Текст книги "Мама, которая не любит. Взгляд психотерапевта на сложные отношения матери и дочери"

Глава 3
Пограничная организация личности, или непонятная мать

Взгляд матери, Эльза

Я была очень привязана к сестре. Какой она была яркой, красивой! Я сейчас живу одна с дочкой, так как Розы больше нет. Она ушла за два года, рак. Несмотря на все возможности зятя, мы не спасли ее. До сих пор не могу радоваться жизни.

Я понимаю, в чем смысл жизни таких прекрасных людей, какой была Роза! А я? Иногда даже не чувствую, существую ли вообще.

У меня всегда была частая смена настроения. Психотерапевт сказала, чтобы я вела дневник, когда на это есть силы. Иногда я читаю, что у меня было хорошее настроение, хотя в тот момент, когда мне плохо, кажется, будто плохо, невыносимо одиноко, тяжко было всегда. Это мое обычное состояние, оно мучительное. Мне кажется, оно преследует меня с подросткового возраста. В детстве я была активной, с Розой мы были самыми красивыми в школе. Она старше на два года. Но мы были очень дружны. Как же мне ее не хватает…

Зять купил мне парикмахерскую. Я даже наняла сотрудников и руководителя. В те периоды, когда настроение улучшалось, выходила на работу. Мне нравится быть парикмахером, я училась в юности с удовольствием. Благодаря коллективу и зятю, у нас с дочерью есть деньги. Клиенты любят меня, несмотря на то что иногда я не могу выйти из дома, когда моя смена.

Я отключаю телефон, мне становится плохо, лежу на диване и не могу встать. Мысли расплываются, не могу собрать себя. Только чувствую, что я беспомощна, поэтому ничтожна, абсолютно бесполезна. Мне кажется, что все, связанное с моим профессионализмом, хорошим отношением клиентов, – это не про меня. Все неправда. Мне кажется, все врут, чтобы успокоить меня.

Я даже в зеркало на себя не могу смотреть. Многие говорят, что я красива, а я не вижу этого. Я себе противна, особенно когда мне плохо. Это какое-то непонятное чувство, я вижу правильные черты лица, большие глаза. Но ощущаю себя кошмарной.

Однажды я попыталась пересилить себя и вышла из дома. Это было лето. Сильная слабость заставила меня лечь прямо на газон. Кто-то привел меня домой.

Я принимаю психотропные препараты, они мало помогают, но без них еще хуже.

По заданию психотерапевта я написала свои желания, чего хочу в этой жизни. Написала много, пунктов тринадцать, кажется.

Но на самом деле меня волнует только одно: чтобы это мучительное состояние тоски, внутреннего хаоса, беспомощности и отчаяния меня покинуло. Это состояние сужает меня до момента здесь и сейчас, лишь бы пережить.

Мне жалко дочь, но я ничего не могу сделать для нее. В такие периоды я даже думать про нее не могу. Она ходит где-то рядом по квартире, а у меня нет сил даже отозваться. Она приносит воду и еду. А когда я встала в туалет и упала от слабости, она меня поднимала. А ей только десять лет.

Когда мне легче, я испытываю радость, что у меня есть ребенок, и ужас от того, какая у нее мать. Мне хочется сбежать подальше, чтобы не ранить ее.

Аня рядом, что-то делает, что-то спрашивает. Но я воспринимаю ее как сквозь туман. Понимаю, что нужно ответить, но губы не слушаются. Нужно что-то сделать, но не могу пошевелиться.

По дневнику я вижу, что периоды, когда есть улучшения, стали более длительными. Без психотерапевта хуже, хотя, по-моему, мы обе не всегда понимаем, что происходит, во всяком случае, я. Она считает, что многое в моей жизни случается из-за сравнения с сестрой, недостаточного внимания к собственной личности. Я согласна, но как обратиться к себе, если не чувствуешь присутствия в этой жизни?

Розу отпевали в церкви. Мы крещеные. Но я в церковь не ходила, а сейчас решилась. Как хорошо и спокойно мне стало в храме. Я могла подолгу находиться там. Два месяца я не была у психотерапевта, думала, что нашла решение основной проблемы и углубилась в религию. Я поехала по святым местам, встречалась со старцем, который благословил меня на то, чтобы я приехала к ним в монастырь на два месяца.

