Текст книги "География любви"

Елизавета

К моменту описываемых событий пять её старших дочерей уже отделились, вышли замуж и уехали – одна в Ангарск, вторая – в Ярославль, остальные – в Иркутск. Они и забрали с собой свою младшую, шестую сестру, – Елизавету Симановскую.

В Иркутске Лиза окончила школу, выучилась на кассира-бухгалтера, а потом устроилась в столовую Горного института, где и повстречала свою судьбу в лице мужа умершей подруги Ольги.

Михаил сразу признался ей, что с сыном беда, ребёнок в полной мере принял на себя болезнь матери, нет шансов на его спасение, видно, Ольга зовёт за собой. Однако Елизавета рассудила иначе и настояла на повторном медицинском осмотре.

Приехавший доктор – человек добрый и чувствительный, проникся чужой бедой. Он тщательно осмотрел малыша. Картина была удручающей: мальчик дышал прерывисто, судорожно хватая воздух открытым ртом.

– Есть ли хоть какая-то надежда? – прохрипел Михаил, от переживаний у него пропал голос.

– Не имею права сказать нет… – Доктор снял пенсне. – Правое лёгкое, по всей видимости, уже не работает, поражено. Процесс перекинулся и на левое.

– Сколько ему осталось жить?

– Максимум десять дней. Если… Вы… не хотите, чтобы мальчик оставался дома, могу предложить приют для хронических больных. Он расположен в сосновом бору, на правой стороне реки Иркут. Там ему будет хорошо и спокойно, сёстры совершат все необходимые обряды.

– Спасибо Вам, доктор, за визит. Мы ни в коем случае не отправим сына в приют, будем с ним рядом до последней минуты, – вмешалась в разговор Елизавета.

Она убедила Михаила в том, что нет никакой необходимости отвозить ребёнка к чужим людям, ведь в Тельме живёт её мать, а потому нужно срочно переправить Юрочку к ней: в деревне, на свежем воздухе и козьем молоке, ему полегчает. А, если, не дай Бог, помрёт, то в Тельме и похоронят его.

Михаил доктору верил, особых надежд на выздоровление сына не питал, но с решением Елизаветы сразу согласился, потому что Тельма была его родиной и частью души – там покоились все его родственники. Значит, и сын обретёт вечный покой на Тельминской земле.

Баба Наташа

Наталия Петровна Симановская, поначалу обрадовавшаяся приезду дочери с кавалером, приуныла.

– Нет, заразного больного в дом не положу, не обижайся, Лиза. В сарайке пусть будет, а в доме – никак нет. Тем более, ребёнок чужой.

– Мама, он не чужой! Юрочка – сын моей умершей подруги. Он теперь наш общий с Мишей сын, понимаешь?

– Ничего не понимаю! Ты что же, тайно от матери замуж вышла?

– Мама, ни о каком замужестве речь не идёт пока, – сконфузилась Елизавета.

– Вот, возьмите, – Михаил протянул Наталии Петровне купюры. – Я буду присылать Вам деньги на питание.

– Не беспокойтесь, молодой человек, пропитаем мальца Вашего, – оживилась Наталия Петровна, мгновенно засунув купюры в карман фартука.

– В сарае холодно очень, его бы одеялом тёплым укрыть. Дайте, пожалуйста, если не жалко, можно и старенькое какое-нибудь, – попросил Михаил.

Он отнёс сына в сарай.

Расстроился сильно: в сарае было зябко и пахло мышами.

– Эх, одеяльце-то баба Наташа дала хлипкое, на рыбьем меху…, – грустно сказал он.

Михаил снял с себя шапку, шарф, пальто. Как мог, укутал сына, потом положил на сено и сверху накрыл одеялом.

– Не умирай, сынок, прошу тебя! За себя и за мамку свою живи, Юрка… А я буду к тебе приезжать… Обязательно буду…

С тяжёлым сердцем Михаил вернулся в Иркутск и приступил к исполнению новых служебных обязанностей: по рекомендации горкома ВКП (б) он был назначен директором Иркутского комбината хлебопечения.

Дед Кондратий

Молчаливый поляк, с которым сошлась мать Лизы, оказался человеком работящим, спокойным, хозяйственным и заботливым: и воду в дом принесёт, и дров нарубит, и печь растопит, и еду сготовит, и крышу починит.

Объяснялась с ним Наталия Петровна жестами, а когда он недопонимал, то её брала досада, и тогда в сердцах бросала она фразу, которую он, уж точно, ни за что бы не разобрал:

– Эх, немтырь ты, немтырь! Как со стеной с тобой говорю!

