Текст книги "Игра в кубики"

Журналист

– Нет, Николай Николаевич, я домой не поеду пока, – Борис курил в приоткрытое окно, положив включенный на громкую связь телефон на подоконник.

Из динамика лился раздраженный голос главного редактора, требовавшего немедленного возвращения Бориса. Но вернуться означало признать, что задание он провалил, а этого Нифонтов позволить себе никак не мог. Его самолюбие и так было уязвлено, а уж вернуться ни с чем он даже помыслить не мог.

– Давайте сделаем так. Ведь просто статья – это ничто, пшик. А тут работы на хорошее расследование.

– Ты не специалист по криминалу, сам ведь говорил! – взвился главный.

– Погодите, Николай Николаевич, – аккуратно перебил Борис, – не надо кричать. Дело же не в специализации. Мне тут пришла в голову одна мысль, и сегодня я ее непременно проверю. И уверяю вас – расследование будет бомба.

– Ох, Борька… опять ты вкручиваешь что-то, – тон главреда стал чуть мягче, и Борис почувствовал, что выигрывает.

– Да вы мне только чуть больше времени дайте, а уж я тут развернусь! – пообещал он, лихорадочно думая, куда теперь бежать, к кому обращаться и что делать.

– Ну, хорошо, командировку твою я продлю. Но смотри, Нифонтов…

– Я понял, не подведу.

Сбросив звонок, Борис ударил кулаком по подоконнику и зажмурился. Теперь придется выкручиваться. Ну, зачем было так упираться, можно ведь было признать, что интервью сорвалось, статьи не будет – и ехать домой, в чистую квартиру, на любимую кровать. Ну, отделался бы штрафом, как у них принято, и все. Но нет! Борис Нифонтов не знает неудач! Борис Нифонтов всегда на коне!

– Идиот… – процедил он сквозь зубы. – Чертов понтовый идиот! Ну, вот и крутись теперь, как хочешь.

После завтрака Борис решил прогуляться, хотя погода вовсе не располагала к таким подвигам – моросил мелкий дождь, небо затянули серые тучи, и ни единого намека на то, что хотя бы к вечеру ситуация изменится, не было. Но Нифонтов натянул кашемировый свитер, темные джинсы и черные массивные кроссовки, обмотал шею шарфом и, прихватив из стойки у вешалки большой гостиничный зонт, направился к выходу.

Будучи человеком довольно предприимчивым, он успел свести знакомство с секретарем прокурора Алисой и теперь надеялся, что не устоявшая перед его обаянием и напором девушка, в свой обеденный перерыв согласившаяся выпить с ним кофе, расскажет ему хоть что-то о ходе расследования.

Этим приемом Борис пользовался довольно часто, обольщая секретарей начальников разных учреждений и выуживая из них необходимую для статей информацию.

Схема почти никогда не давала сбоев – секретари, как правило, знают куда больше, чем остальные сотрудники, а потому Борис с легкостью получал те сведения, которые хотел. Алиса показалась ему довольно легкой добычей, потому Нифонтов с нетерпением ждал обеденного перерыва.

Чтобы не тратить время попусту, он купил несколько местных газет и уселся с ними в кафе напротив прокуратуры – именно там он условился встретиться с девушкой.

Заказав чайник чаю, Борис устроился за столиком у окна и развернул первую газету.

«Так нагнетать панику надо еще суметь, – отметил он после прочтения первого же репортажа. – Растет мастерство, ничего не скажешь. Будь я слабонервной барышней, ни за что бы на улицу после прочтения не выходил. А уж фамилии потерпевших – это вообще ни в какие ворота, это ж прямой повод для судебного иска, неужели они этого не понимают? Или надеются, что убитые горем родственники газет не читают?»

Другие газеты не отставали, и у Нифонтова возникло ощущение, что в этом городе СМИ совершенно не задумываются над тем, в какой форме подают информацию, и вообще не опасаются возможных последствий такой работы.

Складывалось впечатление, что у местных журналистов куда больше выходов на прокуратуру, потому информации они добыли изрядно, чего Борису, к его досаде, не удалось даже при наличии громкого звания журналиста из Москвы.