Через полгода у меня закончились таблетки, я соскучилась по психотерапевту и пришла на прием. Рассказала о чудесах, которые произошли со мной, но не рассказала о планах.

А когда прошли еще два месяца, я написала ей, что остаюсь в монастыре навсегда.

Взгляд дочери, Анна

Мама всегда была непонятной. Часто погружена в себя, будто в подавленном состоянии, а на мои вопросы взрывалась, что я сказала что-то ужасное. С ней всегда нужно было разговаривать аккуратно, словно ходишь по минному полю: наступишь на невидимую мину – взрыв, слезы. Мама могла плакать часами, иногда рыдая, иногда подвывая.

Меня сопровождали постоянные чувства вины и страха, когда я была с ней. Если она приходила к бабушке и деду, было проще, так как на все ее эмоциональные выпады реагировали родители, а меня отправляли в комнату.

Мама всегда была будто младше меня. Иногда она вдруг становилась веселой, энергичной. Тогда с ней было хорошо. Мы болтали, гуляли, сидели в кафе.

Она работала парикмахером, и ее очень хвалили. Но денег обычно у нее не было, все финансовое благополучие держалось на тете и ее муже.

Отца я не знаю, он не присутствовал в нашей жизни. Бабушка говорила, что это были недолгие отношения с мужчиной, которого они с дедом даже не видели.

Что с мамой, я не знаю. Я воспитывалась бабушкой и дедом до школы. Мама жила с родной сестрой и ее мужем. Только став взрослой, я поняла: так решили их родители, чтобы приглядывать за ней.

Все стало хуже после смерти тети, она умерла от рака. Ее муж сразу после похорон уехал к своим родителям, детей у них не было. А я вернулась к маме. У нее была парикмахерская, меня там подстригали, но спали мы на матрасе, даже кровати не было. Это происходило перед школой. Там мне нравилось, я училась так себе, но меня никто не ругал, а с друзьями было весело.

Мама редко что-то готовила, хотя бабушка приносила продукты. Я научилась готовить, а потом и поддерживать порядок. Деньги какие-то были, позже я узнала, что муж тети присылал их, поддерживая маму, в память о ее сестре, которую очень любил.

К маме у меня всегда было много нежности, но я боялась ее проявлять. Она такая хрупкая, чувствительная. И даже в периоды хорошего настроения, а это могло длиться целую неделю, я постоянно боялась спугнуть, сделать что-то, что все разрушит. Это делало мое счастье неполным. Я не могла «радоваться громко» не потому, что кто-то запрещал, а потому что все интенсивное влияло на мамино настроение и самочувствие. Иногда она лежала в больнице, меня к ней не пускали. Я скучала, зато было спокойно. Можно было бегать, петь, не боясь, что мир вокруг рухнет.

Я люблю маму, хотя давно ее не видела. Она уехала далеко, в монастырь, когда мне было одиннадцать лет. Иногда присылала весточку, что у нее все хорошо и она нас любит.

Мне уже двадцать восемь, я замужем. Работаю с мужем в одной фирме, в хорошем коллективе программистов. Бабушка и дед живут недалеко, мы с удовольствием к ним заезжаем. А какая у нас дача! Мама тоже говорила, что любит дачу. Я помню ее, лежащей в тени яблони. Не помню, чтобы она что-то делала. О ней говорим редко, просто потому, что особо не о чем.

Несколько лет назад бабушка рассказала мне все, что считала нужным, о ней, так как я задавала вопросы. Мне хотелось понять, почему она меня оставила и уехала в монастырь.

Бабушка говорила, что мама несколько раз пыталась покончить с собой, поскольку у нее было психическое заболевание и частые депрессии. Поэтому она лежала в больнице. А после смерти сестры стала очень религиозной, ездила по святым местам. И в конце концов решила, что так будет лучше.

Иногда я очень хочу увидеть ее, но, представив встречу, пугаюсь, как в детстве. Вдруг что-нибудь спугну, и станет плохо и страшно.

Взгляд специалиста

Эльза – заложник особой активности мозга, который легко меняет ее эмоциональное состояние на крайне неустойчивое, часто характеризующееся как отчаяние. Оно мучительное, полное неразберихи в чувствах и мыслях. Кроме одного: нужно покончить с этим страданием как можно скорее, но и на это нет энергии. У Эльзы пограничное личностное расстройство достаточно тяжелой формы.

