Текст книги "Зорич"

Глава двенадцатая

Разгорячённые скачкой к хутору подъехали шагом, не спеша. Казаки оседлали Исидору Игнатьевичу вислозадую мосластую кобылу. При первом взгляде знающий толк в лошадях Зорич сравнил её про себя с засидевшейся в девках девицей. Разглядев в деталях, он порадовался за Корфа: эта девица ещё не потеряла уверенности в своих силах, а значит, на неё ещё можно положиться. Не подведёт наездника.

Тем не менее тайком от Корфа погрозил пальцем Фролу Ивановичу. Тот широко развёл руки, мол, понимаю, сожалею, но выбора нет. Лошадь, однако, пришлась Исидору Игнатьевичу по душе. И желая испытать её в деле, он предложил есаулу свернуть с дальней, наезженной дороги и отправиться лесом. Перебравшись через глубокий овраг, поднялись на ровное плато, служившее, должно быть, выгоном для скота хуторянам. Не желая разочаровывать Исидора Игнатьевича, Зорич придерживал Кисмета, и к первым домам подъехали стремя в стремя. Крайние дома – выселка, как бы их назвали в русских деревнях, – стояли в отдалении от основного ядра построек села. Дома группировались вокруг костёла, разбегались от него несколькими улицами.

– Какие же это хутора? – поделился сомнениями есаул. – Посмотри, Исидор Игнатьевич, пара магазинов, цирюльня, трактир, костёл. Добротные. Дома на каменных фундаментах. Я не ожидал увидеть такое. Это если не заштатный город, то уж никак не деревня, скорее село.

– Я думаю, Евгений Иванович, – разъяснил Корф, – хутора – это скорее привычка. Начинали они наверняка с нескольких семей. Ссыльных в этих местах было много. А место удобное. Земли сколько хочешь, не так, как на их родине. Крестьянствуй. Не хочешь – рядом город, заводы, фабрики, порт. Вот они сгруппировались вокруг какого-нибудь хуторка. Отсюда и название.

Проехали неспешно мимо большого пруда, на одной стороне которого копошились гуси, а на другой, в воде, визжа, плескались дети. У большого дома, на пригорке, Исидор Игнатьевич придержал коня.

– Этот, – показал подбородком, – дом старосты. Анжей Озимек. Мужик непростой. Ты присмотрись к нему.

Игравшие у крыльца дети кинулись в дом. Подъехавших встретил сам хозяин. Поздоровавшись, взял поводья, обернувшись, крикнул в распахнутые ворота вглубь двора:

– Лех!

Белобрысый парнишка лет семнадцати, пробормотав что-то неразборчивое, увёл коней.

– Сын мой средний, Лешик, – пояснил хозяин. – Прошу в дом, господа!

Переступив порог большой комнаты, Евгений Иванович с интересом огляделся вокруг. Хорошо освещена, отметил он, три больших окна. На удивление высокий потолок. У окна длинная, покрытая рядном широкая лавка. Перед нею большой, человек на десять, стол и вторая скамья. На столе покрытый полотенцем каравай испечённого хлеба. В левом, дальнем, углу большая русская печь.

В доме хорошо пахло травами и хлебом. Пучки трав висели в укромных углах под потолком. За занавесками угадывались двери в другие комнаты.

– Присаживайтесь, господа, – указал на лавку хозяин. – Казя! – позвал он.

Распахнув занавеску, в комнату вплыла дородная хозяйка.

«Однако, – поразился Корф. – Стати-то какие! Прям царица Савская!»

Почему на ум необременённому знаниями о замшелой истории Исидору Игнатьевичу пришло это сравнение, он, и подумав, не объяснил бы, а тут и думать было некогда.

Состояние Корфа удивительным образом, правда в меньшей степени, передалось есаулу. Не столь впечатлительный, он, переведя взгляд с дородной хозяйки на Исидора Игнатьевича, разом обрёл равновесие.

– Это супруга моя, Казимира Юзефовна, – пояснил Анжей Озимек.

