Текст книги "География любви"

География любви
Марина Нагайцева

Посвящается

Ажбалову Илье Васильевичу

Ажбалову Михаилу Ильичу

Ажбалову Юрию Михайловичу

Гаркунову Иннокентию Георгиевичу

Сапецких Кондратию Емельяновичу

© Марина Нагайцева, 2023

ISBN 978-5-0053-4702-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава первая

В стоге сена было тепло или так казалось, сверху мальчик был заботливо укрыт ватным одеялом.

Навряд ли он осознавал всю бедственность своего положения: слишком сильно ослабила его болезнь, от прежнего, упитанного и жизнерадостного ребёнка, остались одни кости и кожа.

Толком говорить малыш пока не научился, практиковаться в языковых навыках ему было не с кем. Хотя несколько десятков слов уже знал и одно из них, очень важное для него, вдруг чаще других стало будоражить промёрзлое нутро хозяйственного помещения: ма-ма-ааа…

Но если бы даже закричал громко, всё равно никто бы не услышал. У пятилетнего мальчугана обнаружилась скоротечная, безнадежная и очень заразная болезнь, поэтому его изолировали от остальных членов семьи: держать инфицированного в общей комнате никак нельзя, все перемрут. Других помещений, кроме холодных сенцев и хлипкого сарая с запасом сена для дойной козы, у этой семьи попросту не было.

Малыша изматывал сухой, удушающий кашель, после очередного приступа его тело покрывалось испариной. Некоторое время он лежал с открытыми глазами, всматриваясь в тёмное пространство вокруг себя.

Иногда там, где кончалась эта страшная и непроглядная тьма, в хрупкой полоске света, появлялся кто-то сильный, поднимал его вверх, мальчик чувствовал чужое дыхание рядом с собой.

Молчаливый гость приносил больному питьё и тот, обхватив маленькими ручонками бутыль, пил из соски тёплое козье молоко.

После этого его лёгкое тельце опускалось на прежнее место, тень большого человека исчезала, и мальчик снова оставался один-одинёшенек.

– Ма-мааа…

Слёзы наворачивались на глаза, женский образ становился расплывчатым, и дитя погружалось в сон.

Ольга

Его мать, двадцатидвухлетняя женщина по имени Ольга, скоропостижно скончалась от туберкулёза лёгких в марте тысяча девятьсот тридцать четвёртого.

Мальчик очень сильно скучал и до самой последней минуты был с ней. Уговоры не действовали, оторвать его даже силой не представлялось возможным. Целыми днями малыш сидел на кровати болящей и что-то радостно лопотал ей на милом, детском языке. Он не выговаривал буквы и сильно картавил: раскатистый звук «р» ему никак не давался.

Зеленоглазый, с нежной рыжинкой в волосах, с тонким, благородным лицом, мальчик был очень похож на свою мать. Ослабевшей рукой женщина безмолвно гладила сына по мягким, вьющимся волосам, а он впитывал своей детской душой последнюю материнскую ласку. Его щёки полыхали розовым румянцем, придавая всей этой сцене противоположный, вовсе не трагический, а красивый, картинный вид.

Умирала Ольга тяжело, поражённые лёгкие отказали ей, и никто не в силах был вдохнуть жизнь в молодое, внезапно зачахшее тело, чтобы оставить на этом свете маму двум чудесным детям.

Шестилетнюю дочку вовремя уберегли от заразы, а вот сына отлучить от больной матери не удалось.

В ту пору почти каждый десятый житель тех мест погибал от болезни века – «сукотки». Одни заболевали ею от холодного климата и отсутствия полноценного питания, другие цепляли заразу от болеющих родственников, знакомых или вовсе незнакомых людей. Косила болезнь всех без разбору – и старых, и молодых, и полнотелых, и худых.

Суждено было встретиться с ней и маме мальчика – небольшого роста, тоненькой, как тростиночка, сельской девушке.