На фоне общих переживаний она не может выйти за пределы собственных, несмотря на то что рядом дочь. Наличие любящего мужчины, если бы он был, тоже мало бы повлияло. После периода влюбленности Эльза бы вернулась к привычному неустойчивому состоянию. На какие-то чувства вовне у нее нет достаточного количества психической и физической энергии.

Как и дочь, она не уверена в периоды подъема настроения, что это не закончится через минуту. Поэтому, как и дочь, не чувствует способности радоваться «по полной». Всегда есть страх, что это «ненастоящее», и уверенность, что точно закончится…

Несмотря на то что Эльза не смогла дать материнскую любовь дочери, она не отняла ее. Оставив место для фантазий ребенка, что мама ее любит, но «что-то с ней самой не так».

Хотя страх и вина, что Анна может что-то разрушить, проявив себя «не так», способны возникнуть в значимых для нее ситуациях или в период стресса.

Рекомендации

Для Анны важно понять, что такое пограничное расстройство личности. Это знание может помочь принять уход матери в монастырь. Ей предстоит строить свой жизненный сценарий, опираясь на опыт бабушки и деда. А потом писать новый: пережив травму «отказа матери», создать собственный сценарий, возможно с помощью специалиста. Туда, быть может, войдет образ матери, которая ушла, чтобы не травмировать ее своей личностью, а оберегать в молитвах, обращаясь к Богу.

Рядом с такими людьми очень трудно близким, не осознающим причину подобных изменений. Им кажется, что «нужно взять себя в руки, начать работать, подумать о ребенке и т. п.»

Увы, эти рекомендации не для людей с пограничным личностным расстройством. Им следует двигаться настолько быстро, насколько они способны. А бывает по-разному. Иногда вообще никак. Просто лежать и все, им даже думать трудно. Хотя в периоды активности мозга, люди могут сделать многое и быстро. Например, одна из клиенток вела стратегические проекты в холдинге. А потом внезапно закрывалась в квартире, отключала телефон и несколько дней никто не знал, что с ней. Ее талант стратега ценили и пережидали периоды психологического спада. Но каждый раз, когда менялось руководство, перед ней вставала угроза увольнения.

Периоды активных действий окружающие воспринимают как выздоровление и предполагают, что теперь все пойдет в таком темпе. Но это иллюзия.

И пациенту, и близким нужно принять постоянство эмоциональных и физических спадов и подъемов как составляющую личности на долгие годы, возможно десятилетия.

Жизненный опыт, помогающий различать повторяющиеся ситуации и применять усвоенный ранее навык, стабильное комфортное окружение, прежде всего семья, материальное благополучие, привычная активность (творчество или работа) улучшают состояние.

Зеркальный диалог

Действительно, такой матери трудно удерживать во внимании потребности другого, пусть даже и очень близкого человека.

Глава 4
Дисфорическая организация личности, или нападающая мать

Введение

Мы нередко видим людей, у которых всегда плохое настроение. Они негативно настроены на все, что происходит вокруг. Умудряются добавить ложку дегтя в бочку меда не только в своей жизни, но и близких. Дисфория – это мрачное состояние, плохое настроение.

Взгляд матери, Татьяна

Мир ужасен, все плохо. Особенно с моим здоровьем. Какая-то бесконечная череда болезней. Я боюсь за здоровье дочерей, мужа. Он не слышит меня. Хуже всего, что он пьет. Приходит домой пьяный и делает вид, будто не слышит. Столько лет я пытаюсь объяснить, что такой образ жизни до добра не доведет. Бесполезно. Он ездит куда-то с друзьями по выходным. Вроде даже играет в каком-то спортивном зале, точно не знаю и знать не хочу! Глупость какая! Ведь у него был инфаркт. Меня ни во что не ставит, а ведь я забочусь о нем и дочерях всю жизнь! Готовлю завтрак, обед и ужин. Они даже не знают, как это делается. Я на кухню никого не пускаю, все равно все сделают неправильно.

