Текст книги "Учись слушать. Серфинг на радиоволне"

…Мать моя, Люся, рассказывала, как однажды в прямом эфире беседовала с генералом. И он до того увлекся – вообще выкинул из головы, что когда-нибудь все кончается, даже выступление по радио. Она показывает недвусмысленный жест – «закругляемся»… На что тот радостно восклицает:

– О! Забыл вам рассказать про окружную железную дорогу!!!

– В общем, – стала я подводить итоги, – нам надо как-то сосредоточиться, понимаете? Потому что каждый новый день чреват разными неожиданностями. Каждое утро в масштабах Вселенной – новая эра! Недаром один мудрец китайский, он был император, не дожидаясь феерического момента, когда Небо смешается с Землей, взял и на собственной ванне начертал такие слова:

 
Каждый день начинай все сначала,
тогда, что бы ни случилось,
куда бы ни повела тебя жизнь, –
ты готов.
 

– То же самое, – воскликнула я, – начертано на ваннах режиссера нашей передачи Виктора Трухана и редактора Жанны Переляевой. До новой встречи, дорогие друзья! Пока! – и мой вздох облегчения пронесся по звездным космическим просторам.

– Вы слушали передачу «В компании Марины Москвиной», – сказала Жанна.

А Витя дал звук тяжелой дубовой двери, захлопнувшейся со скрипом.

* * *

Радио – своеобразный гиперболоид инженера Гарина, тут сфокусированы личность выступающего, тембр голоса, интонация, смысл и энергетический заряд, которым наполнено твое выступление.

Вспомним великого диктора Второй мировой войны Юрия Левитана. С детства у него был потрясающий голос и прозвище Юрка-труба. Однако долгое время его и близко не подпускали к микрофону. Юрий Левитан по-владимирски «окал» и выправлял речь у логопеда. Как он старался искоренить свое «о»! По ночам распевался, читал книги вслух, в текстах всюду перечеркивал «о» и сверху писал «а». Вставал на руки и – вниз головой – читал незнакомые тексты. Или он читал вслух, а кто-то поворачивал листок – то боком, то вообще вверх тормашками. Он отрабатывал столичную артикуляцию усилиями, достойными оратора Демосфена, который с камнями во рту произносил свои монологи перед бушующим морем.

В конце концов Левитану доверили огласить какое-то незначительное сообщение в эфире. Звучный торжественный бас понравился Сталину. С тех пор Левитан регулярно зачитывал его доклады и приказы, продолжая совершенствовать дикцию.

На протяжении четырех лет войны люди с замиранием сердца слушали фронтовые сводки от Левитана. Жизнь его превратилась в круглосуточный радиоэфир. Был даже такой анекдот. У Сталина спрашивают: «Когда закончится война?» Тот ответил: «Когда Левитан скажет!»

Все, о чем мечтал министр пропаганды Геббельс, – это взять Москву, поймать Левитана и заставить его прочитать, что Москва пала. За голову диктора объявили огромное вознаграждение, немецкие бомбардировщики прицельно бомбили здание Радиокомитета, поторопившись, объявили о гибели главного диктора. А через полчаса – опять: «ГОВОРИТ МОСКВА! Работают все радиостанции Советского Союза!»

Левитана прятали, охраняли, шифровали, он читал фронтовые сводки из секретного бункера в Свердловске.

Никогда больше диктор не играл такой огромной роли в жизни народов и каждого отдельного человека, его называли «стратегический голос Советского Союза», говорили, что голос Левитана равносилен целой дивизии, хотя он никогда не держал в руках оружия.

Никто не знал, как он выглядит. Ходили разные слухи, что он горбатый, рыжий, карлик или громадина. А он был обычным человеком. Папа мой после войны работал с ним на радио, Юрий Борисович – «диктором номер один» и худруком дикторской группы, а папа – журналистом международного отдела. Вот он рассказывал: «Левитан очень любил автомобили. Одним из первых в Москве он приобрел “Победу”. Когда Юра проезжал по улицам, ему постовые честь отдавали».

