – еще заходик? – Поднявшись с дивана, он пошел в парную и там вылил себе на голову ковш ледяной воды. – Вот сука… обставился, значит, и Ветку сюда прислал… Надо Леону сказать – пусть пошарит, вдруг она еще не отвалила.

Леон, понятное дело, поискал, но следов Виолы не обнаружил. Вероятно, хитрая баба сразу уехала из города. Однако Ворона не покидало ощущение, что это не просто так, и никуда Ветка не делась, а, скорее всего, она здесь вместе с Бесом – просто залегли так, что не сразу найдешь.

Эта мысль плотно засела в голове и мешала думать о чем-то другом. Бес начал действовать – вот уже и легализовался при помощи свидетельства о смерти, дело закрыл, теперь спокойно выплывет с новыми документами. Те, кому надо, будут знать, что он жив. А кому не надо, те и вопросов не зададут. А он, Ворон, окажется в роли карася на сковородке – знай подпрыгивай. Нет, так дело не пойдет. Нужно любыми способами вычислить Беса и убрать. Убрать – только так, иначе покоя не будет.

У Леона тоже хватало забот. Во-первых, охрана. Случай с подложенной под днище «Мерседеса» банкой с камнями показал, что нынешние охранники не годятся даже груши околачивать. Никому из них и в голову не пришло после отлучки осмотреть машину, они так и усадили Ворона в салон, а водитель уже тянулся ключом к замку зажигания, когда Леон за шиворот выволок его из машины и, поставив на четвереньки, заставил заглянуть под днище. Вид неизвестного устройства, из которого торчали провода, привел водителя в состояние паники, а Леон, проделав ту же процедуру с охранниками, сел за руль сам и уехал, оставив троицу посреди двора в компании мусорных баков.

– Что это было? – с любопытством спросил Ворон, когда «Мерседес» выехал на трассу.

– Проверочка, – мрачно отозвался Леон, – проверочка, которую охрана не прошла. Это была обычная банка из-под тушенки, а могла оказаться магнитная мина, например. Я приказал не оставлять тачку без присмотра, но они же умнее меня, сами все решили.

– Разгони к такой-то матери, – вяло отмахнулся Ворон, удивив Леона равнодушием, – разгони и набери таких, как сам решишь, я тебе верю.

– Хорошо.

Больше ни слова сказано не было, и у Леона сложилось впечатление, что у шефа какие-то новые сложности. «Ничего, надо будет – сам скажет», – решил он.

Второй проблемой оказалась Лиза. С той самой встречи в торговом центре Леон никак не мог выбросить ее из головы и то и дело вертел в руках визитную карточку, никак не осмеливаясь набрать номер. Но сделать это очень хотелось. Только почему-то внутри всякий раз, когда он вспоминал Лизу, начинало скрести беспокойство – что-то было не так.

Это «не так» прояснилось довольно скоро – ровно в тот день, когда в город приехал кандидат в мэры генерал Коваль. Леон приехал встречать его вместе с Вороном, и первая, кого он увидел в зале ожидания, была Лиза в строгом сером костюме и с убранными в гладкий пучок волосами. Она приветливо улыбнулась и поздоровалась, но, как показалось Леону, была удивлена его появлением здесь, а потому не стала афишировать их знакомство. Ну что ж, значит, ей это зачем-то нужно, решил он и подыграл, тоже не переходя черту. Когда Коваль появился в зале ожидания, Лиза быстро подошла к нему и заговорила о чем-то, открыв папку, которую держала в руках. Но Леону показалось, что генерал слушает ее невнимательно, а взгляд при этом у него не совсем деловой и официальный. «Да ну, показалось, – погнал от себя мысль Леон. – Она ему в дочки годится». Но догадка царапнула неприятно. Лиза же вела себя естественно и словно не замечала ни взглядов генерала, ни угрюмого Леона.

Вечером он решился и позвонил. Девушка долго не брала трубку, но потом все же ответила суховато:

– Да, я слушаю.

– Лиза… это Леонид, – выдавил Леон, и голос девушки немного потеплел:

– Ой, Леня, это вы? А я смотрю – номер незнакомый, еще думала – брать или нет. Как ваши дела?

– Все нормально. А твои?

– Я вас видела сегодня в аэропорту. Вы, оказывается, у Воронцова водителем работаете, да? Он с моим работодателем сейчас в ресторане ужинает.