Усолье Сибирское

Никто не знал, откуда её семья появилась в сибирском селе. Да и не задавали люди подобных вопросов друг другу: многие места Иркутской губернии и Усолья Сибирского были населены потомками бывших заключённых.

Ссылали в эти края ещё при царе, здесь побывало немало декабристов, участников различных восстаний, вождей социал-демократов и представителей революционного подполья, поэтов и писателей. Ссыльнокаторжные трудились на соляной варнице и спичечном заводе.

Людям сиделым возвращаться к прежним местам жительства в центр России не дозволялось. На каторге многие отмахали по двадцать пять лет, на родине их уже не ждали. Вот и оставались в здешних краях, приноравливались к суровому климату, обзаводились семьями, разбавляя бурятов – коренной сибирский народ, своими бунтарскими генами, княжескими титулами, дворянским и купеческим происхождениями, а также северными, западными, южными, азиатскими говорами и кровями.

Одни из них становились осёдлыми и жили в тех же сибирских деревнях и после окончания срока каторжной ссылки, до самой своей кончины, другие перемещались в соседние поселения, искали счастья в новых местах, кому-то из их детей повезло вырваться, уехать в большие города, найти там работу и получить образование.

Искал счастье и отец Ольги – Георгий.

Был он человеком нездешним, в Сибирь попал вместе с другими переселенцами из Черниговской губернии. Первые три года платили ему государственное пособие, он дом построил, женился, обжился, а потом вдруг понял, что с огорода не прокормишься, старая земля в этих местах совсем не плодородная, истощённая, ни в какое сравнение с чернозёмом не идёт, а новую, не освоенную, в одиночку не вспашешь и не обработаешь – целина, одним словом. В поисках лучшей доли помотался по всей Западной Сибири, потом – по Восточной, а затем уж его выбор остановился на Усолье. Дети подрастали – Иннокентий и Ольга, потому Георгию, как единственному кормильцу, требовалась постоянная работа, и он подался на заработки в соседнее село Тельма, расположенное в семи километрах от Усолья Сибирского.

Тельма

Тельма нуждалась в сильных руках – в то время открылись там крупные производства. Платили труженикам хорошо, поэтому со всех окрестных мест бросились мужики на металлургический завод, мебельный комбинат, суконную мануфактуру, стекольный и винокуренный заводы, принимали их разнорабочими.

На Тельминском винокуренном и познакомился Георгий с Михаилом – будущим мужем своей дочери.

Михаил устроился на завод плотником. С древесиной работать он любил! Ещё будучи подростком научился, благо этого материала полны окрестные леса. После школы сразу попал в строительную артель, а потом, поднаторев в плотницком деле, обзавёлся инструментами и принялся самостоятельно мастерить мебель на заказ. А вскоре и посолидней работа подвернулась, стал он заводским плотником в бригаде, возглавляемой отцом Ольги.

Толковые женихи всегда на особом счету! Понравился паренёк серьёзностью и деловыми качествами своему бригадиру, и как-то раз, в один из перекуров, завёл с ним Георгий беседу.

– Сколько годков-то тебе?

– Двадцать один, – ответил Михаил.

– Жениться пора уж тебе, парень!

– Да где же невесту найти, коли с утра до ночи на работе?!!

– Бери в жёны мою дочь, не прогадаешь, – предложил Георгий.

– Посмотреть бы сначала… – засомневался Михаил.

– А на что смотреть? Девка не испорченная, хорошая, работящая, к хозяйству приучена с малолетства. Да и собой пригожая, чистая да аккуратная.

– Что уж, совсем без недостатков?

– Ну, врать не буду! Есть один. Картавит она слегка, как и я. Это наследство ещё от прабабок досталось. Фамилия-то наша говорящая, – засмеялся Георгий.

– А что за фамилия? – с удивлением спросил Михаил.

– Гаркуновы мы. От украинского гаркавити – картавить.