Ничего о нём Наталия Петровна не знала, кроме тех данных, которые были записаны на русском языке в его документе, удостоверяющим личность: Сапецкий Кондратий Емельянович.

Она слышала, что пленных поляков навезли в Сибирь тысячами и разбросали по всем заводам. Была у них политическая провинность – они участвовали в восстании. Отбыв срок, поляки домой не рвались и сразу пускали прочные корни: создавали семьи с местными жительницами, обзаводились хозяйством, с лёгкостью находили работу, меняли имена, отчества и фамилии на русские.

Были ли у Кондратия свои дети в Польше или не было, неизвестно, но к появлению чужого, смертельно больного мальчика, он отнёсся по-отечески. Болела у него душа за ребёнка: несколько раз в день зайдёт в сарай, постоит минутку, посмотрит – вроде дышит. Сходит в дом, принесёт воды и по капельке вливает ему в рот живительную влагу. Через несколько дней мальчонка приоткрыл глазки – отживел!

Обрадовался дед и решил его козьим молоком из бутылочки поить: возьмёт воздушное тельце, прижмёт к себе и ходит по сараю, баюкает. Ему бы в тепло, к печке, только хозяйка, Наталия Петровна, не позволяет брать мальчика в дом – боится заразы.

Первые три месяца Юра так и жил в сарае. Навещал его только дед: кормил, перестилал солому, ухаживал, как мог. Мальчик почти всё время спал, а дед всё это время волновался, лоб щупал: жив ли? Еду оставлял, чтобы поел мальчишка, когда проснётся, но тот к еде не прикасался.

То ли по судьбе так суждено было, то ли Бог послал доброго человека в лице деда Кондратия, но от заботы старика-поляка мальчик стал поправляться.

Однажды Юрка почувствовал в себе силы, слез на земляной пол, дополз до двери и толкнул её. Он зажмурился от яркого света и закрыл глаза. Потом с любопытством оглядел двор и заплакал: ни одного знакомого лица, мамы тоже нигде не было.

Дед Кондратий тут как тут, на руки подхватил и в дом понёс.

Так и завязалась между ними крепкая дружба: Юрка от своего спасителя ни на шаг, куда старый, туда и малый. Дед по воду – и Юрка с ним, дед за дровами – и мальчонка следом.

Молчали всегда: мальчик плохо говорил, а Кондратий Емельянович не знал русских слов, но им и так было хорошо и спокойно друг с другом.

– То ли крещёный ты, сынок, то ли нет? У кого теперь спросишь? Отец твой деньги шлёт, а сам уж целый год глаз не кажет. У тебя есть нательный крестик? – спросила Наталия Петровна, когда мальчик стал жить у неё в доме.

– Нет, – ответил тот.

– Надо бы тебя покрестить, нехристем быть нехорошо, – покачала головой Наталия Петровна.

В один из дней она отправилась за советом к батюшке в Тельминскую церковь, а тот и поинтересовался возрастом ребёнка, мирским именем и кем приходится ей.

– Седьмой год Юрке-то, мне он вроде как внучок. Матери нет, померла у него мать, Ольгой звалась, а отец уехал с моей дочерью в Иркутск и запропастились они, спросить не у кого.

– Мальчик уже большой, скорее всего, его крестили при рождении. Юра и Егор по-церковному – Георгий. Это и есть его крестильное имя, – успокоил Наталию Петровну батюшка.

Время шло, мальчишка подрастал, пора бы и о школе задуматься. Да тут Наталия Петровна разболелась ни на шутку, слегла, запричитала, что жить осталось ей совсем недолго, соседку призвала и стала просить, чтобы нашла она её дочерей в Иркутске, а те чтобы передали отцу мальчика весточку: жив сын-то, забирать надо, а то коли помрут они с дедом, на кого ж дитя оставлять?

Дочери Наталии Петровны как ни старались, ни родной сестры Елизаветы, ни отца Юркиного в Иркутске не нашли.

И вдруг в один из дней совершенно случайно объявился родственник мальчика.

– Вот я тебя и отыскал, Юрок! – крепко обнял он паренька. – Ну, что ты куксишься? Не помнишь меня? Я – Иннокентий, твой дядька, родной брат Ольги, матери твоей. Разрешаю звать меня Кешей. Поедешь со мной на Колыму?

– Да, – кивнул головой мальчик.

И началась у Юрки совсем другая жизнь.

Глава четвёртая

Иннокентий приехал всего на пару недель – в очередной отпуск.

Давно не бывал в родных краях и не знал, что за время его отсутствия скоропостижно скончалась сестра Ольга.