Это Леон знал – он как раз сидел в общем зале этого ресторана, в то время как Ворон с Ковалем расположились в кабинете.

– Что же тебя с собой не пригласили?

– Я в мужские дела не вмешиваюсь. Мне своего хватает. До завтра нужно примерный план кампании набросать, а еще ничего не готово. Даже не думала, что будет так сложно…

– Ты свободна завтра вечером?

Лиза помолчала, прикидывая что-то, потом вздохнула:

– Пока не знаю. Как пойдет. Но если освобожусь, то позвоню. На этот номер?

– Да.

– Договорились. Мне пора, Леня.

Леон положил трубку первым и задумался. Странно она себя ведет. Если у нее шуры-муры с этим генералом, то к чему раздавать авансы ему, Леону? По старой памяти? Детское впечатление, первая влюбленность? Не поймешь их, баб этих. И надо присмотреться к генералу поближе. Даже странно, что он родной брат Наковальни – вообще ничего общего. Да, видный мужик, но сестра-то его просто красавица. Леон видел, как выглядела Марина до того, как перекроила себе лицо у пластических хирургов, – на памятнике, установленном рядом с могилой ее первого мужа. Даже там, на камне, было видно, какой была эта женщина раньше. Хохла вполне можно было понять…

Глава 14
Москва

Человек сам решает, бесконечно мучить себя своей обидой или сделать так, чтобы она растворилась с пользой.

Хань Сян-цзы, китайский философ

Машка снимала небольшую квартиру в самом центре, на пятом этаже шестиэтажного дома старой постройки. Хохол почувствовал себя просто неприлично огромным на маленькой кухоньке, где с трудом можно было разместиться втроем. Словно поняв это, Машка для экономии пространства уселась на подоконник, поджав ноги:

– Обожаю это окно. Утром на дереве птицы орут, потом дворник метлой шаркает, а машин зато почти не слышно – во двор же выходит.

Марина курила, разглядывая жилище Маши, и молчала. Ей хотелось поговорить кое о чем, но мешал Женька, а гнать его было совершенно некуда – комната располагалась за стеной, и слышимость в доме превышала все допустимые пределы.

– А вы, собственно, чего на исторической родине забыли? – спросила Маша, докурив.

– А мы, Маня, приключений захотели, – опередил Марину Хохол, – не терпится нам, знаешь ли, голову куда-нибудь засунуть – давно же спокойно живем, скучно.

– Остынь, – посоветовала жена недовольно.

– А я и не закипал, если видишь. Машка спросила – я ответил. Нам спокойно жить нельзя, мы от этого болеем здорово.

– Я же попросила – прекрати.

Хохол сложил руки на столе в замок и проговорил негромко:

– Я прекрасно знаю, что отговаривать тебя бесполезно. Но Машка не чужой мне человек, и я хочу просто поделиться с ней – что, права не имею? Ты не понимаешь, как у меня болит внутри, а она вот понимает. Тебя же закроют, если что не так пойдет, неужели ты не думала об этом? Брат твой тебя спалит – и все, полетишь в Мордовию легкой пташечкой.

– Знаешь, как говорят? Лучше пусть уж двенадцать судят, чем шестеро несут.

Хохол поднял на нее глаза и проговорил зло:

– Очень смешно, да? Шутки шутишь? А ведь не исключен и вариант с шестерыми несущими – не думала?

Коваль взяла новую сигарету и усмехнулась:

– Думала. Но что с того? Если Бес… ой, да ладно, надоел ты! – вдруг разозлилась она. – Поди-ка погуляй, воздухом подыши.

– Не понял…

– А что непонятного? На улицу, говорю, иди, я позвоню потом.

Маша решила, что пора вмешиваться – смотреть, как Марина унижает Женьку при ней, было невыносимо:

– Вы ругаться ко мне приехали? Очень оригинально.

– Не встревай, Мышка, это наши семейные разборки, – вывернул Хохол и встал. – Пойду пройдусь, пожалуй.

Он вышел из кухни, и через минуту хлопнула входная дверь. Машка проследила из окна, в какую сторону он направился, и повернулась к невозмутимо курившей подруге:

– Ты сдурела?

– А что случилось? – спокойно спросила та. – Хохол опять забыл свое место, ему периодически нужно напоминать.

– Зачем ты его… при мне-то?