А у моего папы Льва появилась «Волга» с серебристым оленем. Из голубой он ее перекрасил в черно-белый цвет. Это была передвижная графическая картина, на дорогах с нее не сводили глаз.

Однажды с ним поравнялась машина, и кто-то машет, чтоб он пристал к тротуару. Лев остановился, выходит. Это был Юра Левитан.

– О, это ты? – удивился Юрий Борисович. – Слушай, я совершенно поражен расцветкой, устрой мне тоже такую!

Но вот что удивительно: после войны его карьера пошла на спад. Ему давали текст, он начинал читать, и у людей мороз по коже – что, опять война? Слишком много металла в голосе для мирной жизни, слишком чеканные фразы. «Живей! Живей!» – говорили ему, а он уже не смог перестроиться на мирный лад.

…Жизнь его продолжалась дальше, а голос так и остался на войне.

Фотографироваться рядом с машиной было страстью советского человека, личная машина была редкостью, иногда неосуществимой мечтой всей жизни. Первые автомобили ГАЗ-М-20, или «Победа», появились сразу после войны, а в 50-е гг. стали выпускаться серийно.

С гордостью стоят уральцы возле этой машины, кому она из этих людей принадлежит, сразу не поймешь, но, скорее, всего это служебный автомобиль. Второй слева – начальник в кителе, по-отечески взявший под руку свою жену и бравого мужчину в галифе – видимо, водителя.

«Откуда мы пришли? Куда свой путь вершим?»

Ой, какой разразился скандал! Жанну вызвали к главному редактору и яростно стали допытываться, что мы всем этим хотели сказать? Откуда она всплыла, черт бы нас побрал! – столь недостоверная, подозрительная, вносящая смуту в умы и сердца, не имеющая ни малейшего научного основания информация? Весь этот бред, который обрушила на головы радиослушателей Москвина, где вы его взяли?

Это был первый бой, который за меня приняла Жанна. Она держалась твердо, как морской утес, и о него вдребезги разбивались океанские волны.

– Это всего лишь сказка, – отвечала она. – Людям необходимы сказки. Причем не только детям, взрослым тоже. Но особенно они нужны подросткам.

Сама Жанна всегда верила и продолжает верить в чудеса. Поэтому, если она идет по улице, а там какой-нибудь мошенник собирает деньги на озеленение Луны, она обязательно вынет из кошелька все его содержимое и безмятежно отдаст – на развитие благородного дела.

Мой бесценный друг и соратник Жанна Переляева своей феноменальной доверчивостью и уроном, который ей эта доверчивость приносит, могла бы пополнить Книгу рекордов Гиннеса и на этой ниве ужасно разбогатеть. А славы у нее и без того хватает – дети всей нашей бескрайней заснеженной Родины выросли на ее радиопередачах. И заслышав знакомый голос – в поликлинике, в магазине, в троллейбусе, где угодно, – люди самого разного возраста, порой почему-то весьма преклонного, восклицают, изумленные ее молодостью и красотой:

– Вы Жанна Переляева?! Мы же выросли на ваших передачах!

Она полюбила меня – с моими летающими тарелками, толпами привидений, стаями ангелов, йогами, странствующими фехтовальщиками, косматыми снежными людьми и разными другими запредельными сущностями, которые нам настойчиво звонили по телефону, писали письма, предлагали руку и сердце, заваливали эзотерической литературой, являлись в студию, усаживались нога на ногу перед микрофоном и очень важно разглагольствовали о разных чудесах в решете.

Единственное, что нас спасало, это здоровый скепсис и строго научный подход ко всякому невообразимому явлению.

Во-первых, мой папа Лев, памятуя о патологическом интересе дочери к иным мирам, аккуратно вырезал из газет каждое скупое сообщение о встречах нашего брата с инопланетянами или о том, что сияющий шар, позванивая, пронесся над Орехово-Борисовом в сторону Капотни.

