Текст книги "Я все смогу сама"

15

Катя проснулась в сумерках. Одноместная палата была небольшой, достаточно тихой и даже уютной. Собственно, она и на палату-то почти не походила, скорее, номер в каком-нибудь приличном санатории. Мама днем все осмотрела и осталась довольна. Кате-то было почти все равно, хотя, чуть отлежавшись, она поняла, что мама права – даже если ей предстоит пробыть здесь неделю, то определенный комфорт все-таки куда лучше, чем его отсутствие.

Нет, Катя не была разбалованной принцессой, как выглядят обычные больницы, отлично знала и прекрасно представляла, как может лежаться в палате на восьмерых, к примеру, с одним душем на все отделение и с туалетом в дальнем конце коридора.

Первые уколы, похоже, успели подействовать, во всяком случае, трясло уже не так сильно. Хотя руки и ноги еще порядком крутило. Но Катя особо об этом не думала. Ее беспокоило то, как ребята справятся без нее. Как они вчера устроили кошачье семейство, что сказали врачи, и, конечно, как потом до дома добрался Олег.

Дождь уже не шумел, а, скорее, что-то шептал. Катя посмотрела в окно, перевела взгляд на цветы, которые днем, почти по секрету от врачей, принесла Кира. Секрета, конечно, никакого не получилось – врач сразу после ухода сестры цветы увидел, усмехнулся и переставил чуть дальше от ее головы, с тумбочки на столик у окна. И все. Сейчас, в темносерых с синевой сумерках цветы казались почти черными. Да и все вокруг играло разными оттенками серого и синего. Палата, как Катя помнила, была на третьем этаже больницы, и даже свет уличного фонаря сюда почти не попадал.

Девушка прикрыла глаза и попыталась снова уснуть. Но тут послышалось какое-то странное шуршание, потом за окном что-то непонятно грохнуло, потом опять зашуршало. Катя привстала на постели, повернув голову к полуоткрытому окну.

И тут над подоконником показалось что-то лохматое, вроде ведьминой метлы. А потом появилось что-то круглое, вроде человеческой головы. Катя была прагматиком, ни в какие потусторонние страшилки не верила, но тут малость струхнула.

Как выяснилось, напрасно – буквально через пару секунд в палате оказался человек и тихонько спросил:

– Катю-юш, ты как?

Конечно, это был Олег. Катя улыбнулась – она понимала, что он обязательно появится у нее, но все-таки ей представлялось, что войдет, как обычные люди, – через дверь. Хотя влезть в окно на третьем этаже – это было вполне в духе ее друга.

Девушка хихикнула и ответила:

– Все в порядке, жива… Ты чего в окно-то полез?

– Да ну, там же у вас сто кордонов, стали бы меня расспрашивать, кто я такой, да кто я тебе… А потом бы маме твоей настучали обязательно.

– Ну и настучали бы, делов-то. Или ты маму боишься?

– Да я вообще ничего не боюсь, Кать. – Олег устроился на том самом столике с цветами. – Но ведь ты нас пока не знакомила. Вот я и решил…

– А если бы упал, сумасшедший?

– Чего ж я буду падать? Меня ребята на вышке подняли.

Катя тяжело вздохнула. Сил у нее было совсем немного, и беспокоиться за своего сумасшедшего друга ей сейчас совсем не хотелось. «Хорошо хоть, на вышке…»

– Ребята?

– Ну да, помнишь, зимой мы здоровенного кота снимали с дерева? Когда все обледенело и он орал и не мог с места сдвинуться.

– Помню. И вышку помню…

– Ну вот. Так что я ничем не рисковал. Разве что разбудил бы тебя.

Катя улыбалась. Олег был самым близким ее другом, если, конечно, Киру не считать. Девушка не раз пыталась понять, что к нему чувствует, – по всему выходило, что она не просто дружит с этим здоровенным симпатичным защитником всего живого, но и почти в него влюблена. Во всяком случае, идеал любимого в ее воображении был именно таким, как Олежка, – умный, чуткий, сильный, немножко безбашенный.

– Кира сказала, что у тебя воспаление легких. Это после вчерашнего ливня?