«Ну, понятно – не хотят сор из избы выносить. А местным писакам руки бы поотрывать за такую подачу эксклюзива», – внутренне бушевал Борис, испытывая желание разодрать газеты в клочки и раскидать их по кафе.

Определенно, этот городишко уничтожал его самооценку на каждом шагу.

В висках застучали крошечные молоточки, и Борис машинально полез в сумку за таблеткой. Пальцы наткнулись на футляр, лежавший на самом дне, и Нифонтов словно очнулся, выдернул руку и жестом подозвал официантку:

– Будьте добры бокал красного вина.

– Вам винную карту принести? – уточнила девушка.

– Нет, принесите на ваш вкус бокал красного вина, и все.

Она отошла к бару и через пару минут вернулась с заказом, аккуратно опустила бокал на столик перед Борисом:

– Ваше вино.

Он сделал глоток – вино оказалось чуть терпким, совсем несладким, и почему-то сразу напомнило о поездке в Тоскану пару лет назад.

Борису на секунду показалось, что он даже ощущает, как пахнет тамошний воздух, как яркое солнце обжигает плечи и лицо, а горячий ветер треплет отросшие на всю длину шеи волосы.

Открыв глаза, Борис нашел взглядом отошедшую официантку и слегка кивнул, давая понять, что ее вкус совпал с его.

Наконец в кафе потянулись сотрудники прокуратуры, и среди первой же группы вошедших он увидел Алису в светлом длинном плаще.

Она растерянно оглядывал зал и казалась совсем молодой и какой-то беспомощной, но Нифонтов знал, что у этой девушки за спиной школа полиции и работа в одном из местных отделений.

Он поднял руку, привлекая ее внимание, и Алиса, улыбнувшись, направилась к его столику.

Борис поднялся, чтобы помочь девушке снять плащ и отодвинуть тяжелое кресло:

– Я очень рад, что вы нашли для меня время.

– У меня обед, но я могу задержаться на полчаса – шеф выехал на какое-то происшествие.

– Сам?

– Да. Он часто это делает, не хочет погрязнуть в бумагах.

– Что вам заказать? – Борис открыл карту меню.

– Только салат, – улыбнулась Алиса, – я на диете.

– Уверен, что вы напрасно изнуряете себя подобными глупостями, у вас отличная фигура.

– Спасибо, конечно, но это как раз результат титанических усилий и многочисленных отказов, – весело сказала девушка. – Я много работаю в спортзале и уже не помню, каковы на вкус пирожные.

– И когда же успеваете? Я лично могу выделить на спортзал всего час-другой в неделю, и то не всегда.

– Провожу там вечера после работы.

– Вот это стремление к цели, – с уважением протянул Борис. – Тогда не буду настаивать, салат так салат, съедим его. Какой предпочитаете?

– Где побольше овощей. Но вы совершенно не обязаны мучиться и жевать траву, если вам не хочется. Я спокойно отношусь к тем, кто ест мясо.

Борис вдруг почувствовал, что ему удивительно хорошо с этой девушкой. Не приходится выдавливать из себя что-то, заставлять натужно шутить или натягивать на лицо неискреннюю улыбку. Алиса оказалась приятной и легкой, кроме того, внешность ее была как раз во вкусе Нифонтова – невысокий рост, аккуратное удлиненное каре платинового оттенка, тонкие запястья, длинные пальцы с бежевым маникюром, неброский макияж, миндалевидные зеленые глаза.

«У мамы такие», – вдруг отчетливо понял Борис и зажмурился.

В последнее время он старался как можно меньше думать о родителях, но в какие-то мгновения всплывала вот такая мелочь вроде цвета глаз – и все, воспоминания возвращались. Нужно было срочно справиться с этим состоянием, иначе…

Борис сделал большой глоток вина и открыл глаза.

– Что-то не так? – вплыл в его сознание голос Алисы. – С вами все в порядке, Борис? Вы побледнели.

– Я прошу прощения… – процедил он сквозь сжатые зубы и встал. – Извините, я на минутку…

В туалете он открыл холодную воду и принялся пригоршнями плескать ее в лицо. Через пару минут его отпустило, Борис поднял глаза и взглянул в зеркало, откуда на него смотрел всклокоченный человек с мокрым бледным лицом и совершенно пустым взглядом.