Старшая замужем. Муж у нее ужасный, но уже есть ребенок, приходится терпеть. Лида, старшая, несколько раз пыталась уйти, но потом возвращалась к нему. А я говорила, что с таким последнее здоровье потеряет. Но меня же никто не слушает! Ничего не боятся! Совета никто не спрашивает…

Доводят меня до крика, простые слова не доходят. А от крика у меня повышается давление. Приходится вызывать «Скорую помощь».

Свое здоровье не беспокоит, мое хотя бы поберегли. Нет же. Иногда мне кажется, они специально это делают. Младшая вечно болеет, думает только о себе. Я, конечно, беспокоюсь о ней. Задаю вопросы, ругаю за то, что бегает по подружкам. Ей с мужчинами не везет, да и сама не подарок. Так и говорю. Нужно уметь вкусно готовить, чтобы кормить и воспитывать мужчину. Я сколько терплю ее отца! Все ради них! Всю жизнь им отдала, себе внимания не уделяла.

Я никуда не хожу, только если дочери везут в поликлинику или в магазин. Врачам не верю, я сама все про себя знаю лучше. Стараюсь не говорить, что мне плохо, просто молчу, пока не поднимется давление или температура. Но приходится вызывать «Скорую», так как я постоянно волнуюсь за всех, принимаю близко к сердцу, а давление скачет. «Скорая» все равно ничего не делает толком, говорят, не надо так реагировать… А как так? Если то муж пьяный, то дочь в панике, боится, что умрет от чего-то несущественного. Младшая паникерша, это раздражает.

Я мать строгая, говорю все по существу, всегда подчеркиваю, что именно мне не нравится. Я человек прямой, сразу говорю, что думаю. Да и матом могу, если нужно. В выражениях не стесняюсь, не считаю нужным. Они того заслуживают. Другого языка не понимают, не доходит.

Я не работаю много лет, здоровье не позволяет. У меня сахарный диабет, я перенесла онкологию несколько лет назад. Мне, может, недолго осталось, а они потом будут жалеть, что мать довели…

Взгляд дочери, Валерия

Я всегда была очень тревожной, остро реагировала на любую тревожную информацию, особенно о смерти. Мне всегда было страшно умереть. Я берегла себя, каждый раз перепроверяла возможные осложнения от поездок, еды и от многого отказывалась. Особенно боялась за папу, так как он перенес инфаркт миокарда и периодически выпивал. При этом постоянно занимался спортом, ездил с друзьями на рыбалку. Себя не берег никогда. Мама и я очень ссорились с ним из-за этого. С двадцати пяти лет я посещала психотерапевта, работала над страхами, преодолевала, мне становилось немного лучше.

Однако страх умереть резко уменьшался и даже исчезал только в периоды, когда я была влюблена и встречалась с кем-то из мужчин. А их было несколько в течение жизни.

Все отношения заканчивались через полгода, максимум два года. Один из парней, в которого я была страстно влюблена, ответил взаимностью. Антон мой ровесник, с ним было весело, спокойно и хорошо. Но я ревновала его к прежней девушке Алене, с которой они расстались после двух лет совместной жизни. Они часто ругались. Отношения были жесткими. Я с ней тоже была знакома. Считала, что Алена красивее меня, и очень боялась, что Антон к ней вернется. Наши отношения развивались стремительно, я была счастлива, но очень внимательно следила за ним. Что сказал, как сказал, кому звонил, где был, все ли рассказал, почему не все вещи забрал у Алены, почему разговаривал с ней в общей компании… таких вопросов было множество, я не сдерживалась. Сначала Антон успокаивал, и это было прекрасно. Я чувствовала себя любимой.

Но через какое-то короткое время мне снова казалось, что что-то не так. Он уже меньше успокаивал, просто отвечал, что уже говорил много раз одно и то же. Потом стал отмалчиваться, что вызывало ужас и слезы. Я начала обвинять его в невнимании, требовать вести себя определенным образом, правильным для мужчины, с моей точки зрения.

Антон стал пропадать, я узнала, что он заезжал к Алене. Устроила скандал. Через восемь месяцев отношения разрушились окончательно. Меня накрыли панические атаки, я проанализировала с психотерапевтом ошибки, но было поздно.

Впрочем, анализ не помог в следующих отношениях, я будто забывала предыдущий опыт и все повторила с Сергеем. От него тоже требовала идеального поведения, следила за всеми проявлениями чувств ко мне. Сердилась и устраивала скандалы, когда чувствовала его невнимание, по моим ощущениям. Считала, что он должен помогать мне во всем, так как оба работаем.