– Ну, фамилия – дело поправимое, – с облегчением вздохнул Михаил, боявшийся, что у девушки имеется серьёзный физический недостаток. – Я её на свою перепишу!

– Ох, твоя-то, Миша, больно мудрёная, не запомнишь сходу.

– Сложная, да, – уклончиво ответил Михаил. – А родился я здесь, в Тельме.

Так и просватал Георгий дочь за лучшего заводского рабочего.

Ольга Георгиевна Гаркунова хоть и росла девушкой застенчивой, скромницей, но замуж за Михаила без раздумий согласилась пойти. Раньше девчонки рано прощались с юностью и добровольно отправлялись под венец. А что было делать-то на селе? Век в сибирской глуши короткий, не забалуешься, просидишь своё время в светёлке, так и помрёшь вечной невестой.

Было Ольге ни много и ни мало – четырнадцать лет, когда вышла она замуж за Михаила. В пятнадцать стала матерью в первый раз и родила дочку, а уж в шестнадцать и второму ребёночку жизнь дала – сыну.

Глава вторая

Родители Михаила приняли невестку хорошо, а как не принять? Младшенькому своему они никогда не перечили, любили его сильно. Если хочешь – женись, сынок!

К тому времени из четырёх детей только один Михаил и остался у них. Старшая дочь Клавдия замуж вышла и уехала из Тельмы, а сыновья Алексей и Константин таких дров наломать успели, что теперь ни слуху и ни духу о них. Пропали. То ли живы, то ли нашли смерть на свои буйные головы…

Подались они в Сибирский Петербург: так за глаза называли в те времена Иркутск – столицу Сибирской державы, город богатый.

Одевались люди там по-другому, не как в Тельме, хоть и расстояние-то между ними не весть какое – около шестидесяти вёрст, деньги у местных купцов водились, озолотились они, зарабатывая на торговле с китайцами. И жизнь в Иркутске совсем иной была: бород не отращивали, в омнибусах разъезжали да киносеансы смотреть ходили.

Ну, и настроения в головах разные бродили, потому легко поднимались иркутяне на всеобщие забастовки. То железнодорожники бастовали, то рабочие и служащие. В девятьсот пятом, в год рождения Михаила, правительство даже военное положение вводило.

А в декабре семнадцатого начались кровавые бои между красногвардейцами и юнкерами. Установили в Иркутске советскую власть, только не так долго она продержалась, в июле восемнадцатого красные сами ушли из города.

Константин, старший брат Михаила, тот свой выбор сразу свершил – за Отечество самодержавное, за Царя-батюшку! Не понял Великую Октябрьскую революцию, душой не принял её, к белым примкнул, подался в Сибирскую добровольческую армию.

А средний брат Алексей совсем другим вырос, был готов до последней капли крови за красных биться, хоть и родился на три года позже Коти: так в детстве звал он своего любимого братишку, имя это закрепилось за Константином до самой разлуки.

По правде сказать, смутное время настало: кто за красных, кто за белых.

И вплоть до седьмого февраля двадцатого года, пока не расстреляли адмирала Колчака, родные братья Константин и Алексей сражались за правду-матку, каждый – за свою. Где-то там, в этих ожесточённых схватках большевиков с меньшевиками, они и сгинули.

В марте в Иркутск вошла Красная Армия, и с ней окончательно установилась советская власть.

Только родные братья Михаила так и не вернулись домой.

Надежды увидеть сыновей живыми родители не теряли до последнего своего вздоха, но время шло, а известий не поступало.

И тогда направили они всю свою любовь на последыша, на Мишу. Был он парнем спокойным, из дома не сбегал, летом подрабатывал пастухом, а зимой учился в сельской школе. Мастеровым вырос, работы не боялся и служил настоящей опорой отцу и матери.

Илья Васильевич

Надо непременно отметить, что отец Михаила – Илья Васильевич, человек с виду приметный, осанистый и высокий, в Сибирь попал не по своей воле.