В начале тысяча девятьсот тридцать второго года он отбыл в Магадан. Как и многие молодые люди, мечтавшие о романтике и приключениях, Иннокентий покинул родную сибирскую деревню Тельма Усольского района и отправился за счастьем туда, где сопки до небес и короткое лето с необыкновенными белыми ночами.

Его профессия высоко ценилась и хорошо оплачивалась, стране требовались специалисты для прокладки дорог, в строительстве одной из них – Колымской трассы, и намеревался принять участие Иннокентий: она начиналась от Магадана и вела вглубь материка, что позволяло отправлять грузы, оборудование и продовольствие не по морям и не сплавом по притокам реки Колымы, а по суше. Ветки, проложенные от этой трассы, должны были также обеспечивать подъезд к многочисленным приискам. Геологоразведочные экспедиции обнаружили в тех краях благородный металл – россыпное золото.

Для осуществления этих задач был создан Государственный трест «Дальстрой», в дорожно-строительном подразделении которого и работал дорожным мастером Иннокентий Георгиевич Гаркунов.

Его попытка отыскать в Иркутске сестру с семьёй не увенчалась успехом. Иннокентий хотел было сразу вернуться в Магадан, да решил на прощание заехать в Тельму. Там забрёл в Казанскую церковь помолиться за упокой родителей, а потом случайно разговорился с новым, молодым священником, а тот и вспомнил, что недавно одна пожилая женщина из местных хотела было покрестить мальчишку лет шести, будто бы приёмного внучка, мать его как раз и звали Ольгой, она умерла, а отца разыскать не могут.

Так Иннокентий и нашёл своего племянника.

Иннокентий

– Эх, Юрка, что же ты говорить-то не научился до сих пор? Только два слова – да и нет. Нам бы с тобой букварь раздобыть, я тебя вмиг грамоте научу, будешь сам сказки читать. Ну, ничего, приедем во Владивосток, накупим тебе детских книжек с картинками, – Иннокентий потрепал паренька по голове.

Он был счастлив, что снова обрёл семью: Юрка – это же племяш, родная душа.

Они добирались от Иркутска до Владивостока поездом трое суток, мальчик с интересом рассматривал меняющиеся за окном картины, а Иннокентий с жаром рассказывал ему о красоте природы и даже читал наизусть стихи. Столько новых впечатлений Юрка не переживал ещё ни разу в своей короткой жизни!

Только сразу отправиться по морю им не удалось, пришлось целых два месяца жить в бараке на окраине города в ожидании парохода.

Каждый день дядя Кеша много говорил с племянником, словно спешил насытить Юркину голову информацией. В этих длинных рассказах мальчик многое уловил: запомнил свою фамилию, имя отца и матери, откуда он родом. Рассказы дяди Кеши будоражили память, смешивались с какими-то нечёткими воспоминаниями. Вот он зовёт маму, она открывает глаза и гладит его по голове. Мама не встаёт, лежит на высоких подушках и тяжело дышит.

– А мой папка какой? – переспрашивал он много раз у дяди Кеши, и тот отвечал простыми фразами, чтобы мальчишка мог их повторить.

– Папка высокий, на голову выше меня. У него широкие плечи, он сильный.

Но припомнить отца у Юрки никак не получалось. Почему-то его образ стёрся из памяти, хорошо запомнил он только деда Кондрата и бабу Наташу.

После рассказов о семье ему впервые в жизни стали сниться сны, и в них приходили его папа Михаил – высокий и красивый мужчина, мама Ольга – маленькая, хрупкая девушка, и старшая сестричка Неля с двумя длинными косичками: такими описывал их дядя Иннокентий.

Однажды Иннокентий и Юрка забрели в китайский квартал. Там, на рынке, мальчик увидел расписной мяч на блестящей ножке и потянулся к нему.

– Это не игрушка, это – глобус, – многозначительно предупредил дядя Кеша. – Он круглый, как наша планета, на которой мы живём. Зелёный цвет – это деревья, травы и леса, коричневый – земля и горы, а синий – вода: реки, озёра, моря и океаны.

Юрка не мог оторвать глаз от необычной штуковины.

– Смотри и запоминай! Мы с тобой сейчас вот здесь находимся: город Владивосток, – Иннокентий указал на маленькую точку на глобусе. – Видишь, сколько синего цвета рядом? Это потому, что с одной стороны – Охотское море, а с другой – Японское, и мы с тобой скоро поплывём по этим двум морям на настоящем, большом-пребольшом пароходе.

– А мой папка где тут? – неожиданно выпалил Юрка.