Сергея я ревновала к его родителям, хотя жили мы в его квартире отдельно от них. Очень быстро из внимательного парня он превратился в монстра. Стал унижать и оскорблять меня. Я пыталась что-то исправить, вспомнить слова психотерапевта.

Но эмоции всегда опережали разум, и следовал скандал за скандалом.

Я чувствовала себя несправедливо обиженной.

В конце концов Сергей сказал, чтобы я собирала вещи. Я вернулась к родителям и очень переживала очередную неудачную попытку построить семейную жизнь. Полгода мы не виделись, потом он что-то написал, я ответила, встретились. Следующий раз мы продержались вместе чуть больше месяца, все повторилось. Только оскорбления с его стороны стали еще обиднее. Я снова вернулась к родителям.

В очередной раз я попыталась выстроить семью с таксистом, который меня подвозил с работы. Он предложил встретиться и взял номер телефона. Так как никого другого не было, я согласилась. Нужно сказать, что мне всегда нравились красивые мужчины, про них еще говорят «фактурные». А Олег был старше, с золотыми зубами, без высшего образования. Относился он ко мне хорошо, но я всегда стеснялась его, не знакомила с подругами. Потом стала требовать, чтобы он нашел приличную работу, так как мужчина должен зарабатывать больше жены. Мы прожили чуть больше года, он стал меня раздражать, я начала кричать на него, злиться, что не стремится к развитию, к другому уровню жизни. И в конце концов я вернулась домой. Это был единственный мужчина, от которого я ушла сама.

Снова начался период нарастающей тревоги, страха за здоровье. Я пыталась бороться, вопреки страху выезжала с подругами за город. Мучительно завидовала им, создавшим семью и родившим детей. Получала от общения удовольствие, но постоянно преследовало чувство, будто я не успею создать семью и родить ребенка, ведь годы проходят, а болезни нарастают. Несмотря на уверения врачей, что мое состояние вполне позволяет иметь детей, я ощущала себя больной и старой, везде опоздавшей.

Потом мне досталась квартира по наследству. Я долго не переезжала, боялась оставить родителей одних. Я всегда думала, что хочу отделиться и быть самостоятельной. Но, когда закончился ремонт, я обнаружила, что тяну время. То за папу боюсь, то за маму. А когда переехала, оказалось, что боялась я за себя. Мне было одиноко, каждый день я бегала на ужин к родителям. С двадцати пяти лет меня мучили панические атаки, а после переезда все обострилось. А еще через неделю меня госпитализировали из-за маточного кровотечения. Из больницы я, конечно, вернулась к родителям. И только через несколько месяцев переехала к себе.

Я обнаружила, что не могу готовить себе каждый день, да толком и не умею. Нам всю жизнь готовила мама. Она почти не выходила из дома, но разнообразие блюд было всегда. Шла борьба за здоровье, вся жизнь была посвящена преодолению, я все ждала, когда тревога отпустит. «Вот тогда заживу!»

В один из походов с подругами в кафе я познакомилась с Георгием. Он был чуть младше. Это меня сначала беспокоило. Меня всегда беспокоит то, что не соответствует моим представлениям о том, как должно быть в идеале, как правильно. Чтобы все восхищались и завидовали.

Георгий жил с мамой, иногда со мной. Он не работал, но оказался творческим человеком, превращал разную простую одежду в креативную и продавал. Оживилось мое желание, чтобы мужчина был главой, занимался бизнесом. Я стала помогать ему продавать вещи в интернете. Однако встретила внезапное сопротивление. Георгий то был не в настроении что-то шить, то проспал, то забыл… Жили в основном на мои деньги в ожидании, когда он начнет зарабатывать. И ссорились, поскольку меня не устраивало такое положение вещей. Я давила, он злился и пропадал. Мы даже вместе ходили к психотерапевту. Стало понятно, что на данном этапе жизни Георгий хочет быть свободным художником и не думать о заработке. Он вернулся к маме и продолжил жить за ее счет.

