Текст книги "Поклонница Фредди Меркьюри"

Глава 6

Наутро в больнице было столпотворение. Меня и бабушку впустили рано, в восемь, чтобы мы могли поговорить с папой. Сергей был там, сидел у палаты. Увидев нас, он встал, я молча кивнула ему, говорить просто не могла. Но нас очень быстро выперли, потому что отца надо было готовить к операции. Операция на сердце! В нашем захолустье! Я надеялась на добросовестность врачей, которые знали папу, дружили с ним. Мы сидели в коридоре, когда пришел врач, Илья Андреевич, с очень довольным видом. Мы с испугом посмотрели на него. Он сказал: «Из Москвы едет известный хирург-кардиолог. Его вызвал какой-то олигарх. Он и будет делать операцию. У него лекарства, инструменты. Не волнуйтесь, все будет хорошо. Я буду ассистировать. Для меня это честь».

Мама недоумевающе посмотрела на меня, а я только подумала: «Интересно, сколько Исмаилов пообещал заплатить этому светилу медицины?» Почему-то я была убеждена, что местные врачи сделают все, как надо. Ну что ж, светило так светило. Исмаилов так расплачивается за сынка. Как только я вспомнила о Пашке, о его матери, сразу навалился страх.

Приехало светило. Началась операция. Маму трясло. В больницу пришли родственники: мамина двоюродная сестра с мужем, приковыляла бабушкина приятельница с костылем, и даже прискакала подружка Анька, которая, как выяснилось, только сегодня приехала и сразу узнала о таком несчастье. Мы все толпились в коридоре, пока дежурный администратор не велела выйти всем, кроме ближайших родственников. На Сергея этот приказ не распространялся, он стойко сидел теперь уже у двери операционной, и я его не видела.

Я тоже вышла на улицу, Аньке не терпелось расспросить меня обо всем, что произошло в ее отсутствие.

Я мысленно была в операционной, представляла, как папе дают наркоз, потом вскрывают грудную клетку… Я замотала головой, чтобы отогнать эту картину. Анька спросила:

– Помнишь ту цыганку, от которой я убежала?

Я сквозь зубы процедила:

– Как такое не помнить!

– Значит, она правду сказала? Что тебя зло ждет, что ты многое потеряешь? А может, она тебя прокляла?

Я и не думала, что она все так хорошо запомнит, ведь это событие произошло весной.

– Эх, Аня, зря я тебе рассказала, чушь все это, во-первых, она меня не прокляла, а если и прокляла, я в проклятия не верю, значит, на меня не подействует! – я бодро отвечала Аньке, а сама вспомнила все происшедшее так ярко, как будто это было вчера. Неужели предсказание было правдой? Я замотала головой. Нет, не может быть! А Анька продолжала болтать:

– Ну ладно, ладно, успокойся. А правда, что о Пашке говорят?

Я вернулась в настоящее и с удивлением уставилась на мою лучшую подругу. Я даже толком не смогла ее разглядеть в больнице. Она перекрасила свои волосы в рыжий цвет, ее зеленые глаза округлились от всех событий и больше всего она напоминала мне маленького взъерошенного котенка.

– А что говорят о Пашке? – осторожно спросила я.

Анька замялась.

– Ну! – поторопила я подругу. – Сказала «А», говори «Б».

Она обиженно захлопала ресницами:

– А я еще ничего не сказала, я только спросила…

– Ты мне подруга?

– Ну, подруга.

– Тогда говори все, что знаешь. И откуда знаешь, ты ведь только приехала.

– А мне сразу Зойка, медсестра, позвонила, сказала, что у твоего отца инфаркт. Она же моя соседка.

– Так, дальше! – потребовала я.

– Слушай, ты так изменилась, такая грубая стала… – в голосе подружки звучала обида и недоумение.

– А ты понимаешь, что сейчас моего отца режут, что у него операция на открытом сердце, что может быть любая нештатная ситуация, что он может… – я всхлипнула и говорить больше не могла.

Анька обняла меня и повела на скамейку под тополем, усадила, вытащила платок и стала вытирать мне слезы, все время приговаривая:

– Ну прости меня, дуру, все будет хорошо, он ведь молодой, сильный, врач из Москвы приехал, все нормально будет, вот увидишь!