– Так не пойдет, Боренька, – чужим голосом произнес Нифонтов, глядя своему отражению в глаза. – Не пойдет. Давай-ка, соберись и иди в зал, там тебя ждет очаровательная девушка с кучей информации в накрашенном клювике. Иди, Боренька, надо работать.

Фельдшер

Из комнаты тетки доносились звуки пианино – к Светлане Александровне приходили на дом несколько учеников, чтобы лучше подготовиться к конкурсам или к экзаменам. Виктория давно привыкла к этому, и даже после тяжелой смены музыка не раздражала, а наоборот, настраивала на отдых.

Мама Света, конечно, старалась не назначать ученикам занятия на те дни, когда она возвращалась с дежурства, но это, разумеется, не всегда получалось при гибком графике работы Вики. Вот и сегодня кто-то из теткиных гениев терзал инструмент, пытаясь выдавить из него более-менее гармоничное исполнение Листа.

«Фальшивит, – машинально отметила Вика, направляясь в ванную. – И пальцы неправильно ставит».

Сама она наотрез отказалась учиться в музыкальной школе, и дядя поддержал ее в этом нежелании, так что тетке пришлось капитулировать. Но Светлана Александровна часто жалела об этом, потому что от природы у Вики оказался отменный слух и тонкие гибкие пальцы настоящей пианистки.

– Я нашла им лучшее применение, – смеялась Вика в ответ на сетования тетки.

Стоя под струями душа, она прикидывала, что сможет поспать пару часов, а потом успеет собраться на встречу с Максимом, надо только заранее приготовить одежду и бросить в сумку кое-какие мелочи.

Вика проснулась от небрежного толчка в плечо, села на кровати и не сразу поняла, что происходит.

В комнате находились двое полицейских и мама Света с перекошенным от ужаса лицом и совершенно серыми губами. Одной рукой она держалась за сердце, а другой сжимала на шее ворот блузки.

– Виктория Павловна Негрич? – спросил один из полицейских.

– Да, это я. А в чем дело?

– Собирайтесь, поедем в отделение.

– Что? Зачем?

– Проводится проверка, мы должны опросить вас и задержать до избрания меры пресечения.

– Что?! – до Вики наконец дошел смысл услышанного, но испугало ее совершенно не это, а вид сползающей по косяку на пол тетки.

Вика откинула одеяло и, оттолкнув полицейского, бросилась к Светлане Александровне:

– Мама Света! Мама Света, открой глаза! Да помогите же мне, что вы стоите?! – рявкнула она, и полицейские подхватили худенькое тело женщины и перенесли на Викину кровать.

– Что с ней? – спросил тот, что был помоложе.

– У нее больное сердце, ей нельзя волноваться, сбивается ритм, – роясь в ящике тумбочки, Вика доставала лекарства, шприцы и жгут. – Вызовите «Скорую», пожалуйста.

– Мы должны вас в отделение доставить, – сказал старший не очень уверенно.

– Я потом куда угодно поеду, только вызовите бригаду, ей нужно в стационар! – Вика вошла иглой в вену и ввела препарат.

– Вызови, – бросил полицейский напарнику. – А вы пока собирайтесь, Виктория Павловна.

– Пока не приедут медики, я от тетки не отойду! – заявила она, стараясь собрать волосы в хвост.

– Ви-ка… Ви-ка… – позвала слабым голосом Светлана Александровна.

– Я здесь, здесь, – Вика села на край кровати и взяла тетку за руку. – Тебе легче?

– Что… случилось?

– У тебя был припадок.

– Нет… с тобой?

– Со мной? Ничего.

– Но…

– Так, все! Тебе не надо разговаривать, сейчас бригада приедет, пора в стационар. Я тебе говорила, что ни в коем случае плановую госпитализацию пропускать нельзя, но ты же сама специалист, да? Вот и допрыгалась. И не спорь! – Вика предостерегающе подняла палец, заметив, как тетка сделала протестующее движение головой. – Все, я сказала. Пойду, соберу тебе вещи.

За ней двинулся молодой полицейский, остановился в дверях комнаты:

– Ваша тетя музыку преподает?

– Да, работает в музыкальном училище.

– Можно? – кивнув на открытый инструмент, спросил полицейский и, когда Вика согласно кивнула, подошел и пробежал пальцами по клавишам. – Надо же… – выдвинув табурет, он уселся и опустил обе руки на клавиши.