Высокая, с толстенной белокурой косой вкруг головы. Глаза большие, озорные, смелые. Яркие сочные губы. Блеснувшие в плотоядной усмешке белые зубы уверенной в своей неотразимости самки сразили бы и более стойкого, чем Корф. «Чур меня!» – подумал на всякий случай есаул и толкнул коленом Исидора Игнатьевича.

– Очень, очень приятно! – спохватился тот. – Это Евгений Иванович, а меня зовут Исидор Игнатьевич. Будем знакомы. Очень приятно.

– Я только что испекла хлеб, – сочным сопрано предложила Казимира Юзефовна. – Не желаете? И молоко. Свежее. Утренней дойки.

– Спасибо! С удовольствием! – за двоих подсуетился Корф.

Хозяйка, прижав к дородной груди большой каравай пахучего хлеба, ловко нарезала большущих ломтей.

– Мне горбушечку! С детства люблю, – попросил Корф.

Хозяйка, улыбнувшись, бросила через плечо:

– Зося, принеси молоко.

Зося, лет двенадцати, прижав к животу двумя руками, принесла большой кувшин. Сбегав, принесла две расписные глиняные кружки.

Всё это время Анжей сидел, не проронив ни слова. Зорич имел время рассмотреть его. Да, решил он, мужик не сахар. Цепкие глаза, глубокие, под густыми бровями. Плотно сжатые тонкие губы. Покойно лежащие на столе, натруженные крестьянским трудом руки. Надо расспросить Корфа, что он знает о нём. Интересно, как долго Попов был здесь, на хуторах.

Умяв пару кусков хлеба и выпив две кружки молока, Корф отвалился от стола, благодарно улыбнувшись довольной хозяйке.

– Да-а-а, вот что значит хлеб из печи, а молоко – прямо от коровки!

Простодушная Казимира Юзефовна, сложив губы бантиком, всплеснула руками:

– Матка боска! Неужели такой кавалер – и живёт один?!

Не ожидавший такого лукавства Корф, слабодушно закашлявшись, покосился на Евгения Ивановича, которому стоило большого труда не рассмеяться.

– Да нет, почему же, – не сразу нашёлся Исидор Игнатьевич. – Дело в том, видите ли…

– Дело в том, Казимира Юзефовна, что наша работа, частые смены места жительства, – пришёл на помощь другу Зорич, – не позволяют нам обзавестись хозяйством.

– Да, да, да! Вот видите, очень, очень жаль, – подхватил Исидор Игнатьевич. – Служба отечеству, знаете ли…

Хозяйка понимающе кивнула головой, смахнув краешком вышитого фартучка как бы слезу с хитрющих глаз.

* * *

– Ну и шельмы! Ну и кошки блудливые! – едва отъехали от дома, стал жаловаться есаулу огорчённый бестактностью Казимиры Юзефовны Корф.

Евгений Иванович слушал молча, посмеиваясь в усы.

– Всё хотят знать! До всего им дело! – не унимался ожидавший поддержки Исидор Игнатьевич.

– Да, чего уж там, друг любезный! – не выдержал Зорич. – Просто жениться вам нужно. И случай представился. Светлана Васильевна – чудесная женщина. И вы ей небезразличны, Исидор Игнатьевич.

Корф замолк. Так и ехали дальше – молча, думая о своём.

При выезде из села пропустили телегу. В ней сидели, свесив ноги, со связанными, должно быть, за спиной руками два парня. У одного было разбито лицо.

– Кто это? За что? – поинтересовался Корф у сопровождавших солдат.

Не сразу, покосившись на форменный китель есаула, один нехотя проговорил:

– Книги запрещённые и оружие.

– Жлуктов землю роет, – глядя вслед, задумчиво проговорил Корф.

– Кто это?

– Да есть тут такой. Мрачная личность. Год назад смертоубийство учинил в посёлке.

Поравнявшись с деревом, за которым он таился в ту памятную ночь, Зорич посмотрел в сторону сарая и непроизвольно натянул поводья. Что это? Там стоял человек, отчаянно размахивая руками.