Причем к подобным заметкам всегда прилагался комментарий видного деятеля науки, мол, все это ерунда, а ваше НЛО – мираж, северное сияние, шаровая молния, метеорит, свечение вокруг солнца – гало, фейерверк, плазменное образование или залетный метеорологический зонд.

В тех же 80-х потрясенный Лев явился из своего Института международного рабочего движения и сказал:

– Дети мои, что я сегодня услышал! Я знал, я всегда подозревал, что мы не одиноки во Вселенной.

Оказывается, у них на работе с лекцией выступили двое ученых со сказочными фамилиями: астроном Феликс Юрьевич Зигель и морской офицер, инженер Владимир Георгиевич Ажажа.

В тот памятный день сотрудники ИМРД выяснили, что живут в эру высочайшей активности НЛО. Именно это, а не противоборство сил империализма и социализма является важнейшей проблемой современности, и от нее не спрячешься, как страус, головой в песок.

Собравшимся марксистам поведали поразительные, леденящие кровь случаи, связанные с гостями из космоса. Продемонстрировали туманные слайды. Привели ошеломительную статистику. И, наконец, пригласили всей конторой учиться в университет «Базис», где они узнают главное: что делать, если станешь свидетелем приземления инопланетного корабля: кинуться ли навстречу или припуститься наутек, распахнуть объятия пришельцам или повременить и присмотреться.

– По окончании университета, – пообещал Владимир Георгиевич Ажажа, – выпускникам будет выдан сертификат, что они прослушали основополагающий курс.

– И что мы с ним делать будем, с вашим сертификатом? – спросил кто-то осторожно.

– А что вы делаете с дипломом об окончании школы марксизма-ленинизма? – парировал Владимир Георгиевич. – Ну, я не знаю, – развел он руками, – мыла вам по нашему документу не дадут, стирального порошка тоже… (По тем временам – редкость. – Авт.) Просто у вас будет удостоверение, что вы человек, продвинутый по этому вопросу.

Разумеется, я немедленно туда записалась.

В университете «Базис» на первом этаже под стеклом, как в нормальных учебных заведениях, висело расписание:

«Введение в уфологию» – 6 часов.

«Философские аспекты уфологии» – 3 и 3 часа.

«Палеоуфология» – 6 часов.

«Древняя астрономия и уфология» – 6 часов.

«Основы наблюдательной астрономии и наблюдений за НЛО» – 6 часов.

«Характеристики неопознанных летающих объектов» – 3 и 3 часа.

«Сбор и обработка данных об НЛО» – 6 часов.

«Исследования контактов высшей степени странности» – 3 и 3 часа (с демонстрацией слайдов).

«Биолокационные методы исследования НЛО» – 6 часов (можно договориться – поработать на местности).

«Психофизический аспект проблемы НЛО» – 3 и 3 часа.

Кинофильмы: «В поисках пришельцев» – наш.

«УФО» – Япония (весь наполнен наблюдениями за НЛО).

Эрих фон Дэникен «Воспоминания о будущем».

«Послание богов».

Резервная тема: «Контактант третьего рода» – рассказ человека, приглашенного пришельцами на борт НЛО, о том, как это случилось, что он видел внутри корабля, а также картины, представшие его взору, когда он высадился на другие небесные тела».

Итоговое занятие: вопросы, диспуты.

И список литературы, который я старательно штудировала, хотя там были издания на неизвестных мне языках.

С тех пор со всеми людьми на Земле – врачами, водопроводчиками, случайными попутчиками – я разговаривала только о пришельцах.

В Коктебеле мы сидели с мальчиком Ваней Юдахиным на крыльце и смотрели на звезды. Я спросила: «Вань, ты веришь в летающие тарелки?» А сама подумала: «Если он ничего об этом не знает, я сейчас ему ВСЕ расскажу!»

Он посмотрел на меня серьезно и промолчал.

Это был внук Феликса Юрьевича Зигеля.