Молодым тогда был, рисковым, посему покинул родные места: манил его Урал, вот и оказался в Екатеринбурге. Всем там находилось место и работа, кому-то попроще – торговать мясом, сало топить, мыло да солод варить, кирпичи обжигать, а кому-то удавалось получить разрешение на открытие приисков, добычу драгоценных металлов, рудного золота, торговлю камнем и металлом, развитие гранильного и ювелирного ремесла.

Местные купцы не жадничали, и на средства частного капитала была построена первая железная дорога Екатеринбург-Пермь. Тогда народ просто валом повалил в богатейший Уральский край в надежде изменить свою жизнь и заработать большие деньги.

В нужное время и в нужный час оказался там и Илья Васильевич – вольный, смелый, умный и предприимчивый. Дело для себя очень прибыльное нашёл – торговлю арабскими чистокровными скакунами. И с купцами сам торг держал, и с покупателями самолично договаривался. Товар ходовым был, активно им интересовались, особенно, азиаты, за доброго и красивого коня денег не жалели.

Однако в скором времени делу пришёл конец, произросли из ниоткуда, как грибы после дождя, мошенники: водились у них везде свои люди, перевозы и тракты, они быстро поставили воровство и сбыт краденых лошадей на широкую ногу, да так лихо, что даже и полиция поначалу не могла ни уследить за ними, ни поймать.

Перегонять лошадей стало не безопасно. Однажды конокрады отбили только что проданных Ильёй дорогих жеребцов, а покупатель – человек чрезвычайно важный и значимый, не получив свой товар, разгневался и подал в суд.

Так в одночасье хорошее дело разбились о людскую подлость, и Илья Васильевич, согласно указу тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года о высылке в Восточную Сибирь инородцев и лиц осёдлого русского населения, обвиняемых или подозреваемых в кражах лошадей, лишился всех прав и преимуществ, невольно оказавшись в неприглядном статусе лихого человека, получив за «коневую татьбу шайкой» наказание в виде увеличенного тюремного срока.

Сам Илья Васильевич о прошлой жизни своей ни вспоминать, ни говорить не любил, однажды лишь признался сыну Мише, что в кандалах дошёл от Урала до самой Сибири. Отбыв положенный срок, хотел подальше уехать из этих мест, остановился на ночлег в селе Лиственичное, да повстречалась ему там хозяйская дочь – Александра Андреевна, полюбили они друг друга, поженились и отправились в Тельму, небольшой домишко купили, в нём стали жить, и четверо детей их народились в Тельме. С тех пор и стал Илья Васильевич сибиряком.

Пытался Михаил разгадать, что за смысл у отцовской фамилии, что значит она? Да только терялся в догадках: то ли князь был в предках у отца, то ли шах-падишах, то ли потомок древних воинов – сильных и храбрых? Осмелился, спросил, а Илья Васильевич ничего не сказал, только усмехнулся: мол, что ты хочешь, сын, Екатеринбург на стыке Европы и Азии стоит, там столько народов намешано, ни одна история не разберёт…

Верил и надеялся Михаил, что когда-нибудь обязательно удастся ему разговорить отца, тот и расскажет под настроение и про свой род, и про необычную, редкую фамилию.

Михаил

Только накрутилась жизнь, словно гайка на резьбу: одно событие за другим следовали, и совсем некогда стало Мише, не до разговоров по душам.

В тысяча девятьсот двадцать шестом Михаил женился на Ольге и в этот же год увлёкся идеями коммунизма, а в двадцать седьмом уже был принят кандидатом в партию большевиков, новорожденной дочке на радостях дал имя в честь вождя Великой Октябрьской социалистической революции. Вот только зарегистрировать новорожденную с таким именем не удалось, но Михаил и не расстроился вовсе, просто попросил записать дорогое его сердцу слово задом наперёд, получилось красиво, звучно и необычно – Нинель.