– Корф, – негромко позвал он, – смотрите.

Щуплый, небольшого роста человек напомнил видом своим напуганного зайца. Он пятился, прячась, дальше, за сарай.

– Сударь, вы хотите что-то сказать нам? – подъехав, остановил его Корф. – Говорите. Мы слушаем вас.

«Кто он? – по привычке пытался угадать Евгений Иванович. – Учитель, священник, держит трактир? В селе выбор занятий не велик. Но он явно не крестьянин. Слишком выглаженный».

Неизвестный, прижав руки к груди, зачастил скороговоркой:

– Господа, поверьте, я рискую слишком многим, даже жизнью своей, разговаривая с вами! У меня большая семья, я дорожу ею, я не хочу, чтобы здесь случилось то, что было в посёлке у Приморска.

Человек умолк, достал из кармана платок и промокнул лоб.

– Простите, господа, я очень встревожен!

– Не волнуйтесь, продолжайте. Мы слушаем вас, – успокоил его Корф.

– Простите, господа, я, кажется, не представился. Моя фамилия – Хвощевский. Януш Хвощевский. Я держу здесь небольшой магазин… Так вот… Моя кузина Казимира замужем за Анжеем Озимеком.

– Однако! – переглянулись друзья. – Одна порода, а не скажешь, – удивился Корф, а фаталист Зорич подумал, что в этом мире ничему не стоит удивляться.

– Она со мной и моей Данусей бывает очень откровенной, правда, это случается нечасто. Но на прошлой неделе она пришла к нам очень расстроенной. Она была просто подавлена чем-то. И на наши расспросы внезапно расплакалась. Мы были потрясены – это было так неожиданно. А потом она сказала такое, от чего мы в шоке до сих пор…

– Ну, ну, – не выдержал Корф, – продолжайте.

– Так вот, – выдохнул Януш, – Анжей связался с плохими людьми!

«Слава богу! – возликовал про себя Исидор Игнатьевич. – Ведь цены тебе нет, любезный!» Помолчав, переваривая сказанное, Корф, подумав, произнёс убедительно:

– Сударь, вы исполнили свой гражданский долг! Я благодарю вас. Как сотрудник ведомства, отвечающего за покой и порядок в державе нашей, я призываю вас к сотрудничеству с нами.

– Нет, нет! – успокоил жестом Корф вытаращившего глаза Януша. – Всё просто: вы примете к себе на работу нашего человека. Я понимаю, – опередил раскрывшего было рот Януша Корф, – это непросто, но вы уж постарайтесь, милейший.

Януш опустил голову, сдаваясь.

– Вот видишь, есаул! – распрощавшись с Янушем, проговорил довольный Корф. – Провидение на нашей стороне! Дело за малым. Кто же они – эти плохие люди?

* * *

– Ну вот, Антон! – Дядя Федя вытер руки полотенцем, отошёл подальше, к стене. – Можно теперь и хлеб печь. А то что за печь без духовки?! Срам какой-то! Да и побольше она стала. Значит, тепла будет больше. Топи только. Слава богу, дров здесь завались, не то что на Марсе каком-нибудь. Делу конец – всему венец! Пойдём наружу, теплом побалуемся, на солнышке посидим. А окно открой: со сквознячком глина быстрее высохнет, да и проветримся.

Весна в этом году пришла ранняя, сухая. Быстро стаял снег. Недолгие ночные заморозки чередовались оттепелями. Как-то сразу отошли подснежники. Несколько коротких дождей, и из прибитых зимой серых листьев проклюнулись к солнцу на смену им другие цветочки. Сутками над зимовьем тянулись караваны птиц. Неспешно помахивая крыльями, громадные стаи гусей, лебедей, журавлей то строгим треугольником, то колеблющейся лентой, то перестраиваясь в полёте в какие-то фантастические геометрические фигуры, шли и шли в одном направлении – к северу. Иногда так низко, что отчётливо были слышны ритмичные шорохи от взмахов крыльев.