В своей работе из серии «Артефакты» художник Франциско Инфанте подвешивает в воздухе плоский изогнутый зеркальный объект, в нем отражается заснеженное поле и небо. На фотографии отчетливо проявляется эффект умножения реальности. Кажется, что в пейзаже мы видим окно, где одна реальность накладывается на другую, и наш глаз не может различить какая реальность «реальная», а какая – придуманная художником. Мир становится множественным, и в нем уже возможны чудеса.

Отныне меня волновали исключительно взаимоотношения с космосом и то место, которое мы занимаем в мироздании, больше ничего. Не прерываясь на сон или еду, я записывала на пленку солидные доклады и задушевные разговоры, свидетельства очевидцев, размышления астрономов, математиков, философов, геологов, биологов, антропологов, специалистов по биолокации, физиков, инженеров – словом, уфологов с большим стажем.

Сам Владимир Георгиевич Ажажа выразил готовность дать мне интервью у себя дома. Я приехала, позвонила, он открыл дверь, вдруг неожиданно выхватил из кармана согнутую под прямым углом металлическую спицу и с этой спицей стал медленно, но неуклонно на меня надвигаться. Однако я сразу поняла: не таков Владимир Георгиевич, чтобы протыкать малознакомую женщину спицей. В руке он держал биоэнерголокационную рамку. Видимо, с ее помощью хотел определить прямо на лестничной клетке, как я, во-первых, к нему отношусь, а во-вторых, мое отношение в целом к летающим тарелкам[4]4
  Биорамка может ответить на любой вопрос, но только односложно, «да» или «нет». Например, наш преподаватель по биолокации Александр Иванович Плужников на Бородинском поле со своей неразлучной рамкой указал, где был смертельно ранен Багратион, в каком месте стоял Наполеон и откуда командовал сражением Кутузов. Сто шесть километров – вот какое огромное Бородинское поле. А Плужников заявляет скульпторам: «Вы куда памятник Кутузову поставили? Михаил Илларионович вон где стоял! А вы вон куда. Не туда!» Прим. авт.


[Закрыть].

Когда-то Владимир Георгиевич служил командиром подводной лодки «Северянка», вроде «Наутилуса» Жюля Верна – с иллюминаторами и подводным телевизором. Они бороздили глубины Атлантического океана.

– Бывает так: ночь, море, тишина, корабль, – рассказывал Владимир Георгиевич. И, прильнув к радиоприемникам, на кухнях нашей необъятной страны слушал его рассказ советский народ. – Внезапно из глубины поднимается свет. Корабль попадает в сердцевину светового круга. Свет вспыхивает и гаснет. Матросы выходят на палубу, хотя их никто не будил и не звал. По воде пробегает рябь. Корабль дрожит. Людей охватывает страх. Эхолот нащупывает какой-то мощный предмет под килем на глубине двадцати метров. Он может вынырнуть, или растаять в небе, или зависнуть над кораблем, или лечь на дно – НЛО может все. Они даже выскакивают из-подо льда рядом с ледоколами, взламывая толстый арктический лед… Иногда НЛО висит в воздухе несколько суток. Потом растворяется, меркнет, сквозь него просвечивают звезды. Дальше звезды остаются, а он исчезает. Или опускается на землю. Я сам не видел, но, говорят, это происходит, будто падает осенний лист. Оттуда выходят энлонавты – под покровом тьмы, когда шума меньше, а зелени больше, они бродят здесь, верша свои таинственные дела…

Мы очень подружились с Владимиром Георгиевичем. Он даже проявил ко мне какую-то особенную космическую теплоту и говорил потом:

– Простите, что я протянул к вам свои протуберанцы.

– Видимо, я напомнила вам, – отвечала я, – карликового гуманоида – малорослого, яйцеголового, с большими и круглыми глазами.

Блистательная Марина Попович, летчик-испытатель первого класса, инженер-полковник ВВС, на протяжении четырех часов давала нам интервью в студии, вернувшись из Соединенных Штатов, где участвовала во Всемирном уфологическом конгрессе и была так наэлектризована, что у Вити Трухана глючила аппаратура.