В результате она тоже захлюпала, и через мои и свои всхлипывания поведала мне наконец, какими сплетнями обросли вчерашние события.

Оказывается, основным источником информации были наши медицинские работники. Ведь городок маленький, все друг друга знают. А версия такая: Пашка измывался над собакой (что недалеко от истины), отец мой ее вылечил и пошел выяснять с ним отношения. В процессе выяснения отец избил Пашку, а сам от пережитых волнений получил инфаркт. Исмаилов, который своего пасынка терпеть не может, хочет отправить его куда подальше, а отцу моему заплатил миллион долларов, чтобы он не обращался в суд. Кроме того, вызвал лучшего врача и поставил у палаты охранника.

Пока я выслушивала эту версию, я то холодела от страха, то покрывалась липким потом. Я все ждала, когда же речь зайдет обо мне. И дождалась. Оказывается, я пошла на речку, а Пашка, злой на моего отца, хотел меня утопить, но я сопротивлялась, вот от чего у меня синяк на лице, но утопить меня не дал охранник. Я вкрадчиво сказала:

– Ты знаешь, Анюта, а ведь все так и было. Кроме одного.

– Да ну! Я думала, половину приврали. А чего не было-то?

– А вот миллиона и не было. А жаль, – я произнесла это с таким несчастным выражением лица, что Анька не выдержала и прыснула, и даже мне смешно стало.

– Ну дела, – глубокомысленно подвела итог Анька. – И все в один день. Ну что мне стоило на день раньше приехать? Была бы в курсе всех событий.

– Ты и так все знаешь.

– А как он топил-то тебя? Пашка? Он ведь к тебе неровно дышит.

– Ничего он не дышит, – злобно сказала я. – Наркоман он, не соображал, что делал. Анька, прошу тебя, никому ничего не говори. Пожалей отца моего. Ведь его и посадить могут.

– Да что ты! – ахнула подруга. – За то, что Пашку избил?

– Во-во, за это. И не посмотрят, что инфаркт, – мне стало уже так тяжело от всего: от нагромождения этой лжи, от неизвестности, как проходит операция, от бессилия что-то изменить.

В это время на крыльцо больницы вышла мама. Я подбежала к ней, она обняла меня и прерывающимся голосом сказала:

– Все хорошо, доченька, все хорошо. Операция прошла успешно. Теперь все будет зависеть от ухода. Круглосуточный монитор уже поставили, это профессор привез с собой. Сиделка тоже из Москвы. Александр Ренатович всех заставил побегать. И ведь его-то нет, он в Москву поехал, все по телефону.

– Можно к папе?

– Нет, пока он в реанимации, нельзя. Иди домой, отдохни.

– Мам, а ты?

– А я в клинику, посмотрю, как там дела, а потом сразу домой. А бабушка пока здесь посидит, ей разрешили. Иди домой, иди, вон Аньку свою возьми с собой, пусть тебе компанию составит.

– Если тебя долго не будет, я сама за тобой приду.

– Нет, я быстро.

Мы с Анькой, не заходя в больницу, поплелись ко мне домой.

За калиткой голодные псы от радости, что видят меня, стали прыгать, как мячики. Я и забыла про всех, надо их кормить, убирать за кошками. И поесть надо что-то приготовить.

Мы с Анькой побежали ко мне домой. По дороге она рассказала, как гостила у родственников в Крыму, с какими ребятами познакомилась, уговаривала меня на следующее лето поехать вместе с ней. Ну, надо еще дожить до этого лета!

Глава 7

Дома, пока я кормила животных, Аня начала готовить обед, потом я присоединилась к ней. Мы, две несравненные поварихи, сварили какой-то супчик, он получился зеленого цвета, наверно, зелени слишком много бросили, поджарили котлеты (слава Богу, фарш был) сварили картошку. Ну, будет что поесть маме и бабушке. Мы поели сами, вроде все съедобно. Что-то мама не идет долго. Да и бабушке надо вернуться, она же не двужильная, ей надо отдыхать. Я томилась-томилась, потом позвонила на мобильный маме. Сердце сжималось. Почему-то я ждала самого худшего. Мамин телефон не отвечал. Я решила идти в больницу, Анька увязалась за мной. Подходя к больнице, мы увидели Зойку, медсестру, она шла домой с дежурства. Обычно она всегда болтает с нами, а сейчас она прошла мимо, как бы не замечая меня. Я остановилась.