– Место высматривают! – пояснял Антон. – На отдых, на озёра пошли. Это там, – показывал он. – Плутал я как-то и вышел к озёрам. Их три. Цепочкой.

– Да видел я их, – с ленцой обронил дядя Федя.

– А, ну да, – не удивляясь уже ничему, привыкший к странностям своего друга, согласился Антон.

Над самым лесом стремительными стайками проносились птицы поменьше.

– Это чирки, куличики разные. А там вон, на мои болота, и утки потянулись. И вчера тоже. Сходим, дядя Федя?

– Сходим! Соскучился я по курятинке! – согласился он. – А то от кабана уже скучновато как-то.

Сели на поваленный бурей ствол. Без веток: сожгли зимой. Лицом к солнцу. Вытянули ноги. Расслабились. Дядя Федя снял рубаху.

– Подзагораю! – пояснил он.

Ярый, зевнув, улёгся рядом.

– Боже! Хорошо-то как! – поделился Антон.

– Верно, Антошка! – с охотой подхватил дядя Федя. – Тишина, покой. А вот в городе, шоб ты знал, тыщи тыщ живут. Бегают, как мураши, друг за другом. Сталкиваются, тесно им, падают. Опять встают – и опять бегом. И всё по свистку, и никуда нельзя опоздать. Разве это жизнь?! Тьфу! Срамота одна!

– Точно, дядя Федя! – подтвердил Антон.

Так и сидели они, неторопливо философствуя, поворачиваясь к солнцу, чтоб грело лучше. Подремав, вскочили – солнце зашло. Забежали в дом, затопили печь – отогреваться.

В один из похожих дней Антон вспомнил о таинственном существе, посетившем его зимней ночью. И о гибели его на камнях в занесённом снегом ущелье. Так узнал дядя Федя причину исчезновения главы семейства Феди Чёрного, члена его экипажа, который в полнолуние обречён был совершать не поддающиеся логическому анализу безумные поступки.

А когда закончились безмятежные весенние деньки, ранним утром под подушкой из птичьих пёрышек у дяди Феди засвербел тоненько небольшого размера аппарат.

Дядя Федя, вскочив, приложил его к уху. И так долго стоял, не двигаясь, что чуткий Ярый, появившийся из-за угла печки, стал рядом, недоумевая, что это такое с дядей Федей. Антон, тоже проснувшись, смотрел молча, не спрашивая. Знал – сам расскажет. Так и случилось. Позавтракав, дядя Федя горестно произнёс:

– Ухожу, Антоша! Знаю, скучать будешь. Так вот тебе мой совет: чаще ходи к лесорубам. Сам говорил – девок там полно. Подбери себе ядрёную, чтоб дети были не хилые. А пока – прощевай, Антоша! Даст бог – увидимся!

Сборы были недолгими – тепло, всё на себе.

Долго стоял Антон, держа за поводок заскулившего Ярого, пока виден был дядя Федя, махнувший издали рукой и потерявшийся в чаще леса.

Глава тринадцатая

Первую жену дяди, Тамару Михайловну Замятину, Евгений Иванович помнил хорошо. Высокая, красивая. Она всегда пахла дорогими французскими духами. Запомнилась её добрая улыбка. Брак их, помнил Зорич, был недолгим, и когда он спросил, где тётя Тамара, дядя молча погладил его по голове и не сказал ни слова. Как понял потом Евгений Иванович, он тяжело переживал их разрыв. Брак подарил им сына Сашу, который был старше Евгения лет на десять и которому достался очень скверный характер. Он был груб и заносчив. Несколько лет он жил с отцом. Отношения их были натянутыми. Евгения пугало отсутствие у него должного уважения к родителю. Кончилось всё неожиданным приездом Тамары Михайловны. После долгого и скандально-громкого разговора за закрытыми дверьми Александр навсегда покинул дом отца. Позже до повзрослевшего Евгения Ивановича доходили слухи о его непристойном поведении и громких судебных разбирательствах, героем которых был он.