– Честное слово, я не знаю, где он. Но если жив, то ты обязательно с ним увидишься, ведь шарик-то вертится! – Иннокентий стал медленно поворачивать глобус, Юрка заворожённо следил за каждым его движением. – А раз так, то все люди рано или поздно встречаются, понимаешь, Юрок?

Мальчишка радостно крутил шарообразную модель земли в разные стороны: она подарила ему надежду на встречу с отцом.

– Кеша, давай купим глобус?

– Слишком большой он, да и как мы с ним? В чемодан не влезет. Вот приедем на Колыму, там и разберёмся. А пока предлагаю купить очень хорошую игру, – Иннокентий указал на деревянный, клетчатый футляр, покрытый лаком.

– Кеша, что там?

– Там, Юрок, живут пешие воины, кони, слоны, колесницы, короли и королевы. Если ты поймёшь, как ими управлять, то научишься побеждать не силой, а умом.

Кеша купил племяннику шахматы, книжки, цветные карандаши, перьевые ручки, чернила с чернильницей и толстую тетрадь в коленкоровом переплёте, Юрка сам её выбрал.

На первой странице мальчик нарисовал подобие круга, старательно раскрасил в зелёный, коричневый и синий цвета.

– Кеша, это – глобус. Мы здесь, – сказал он и поставил посередине своего рисунка большую красную точку.

Иннокентий рассмеялся и подписал внизу странички: Юра и Кеша. Владивосток. Июнь 1936 года.

И вот откуда-то привезли большую партию заключённых, загрузили всех в пароход. Этим же пароходом отправились и простые граждане, и вольнонаёмные специалисты, вместе с ними поспешили подняться на палубу и Кеша с племянником.

А потом они плыли по Японскому и Охотскому морям, и Юрка не сводил глаз с водной пучины, а дядя Кеша рассказывал ему про жизнь морских обитателей.

– Мы с тобой, Юра, живём на земле, а они – под водой. Там им тепло, там у них еда и своя жизнь.

– Они какие?

– Разные они. Я буду рисовать, а ты запоминай!

Кеша был человеком талантливым, он нигде не учился искусству живописи, но рисунки получалось у него исключительно правдоподобными. Около каждого изображения он писал печатными буквами название, чтобы мальчик учился читать.

– Это – рыбы. Маленькие – селёдки, большие – лососи, а вот эта рыбина длиной почти как наш пароход, называется синий кит.

И вскоре в коленкоровой тетради красовались камчатские крабы и медузы, морские звёзды, собачки и ежи, вокруг них вились стаи селёдок, плоская камбала плыла по своим неотложным делам, а беспечный синий кит с улыбкой наблюдал за резвящимися тюленями.

Юрка много смеялся, ему так нравились рассказы и замечательные рисунки Кеши. Две недели плавания пролетели незаметно, к концу путешествия под руководством дяди мальчишка выучил все названия шахматных фигур, одолел алфавит и уже мог медленно, по слогам, читать простые слова, которыми Кеша наполнял тетрадь.

– Ты, Юрок, обязательно научись фамилию свою писать. А чтобы запомнить, так пиши, будто сказку сочиняешь и картинки к ней рисуешь. Смотри: две пчёлки, посередине жук с балалайкой, а на крыше под луной бабочка внимательно слушает их жужжащий оркестр.

Каждой нарисованной букве Кеша придал забавный образ, Юра был в восторге от этой весёлой придумки. С тех пор он навсегда запомнил, как пишутся имя, фамилия, даже если бы его просто так спросили, сразу ответил бы.

Палатка

Поздним сентябрьским вечером молодой мужчина и маленький, худенький мальчик сошли с парохода на пустынный берег.

В левой руке мужчина нёс чемодан, а правой крепко сжимал детскую ладошку.

Пронзительный холодный ветер продувал путников до костей, мощные порывы норовили свалить с ног, предвещая наступление ранней и холодной зимы.

Большой город на месте посёлка Магадан появится ещё не скоро, а пока несколько унылых бараков, выстроившихся в ряд, являлись единственным намёком на присутствие людей в этих неприветливых краях. Бараки были переполнены спящими рабочими, они не так давно вернулись с трудовой вахты.

– Свободных мест нет, а мы – люди не гордые, заночуем и на улице. – сказал Иннокентий. – Не грусти, Юрок! Сейчас что-нибудь придумаем, найдём укрытие, разведём костёр, согреемся. Нам бы с тобой только ночь продержаться, а поутру двинемся к месту моей работы.

Ранним утром Иннокентий погрузил сонного племянника в крытую брезентом машину, и вместе с группой дорожных рабочих они отправились в посёлок Палатка, расположенный в восьмидесяти километрах от Магадана.