– Да бог его знает… Вроде давнее осложнение. Врачи, к счастью, не стали выяснять, где я вчера промокла. Кира маме сказала, что в саду.

– Ну-у, она ж не соврала… В саду тоже шел дождь. И ты по нему действительно бежала, совершенно промокшая.

– Да. Я, конечно, врать терпеть не могу, но все-таки не стала ей ничего рассказывать о вчерашнем подвале.

– И правильно. Это же вовсе не вранье…

– Так как там звери?

– Не волнуйся. Кошка истощенная, конечно, все как обычно у бездомных. Котята здоровые. Конечно, обработка и карантин нужны. Но, думаю, все будет в порядке. Скелет начал в сетях объявления размещать, малышей-то пристраивать надо будет.

– А маму? – почему-то мысль о том, что кошку и ее детей надо будет разлучить, Кате не очень нравилась.

– А маму думаю к себе забрать. После того, как стерилизуем и вылечим.

– Так у тебя ж Багира есть… Вторую кошку возьмешь?

– Багиру тетка выпрашивает. Да и я уже думаю, что отдам ее – у тетки-то простор, двор. И одна она совсем, ее моя красавица уж точно развлечет.

Олегова Багира была кошкой необыкновенной – пушистая, не черная, а, скорее, темно-шоколадная, она разговаривала с Олегом, следила за его распорядком дня и вообще куда больше походила на человека, чем некоторые двуногие человекообразные.

– А ты у нее спрашивал? – Катя имела в виду именно кошку.

– Да, она подумала и согласилась. – Олег был совершенно серьезен.

«Хорошо все-таки, что мы вот так, с полуслова друг друга понимаем, – мысленно улыбнулась Катя. – Хотела бы я посмотреть, как он с Багирой договаривался…»

– Ну и славно. Олежка, наверно, тебе уже пора…

– Наверное, вот сейчас только поцелую тебя и убегу! Что завтра принести?

– Да ну что вы все, как сговорились! Кира вон холодильник всяким забила, Эсфирь обещала заглянуть, мама звонит, голову морочит! Ничего мне пока не надо!

И только договорив, Катя вспомнила слова Олега. Вернее, одно слово: «поцелую». Ее словно умыла теплая волна – может быть, он тоже видит в ней не просто друга.

– Поцелуешь?

И тут ее «железный» Олежка покраснел (даже в полутьме палаты это было отлично видно) и опустил глаза.

– Кать… Я давно… Давно должен был это тебе сказать. Но все решиться не мог… И сейчас бы не смог, если бы не твоя болезнь…

– Что случилось? На что ты не мог решиться?

– Кать… Я… Я люблю тебя.

– Ой.

– Не перебивай меня, пожалуйста! Я… я жить не могу без тебя, вот. Если я не вижу тебя, мне почему-то кажется, что с тобой что-то ужасное происходит!

– Мой хороший… – Катя погладила Олега по голове.

– …Я решил, что признаюсь, когда тебе восемнадцать исполнится. Но ты… В общем, вот.

– Мой хороший. – Катя вытерла слезы тыльной стороной ладони. – И не надо было ждать до восемнадцати…

– Так ты?..

– Поцелуй меня, пожалуйста!

Если б вдруг прямо в комнате началась гроза, или фейерверк, или ураган, они бы ничего не заметили. Поэтому совершенно неудивительно, что они пропустили мимо ушей, как открылась дверь и в палате появилась Кира. Появилась и, увидев целующихся сестру и Олега, тут же выскользнула в коридор. Вот-вот должна была прийти мама, и сейчас вовсе не время знакомить ее с Олегом.

Девушка вытащила телефон и позвонила Кате. Услышав ответ, улыбнулась:

– Я захожу, прекращайте!

И снова открыла дверь. Теперь все выглядело вполне благородно и невинно – в палате горел свет, Катя лежала, откинувшись на высокие подушки, и что-то читала с экрана телефона. И больше никого в палате не было…

– Привет, сестричка!

– Приветик! – Катя улыбнулась. – Ты чего мне звонишь?

– Да мама вот-вот приедет. Я подумала, что ей еще рано видеть…

– Что видеть?