Посидев так пару секунд, он вдруг заиграл «К Элизе», и Вика удивленно выглянула из-за дверцы шкафа:

– Ого… учились?

– Да, до армии музыкальную школу окончил, думал – отслужу и пойду в училище, потом в консерваторию поеду, если получится. Не получилось.

– Почему?

– Пошел служить в полицию. Так вышло, – коротко ответил он, продолжая играть. – А вы почему не занимаетесь музыкой?

– Кто сказал, что не занимаюсь?

– Вряд ли машины «Скорой помощи» оснащены пианино. Вы же фельдшер?

– Фельдшер. Кстати, об этом… а что проверять собираетесь? Дело ведь явно в моей работе? – Вика сложила белье и халат в сумку, упаковала тапочки и теплую кофту, пару книг, и тут раздался звонок в дверь – приехала кардиобригада.

– На вас поступило заявление.

– От кого?

– Фамилию не помню, но суть в том, что вы во время оказания помощи присвоили себе золотую цепочку с крестиком.

– Что?! – Вика выпрямилась и с негодованием посмотрела на сидящего за пианино полицейского. – Я?! Цепочку?!

– Вы не волнуйтесь, Виктория Павловна, разберемся.

– Ну, так не теряйте времени, ищите – вы же у меня в квартире!

– Нужна санкция, а ее дадут только в том случае, если дело возбудят. Пока проверка идет, – он бережно закрыл крышку инструмента и повернулся к Вике: – Вы не волнуйтесь, разберемся. Я-то лично понимаю, что ничего вы не брали, бред это все, но заявление есть, вы ведь понимаете…

– Понимаю, – бросила Вика и пошла открывать дверь приехавшей бригаде.

– Что, Негрич, сама не справилась? – с порога спросила кардиолог Севрюгина, которую на подстанции все так и звали – кардиолог Севрюгина, без имени-отчества, которые, как казалось Вике, не все даже знали.

– В стационар надо, ритм плохо восстанавливается.

– Ладно-ладно, это ж я так…

Врач прошла в комнату Вики, где лежала Светлана Александровна, и, увидев там полицейского, удивленно спросила:

– А конвой зачем?

– А конвой мне. Сейчас в «обезьянник» поеду, кто-то накатал на меня, – криво усмехнулась Вика.

– Ничего, у нас есть поговорка – пока в райотдел не прокатилась, считай, и не работала. Я на первом году раза три заезжала – то украду что на вызове, то на убийство покушаюсь, то еще какая хрень, – успокоила Севрюгина, надевая на руку Светланы Александровны манжетку тонометра. – Разберутся, не бойся, даже испугаться не успеешь.

– Ну и работа у вас, – сказал молчавший до сих пор пожилой полицейский, – это ж те, кого вы с того света вытаскиваете, на вас же заявления пишут? Хороша благодарность.

– Ой, можно подумать, вы впервые это видите, – отмахнулась кардиолог. – Такие сволочи попадаются – не дай бог! Так-с… ЭКГ сейчас снимем, но тут все показания к госпитализации, так что вещи собери тетушке, – это относилось уже к Вике, и та кивнула:

– Готово все. Тебя доктор довезет, а я сразу, как отпустят, приеду, хорошо, мама Света?

Та только кивнула, закрыв глаза, и Вика заметила, как из-под ресниц потекли слезы.

– Нууу… ты что? Прекрати сейчас же! Вон и товарищ полицейский тебе подтвердит – никто меня не посадит, я ж ничего не брала. Выясним все, и я приеду, – Вика взяла вялую руку тетки в свои, прижалась щекой: – Мама Света… ну, ты ведь понимаешь, да? Так случилось. Я ни в чем не виновата, значит, меня отпустят. А тебе нужно лечиться.

– Все, Светлана Александровна, давайте ехать, – сказала Севрюгина, просматривая ленту только что снятой ЭКГ. – И молодых людей задерживаем, им, поди, еще пару фельдшеров задержать нужно.

– Доктор, не стоит так, – попросил полицейский. – Мы тоже люди и тоже все понимаем. Уверен, что это недоразумение, разберемся и отпустим девушку.