«И вот теперь, после стольких лет, это неожиданное письмо, доставленное какими-то прохвостами… И в какой форме предложение встретиться! Что ему нужно? Чего он хочет от меня? И если я правильно понял слова Попова, то именно он появился на хуторах. Что ему нужно? И как он нашёл меня? Неужели он среди тех, о которых предупредил Януш?»

Озабоченный Зорич исходил кабинет во всех направлениях, когда появился Корф – и сразу к дивану:

– Присаживайся, есаул, дело есть.

Последнее время Евгений Иванович стал замечать какую-то натянутость в их отношениях. Исидор Игнатьевич, дольше прежнего разговаривая с ним, задерживал взгляд на его лице, прищурившись, как бы разглядывал что-то или с заминкой отводил глаза в сторону.

– Я слушаю вас, Исидор Игнатьевич! – прервал молчание есаул.

– Так вот, дорогой друг. Нашли Петерсена.

Глядя в глаза есаула, добавил после паузы:

– Вернее, то, что от него осталось.

– И что? – поинтересовался есаул. – Убит?

– Да-с! Ножичком. И пульку добавили в голову. Одним словом, часть задачи решена – нашли тело. А вторая половина – кто и зачем – поди догадайся. Будем ждать известия от Януша – кто там смутил покой милейшей Казимиры Юзефовны.

Стуком в дверь прервал беседу дежурный:

– Исидор Игнатьевич, взрыв в порту!

– Что?! – приподнялся Корф. – Как некстати! Я ж уже домой было собрался… Подробности есть?

– Слава богу, убитых нет. Раненые…

– Нет худа без добра. Одевайся, есаул, поехали.

У портовой проходной коляску встретили полицейские офицеры и человек Корфа.

– Где? – бросил Корф.

– Шестой причал, – махнул рукой агент, показывая направление.

– Садись.

Агент ловко забрался на козлы. Выехали из распахнутых ворот и повернули налево, вдоль ряда приткнувшихся к причалу судов.

Пахнуло рыбой, угольным дымком, просмоленным канатом и ещё чем-то. Евгений Иванович приподнял воротник. Свежий ветер гнал к берегу короткие, с гребешками, злые волны, а по затянутому небу – серо-бурые двухэтажные тучи, с разными скоростями, но в одном направлении.

Местами по угрюмой жёлто-зелёной воде радовали глаз голубые пятна – отражения неба сквозь промоины в тучах.

Поравнявшись с группой людей, стоящих напротив судна со свежевыкрашенным бортом, остановились.

– Приехали. – Кучер натянул вожжи.

Корф, присвистнув, ткнул локтем в бок есаула.

– Не понял? – и есаул повернул голову. – Да как же! Читай!

На борту большими жёлтыми буквами – «Элизабет».

– Вспомнил, Евгений Иванович?

Зорич молча кивнул головой. К коляске подошёл полицейский:

– Вы кто, господа?

Корф протянул удостоверение.

– Показывайте, где эпицентр взрыва.

Поднялись по трапу на борт. Под ногами захрустели осколки стекла.

– Каюта капитана, – пояснил полицейский.

Корф через огромную дыру во внешней стене заглянул вовнутрь. На полу валялись обломки переборок, куски какой-то мебели, тряпки. Противоположная стена на протяжении двух саженей отсутствовала вообще. Виден был в проёме фальшборт той стороны и море. Сквознячком тянул бодрящий ветер, мелькали кричащие хриплыми голосами чайки.

– Свидетели есть? – повернулся Корф.

– Так точно! Кок. Он внизу.

– Позовите.

Вместе с коком поднялись наверх подъехавшие эксперты.

– Кто был на судне в момент взрыва? – Исидор Игнатьевич внимательно оглядел кока. – Что у тебя с руками?

– Порезался, когда тащил капитана. На судне нас было двое. Я внизу, в кубрике, а кэп где-то здесь. Я нашёл его у трапа наверху. Он или сам туда дошёл, или взрывом его отбросило. Я когда нашёл его, он был без сознания, у него шла кровь из носа и ушей. И ещё у него сломана рука.