В Америке она познакомилась с одной женщиной (мне была показана фотография), у той мама – наша, землянка, а папа – из созвездия Плеяды. По отцу инопланетянка, красивая, как Аэлита, высоченная – мы с Мариной Лаврентьевной ей примерно по пояс. Она может входить в волновое состояние, приподниматься над землей и минуты на три вообще исчезать из виду.

Еще Марина Попович показала печальную фотографию – погибшего в катастрофе пришельца. Он лежал с закрытыми глазами, сомкнутыми губами, похожий на спящего резинового японца в ярком серебряном комбинезоне.

Мы с Жанной так расстроились, что в финале передачи я даже спросила у Марины Попович, не страшно ли ей было на войне бороться с фашистскими «мессершмитами».

– Деточка моя! – воскликнула Марина Лаврентьевна. – Я во время войны пешком под стол ходила. А ты – бороться с «мессершмитами»!

Мудрейший палеоуфолог Советского Союза Владимир Иванович Авинский, автор грандиозного международного проекта, цель которого – привлечь внимание ученых к руинам древних космических цивилизаций на Земле, Луне, Марсе и на других беспредельно далеких планетах, – нанес нам с Лёней и Серёней визит в Орехово-Борисово. Я испекла пирог, поджарила треску, накрыла стол, включила диктофон, и он сказал:

– Здравствуйте, друзья! Первым делом я хочу сказать спасибо моим родителям. Именно благодаря моим дорогим родителям я хожу по этой прекрасной планете и могу поведать вам о своих поистине сенсационных открытиях.

Дальше он поднял бокал и с глубоким чувством прочитал стихотворение Омара Хайяма:

 
Откуда мы пришли?
Куда свой путь вершим?
 

После чего со всеми подробностями, будто сам был тому изумленным очевидцем, приступил к эпическому повествованию о древних посещениях Земли пришельцами с далеких звезд.

– Кто они? – риторически спрашивал нас с Лёней и Серёней Владимир Иванович. – Небесные лыжники… Человекоптицы… Круглоголовые, будто в скафандрах люди, запечатленные первобытными художниками на скалах, в пещерах и пустынях. Почему на древневавилонской печати изображен крылатый диск? Что за непонятные предметы с крыльями вырезаны на клыке моржа две тысячи лет назад на Чукотке? Кто и для кого рисовал картины в пустыне Наска? Действительно ли на других планетах существуют пирамиды, как две капли воды похожие на те, что уцелели в Мексике или Египте?..

В общем, я стала таким зубром в разных таинственных вопросах, даже академик Мигдал не мог со мной сравниться.

Новая работа творческого дуэта художников Франциско Инфанте и Нонны Горюновой из цикла «Метаморфозы мгновений» сделана с применением зеркальных лент, которые предстают перед объективом камеры как ширма, завеса сияющих световых линий. Когда смотришь на фотографию, – реальность ускользает от тебя, расслаивается, становится неуловимой. И ты понимаешь, что реальность – всего лишь свет, пронизывающий мир, и если прислушаться, то можно почувствовать что-то еще, таящееся за полем, деревьями и небом или между ними.

Кстати, Владимир Георгиевич Ажажа, обиженный на Аркадия Бенедиктовича Мигдала за то, что тот не признаёт «летающих тарелок», говорил нам на лекции: «Вот академик Мигдал – прекрасный ядерщик, кавалер ордена Ленина, ордена Октябрьской революции, трех орденов Красного Знамени, человек гражданских позиций, защищает борца за права человека – Андрея Сахарова… Но абсолютный профан в области НЛО!»

В нашем воскресном уфологическом университете у каждого был свой стул. Всем велели запомнить соседей. Например, со мной рядом сидел консул Аргентины. В первую встречу, чтобы наладить добрососедские отношения, он подарил мне красивый значок с девизом Бразильской академии: «Стой на земле и устремляй свой взгляд к звездам».

Я всякий раз боялась – вдруг приду, а мой стул занят.