– Аня, – сказала я, – Анечка.

В горле у меня пересохло. Я бросилась бегом к больнице, за собой я слышала только крики:

– Да куда ты летишь? Подожди!

Я ворвалась в больницу, побежала по коридору, ударяясь обо все выступы и ничего не чувствуя, подбежала к реанимации. Около палаты никого не было. Я остановилась у двери. Не было сил ее открыть. Я выдохнула и вошла. На высокой каталке лежал отец, с головой накрытый простыней, а рядом плакали мама и бабушка. Они даже не прореагировали на мое появление.

Я бросилась к папе, содрала простыню и увидела бледное лицо с закрытыми глазами. Оно было спокойным и очень красивым. Я не могла поверить в его смерть. Я села на кровать и взяла его за руку. Она была еще теплая.

– Папа, папочка, проснись, – тихо позвала я, а потом начала кричать:

– Папа, папа!

Потом ничего не помню. Я потеряла сознание.

Похороны отца и все, что им предшествовало, я вижу как в тумане. Не помню, как я оказалась дома, около меня по очереди сидела мама, бабушка и Анька. Потом было отпевание в церкви, кладбище, холмик, заваленный венками. Пришел весь город на похороны отца. Был Исмаилов. Он дал денег на все. Я не могла смотреть на него. У меня не было никаких чувств, но я не могла смотреть на него. На поминки, которые прошли в местном ресторане, я не пошла. Я сидела у реки и смотрела, как течение уносит маленькие листочки березы, травинки, лепестки цветов. Я смотрела и не видела ничего. Не видела никого и ничего. Горе раздавило меня. Мне показалось, что у меня отобрали самое дорогое, несправедливо отобрали. Он такой молодой! Был. Все в прошлом. Кто меня погладит по голове, кто научит премудростям обращения с животными, кто скажет, что гордится мною? Папа, папочка мой! Видишь ли ты меня? Чувствуешь ли что-нибудь? Увижу ли я тебя когда-нибудь? Ты был самым добрым и понимающим отцом на свете! Таких людей, как ты, больше нет, и никогда не будет. Ты отдал всего себя людям, работе, не ездил в отпуск, и днем и ночью шел на вызов и делал все, что мог! А теперь? Мы остались одни. Мама и бабушка сразу постарели на десять лет. Мама стала похожа на бабушку. Бедная мама, сколько ей досталось! Несправедливо, несправедливо, что мой отец мертв, а Пашка жив! Это из-за него все случилось! Зачем я позвонила отцу? Почему не добила Пашку до смерти? Хотя это бы ничего не изменило.

Такой сладкий аромат шиповника, так тихо плещется речка, такое тепло исходит от земли, так заливисто поют птицы, а папы нет! Нет! И никогда уже не полюбуется он этой красотой, и я его никогда не увижу!

Надо идти домой, бабушка слегла, у нее гипертонический криз, мама ухаживает за ней. Мама, дорогая моя, ты боец! Она выхаживала меня после обморока, заставила пройти все обследования, хотя понимала, что я потеряла сознание от своих эмоций, от усталости, вызванной всеми событиями, пронесшимися одно за другим. Ну, медики, у них своя логика. Я тоже буду врачом! Ради отца я добьюсь своей цели. И ради себя.

Вот так закончилась моя жизнь в родном городе, в котором произошло столько трагических для меня событий. Мое последнее воспоминание о нем – я сижу на берегу и размышляю обо всем, что случилось. Был конец июля, самое мое любимое время.

Но все проходит, и мама решила, что я должна ехать в Москву, доучиваться там, ходить на подготовительные курсы в медицинский институт, вернее, теперь уже академию, заниматься с репетиторами. Я только рот раскрыла, когда она мне сообщила о своем решении. Я сначала отбрыкивалась, потому что ходила каждый день к отцу на могилу, ухаживала за бабушкой и животными, а мама работала. Когда был жив отец, она относилась к работе спокойно, считала, что надо уделять время семье. А отец работал за двоих. А теперь мама ушла с головой в работу, и я понимала, что ей так легче. Теперь она работала одна. Я не знала, откуда возьмутся деньги на Москву, ведь вряд ли я смогу найти там работу. Конечно, могла бы пойти санитаркой, но как это совместить с учебой? И где жить? И как жить одной в чужом огромном городе, мне, привыкшей к заботе близких людей? Мама вырывала меня из моего гнезда, и только гораздо позже я поняла, что она делала это для меня, разрывая собственное сердце.