– Откуда ты знаешь про перелом? – прищурился Исидор Игнатьевич.

– Фельдшер сказал.

– Ты вызывал?

– Нет, полиция.

– Ну ясно. Спасибо. Свободен.

Корф повернулся к полицейскому:

– Где капитан?

– В Свято-Николаевской, ваше благородие. Это рядом – через два квартала.

– Поедем, покажешь.

Капитана нашли в палате второго этажа в конце длинного пустынного коридора. Молоденькая сестричка открыла дверь палаты, сказала:

– Он здесь. Проходите, господа.

Повернулась и ушла.

Корф и Зорич, войдя в палату, так и остановились у порога. Пострадавший сидел на кровати. Правая его рука в гипсе была подвязана к шее. В левой была зажата ложка, которой он с аппетитом прихлёбывал из большущей миски, стоящей перед ним на стуле.

– Борщец! – потянул носом Корф. – Мы, как видно, не вовремя.

– Вы ко мне, господа? Присаживайтесь, – хрипловатым тенорком предложил пострадавший. – Я буду к вашим услугам через пару минут. Неприятное обстоятельство лишило меня обеда нынешнего дня. Но, едва придя в себя, я сразу осознал: если не подкреплюсь, то надолго застряну в этом заведении. Пошёл на поиски – и вот!

Капитан ложкой показал на стул:

– Сейчас я скушаю эту котлетку – и к вашим услугам!

Корф и есаул сели на свободную кровать и застыли в ожидании. У Евгения Ивановича блуждала на лице восхищённая улыбка, а правый ботинок Корфа дробным постукиванием выдавал настроение хозяина. Зорич с интересом разглядывал капитана. Высокий, крепкий, пышная рыжая шевелюра с апельсиновым отливом, аккуратно подстриженная каштановая бородка, глубоко спрятанные, должно быть, нечистой совестью, плутоватые глаза. «Пройдоха, – решил Зорич. – Такому палец в рот не клади!»

– Всё! – отложив ложку, доложил капитан. – Я слушаю вас, господа. Я весь к вашим услугам. И готов дать ответ на любые ваши вопросы.

– Будьте любезны! – съёрничал Исидор Игнатьевич. – Мы будем вам безмерно благодарны!

И тут же получил в ответ:

– Буду!

– Итак, – поморщился Корф, – начнём сначала. Где вы были, милостивый государь?

Зорич ухмыльнулся.

– Где вы были во время взрыва? И не будете ли вы столь любезны удовлетворить наше любопытство?

– Я был у себя, в каюте, – сбавил капитан. – Думал, видите ли, господа, что я на судне один, и решил сходить в камбуз, перехватить чего-нибудь. Вышел. Прикрыл дверь. Отошёл на несколько шагов. Тут-то и громыхнуло. Я смотрю, – к капитану вернулась уверенность, он сделал паузу, развёл руки в стороны и продолжил трагическим тоном: – Ступенька рядом, и врубился я в неё своей бедной головой.

Кэп опустил её и показал, повернув по очереди к Корфу и Зоричу, большую выстриженную плешь, залепленную пластырем.

– И всё! Отключился. Пришёл в себя уже внизу, на причале. Что там взорвалось – ума не приложу! Но очень хотелось бы узнать подробности.

– Ау самого? Никаких догадок? – настаивал Корф.

Капитан насмешливо надул губы, широко развёл руки, фыркнул и покачал головой. Но, подумав, сказал задумчиво:

– Впрочем, знаете ли, случилась одна мелочь. Уже в коридоре почудился мне стук какой-то.

– Где? Где стук? Откуда? – приподнялся Корф.

Уронив ложку, встал и капитан. Видимо, потревожив руку, скривился и сел обратно.

– Точно, год дэм! В каюте!

– Так! – Вскочив, Корф заходил по палате.

Остановился, направил палец на капитана:

– Ну-ка, вспомни, дорогуша, окно… то есть иллюминатор был открыт?

– Да я его никогда и не закрываю, душно ведь! – с воодушевлением подхватил захваченный энтузиазмом Корфа компанейский капитан.