– Он правильно сказал – ты своя и все правильно поймешь. Я и так на нервах, ему только не показываю, чтоб не заводился, а он давит и давит. Я не могу не ехать, понимаешь? Там снова Бес, там мой брат и отец – как я могу не вмешаться?

– Я не понимаю, зачем тебе это. Ты ведь можешь просто не приезжать сюда, и все.

Марина затушила сигарету и подперла кулаком щеку:

– Нет, Машка, дело не в поездках сюда. Бес не остановится. Если я его сейчас не шугану из города, он найдет, чем повязать моего братца в случае его победы на выборах. И будет по-прежнему шантажировать меня. А я жить хочу спокойно. И сделаю для этого все. Нет ничего лучше превентивных мер, ну, ты же врач, должна понимать – инфекцию нужно локализовать, а не давать ей распространяться. Так вот Гришка – это инфекция.

– Ага, а ты вроде скальпеля, очень смешно, – негромко сказала Маша, глядя в окно.

Коваль вдруг рассмеялась, откинув назад голову:

– И что ж вам сегодня шутки-то мои не нравятся совсем?

– Чувство юмора у тебя очень странное.

Марина оборвала смех и уставилась в лицо Маши немигающим взглядом:

– Ты думаешь, что я не права?

Та пожала плечами и подтянула колено к груди, обняла его руками и оперлась подбородком:

– Кто я такая, чтобы судить тебя? Раз ты делаешь, значит, тебе это зачем-то надо. И потом, я хорошо знаю, что ты не отступаешь от намеченного – так какой смысл сотрясать воздух одобрениями или осуждениями? Ты ж все равно по-своему поступишь.

Марина встала из-за стола, подошла к подоконнику и порывисто обняла подругу:

– Я сволочь, Машка, ты совершенно права. Но я должна, понимаешь? Мне нужно убедиться, что моя семья в безопасности, что брату ничего не угрожает, что у отца все в порядке. Они – моя кровь. И Мишка… ты ведь знаешь, у меня с ним договор, я не кидаю компаньонов. И Беса я должна нейтрализовать, что бы это ни значило. Как выйдет, понимаешь? Но своих я должна вывести из-под удара. Это могу сделать только я.

– Ты многовато на себя берешь, Мариша, – грустно отозвалась Маша, поглаживая ее по волосам. – Ты не Рэмбо, ты – женщина, к тому же не особенно здоровая.

– Ну, так потому со мной Хохол.

– Мне иногда его безумно жаль. Ты с ним обращаешься ни грамма не лучше, чем в те времена, когда он еще не был твоим мужем, а был просто охранником.

– Я предупреждала его, что штамп в паспорте для меня вообще ничего не значит и мало что меняет. Он знал, на что подписывался, – спокойно ответила Коваль, – более того, я и в этот раз предоставила ему право выбрать, и он мог не лететь в Россию.

– Очень остроумно. Как ты себе это представляешь? Ты летишь, а он остается загаром покрываться на побережье? – усмехнулась Маша. – Это уже был бы не Хохол.

Коваль как-то неопределенно кивнула и отошла к плите, возле которой на рабочей столешнице стоял электрический чайник, щелкнула кнопкой.

– Ты по-прежнему бегаешь от него налево? – спросила Маша, спуская ноги с подоконника.

– Удивишься – за год никого.

– Рекорд.

– Не язви, Машка. Ты моложе, вырастешь – поймешь. С годами начинаешь сомневаться в собственной привлекательности.

– Глупости это. Он и так от тебя не уйдет, даже если ты сама будешь сомневаться. Он не сомневается, поверь.

Марина насмешливо посмотрела на подругу, но ничего не сказала. Да и что говорить? То, что Хохол не уйдет от нее, было такой непреложной истиной, что даже думать на эту тему не стоило. И дело даже не в том, что в Англии ему просто некуда идти – практически без языка, без возможности как-то устроиться и где-то жить. Просто в жизни были такие вещи, через которые невозможно перешагнуть, были цепи, которые нельзя разорвать без того, чтобы не отхватить порядочный кусок от себя же, любимого. Марине порой казалось, что они на самом деле проросли друг в друга, как побеги после прививки, и теперь уже непонятно, где кто.

«Наверное, это не хорошо и не плохо, потому что не было иного способа выжить. Да, точно – поодиночке мы пропали бы, скорее всего. Где я была бы, если бы не Женька? И где был бы сейчас он, не проверни я этот фокус с чужим трупом и липовыми татуировками? Нет, мы слишком завязаны друг на друге, нельзя расстаться. Да и хочу ли я этого? Положив руку на сердце – совершенно не хочу».