Посёлок был создан в тридцать втором году для строителей Колымской трассы. Здесь же располагались гараж-тепляк для грузовой техники и машин, административное здание, бараки для вольнонаёмных специалистов и лагеря для заключённых.

– Эх, Юрка! Ты и сам не знаешь пока, как тебе повезло: ты попал на самую важную стройку века, где бы ты это всё увидел? – говорил Иннокентий, пока они шагали к одноэтажному строению с несколькими окнами и крыльцом. – Договариваемся так: сегодня у тебя экскурсия, знакомишься с моей работой, смотришь, слушаешь, а с завтрашнего дня я буду ездить на строительные участки, а ты останешься здесь, в Палатке, меня ждать, буквы и цифры учить, книжки читать. А сейчас у нас по плану производственное совещание.

– Ну, здравствуй, Иннокентий! – поприветствовал начальник участка. – Давненько не видел тебя, уж думал не вернёшься. А ты приехал, да ещё и пацана привёз с собой.

– Пароход ждали два месяца. Не серчайте! Знакомьтесь, это мой Юрок. Мать его померла, оставить не с кем. Мы теперь с ним вместе.

– Что ж, вместе, так вместе. Будем знакомы, – сказал начальник и протянул мальчишке руку.

Но мужского рукопожатия Юрка ещё не знал, застеснялся, уткнулся головой в тулуп Иннокентия.

Вскоре помещение наполнилось руководителями рабочих подразделений и началось совещание. Мальчик сидел в последнем ряду и старался не пропустить ни одного слова, сказанного Кешиным начальником:

– К этому моменту построено двести километров Колымской трассы, дорога протянута от Магадана через посёлок Палатка до посёлка Атка. Впереди – самые труднодоступные участки и реки Колыма и Дебин. Работать придётся в тяжелейших условиях, надвигается зима. Задача – в кратчайшие сроки протянуть ветку Атка-Мякит-Оротукан-Дебин-Ягодное.

Юрка не успевал следить за указкой, которой руководитель обозначал названные пункты на карте дороги.

– Все земляные работы придётся выполнять вручную, техники в достаточном количестве нет. Дневная норма выработки будет увеличена в несколько раз. Мы должны выйти на отметку четыреста шестьдесят пять километров и дойти до левого берега реки Колымы.

Когда совещание закончилось, Иннокентий поинтересовался у племянника:

– Юрок, ты всё понял и запомнил?

– Да, – ответил мальчик. – Атка.

Иннокентий расхохотался.

– Атка – это сокращённое название, а полное – автотранспортная колонна.

– Кеша, а кто строит дорогу? Ты и эти дяди?

– И я, и эти дяди, и ещё тысячи других дядей – заключённых. Их сюда привезли на тяжёлые работы – валить лес, выкорчёвывать пни, прорубать просеки, расчищать местность, землю рыть. Они выполняют промышленные задачи по освоению Колымы.

– А почему заключённые?

– Потому что они плохо себя вели: воровали, грабили, убивали других людей. За это их заключили под стражу и заставили трудиться во благо народа, чтобы они исправлялись и заглаживали свою вину трудом, поэтому лагеря, в которых их поселили, называются исправительно-трудовыми. В посёлке Палатка таких целых три. Заключённых объединяют в бригады, у каждой бригады есть начальник из вольных людей, специалист по дорожному делу, он ими руководит во время дорожных работ.

– А они, эти заключённые, злые?

– Они – очень злые и опасные люди, уголовники. Но среди них есть и другие – те, кому довелось сказать не то слово или выразить недовольство властью. Политическими их называют. Бандиты пытаются и здесь свои порядки установить, бывает, и насильничают, и убивают не только друг друга, но и политических, и вольнонаёмных. Колыма – это лагерный край, Юрок! Но выбора нет, сюда по доброй воле хороших людей калачом не заманишь, мало их приезжает. Дороги прокладывать – тяжкий труд, мрут от него, и трёх месяцев не проходит, а человек сгорел, нет его.

– Как это – сгорел?

– Здоровья и сил лишился, заболел и умер. Тут всем работать и жить сложно: болота кругом, сырость.

– Кеша, зачем мы сюда приехали? Я боюсь! Давай вернёмся в Тельму!

– Замечательный ты вопрос задал, Юрок! Я приехал на Колыму по зову сердца. В груди у каждого человека стучит мотор, сердцем называется. Вот моё сюда и привело меня. Подумал, пока молодой, могу пользу Родине своей принести, построить дорогу, очень она стране нужна. А ты бояться и плакать не будешь, правда? Мы же с тобой вместе. Вот выполним план, построим Колымскую трассу и поедем в отпуск в Тельму, обещаю тебе, Юрок!