Катины глаза смотрели на сестру совершенно невинно, колыхалась штора, закрывающая распахнутое в сырой вечер окно. И странный шум доносился с улицы. Кира не выдержала и выглянула.

Под окном стояла ремонтная вышка. Шумел двигатель, возле машины двое складывали какое-то снаряжение в немалых размеров сумку.

– Уютненько… Ремонтик свежий, – Кира обернулась к сестре и подмигнула. – Только шумновато. Может, тебя в другую палату перевести?

– Да нет, зачем? Хорошая палата. Нешумно, ты чего… Кира вынула из сумки бананы, которые обожала сестра. – Ну вот, а больше я ничего и не придумала…

– Кирюш, – Катя улыбалась чуть просительно. – Да мне ничего и не надо… Ты лучше маму на себя возьми, а? А то она тут готова была лагерь разбить – врачи еле уговорили, что сами смогут за мной присмотреть.

– Ладно, сестричка. Маму постараюсь отвлечь. Только и вы тут… Ну, осторожненько, ладно?

– Кир, ты о чем?

Но Кира ответить не успела – открылась дверь и в палате появилась Эсфирь Лазаревна.

– Та-ак, девочки, сегодня я вместо мамы, она занята. Я пообещала, что нашей птичке принесу ужин и потом все Валечке расскажу.

– Только не ужин! – простонала Катя.

Эсфирь присела на кровать, взяла ладонь девушки в руки и улыбнулась:

– Деточка, я же не сказала, что я его принесла. Наверняка Кирочка тут уже хозяйничает, а значит, моя помощь не требуется.

Кира кивнула – она и в самом деле хозяйничала, и помощь Эсфири была в самом деле не нужна.

– Ну что ж, малышки, тогда я пошла… Смотрите, не ссорьтесь тут. Хотя, может быть, сладенького? Сама пекла…

Теперь застонала Кира – она обожала выпечку, а приятельница и помощница матери была в этом удивительной мастерицей.

– Ну вот и хорошо, тогда оставляю. Мама, наверное, сегодня уже не появится. Я видела у нее в кабинете вашего отца. Думаю, им есть о чем поговорить.

– Вот интересно, – задумчиво проговорила Кира, – почему он вчера вечером ушел? Почему к Катюшке не прибежал сюда? И вообще, что у них там происходит?

Эсфирь подошла к окну, тоже зачем-то выглянула на улицу, потом, тоже непонятно почему, прикрыла створку и только потом, понизив тон, заговорила:

– Девочки, вы же знаете, что в нашем городе что-то долго скрывать просто невозможно…

Девушки кивнули. Увы, это был общеизвестный факт. Правда, они уже выработали своего рода защиту от всевидящего ока всезнающих соседей – почти полную открытость. Вот все видят, к примеру, девушку и парня, которые идут по улице и о чем-то спорят, потом их же в кафе, в кино, на рынке. Начинаются разговоры, которые раньше или позже слышит, к примеру, мать девушки.

– А ты знаешь, что твоя с парнем гуляет? – и в лицо этой матери смотрят ехидно и пристально.

А та, пожав плечами равнодушно, отвечает:

– Конечно. Это ж Валерка (Митька, Гарик), сын Ирины Васильны (Ларисы Дмитриевны, Веры Петровны). Они вместе к олимпиаде готовятся (на английский ходят, детишек к ЗНО репетируют).

И все, сплетня умирает – кому ж охота продолжать что-то обсуждать, если никакой «радости открытия» (скандала с битьем посуды, истерик «ты мне не дочь») не следует.

Вот так и Кира с Катей – с парнями общались, не скрывая, всегда домой тащили – с мамой и сестрой знакомить. До сих пор их ни разу эта нехитрая тактика не подводила, к слову.

Эсфирь продолжала:

– …Светлана Дмитриевна, мама Игоря, еще полгода назад на почте проговорилась, что получает посылку именно от сына, хотя отправителем значилась (тетя Ира подсмотрела) какая-то мамзель Ришер.

Катя выпрямилась, а Кира опустилась на стул.

– Так, выходит, она полгода назад уже знала, что папа жив, что с ним все в порядке?..

– Год, детки, год назад уже знала, да.