Полицейские оказались настолько любезными, что спустились в машину «Скорой» и взяли там носилки, помогли вынести ослабевшую Светлану Александровну и погрузить в салон.

Вика закрыла двери «Скорой» и повернулась к ним:

– Ну что – мне руки за спину или как?

– Прекратите, – обрезал старший. – Садитесь на заднее сиденье.

Разговор в отделении вышел эмоциональный. Вика вышла из себя, едва услышала адрес женщины, написавшей заявление. Она выехала туда около семи вечера на вызов по поводу отравления лекарственными препаратами, но даже подумать не могла, что там ребенок, диспетчер не сказала – или Вика сама не расслышала.

Пятилетняя девочка лежала на диване и совершенно не подавала признаков жизни. Возле ребенка суетилась молодая неопрятная девица лет двадцати пяти, в замызганном халате и с собранными в пучок сальными волосами неопределенного цвета.

– Что она приняла? – спросила Вика, садясь на диван и беря почти безжизненную ручку ребенка.

– Кажется, снотворные…

– Какие? Есть упаковки? Ищите!

Девица закрутилась по комнате, то и дело натыкаясь то на стул, то на угол стола, и вскоре извлекла откуда-то мятую упаковку от снотворного.

– Сколько там было? – готовясь промывать желудок, бросила Вика.

– Не знаю… не полная вроде…

– Как же можно хранить лекарства там, где до них может дотянуться ребенок? Вы-то где были?

– Спала…

– Что это у нее? – приглядевшись, Вика увидела на левой руке девочки шрам.

– Обожглась в прошлом году… – пробормотала мать. – Кипятком.

– А вы где были? Спали?

– Да…

– Послушайте, девушка, а зачем вы вообще рожали ребенка, если постоянно спите, а? – Вика с трудом сдерживала раздражение. – Принесите тазик и воды побольше.

После необходимых процедур девочка зашевелилась, но в себя так и не пришла, Вика повезла ее вместе с невысыпающейся мамашей в стационар, где ребенка сразу поместили в реанимацию.

– Вовремя привезли, – сказала дежурный врач на ходу, – успеем восстановить.

И после этого мамаша вдруг обнаружила, что на ребенке нет цепочки с крестиком. Ее интересовало не состояние дочери, не возможные последствия, нет – дешевенькая цепочка с маленьким крестиком, которых Вика, как ни силилась, вспомнить не могла.

Опрашивавший ее сотрудник смотрел сочувственно:

– Будь моя воля, я б таких мамань сразу родительских прав лишал. У ребенка к пяти годам ожог руки и отравление, а эта клуша за какую-то ерунду на фельдшера заявление пишет.

– Ничего не поделаешь, – вздохнула Вика, подписывая бумаги. – Я могу быть свободна?

– Да. Я вас еще вызову, если что-то новое будет.

– Что? Она обнаружит нехватку бриллиантов?

– Я вас понимаю, Виктория Павловна, но таков порядок. Всего доброго.

«Да что ж тут доброго, – вздохнула про себя Вика. – Но, наверное, надо было через это пройти, теперь хоть бояться не буду».

Прямо из отделения она поехала в больницу, совершенно забыв, что собиралась встретиться с Максимом, и даже забыв ему позвонить.

Следователь

– Флунитразепам.

– Что, прости? – Полина поправила очки и посмотрела на Зайченко.

Тот курил в форточку, задумчиво рассматривая дорожку, ведущую к зданию морга.

– Говорю – в крови у первых двух потерпевших обнаружены следы флунитразепама, это препарат, обладающий снотворным действием, а при приеме алкоголя еще и вызывает провалы в памяти.

– А алкоголь в крови был?

– Был. У мужчины – изрядно, а вот у девушки совсем немного, но в сочетании с препаратом вполне могло выключить.

– А по третьему трупу что?

– Кровь пока не готова, но характер повреждений тот же. И, заметь, кубик в кармане. Буква «Т».

– Черт… – Каргополова сняла очки, положила их перед собой на стол и прикусила нижнюю губу. – Черт… кто-то вырезает семью Пострельцева, а я не могу понять причину. Хотя чувствую, что кроется она где-то в недалеких годах прошлого века.

– Думаешь, месть?