Эти мысли очень часто приходили ей в голову, и Марина проводила долгие бессонные ночи в кухне, глядя в темное окно и куря сигарету за сигаретой. Она продолжала испытывать терпение Хохла, заводя мимолетные романы с мужчинами, которые совершенно ничего для нее не значили. Порой ей казалось, что она даже не различает того, как они выглядят, не придает никакого значения этому. Каждая такая связь давала ей почувствовать, что она все еще интересна мужчинам – разным, и это успокаивало.

– Никогда не думала, что буду бояться старости, – со смехом сказала она спрыгнувшей на пол Мышке. – Оказывается, я устроена ровно так же, как и остальные бабы.

– Нашла о чем беспокоиться. С твоими данными да после пластики ты еще много лет сможешь водить за нос кого угодно. Я-то не сразу могу определить на глаз, сколько тебе на самом деле – хорошо, что знаю точную дату рождения, – посмеялась в ответ Мышка. – И это… заканчивай концерт, звони Женьке, пойдем, поедим где-нибудь, а то у меня в холодильнике пустыня. В этом преимущество одинокой жизни – не надо особенно утруждаться готовкой.

Коваль, которой тоже надоело выглядеть стервой, нашарила в сумке телефон и набрала номер мужа:

– Жень…

– Что – псу можно ползти к конуре поближе? – хмуро отозвался он.

– Прости меня, ладно? Иногда как навалится что-то… ну, ты же сам все знаешь… приходи, мы голодные. В ресторан пойдем.

– Я и не уходил. Сижу на лавке, тут памятник какой-то, ну, Машка, наверное, знает.

Машка знала. Наскоро натянув джинсы и футболку, она мазала открытые участки тела кремом от загара, и Марина невольно вспомнила, что подруге совершенно нельзя бывать на солнце, потому с наступлением лета Маша вынуждена закупать эти средства с максимальной защитой в промышленных количествах.

– Ты бы хоть зонт, что ли, брала – все тень какая-то, – сказала она, кивнув на стоявший в углу зонт-трость с газетным рисунком.

– А я и возьму. Знаешь, раньше меня все это очень напрягало, а теперь стало совершенно безразлично. Просто делаю то, что надо, чтобы выжить, на автомате. Крем – значит, крем, зонт – значит, зонт, – отозвалась Маша, вешая на плечо большую белую сумку и снимая с вешалки ключи. – Идем, что ли?

Они вышли из подъезда и сразу окунулись в нестерпимую духоту города, в его какофонию звуков и специфических запахов. Совсем рядом раздался призыв к молитве – буквально через два дома располагалась мечеть, и близилось время намаза.

– Господи, как ты тут живешь-то? – ахнула Марина, вспомнив, как после некоторых событий в жизни Мышка стала панически избегать людей определенной национальности.

– Не выхожу из дома в пятницу до четырех, – коротко сообщила она, раскрывая зонт, – у нас в это время ногу поставить некуда – буквально. Мечеть старая, но народа сюда приходит очень много. Во все остальные дни даже удобно – часов не надо. Кстати, здесь не так уж докучают, вслед не улюлюкают, ведут себя очень прилично, так что я приспособилась. Да и временно же это, скоро домой поеду.

– С ума сойти, – пробормотала Коваль, выходя вслед за Машей из ворот.

Хохол сидел на лавке у памятника на соседней улице, рядом стояла бутылка минералки и лежала пачка сигарет. Судя по количеству окурков, он никуда не ходил, так и сидел здесь все время. Коваль обняла его за шею, стянула черные очки и чмокнула в переносицу:

– Ну, прости меня…

– Был бы я мужик…

– Ой, не кокетничай! – рассмеялась она. – Ты – мужик, потому и не врежешь мне, хотя можешь.

– Высокие отношения, – фыркнула Маша, покручивая зонт, и Женька подтвердил со вздохом:

– Куда уж выше…

Обедать они направились в японский ресторан и провели там все время, что оставалось до аэроэкспресса. Потом Мышка проводила их на вокзал и долго шла по перрону за набирающим скорость поездом, увозившим Марину и Хохла в аэропорт. Когда он скрылся из виду, Маша вытерла слезы и повернула к выходу, аккуратно лавируя в толпе, заполнявшей перрон.