– Послушай-ка…

Исидор Игнатьевич подошёл к кровати. Сел. Осторожно руками обхватил плечи американца.

– Ведь с утра до взрыва прошло столько часов, и не поверю я ни за что, чтобы кто-то смог просидеть столько времени в душной каюте и не тянуло его выйти наружу, прогуляться по палубе, подойти к борту, опереться на него и посмотреть направо и налево, что же там делается, чем люди живут.

– Точно! – заорал капитан. – Какого хрена он там стоит столько времени! И не раз подходил, а дважды!

– А он – это кто? – тихонько, так, будто боясь спугнуть, спросил Исидор Игнатьевич.

– Да карета дорогая, и конь такой знатный, статный! И стоял-то где?! Рядом с углевозом!

Довольный Корф, поднявшись, поблагодарил капитана, потряс его руку на прощание. Пожелал ему скорейшего выздоровления. И выразил надежду, что их знакомство, к обоюдному удовольствию, конечно же, продолжится.

Выйдя в коридор, Исидор Игнатьевич произнёс нравоучительно:

– Психология, голубчик, – это, знаете ли, очень, очень тонкая и очень деликатная вещь!

– Да, – не стал спорить Евгений Иванович. – Вы, Исидор Игнатьевич, только что убедили меня в этом.

– Теперь, – заулыбался польщённый Корф, – дорогой друг, мы ждём, что покажет экспертиза. Тот взрыв и этот – не с одного ли поля ягодки?!

* * *

– Присаживайся, есаул! – начал Корф, протягивая руку. – Вот заключение эксперта.

Исидор Игнатьевич, раскрыв папку, достал из неё лист бумаги. Поднёс клицу, прищурился, досадливо сморщился и положил на стол. Похлопал себя по карманам, извлёк из зелёного футляра очки и водрузил на нос.

– Так… Так… Ага! Вот где интересное! Слушай, Евгений Иванович. «Разрывной заряд снаряда составлял магне… магнези… одним словом, динамит, близкий к „гремучему студню“, наиболее сильному из нитроглицериновых препаратов». А сам взрыв, дорогой Евгений Иванович, произошёл от детонаторной трубки с гремучей ртутью. «Оболочка снаряда лёгкая, из тонкой жести. Заряд составил один-полтора фунта». Так! А теперь главное. «Компоненты взрывного устройства идентичны… идентичны, – Исидор Игнатьевич назидательно взглянул на есаула поверх очков, – компонентам устройства, спровоцировавшего взрыв в доме двадцать четыре дробь два по улице Благовещенской».

– Всё было так, как я и думал, – отложил очки в сторону Корф. – Капитан, шельма, вышел в коридор в поисках хлеба насущного. А вдогонку ему – гостинец. Прямой доставкой, без уведомления! Милости просим! Открытый иллюминатор к вашим услугам! Там же не более десяти саженей, невысоко. Счёты сводят, не иначе как. Что ж, будем искать. Филёры работают. Бомбочками кидаться – любимое занятие эсеров. В нашей губернии, если это они, это первый случай. Но зачем им американец-то? Значит, не он? К англичанину на Благовещенской, пока будем называть его так, заходил человек лет тридцати – тридцати пяти. И парочка лет под двадцать. Ищем. Пока ничего. С той самой дорогой каретой у углевоза тоже пусто. Таких в городе тьма! Тем более американец-то деталей не обозначил. Так что пока ничего. Копаем. Евгений Иванович, – сменил тему Корф, – Светлана Васильевна каждый день: как там Аннушка да что там с Аннушкой? Как бы её успокоить? А, Евгений Иванович?

– Да, милости просим, Исидор Игнатьевич! В это же воскресенье! Будем ждать вас. Аннушка тоже частенько вспоминает Светлану Васильевну. Ты же знаешь, как они подружились.

– Вот и славно! – проговорил, прощаясь, Корф. – Успокою свою мадам. До завтра, есаул! – и пошёл к выходу.