Еще через год я пошла на танцы и в тот же день влюбилась в красивого парня. С трудом дождалась следующего занятия. Сама, первая познакомилась с ним. Это было нарушение моих правил. До тридцати семи лет я свято верила, что мужчина должен проявлять инициативу. Я считала, что «низко пала» в собственных глазах, но боялась, что он больше не придет и я его потеряю.

Однако Егор проявил внимание, мы стали встречаться. Оказалось, он намного младше меня, и это было мучительно. Мы переписывались, встречались. Я забыла обо всем, кроме страха потерять его. Но, удивительно для меня, отношения перешли в близкие. Сначала он приезжал ко мне, потом ночевал и потом переехал. Мы прожили вместе два года.

Сначала Егор зарабатывал мало, потом нашел хорошую работу. Мы много разговаривали, правда, интересы были разные, особенно книги и фильмы. Я пыталась его перевоспитать, он злился. История повторилась. Мы ссорились, мирились, снова ссорились. Когда Егор сделал мне предложение и подарил кольцо, я все еще злилась после прошедшей ссоры и ответила, что подумаю. Мне показалось, он сделал предложение не совсем так, как мне хотелось, не идеально, может не искренне.

Я ждала, что он повторит предложение и делала вид, что ничего не произошло. Егор исчез. А потом был долгий период разбирательств, я пыталась объяснить свою позицию, настоять, что моя точка зрения правильная. Егор начал говорить гадости, я плакала. Отвечала ему тем же. Но в течение года все еще надеялась, что он одумается и вернется. И только потом поняла, что нет. У мамы обнаружили рак, я сообщила ему об этом и не услышала никаких слов поддержки.

А дальше жизнь изменилась катастрофически. Бесконечная череда больниц, поликлиник, лабораторий. У мамы оказалась четвертая стадия. Но она не хотела ничего знать. Мы с сестрой даже представить не могли, что можно ей сказать о болезни.

У мамы всегда был очень тяжелый характер. Всю жизнь мы слушались ее беспрекословно.

Она часто говорила, что мы неблагодарные, не ценим ее. А когда заболела, еще чаще стала произносить коронную фразу: «Вот умру, будете знать». Ее я слышала с детства и очень боялась. Я всегда была уверена, что не переживу смерти мамы. Она все решала, все знала за нас и папу, что лучше делать. Каждый вечер я звонила ей и по часу разговаривала. Мама всегда была в курсе моих дел. Перечить и возражать означало обидеть ее и вызвать шквал стенаний, ворчания и недовольства. Вплоть до оскорблений. Мы с сестрой и папой старались избегать слов и ситуаций, которые могли вызвать подобную реакцию. Обычно что-то все равно находилось, поэтому мама была вечно недовольной. В связи с болезнью раздражение усиливалось с каждым днем.

Мы заботились о ней, готовили, возили на химию, ухаживали. С каждым месяцем ее настроение ухудшалось, поток оскорблений усиливался. Рекомендации психотерапевта поговорить с ней, чтобы последнее время посвятить друг другу, сказать слова любви и благодарности, выглядели нелепыми.

А потом жесткие выражения превратились в поток брани, обвинений и стало понятно, что речь идет о психических изменениях. И все равно было больно, я пыталась объяснить маме, что мы все делаем для нее. Перед Новым годом она умерла.

Прошло три месяца. Я вдруг стала замечать, что меня покинули многие страхи. Я начала заниматься уютом в квартире, тратить деньги, отложенные на черный день, на одежду, театр. Охотнее общалась с подругами, проще и чаще. Записалась в театральную студию. Меня шокируют изменения, ведь я думала, что жизнь закончится после смерти мамы.

А похоже, что только началась…

Постепенно приходит осознание, что и с мужчинами я вела себя, как мама с отцом. Кричала, командовала, требовала. Сейчас я снова в отношениях.

Понимание, что обидела гражданского мужа, приходит после того, как прокричусь и успокоюсь. Эту манеру орать и унижать я невольно переняла от мамы как единственно правильную, не задумываясь. Лишь отец терпел, а мои мужчины нет, отвечали тем же и уходили. Папа пил, работал, рыбачил с друзьями, перенес инфаркт, но не уходил.

Вдруг стало ясно, что мамина фраза «Вот умру…» была вечным источником страха за жизнь…

А еще страшно, что сейчас, когда мамы не стало, я чувствую себя спокойнее и увереннее…