– Кровная, – подтвердила она. – Сам посуди – человек заманивает куда-то по очереди членов одной семьи, поит их спиртным со снотворным, перерезает сонную артерию скальпелем и вытаскивает трупы в парк – заметь, каждый раз в разный. Будь это маньяк – он бы разные жертвы выбирал.

– А почему ему не могут нравиться члены одной, так сказать, фамилии? Может, это у него фетиш такой, – Зайченко затушил сигарету, сунул окурок в жестянку из-под чая и повернулся к Полине. – Такой вариант ты не рассматривала?

– А что толку? Должна быть причина, понимаешь? Цель. И тут годится только месть. А Пострельцев разорался, едва я попыталась вывести его на разговор о прошлом. Я уверена, что дело в этом. Он акционер нашего водочного завода – чувствуешь, чем пахнет?

– Ну да, – кивнул эксперт, – возле водки во все времена криминалом несло.

– Вот я тоже так подумала, – подхватила Полина. – Но пока нет времени в архив сбегать, там порыться – вдруг что?

– Да, идея хорошая.

– Ладно, Лёнчик, я поеду к себе. А ты позвони, как будет готова кровь третьего потерпевшего.

– Непременно.

До конца дня она так ничего толкового и не придумала, Двигунов не появлялся и не звонил, а в архиве, куда Полина позвонила, чтобы договориться о своем визите, ей категорически заявили, что все дела по водочному заводу засекречены, и допуск к ним она вряд ли сможет получить.

– Да что ж такое… – и тут ей позвонил муж:

– Ты во сколько сегодня заканчиваешь?

– Уже, – бросив на часы взгляд, сказала Полина, понимая, что вполне может идти домой, все равно ничего продуктивного уже не выйдет.

– Я как раз мимо еду, не уходи, сейчас я тебя заберу.

Это было кстати, хоть и удивительно – Лев обычно не приезжал за ней на работу.

«А не забыла ли я о какой-то важной дате? – слегка испугалась Полина и начала лихорадочно перебирать в памяти все, что могло бы подойти. – Нет, вроде ничего… уф… только этого не хватало – забыть чей-то день рождения или еще что-то в этом роде».

Лев ждал ее у машины, и Полина, спускаясь с крыльца, вдруг отметила, с каким интересом поглядывают в его сторону сотрудницы прокуратуры, вышедшие из здания чуть раньше нее.

«А что, собственно, удивительного? Лёва интересный мужчина, красивый даже – но не слащавой киношной красотой, а как-то иначе… по-мужски. И внешность его гармонирует с именем, никакое другое ему не подошло бы».

Она ускорила шаг, подошла к машине:

– Привет.

Лев вдруг взял ее за руку, притянул к себе и поцеловал:

– Привет. Ну что, поехали?

– Поехали… – обескураженно протянула Полина, вообще переставшая понимать, что происходит.

– Я тебя приглашаю в ресторан, – помогая ей сесть в машину, сообщил муж.

– Лёва… я что-то забыла? – на всякий случай спросила Полина, все-таки уверенная, что это не так.

– Вроде нет. У меня свободный вечер, ты тоже рано закончила, Инна у моей матери, а завтра – суббота. Почему бы не пригласить жену в ресторан? Или ты не согласна?

– Почему, согласна. Просто как-то… неожиданно.

– Мы давно никуда вдвоем не выбирались.

– Ты меня на свидание, что ли, приглашаешь?

– А почему нет? В «Черном море» отличные королевские креветки, ты ведь любишь. Да просто вдвоем побудем, раз выпала возможность.

Полина пожала плечами, но внутри у нее разлилось тепло – нет, она напрасно подозревала мужа. Виталина оказалась права, никого у него нет, просто много работы и у него, и у нее.

Они сидели в модном ресторане, Полина пила вино и рассказывала, разумеется, о работе. Лев только улыбался – он давно привык к тому, что жена даже на отдыхе не перестает думать о работе и о делах, по которым работает. Но то, что она рассказывала сегодня, внезапно вызвало у него неподдельный интерес.

– Погоди-ка… ты говоришь о нашем водочном заводе?

– Да. А что?

– Буквально на днях с одним из клиентов обсуждали. Его приятель-автослесарь раньше работал опером, кажется, и что-то такое об убийствах на водочном заводе рассказывал. Не то про директора, не то про кого-то из владельцев, черт их там разбирал в девяностые-то.