Лёня успокаивал меня:

– Иди, не бойся. Обязательно найдется свободное местечко. Кому-нибудь дома скандал устроят: «Куда? Всю неделю тебя нет дома, а теперь и по субботам с воскресеньями не будет? Мамка мне говорит: “Какие гуманоиды? У него там, наверное…” – А он: “Маш, ну, Маш!” – “Давай-давай, с детьми на прогулку! Гуманоиды!”» Вот на его место и сядешь.

Я неистово, буйно формировала и углубляла свое космическое сознание, как рекомендовал нам философ Г. И. Куницын.

А заодно и космическое сознание радиослушателей.

– Для великой философии, – вещал вдохновенно, расхаживая по сцене, Георгий Иванович (его речи мы с Жанной, практически не монтируя, на свой страх и риск транслировали в эфир), – связь с космосом никогда не была неожиданностью. Древний грек Анаксимандр утверждал, что жизнь на Земле возникла не спонтанно и не сама собой, но имеет космический характер. Джордано Бруно провозгласил идею множественности обитаемых миров. Родоначальник немецкой классической философии Иммануил Кант ни на секунду не сомневался, что Земля – часть космической вселенской системы. Русский философ Николай Федоров всерьез размышлял о преодоленной смерти в масштабах Вселенной. Школьный учитель физики и математики Циолковский, уникум, с детства тугой на ухо, самоучка, считай, на пустом месте наметил все пути земной космонавтики и ракетостроения на ближайшие несколько веков! Он так и говорил: «Для меня ракета не самоцель, а средство достижения иных миров». Поскольку был убежден, что наша вселенная таит миллион миллиардов цивилизаций. «А что там в других вселенных?..» – вопрошал Циолковский, глядя в небо, а потом опускал голову и быстрым почерком записывал в тетрадь «Космическую философию», «Космическую этику», «Волю Вселенной», «Грезы о Земле и Небе», как будто сверху ему диктовали слышный ему одному небесный диктант. Профессор Вернадский! Александр Чижевский, открывший солнечные бури, за что несколько лет отсидел в тюрьме! И тот и другой высказывали похожие гипотезы. Причем все эти бесчисленные цивилизации, считал Кант, человеческого типа. Того же мнения придерживался писатель-фантаст Иван Ефремов. Разумная цивилизация, говорил он, должна быть гуманоидной! Из космоса могут прийти только человеческие сущности. Пусть мы, земляне, замешаны на углеродной основе, а посланцы иных миров – на фторовой или кремниевой, Нравственный Закон, провозглашенный Кантом, идет из протоцивилизации. Это уважение ко всему живому, сократовское «Единство Истины, Добра и Красоты» – применительно к Мирозданию. «Я никогда не перестану восхищаться двумя вещами, – сказал Иммануил Кант, – звездным небом над головой (он подразумевал мировой разум) и нравственным законом в моем сердце!»

Зал рукоплескал.

Георгий Иванович Куницын обвел горящим взором взбудораженную публику, вознес руку, словно пушкинский Медный всадник, остановивший над бездной коня, и произнес:

– Не обязательно всем думать, как я. Моя задача – загнать вам под череп ежа, чтобы он вас подвиг на собственные концепции!

– Георгий Иванович – это песня! – восхищался Куницыным Владимир Георгиевич Ажажа.

А мой сын Серёня, которого я умышленно прихватила с собой для формирования его космического сознания, мрачно заметил:

– Какая-то взрослая бубня! Понимаю, если б ты еды взяла – нашу большую черную сумку, – ворчал он по дороге домой, – я бы все время ел, пил пепси-колу и молчал. А так?! Ни одного слова не понял!

Я же отвечала ему сердито:

– Больше слов надо знать. Стыдно семилетнему ребенку скучать на шестичасовой ученой лекции. Позор!