– Мы к ней каждый день бегали, ужин приносили, а она все это время молчала… – Катя закашлялась, хлебнула воды и снова откинулась на подушки. – Во стерва!

– Ка-а-ать…

– Да что «Кать», Кирка! Ладно, папа наш… Он маму, думаю, никогда не любил… Во всяком случае, я ни разу от него не слышала, чтобы он ей хоть слово нежное сказал, даже когда мы совсем маленькие были…

– Я тоже не слышала. Ладно, Эсфирь Лазаревна, а почему вы маме не сказали, как узнали об этом?

– Трудный вопрос, детка. Я пыталась, но… Это ж в чужую жизнь с ногами лезть… Потом подумала, что она сама расскажет Валечке и вам. В общем, детки, я тут тоже виновата.

– Да ни фига! – Кира решительно встала, открыла окно, вернувшись, погладила мамину помощницу по плечу. – Вы тут точно ни при чем. Это баба Света должна была сделать…

Катя хихикнула (голос у нее уже сел, поэтому хихиканье получилось похожим на карканье).

– Да баба Света маму ненавидит! И у нее ума хватает чуть ли не на каждом углу об этом кричать. Но почему папа маме ни слова не написал?

– Вот и я о том же… – Эсфирь тяжело вздохнула. – Видно, у папы вашего какие-то планы… Которые вашей маме вряд ли понравились бы.

– Да уж… Наш папа на многое способен, – в сердцах бросила Кира.

Эсфирь насторожилась:

– Ты о чем, детка?

– Да ну, ребята рассказывали… Я не верила, но похоже, правда.

Эсфирь тоже знала за Валиным мужем немало странных, чтобы не сказать нехороших, делишек. Но его оправдывало (в ее глазах, во всяком случае) то, что он все это делает ради семьи, бизнеса, детей и их будущего.

Киру просветила подруга сокурсника. История была достаточно некрасивая. Якобы Кирин отец год ухаживал за матерью этой девушки. Клялся в нежных чувствах и в том, что уйдет из семьи. Это само по себе было отвратительно, но позже оказалось, что просто «отвратительно» – сказано слабо. Мама девушки, эта самая «большая любовь» Кириного папы, была руководительницей фискальной службы города. Уж как Игорь нашел к ней дорожку, было неизвестно. Но то, что он исчез из ее жизни, получив какие-то немыслимые льготы, стало известно сразу. Мама девушки слегла, льготы отобрать не смогли.

Правда, потом мама пришла в норму, порадовалась, что поклонник исчез с горизонта. Девушка на Валю и ее семью зла, в общем, не таила. Правда, после этого рассказа Кира не могла матери в глаза смотреть… Но сил поделиться информацией так и не нашла. И ореол вокруг образа исчезнувшего отца сразу же потух.

Катя смотрела на сестру странными глазами. Хотя знала, что Кирка – кремень, из нее против воли и слова не вытащишь. Да и тайны, особенно чужие, сестра умеет отлично хранить.

– Ладно, девочки, пойду я. Расскажу вашей маме, что все в порядке.

– Поезжайте лучше к себе, Эсфирь Лазаревна. Я сама маме вечером все расскажу. Наверняка она скоро домой собираться станет. Вот за чаем вечером поговорим. Незачем вам туда-сюда мотаться…

– Ты права, деточка. Я ведь и позвонить могу… – пробормотала Эсфирь, вставая.

Она и в самом деле поначалу собиралась обратно в гостиницу. Но сейчас, припомнив странное выражение лица Валентины, решила, что не будет ничего дурного, если она ей просто позвонит.

16

Кофемашина опять зашумела. За вечер это была у Вали то ли третья, то ли четвертая чашка кофе. Приверженцы здорового образа жизни, должно быть, уже раз пять укоризненно покачали бы головой. Но Валентине сейчас было здорово на это наплевать – запах кофе с лимоном ее успокаивал и даже придавал некие внутренние силы. Во всяком случае, не давал чувствам взять верх над разумом.