А в двадцать восьмом, прямо в день своего рождения – семнадцатого марта, Михаил вступил во Всесоюзную коммунистическую партию большевиков, вместе с ними взял курс на построение социализма в стране, в мае покинул родительский дом и родную Тельму, переехал в Иркутск и устроился плотником в строительный трест.

Там, в Иркутске, родила ему Ольга сына, наследника, назвал его Михаил в честь своего многоуважаемого тестя, Георгия Гаркунова, только светской формой имени – Юрий.

Затем судьба и партия позвали Михаила в Забайкальский край на строительство гидравлики имени Сталина, переехал он с женой и двумя детьми на Амур, на станцию Ольдой, что на Транссибирской железной дороге, а уже через год профсоюзный комитет направил его учиться в город Читу, на подготовительный рабфак.

В тысяча девятьсот тридцать первом Михаил снова вернулся в Иркутск и стал студентом Горного института. Очень хотелось ему получить высшее образование, быть вечным плотником он не желал.

Понятное дело, студенческой стипендией детей досыта не накормишь, в деньгах стала нуждаться его семья, поэтому жена Ольга отвезла дочь и сына к своим родителям в Тельму, а сама устроилась поваром в столовую при институте. Тяжко приходилось ей: день-деньской у плиты, супы да борщи варит, студентов кормит. Если и выскочит на улицу, так только на минуточку – охладиться немного, воздухом свежим подышать, а потом обратно, к жаром пышущей плите. То ли совпало так, то ли остыла она сильно в один из дней, но с тех пор прицепился к ней кашель, неотвязчивый и сухой.

А тут мор пролетел по всей Сибири – тюремная лихорадка, сыпной тиф. Первыми болеть начали заключённые, а потом и на местное население перекинулась зараза. В тридцать втором умерли в одночасье и родители Ольги, и отец Михаила – Илья Васильевич, и старшая сестра Михаила – Клавдия.

Забрал Михаил детей из Тельмы, привёз в Иркутск. Ольга столовую бросила, стали они вчетвером жить в съёмной квартире и питаться на стипендиальное жалование. Лучший кусочек – мужу и детям, а себе уж – что останется. Недоедала Ольга сильно в тот период, истощилась. А болезнь, дремавшая в груди, моментально заявила о себе, бушевать принялась.

Тут и Михаилу стало не до учёбы, срочно потребовались деньги на лечение Ольги, поэтому третий курс он не окончил, бросил Горный институт. К тому времени Михаил уже имел хорошую репутацию и необходимый для продвижения стаж работы, поэтому Иркутский горком ВКП (б) направил его на обувную фабрику, где он и был впервые в своей жизни избран освобождённым секретарём партийного комитета.

Как ни старался Михаил, помочь жене он ничем не смог. Бессильны перед чахоткой оказались и лучшие врачи: не изобрели ещё в то время антибиотик пенициллин, а потому и Ольга, и мать Михаила – Александра Андреевна, обе умерли от туберкулёза в начале тридцать четвёртого.

Так Михаил потерял всех родственников – похоронил отца, мать, сестру, тестя и тёщу, жену Ольгу и в двадцать восемь лет остался вдовцом с двумя детьми на руках…

Времени искать любовь не было, поэтому после похорон жены Михаил предложил кассирше из той же столовой, где работала раньше Ольга, стать спутницей жизни: детям срочно нужна была мать.

Глава третья

Кассиршу, согласившуюся стать гражданской супругой Михаила, звали Елизаветой.

Она была ровесницей и приятельницей прежней жены. Сдружились женщины во время работы в столовой, почти всё знали друг о друге. Лиза очень переживала внезапную смерть Ольги и сочувствовала Михаилу.

Сказать честно, чужой муж понравился ей с первого взгляда, и она даже втайне завидовала товарке, но по-хорошему, белой завистью.