Действительно, в каждой семье есть свой скелет в шкафу. Мама рассказала мне то, чего я не знала, и при других обстоятельствах не узнала бы никогда. Оказывается, папа был женат, еще до мамы. Его жена была москвичкой, он познакомился с ней после армии, еще только начиная свой жизненный путь. Ее звали Татьяной, и она трагически погибла – попала под машину. Прожил с ней отец всего несколько месяцев, затем поступил в институт, встретился с моей мамой, они поженились и вернулись в ее родной город. А Татьяны как бы и не было на свете, по крайней мере при мне ничего такого не говорили, и для меня это было потрясением. Правда, после смерти папы все события казались неважными, второстепенными, и все же для меня это был удар. Я долго размышляла об этом, а потом пришла к выводу, что все это было слишком давно, папы нет, а я не могу никого судить. Просто странно, что я ничего не знала о папиной первой жене и ее родственниках. Может быть, если бы я знала об этом раньше… хотя что бы это изменило. Ничего. Папа умер. Вот реальность, с которой мне придется теперь жить.

У Татьяны был брат, моложе ее на 10 лет, а родители их умерли. Папа поддерживал отношения с Олегом (так звали брата Татьяны), перезванивался с ним, приезжал, а я об этом ничего не знала. Мама считала, что я буду жить в семье Олега и его жены. Детей у них не было. Как это пришло маме в голову, почему она решила, что там мне будет лучше – не знаю. Я переживала из-за нападения Пашки только потому, что это привело к гибели отца. Если бы папа был жив! Но мама считала, что мне надо сменить обстановку, кроме того, я смогу лучше подготовиться к экзаменам. Я с ней не стала долго спорить. Может, она права. Я просто боялась оставлять их одних, маму и бабушку. А как оставить животных? Это было непереносимо.

Но уже в начале августа мама начала собираться в Москву. Она заставила меня взять с собой папин ноутбук, чтобы лучше готовиться и звонить ей по скайпу. Также она взяла кипу книг для подготовки, книги по медицине, которых у отца было в избытке. Я протестовала, говорила, что буду приезжать, а если что-то понадобиться, куплю в Москве, ведь не в глухую провинцию еду, а наоборот. Но мама настояла. Более того, она сама повела машину. Но выехали мы тогда, когда бабушка пришла в норму и можно было ее на несколько дней оставить одну. Расставание было быстрым, мамина энергия заразила меня, я сама уже хотела уехать.

Глава 8

Еще одно событие подтолкнуло меня к отъезду. В один прекрасный день пришел Исмаилов. Он расспрашивал меня о самочувствии, говорил об отце, какой он был золотой человек и т. д. Я думала, что он принес деньги, ведь эти люди все измеряют деньгами. Я почти угадала, он предложил крупную сумму маме, она не взяла. Но взгляды, которые бросал на меня Исмаилов, его пристальное внимание ко мне меня насторожили. Что-то мне не понравилось.

Неужто у него виды на меня? Ну, пока что я школьница, но через год я стану совершеннолетней, могу выйти замуж. Но у меня были другие планы. И он в эти планы не входил. Вся его семейка была мне глубоко отвратительна, правда, сам он вызывал скорее сочувствие, но не более.

И вот через неделю после его визита мы с мамой, погрузив все вещи в машину, расцеловавшись с бабушкой и с моими любимцами, поехали в Москву. Мама ехала не торопясь, я слушала «Квин» всю дорогу, потому что мама не разрешала мне сесть за руль, и в Москве мы были ближе к вечеру. Старая наша машина не подвела. Все благодаря отцу, который следил постоянно за ее исправностью. Даже учил меня и ездить, и разбираться в двигателе. Но прав-то у меня не было, я несовершеннолетняя. Может быть, к лучшему, потому что мама в Москве ориентировалась плохо – я ей постоянно подсказывала по карте. Нужный дом сразу за Садовым кольцом мы нашли уже часов в десять вечера.