Хотя о каких чувствах могла идти речь? Пять лет адской работы и постоянного напряжения напрочь убили в ней все от прежней милой доброй Валечки. Мечтательница, верящая, что ее идеи зажгут соратников, которые станут трудиться во имя великой цели так же, как она сама… Беспокойство за мужа, конечно, никуда не ушло, но постепенно перестало быть беспокойством за единственного и любимого. Так мы тревожимся из-за знакомых, которых, к примеру, проливные дожди или землетрясение застали на отдыхе. Или за далеких родственников, живущих, скажем, во Флориде, когда узнаем, что на Карибское побережье надвигается неслыханный по силе ураган.

Итак, Валя отпила кофе и подняла глаза на мужа, довольно неудобно устроившегося напротив.

– Ну что ж, говори.

– Валь, я очень тебя люблю…

Валентина холодно улыбнулась:

– Вот давай мы сейчас о чувствах не будем. Тем более что я слышу «но»… Давай сразу к делу, а?

– Ты все-таки стала невыносимой! Я приехал. Думал жизнь с тобой наладить, а ты…

– Игорь, я умоляю тебя, вот только не ври. Ни в любовь неземную я не верю, ни в «жизнь наладить». Давай по делу?

Но по делу Игорь не мог, вернее, он не мог сразу вот так взять и рубануть с плеча. Он-то привык все обставлять так, что он благодетель, а если не получилось, то виноват кто угодно, но не он.

– Да при чем тут дело! Ты же видишь, я вернулся, люблю тебя, семья у нас…

– Господи, ну вот почему я сейчас только поняла, какой ты лгун, а? Ты меня любишь и потому еще год назад написал матери… А мне не написал от большой любви? Чтобы сюрприз был?

– А что – не получился сюрприз?

– Нет. Не получился. Мне как минимум полгода назад двое ничем не связанных людей сказали, что ты матушке деньги шлешь, подарочки, пишешь… Я не поверила, и зря.

– Камышинск всегда был городом сплетников. Ты же не верила раньше.

– Да и сейчас не верю. Я теперь знаю. А это не совсем одно и то же, правда?

– Ну-у, да, ты права. Нехорошо это. Надо было и тебе написать.

– Мне и позвонить можно было бы, и дочерям тоже подарки присылать. Или вот Кирюше денег на выпускное платье…

– Денег? Да, наверное… Я как-то не подумал.

– Ну как же ты мог подумать, муженек мой. Ты же занят был делами неотложными. Настолько неотложными, что обо мне и детях вспомнил только сейчас.

– Я был в плену! Меня пытали, даже убить хотели…

– Игорь, ну вот не ври мне, а? Я ж не твоя мама, и умишко у меня не куриный. Когда ты пропал, твое начальство со мной беседовало, выясняло, что мне известно о твоей командировке. И вообще, оно мне недвусмысленно дало понять, что ты молчишь исключительно по долгу службы.

– Блин…

И тут уж точно сказать было нечего. Начальство-то всю правду знало. И Валюхе наверняка рассказало все как есть.

– Угу, он самый. Тебя, похоже, отправили охранять алмазные прииски. А потом то ли кто-то что-то украл, а ты прикрыл кражу, то ли ты сам отхватил камешек недурной… В общем, конечно, тебя могли и пытать и даже удерживать против воли… Но это уже сплошная литература. И вранье.

Игорь молчал. Он и в самом деле прикрывал систематические хищения интересных камней. Потом на него вышли люди с очень большими деньгами и взяли к себе на службу. И теперь уже камни шли в другие руки, а ему достался домик у океана, неплохая зарплата и вторая, но более тайная. И, конечно, Пола…

– Так что давай уж, зачем пожаловал? Только без вранья…

– Ну хорошо, если ты так этого хочешь… Я собираюсь продать свою часть «Виллы». При разводе мне все равно достанется половина.

Все это Игорь произнес совершенно сухо. И в такое Валя поверила сразу.

– Ясно. И кому ты собираешься ее продать?

– Я пока не решил. Поискал покупателей, но в наш богом забытый Камышинск никто из серьезных людей не рвется.

– Понятно. Когда разводиться собираешься? После продажи или до?

Игорь замялся. Ответа на этот вопрос он не знал – думал выставить это красивым жестом при разводе, дескать, лучше тебя никто не справится, вот тебе моя половина за смешную цену. Но Валины сухие глаза, холодный презрительный тон разом перечеркнули все его намерения.