– Надёжный у тебя супруг, Оля, солидный, все его уважают, большое будущее его ждёт. А глаза-то какие, прямо мысль так и сверкает в них. Детей, опять же, любит, тебя на руках носит. Вот бы и мне такого найти!

– Встретишь ещё, молодая. Вон как на тебя студенты заглядываются!

– Я, Оля, хоть и молодая, но разборчивая! За простого студентика замуж не пойду, – ответила Елизавета.

Девушка с характером, яркая и бойкая, будучи от природы здоровой и жизнерадостной особой, Лиза Симановская знала себе цену.

Она родилась в семье бывшего Полтавского урядника Ильи Ивановича Симановского. Однажды и он покинул родные пенаты и переехал в Сибирь, чтобы приумножить свои капиталы и стать ещё богаче. После отмены царской монополии на пушнину, слух прошёл по всей Малороссии, что сибирские купцы богатеют ни по дням, а по часам, вот и Симановский Илья решил испытать удачу на себе, распрощался с родной Полтавой, подался в края, сулившие огромные деньги, и стал одним из двадцати тысяч переселенцев, прибывших в Иркутскую губернию в конце девятнадцатого века.

И так получилось, что первоначально поселился он в Усолье Сибирском. Простора для деятельности здесь было много и фабричных производств, но он решил открыть свою кожевенную мастерскую. Новое дело пошло в гору, Илья Симановский устроил личную жизнь, взял в жёны улыбчивую смуглянку с чёрными, как смоль, бровями и волосами, удочерил двух детей от её прежнего мужа Ефима. В этом селе и родился в тысяча девятьсот седьмом году первый общий ребёнок Ильи Ивановича и Наталии Петровны – дочь Зоя.

Однако на другой год кожевенную мастерскую пришлось закрыть, и семья перебралась в Иркутск. Там Наталия подарила мужу вторую дочь – Александру.

Но в Иркутске и своих торговцев было предостаточно, весь оборот пушнины контролировали они, выгодного дела не нашлось. И тогда Илья Иванович решил бросить Сибирь и поехать за мечтой в Якутию. Там процветал пушной промысел, и Симановский рискнул на удачу.

Жена Наталия исправно рожала ему девчонок, и вскоре в городе Верхоянске на свет появилась дочь Валентина. Семье с пятью детьми в суровом климате не сладко жилось, да и Верхоянск в те времена был настолько мизерным населённым пунктом, что огромное дело, которое замыслил Илья, столкнулось с конкуренцией мелких местных промысловиков и потерпело фиаско.

И тогда Симановские снова вернулись в Сибирь и нашли пристанище в бурятском селе Оёк, что в тридцати пяти километрах от Иркутска. Село крошечное, но славилось в народе ремесленниками, там и открыл Илья скорняжную мастерскую и не прогадал.

В селе Оёк в тысяча девятьсот двенадцатом году и родилась Елизавета – его четвёртая родная дочь.

И всё было бы чудесно, если бы не Октябрьская революция и последовавшая Гражданская война, которая привела к упадку и большую экономику, и маленькую мастерскую Ильи Симановского.

Пережить разорение он не смог, загрустил, а вскоре заразился тифом и скончался.

Это произошло, когда его младшей дочери Лизе шёл восьмой год.

Её мать, Наталия Петровна, похоронившая первого мужа, и вот теперь – второго, решила, что слезами горю не поможешь, взяла себя в руки, перекроила судьбу и сошлась с незнакомым мужчиной, просто так.

Поначалу она не признавалась дочерям, кем приходится этот убелённый сединами старец, не знающий ни одного слова на русском языке, – родственником или просто пришлым человеком, наёмным работником. В селе было много ссыльных поляков, за еду и постой они соглашались на любую работу. Ну, а чтобы любопытные односельчане не лезли в её жизнь и не насмешничали, Наталия Петровна переехала со своим поляком в Тельму.