Поздно вечером я увидела, что он сидит с большой общей тетрадью и на обложке печатными буквами пишет:

«ИНОПАНТЯН РАЗЫСКИВАЮТ»

Недавно я нашла эту тетрадь. На первой странице там нарисован человек у окна – спиной к зрителю, с чайником в руке. А под ним стихотворение:

 
Мне кажется, мой папа –
    инопланетянин.
Он длинный весь, худой,
    большеголовый.
Он любит чай пить
    и конфеты кушать,
И радио он почему-то
    любит слушать.
 
 
Наверное, на той планете
    дальней,
С которой прилетел
    мой папа Лёня,
Ни песен не поют,
    ни чайника не ставят,
Конфет не продают
    и май веселый не встречают.
 
 
И он глядит на небо
    утром ранним.
А я боюсь, чтоб он
    не улетел.
 

* * *

На первых порах лучше попробовать взять интервью у родных и близких, чем опростоволоситься, выйдя с микрофоном в «открытый космос». Они с удовольствием расскажут свою жизнь, вспомнят детство.

Кстати, если это сделано с умом, душой да плюс еще умеючи, могут получиться неплохие вещи. Большинство из нас, даже радийщики, не придают подобной архивации никакого значения, а зря.

Мои родственники – музыкант дядя Миша-трубач, его жена тетя Ася, она работала психологом в интернате для глухонемых детей, и дочь их Маша – в конце 80-х уехали в Америку. А я давно пишу роман о своих стариках и лет примерно шесть тому назад попросила:

«Маш, сделай хорошее дело, которое и самой тебе пригодится. Позаписывай дядю Мишу – какие-то подробности, предметное окружение, как разворачивалась судьба, кто был рядом и какие он запомнил события. Не думай, что это бесконечная история, поскольку память удерживает только самые значительные эпизоды или особенно яркие впечатления.

О музыке – как она вошла в его жизнь? О первом учителе, первом инструменте. Дальше – война (он был сыном полка, трубачом), помнишь, баба Мария говорила: “Я знала, что Миша любит жареную картошку, и специально всегда жарила картошку к его приходу!”

Конечно, как встретился с тетей Асей, как влюбился. Наверняка там будет много трогательного и смешного. Что она любила готовить, чем привлекла сердце Миши… Эпизоды, случаи…

Конечно, гастроли, цирк – обязательно – во всех подробностях, цирковой оркестр… все-все меня интересует. И тебя ведь, конечно, тоже? Может, Миша бережет какие-то старые письма? И о любви – как можно больше о любви! Не хочется дать таким людям исчезнуть в клокочущей Вселенной. Начинай потихоньку, посылай порциями».

«Привет, дорогая наша Мариночка! – отвечает мне Маша. – Как замечательно, что у меня теперь есть твой адрес и я могу с тобой пообщаться! Значит, ты работаешь над новой книгой и тебе нужна страничка о папе? Дай мне знать, что бы ты хотела отобразить: биографические данные? или пару ярких эпизодов (папа работал в Театре киноактера, в цирке с Никулиным, много делал записей с Силантьевым и Михайловым, да и сейчас играет в оркестре, хотя почти совсем не слышит).

Я порасспрашиваю папу, а ты отберешь, что тебе будет интересно.

Целуем тебя и обнимаем».

«Моя золотая Машуня!!!

И то, и другое, и третье! Как я обрадовалась, получив твое письмо. Сразу повеяло чем-то родным, и я еще и еще раз поражаюсь этому гениальному изобретению, благодаря которому люди в разных полушариях могут столь скоро окликнуть друг друга.

Я пишу нечто вроде “Саги о Форсайтах” – и мне хочется взять за основу характера и судьбы моего героя-трубача судьбу дяди Миши.

Записывай на диктофон, чтобы у нас были не только факты, но и интонация рассказчика, его неповторимая речь…»

Прошли пара-тройка лет.

«Здравствуй, Мариночка, дорогая наша! – пишет мне Маша. – Извини, что сразу не ответила – была закручена на работе и никак не могла тебе написать: коротко не хотелось, а по-другому просто не было времени.