Наконец-то я смогла познакомиться с этим так называемым родственником. Хотя какой он мне родственник! Как-то он странно выглядел, но в темноте, когда он вышел помочь нам с вещами, я толком его не разглядела.

Он встретил нас радостно, принес все вещи из машины, сам припарковал ее около дома. Мама очень устала. Мы только один раз останавливались.

Наконец мы вошли в квартиру. Я уставилась на Олега, а уставшая мама ничего пока не замечала. Олег стал накрывать на стол, а мама спросила:

– А где Вика? Уехала отдыхать?

Олег немного помялся, потом, растягивая слова, сказал:

– Ну-у, Лидочка, понимаешь…

У мамы округлились глаза, она стала похожа на испуганную кошку, еще немного – и я представила, как она запрыгает боком, подняв хвост.

– Короче, она ушла от меня, вот трагическая правда, которую я, по понятным вам соображениям, не мог сообщить по телефону. Рана еще свежа, и сердце плачет.

Я хотела прыснуть от смеха, с трудом сдержалась. Мне казалось, что так выражаются только герои Диккенса, а не современный молодой человек, живущий в Москве 21 века.

Мама, сдерживая себя, что ей давалось нелегко (и я поняла, как же ей трудно после смерти папы), посмотрев снизу доверху на Олега, сказала:

– Или ты все нам внятно объясняешь, или мы едем искать гостиницу!

Она сказала это так твердо, с достоинством, что было ясно: так она и сделает. Олег, взяв мамину руку (я только поморщилась мысленно), которую она тут же выдернула, сказал:

– Лидочка, ты и твоя красавица дочь можете оставаться у меня сколько угодно. Ты видишь, что я изменился. Сейчас слишком поздно объяснять все, но ты же медик, ты должна понимать. Наша совместная жизнь с Викой стала невозможна. Повторюсь – это трагедия и для нее, и для меня. Но ты видишь, что произошло.

У мамы глаза округлились еще больше, у меня, наверно, тоже. Неужели скажет?

– Да, отвечая на твой немой невысказанный вопрос, который читаю в твоих глазах, скажу прямо, без рисовки, без лицемерия, но с огромной болью в сердце: да, я гей.

Мама начала кашлять, как будто поперхнулась, а у меня началась истерика, я стала смеяться, как сумасшедшая, пока мама не брызнула на меня водой.

– Девочка, как же ты бестактна! Так же бестактна, как и красива! – сказал Олег.

Я, после холодного душа, успокоилась и только сказала:

– Знаете, Олег, после всего, что с нами произошло за один короткий летний день, меня уже трудно чем-то удивить. Но вы меня удивили. Хотя мне совершенно все равно, какой вы ориентации, я предполагаю, что мама, к моему сожалению, вряд ли оставит меня жить в вашем доме.

Вот черт, я стала выражаться, как он! Это что, заразно? Может, и другое заразно? О Господи, что лезет в голову!

– Ладно, Олег, вот что, – сказала мама, не потерявшая головы. – Мы устали, переночуем у тебя, а завтра все решим на свежую голову. А ты, Верочка, прими ту таблетку на ночь, у тебя в сумке должны лежать, которые тебе выписал Илья Андреевич. Только одну.

– Да, мамочка, я знаю.

Мне стало грустно, захотелось поплакать. Мама всегда помнит обо мне, а я, как дура, все высмеиваю.

Я вышла в коридор искать сумку, мама с Олегом еще что-то говорили, я нашла таблетки и вернулась на кухню. Оба разом замолчали. Неужели мама рассказывала что-то про меня? Не может быть, мы договорились, что никто никогда не узнает о Пашке. Нет, наверно, здесь что-то другое.

Я сразу же заснула, но, уже засыпая, слышала голоса, мама продолжала разговор с Олегом. Было ясно, что она все решит сразу, не дожидаясь утра.

Наутро я встала бодрая, с хорошим настроением, а вчерашние проблемы вызывали только улыбку. Я умылась и вышла на кухню. Мама уже была там, как будто всю ночь просидела на одном месте.

– Мама, ты что, не ложилась? – я, ахнув, подбежала к ней.

– Доброе утро, Верочка, – спокойно сказала она. – Нет, я спала, но рано проснулась.

– А где Олег?

– Он пошел в магазин, сейчас вернется. Ему не удалось вчера нас накормить, он хочет сегодня поразить нас деликатесами.