Полина напряглась, отставила бокал:

– Ненавижу совпадения, от них всегда только неприятности. Ты какие-то подробности знаешь?

– Нет, но я могу поговорить, если тебе нужно. Только зачем, не пойму.

– Мне кажется, что все нынешние убийства связаны именно с заводом, причем с событиями, произошедшими как раз в те годы. Но никак не могу пока связать одно с другим. И приятель твоего клиента мне бы очень пригодился, если он опером был и по делам вокруг завода работал.

– Я понимаю твое нетерпение, – улыбнулся Лев, – но уже поздно, к тому же – выходные, потому умерь свой пыл, дорогая, и потерпи до понедельника. А сейчас пей вино, ешь креветки и прекрати думать о работе, мы на свидании.

– На свидании?

– А что тут удивительного? Мы так редко теперь бываем вместе, вот так, вдвоем, что даже живем уже как соседи, ты не заметила разве?

Полина опустила голову. Оказывается, Лев думал точно так же, как и она – ведь ей в голову совсем недавно пришла эта мысль о соседстве вместо супружества.

– Лёва, прости меня. Я понимаю, все понимаю… но… дело сложное, трупы все появляются, а к разгадке я ни на шаг не приблизилась…

– Поля, все, все, я же попросил, – перебил Лев. – Работа будет в понедельник, а сегодня… вставай, – вдруг поднялся он и протянул ей руку. – Едем отсюда.

– Куда?

– Увидишь, – Лев положил на стол деньги, жестом показал официанту, что они оплатили счет и уходят, и потянул жену за собой.

– Лёва… куда мы?

– Ты можешь помолчать? И хотя бы раз в жизни довериться мне и идти туда, куда я тебя веду? – помогая ей одеться в гардеробе, спросил Лев.

– Могу.

– Так сделай.

И Полина расслабилась.

Они приехали в недавно открывшийся отель в центре города. Это было, пожалуй, самое высокое здание в их городе – двадцатиэтажное, все в стекле, мраморе и яркой подсветке.

На стойке администратора Льву без слов выдали карточку-ключ, и муж повел Полину к лифту. Номер находился на предпоследнем этаже, это оказался люкс для новобрачных, украшенный цветами и белыми матовыми шарами.

– Ты с ума сошел? – ахнула Полина, переступив порог номера.

– Могу себе позволить, – скромно улыбнулся Лев. – Тебе нравится?

– Ты спрашиваешь… мне как будто снова двадцать три, как тогда – помнишь? – она упала на огромную кровать, раскинула руки и мечтательно уставилась в потолок.

Лев прилег рядом, подпер кулаком голову и заглянул Полине в глаза:

– Конечно, я это помню. Мы были знакомы полгода, гуляли, держась за руки, и вызывали этим недоумение у всех друзей. Никто не верил, что между нами ничего нет, кроме вот такой романтики. А потом мы поехали в Москву, и там у нас все случилось. В тот день я сделал тебе предложение, и ты согласилась.

– И это был самый умный поступок в моей жизни, – перевернувшись на живот, сказала Полина. – Я тебя очень люблю, Лёва, и очень тебе за все благодарна.

– Осторожнее. Звучит так, словно ты со мной из благодарности.

– То есть первую часть фразы ты не расслышал?

– Нет, – весело подтвердил Лев, – повтори.

– Я тебя очень люблю, – обнимая мужа, повторила Полина.

– Это уже лучше…

Утром Полина проснулась в номере одна. В ванной не шумела вода, на стуле не было ни рубашки, ни пиджака, а в прихожей отсутствовало пальто мужа и туфли.

– Интересное дело… – протянула она, пытаясь найти в сумке телефон. – Куда это он утром в субботу? Даже не разбудил…

Однако на столе в соседней комнате обнаружился завтрак и записка:

«Никуда не уходи, жди меня. Номер оплачен до завтра, а я непременно вернусь. Твой Л.».