Мы все страшно обрадовались твоему замечательному и обстоятельному письму. Маришка, ты меня здорово вдохновила, и теперь я всерьез решила взяться за папу. Как-то вот у меня получилось, что я лучше и детальнее знаю о маминых родственниках и родословной, то ли в силу того, что мама была чудная рассказчица, удивительно образно и выпукло рассказывала, искусно подчеркивая детали и выделяя главные вехи в нашей семейной истории.

А вот с папой сложнее, так как он воспитывался в детдоме и не очень многое помнит о детстве. Не раз я слышала увлекательные и забавные рассказы из жизни цирка, папиного оркестра, когда он служил в Академии Жуковского.

Теперь, с твоей своевременной подачи, с удовольствием возьмусь за этот проект и начну целенаправленно собирать все эти откровения, и вместе с папой попробуем выстроить нечто упорядоченное.

Принесла папе диктофон, объяснила, как пользоваться, и вот так вот, вперемешку между просто набросками от руки до сумбурных и эмоциональных (и тем более ценных!) диктофонных записей, будем вместе с папой стараться что-то сделать.

Как только возникнет первый “удобоваримый” черновичок, я обязательно тебе его направлю.

Пиши, не пропадай.

Целую и обнимаю».

«Про тетю Асю мне тоже ужасно интересно! – мгновенно откликаюсь я. – Ты только не думай: “Вот я ужо засяду – чуть выдастся свободный денек, и вы все ахнете!..” Берешь за правило – каждый день эпизод. И чтоб этот ручеек потихоньку струился к океану. Главное – настроиться, разок попробовать, и все покатится, как трамвай по рельсам.

Теперь: если человеку дать диктофон и рассчитывать, что он станет рассказывать себе свою жизнь, – даже не надейся. Надо сесть с ним рядом, хлопнуть по рюмке и слушать! Сама удовольствие получишь, и дяде Мише будет приятно. Да, дядь Миш?»

Пролетела еще тройка лет. Я ей пишу: «Маша, ау!»

«Здравствуй, дорогая моя Мариночка! – отвечает мне Маша. – У нас все потихоньку, без особых всплесков: папа неважнецкий, но держится. Со здоровьем не все в порядке – проходит химиотерапию, но по-прежнему посещает “детский садик” – учреждение для пожилых людей, откуда их возят на экскурсии, прогулки, в магазины.

Не помню, рассказывала ли я тебе, но у них в коллективе есть бывшие профессиональные музыканты, которые создали свой небольшой оркестр, так что папа там нашел себя и играет на тромбоне. Относится к этому чрезвычайно серьезно и ответственно, – всегда просит назначать ему визиты к врачу не в дни репетиций. Почти совсем глухой, но играет на тромбоне каждый день. Так что не стареют душой ветераны…

Мы работаем, катаемся на великах по выходным, путешествуем, но не могу далеко уезжать от деда… А так все, наверное, как у всех.

Как вы там? Если соберешься в NY, дай знать».

Я:

«Машуня! Я прочитала папе твое письмо, он был растроган.

Старики относятся к каждой весточке друг о друге с огромным трепетом. Какой рассказ замечательный о Мишином оркестре и тромбоне! Будь другом! Пришли мне хотя бы пару малюсеньких историй о его цирковом прошлом. Ну, сделай одолжение? Хоть что-нибудь!»

«Мариночка моя золотая, – отвечает она. – Спасибо за отклик и теплые слова. Прочитала твое сообщение папе. Он просто весь ожил, засветился. Был ужасно тронут и клятвенно пообещал написать рассказик. Просто всех нас заинтриговал, сказав, что уже знает, чем с тобой поделиться. Так что не только ты, но и мы с нетерпением будем ждать “Мишиных” баек. Если все получится складно, попробую с диктофончиком взять у папы интервью. Самостоятельно он робеет с техникой и, мне кажется, не может сосредоточиться.

Обнимаем и целуем».

Минул еще год. Вы думаете, она мне прислала хоть что-нибудь?

Но я не перестаю надеяться…