– Наверное, после…

– Значит, ты об этом не думал. Забавно. Цены настоящей, думаю, ты все равно не знаешь еще, оценку без моего ведома все равно не проделал бы…

Предположим, примерную цену Игорь знал, вернее, примерную сумму, на которую готов был единственный его покупатель. Цена была не то чтобы смешной, но довольно унизительной. И тут у него появилась новая идея.

– Цену я знаю. Но готов сначала предложить свою часть тебе. Причем за смешные деньги. Триста тысяч. И «Вилла» станет полностью твоей. Кстати, ты не задумывалась, почему тебя не трогают серьезные люди? Почему позволяют в твои игрушки играть? Это же я устроил.

«Триста тысяч… Господи, где же их взять…» Валю словно ударили. Она минуту молчала, собираясь с мыслями. Сумма была не то чтобы гигантской и неподъемной, но определенно очень большой. Правда, это была цена ее свободы, уверенного стояния на собственных ногах. И тут Валя поняла, что заранее согласна и на более кабальные условия. Главное – отделаться от этого человека как можно скорее.

– Да-а, деньги смешные, не спорю. Договорились. Ты занимаешься разводом – с этим дерьмом лучше тебя никто не справится. А я к моменту суда подготовлю нужную сумму.

– Валя, ты что, правда согласна?

– Я же сказала, Игорь. Сумма приемлемая. Документы по передаче части собственности в единоличное владение подготовить достаточно просто. Я организую.

Игорь понял, что здорово влип – разводиться надо будет быстро, пока она не передумала. И, похоже, он мог и полмиллиона назвать – она бы все равно согласилась. Выставит его дураком перед всеми, выгонит из дома, лишит бизнеса. И об этом узнает весь город. Конечно, сразу после этого надо будет сбежать, сразу же, в тот же день… «Вот черт! И когда все успеть, и за какие бабки?»

Валя смотрела на бывшего своего мужа не мигая. Она даже почти не двигалась, только пару раз подносила ко рту чашку с кофе.

В ее душе словно все почернело. И страшно болело. Но она этого никогда ему не покажет. Девчонок ужасно жалко, это верно. И им надо будет рассказать все, чтобы они поняли, почему я так поступила.

Игоря Валино молчание просто выводило из себя. И ее холодное обсуждение условий, ее почти мгновенная готовность. И ведь не в чем ее обвинить – хотя бы перед судом. «Значит, она меня никогда и не любила!»

– Докуме-е-енты… – повторил он. – Усло-о-овия… Ты же была моей женой. И вот так быстро готова развестись?!

– Да, вот так быстро, – кивнула Валя.

И это оказалось последней каплей.

– Ну и отлично! – заорал Игорь. – Так вот знай, я тебя никогда не любил. Просто ты была самая красивая, и я не мог допустить, чтобы ты досталась еще кому-то! А в последний год я тебя просто ненавидел, курица с пустыми мозгами. Де-етки, оте-е-ель… Дура!

Валя молча смотрела на него, и этот сухой холодный взгляд заставлял его кричать все громче.

– Я только там, на прииске, себя человеком почувствовал, не машиной для добывания денег! И баб у меня было сколько хочешь! Я пол-Претории перетрахал!

Валя молчала.

– А потом встретил свою любовь! Настоящую! Вот к ней я уеду! С радостью! И мать с собой заберу, чтобы она за нашими детьми смотрела… А ты тут так и оставайся, дура с развалюхой!

И вот тут Валентина начала смеяться. Она хохотала, слезы выступали у нее на глазах, она откинулась в кресле и просто не могла успокоиться.

– …мама… будет следить за твоими детьми… Ох, на здоровье! Скатертью дорожка! Слизняк!

Да, теперь нужно было сбегать как можно быстрее. Просто чтобы остались при нем хотя бы остатки самоуважения.

– Детям скажешь сама! – уже от двери бросил он.

– Да уж конечно, – по-прежнему сквозь смех ответила его еще не бывшая, но уже бывшая жена. – Обязательно! И всю правду…

«Еще бы, у тебя-то духу не хватит им даже кроху правды открыть… Слизняк… И вот это я столько лет любила… Вот дура-то, а?»