– И что вы решили?

– Ничего! Ка я могу тебя оставить у одинокого мужчины?

Я опять начала смеяться:

– У мужчины! В розовых джинсах и салатовой футболке с голубым шарфиком на шее!

– Видишь ли, он дизайнер одежды, стилист, довольно известный, как он говорит.

– Ага, широко известный в узкий кругах. И чем известный? Ориентацией?

– Ах, Вера! – мама застонала. – Ну что ему раньше сказать, нашли бы другой выход.

В этот момент мы услышали, как открывается входная дверь, и вышли в коридор. Но это оказался не Олег.

Мужчина лет сорока, в строгом костюме, ухоженный, презентабельный, стоял в коридоре и удивленно смотрел на нас. Как не вязалась его холеная физиономия с выражением его лица! Я опять прыснула. Нет, совершенно ясно, что в Москве я буду хохотать без передышки.

Мужчина, помявшись немного, задал уже традиционный вопрос:

– А где Олег?

Мама гостеприимно ответила:

– Олег вышел в магазин, сейчас подойдет, проходите, подождите его. А мы родственники Олега, приехали вот …погостить.

У меня почему-то этот диалог вызывал дикий смех. У мужика свой ключ от квартиры, может, он живет с Олегом, а мама приглашает его как гостя.

Он опять помялся, потом выдавил:

– Да, он предупреждал, но я забыл. Пойду лучше встречу его на улице.

– Ну, как хотите, – сказала мама, – а то бы посидели, чайку попили.

Взгляд мужика задержался на мне. Я была в коротком халатике, мой загар еще не успел сойти, волосы были распущены. Что-то смотрит он не как голубой.

– Спасибо, но я лучше пойду. Всего хорошего.

Мужчина, который так и не назвал себя, вышел, мы опять пошли на кухню, мама включила электрочайник, а я отправилась изучать квартиру. Ночь я провела, видимо, в комнате для гостей, если можно так назвать, а может, это у него кладовка такая, там куча тряпок навалена. Но кровать была хорошая, я выспалась, может быть, благодаря таблетке. После смерти отца я их принимала на ночь, потому что меня вдруг одолела бессонница: я перестала спать. Мама отвела меня в больницу к кардиологу, который ассистировал на папиной операции, он вроде хороший врач, сам очень переживал из-за смерти папы, и поэтому я пошла к нему на прием. Он и выписал мне снотворное.

Я бродила по квартире. Большую ее часть занимала комната с панорамным окном, наверно, сделанным по заказу, мебели почти не было, диваны, подушки, телевизор, ни шкафов, ни книг, на полу какое-то бежевое покрытие, теплое, я сняла тапочки и прошлась босиком. Какое удовольствие! Потом я нашла спальню с огромной кроватью, со шкафом и тумбочками. Фу, это уже что-то привычное. А потом я увидела комнату, всю заполненную одеждой, как в американских фильмах! Я и не думала, что у нас такое возможно! Судя по обстановке, Олег живет не бедно. Может, я ошибаюсь на его счет. А вдруг он действительно талантливый дизайнер?

Мама позвала пить чай. Что-то Олег не идет. Только я подумала об этом, он появился. В руках он нес какие-то коробки, свертки, сразу прошел на кухню. Мама ему рассказала о посетителе, он явно увиделся с ним, потому что удивления не выказал.

– Это мой коллега по работе, Александр Викторович. Я его предупреждал, но он забыл о вашем приезде.

– Да что ты, Олег, это твоя жизнь, ты не должен мне ничего объяснять.

– Нет, я не хочу, чтобы были какие-то недоговоренности между нами, ибо это приводит к непониманию друг друга. А я стремлюсь к открытости и всегда открыт для новых людей, проектов, идей, которые улучшают нашу жизнь, делают ее богаче, разнообразнее, интереснее, наполненнее, глубже…

Я все ждала, когда его эпитеты иссякнут. То он говорил нормальным языком, то вдруг переходил на такую книжную речь, которую я никогда не слышала из уст людей. И ведь ни одной книги! Я уже открыла рот, чтобы спросить его об этом, но мама выразительно на меня посмотрела, и рот захлопнулся. Мы наконец-то сели завтракать, я уже давно хотела поесть.