Полина взяла поднос с завтраком и вернулась в постель, блаженно вытянулась во весь рост, зажмурила глаза и пробормотала:

– Лёва, ты лучший…

В это время Лев ехал на другой конец города в автосервис, название которого успел выудить у своего клиента с самого утра, пока жена сладко спала. Он надеялся, что нужный человек окажется на месте – клиент заверил, что тот всегда на работе, без выходных и праздников. Так и оказалось – навстречу ему из распахнутых ворот вышел худощавый мужчина с абсолютно седыми волосами, одетый в синюю спецовку.

– Вам кого? – спросил он, профессиональным взглядом окидывая дорогую машину Льва.

– Вы – Чумаченко?

– Ну, допустим, – прищурился автослесарь. – И что?

– Позвольте представиться. Бык, – протянув руку, произнес Лев, и на лице Чумаченко появилась растерянная гримаса:

– Погоняло, что ли?

– Ну, зачем же? Лев Валерьевич Бык, если так понятнее.

Чумаченко совершенно беспардонно хмыкнул, но его собеседника это, похоже, никак не взволновало:

– Да, вот такая странность была у моей мамы, назвала сына Львом при фамилии Бык.

– В детстве, небось, здорово выхватывал? – почти сочувственно спросил Чумаченко.

Вместо ответа Бык продемонстрировал внушительные бицепсы и широкую грудную клетку:

– Ну, я и от природы не лилипут. А потом – качалка, железки, то да се…

– Ясно. Ну, а от меня что нужно?

– Один из моих клиентов сказал, что вы в прошлом – оперативник.

Чумаченко напрягся:

– И кто ваш клиент?

– Да это не важно, Алексей Максимович. Моя жена сейчас расследует дело о хмелевском маньяке – ну, вы наверняка слышали о трех убийствах?

– А при чем тут я?

– Мне нужно, чтобы вы с ней встретились.

– Пусть вызывает повесткой.

– Да вы не понимаете… – Лев взлохматил волосы, снова пригладил их ладонями. – Как вам объяснить… словом, Полина узнала, что вы принимали участие в расследовании дел об убийствах семьи директора водочного завода, а потом и новых владельцев. Ну, как узнала… я сказал, что это, вероятно, так и было, – поправился он. – Полина считает, что маньяк как-то с этим связан. Ну, в смысле, что он как-то причастен к тем событиям. Дела почему-то засекречены, а ей позарез нужна информация. Вот я и подумал…

– Слушай… как там тебя… Лёва Бык… я давно автослесарь, а никакой не опер, и говорить тут не о чем, – отрезал Чумаченко, бесцельно натирая куском ветоши разводной ключ.

– Неужели вам не хочется помочь людям? Ведь он убивает и не остановится сам.

– Любой маньяк рано или поздно останавливается сам – или его останавливают насильно.

– Да, но вопрос в количестве жертв.

– И я сейчас должен типа усовеститься? – насмешливо спросил Чумаченко, хотя глаза его не смеялись. – А ты знаешь, Лёва Бык, за что меня погнали из органов?

– Знаю. За пьянство.

– Ну, и как думаешь – при слове «водка» я какие эмоции испытываю?

– Но ведь сейчас вы не пьете?

– Сейчас я выпиваю, а не пью. Но ты знаешь, чего мне это стоило? – у Чумаченко начали заметно подрагивать руки, державшие разводной ключ.

– Алексей Максимович, я догадываюсь, что подобное далось вам непросто, но знаю и то, что вы – человек с большой силой воли, раз сумели победить свое пристрастие и взять его под контроль. Вы ведь не скатились на дно, вы работаете, у вас свое дело, – осторожно произнес Лев. – И я абсолютно уверен, что вы смогли сохранить ясный ум и память.

– Что, конечно, пригодится твоей жене при расследовании, да?

– Ну, вы ведь все понимаете…

– Кто из оперов с ней работает?

– Кажется, капитан Двигунов.

– Ого, Вадька до капитана дослужился уже. А был зеленым сопливым младшим лейтенантиком, только-только в отдел пришел, когда меня с треском вышибли, – усмехнулся Чумаченко. – Я ведь неплохим опером был, Лёва.

– Ну, так а я о чем? – с энтузиазмом подхватил тот. – Мастерство же, как известно… – и он осекся, поняв, что едва не сморозил бестактность. – Словом, Алексей Максимович, я вас очень прошу – поговорите с моей женой. Я вам адрес оставлю, можете прямо к нам…