Текст книги "Грехи имеют свою цену"

Пока молодая женщина жадно читала весточку от мужа, тетя Зина осторожно, чтобы не мешать, вошла в комнату и прикрыла за собой дверь. Пробежав текст, раз, другой, третий, Мария подняла светящиеся счастьем глаза. От нахлынувших чувств, она не могла вымолвить ни слова.

– Это . . . Маша . . . ты все бегала, . . . все ждала. Оно . . . это . . . не шло, – объясняла расчувствовавшаяся вахтерша свой порыв участия. – Сегодня . . . это . . . принесли. Я глянула . . . оно . . . это . . .тебе. Вот. Решила . . . это . . . сама подняться.

Мария кинулась на шею пожилой женщине.

– Тетя Зиночка, дорогая моя, все хорошо! Он не писал потому, что их перебрасывали с места на место. Теперь все в порядке. Теперь будет служить там, – на одном дыхании, рапортовала радостная Машка.

– Там, это где? Конверт какой-то мудреный.

– Там – это в Германии.

– Ух, ты, куда занесло! С одной стороны, оно, конечно, хорошо – порядка больше. А с другой, не очень.

Маша насторожилась:

– Почему не очень?

– Как почему? Служи он где-нибудь у нас в Союзе, к нему можно съездить. Родственникам разрешают приезжать. Смотришь, где ты к нему, где он к тебе. Служба и пролетела незаметно. А в Германию кто ж тебя пустит? Или его выпустит?

От этих слов Мария оцепенела. Действительно, за порывом радости, она даже не обратила внимания на такие тонкости. Счастье оборвалось. Приговор судьбой подписан – они не увидятся полтора года. Разве мужа выпустят? Разве позволят ему через границы шастать туда-сюда? Все надежды рухнули. Только теперь тетя Зина поняла свой непреднамеренный промах. Она несла добрую весть, а принесла злую. Мысленно ругая себя за несдержанность, за свой поганый язык, который мелет не подумав, она потихоньку попятилась к двери.

– Маш, ты не расстраивайся раньше времени. Может, им там положен отпуск. Все же на чужбине служат . . . .

Но Мария уже не слышала жалких потуг доброй вахтерши. Радость омрачилась безнадегой. Так тоже бывает. Она свернула письмо и положила его себе под подушку, заняла свое место под одеялом и принялась сочинять ответ.

На самом деле, у Александра со службой сложилось, как нельзя лучше. Сначала, вроде как, совсем не везло. Ребята, с которыми он призывался из Солнечного, успешно прошли еще одну медицинскую комиссию теперь уже в Москве, и попали в достойные войска. В учебку направили тех, кто имел за плечами институт или техникум. Им давалась возможность за пол года обучения военным премудростям, получить младшее офицерское звание и год служить хоть небольшим, но начальником.

У Сашки все пошло наперекосяк. То ли из-за волнения, то ли от усталости, то ли еще по какой доселе неизвестной причине, у парня подскочило давление. Может быть, оно и раньше подскакивало, да он не обращал на это внимание. Ему и в голову не приходило раньше обследоваться. На комиссии в военкомате не выявилось никаких отклонений. Сашке за собственную выбраковку было стыдно и неудобно. Казалось, что окружающие шепчутся за его спиной, обвиняют в симулянтстве, в желании «проскочить» солдатские трудности.

Таких как он, болезных, набралось двадцать два человека. Все они призывались из Москвы или Подмосковья. К великой неожиданности, ребят погрузили в самолет и вывезли в Германскую Демократическую Республику, в чужой, заграничный город – Франкфурт на Майне. Там их перераспределили еще раз и небольшими группами по четыре-пять человек направили в разные воинские части, в разные концы Восточной Германии. Гордеев за отсутствием богатырского здоровья и за присутствием высшего технического образования попал в воинскую часть, которая предназначалась для «обслуживания» и охраны небольшого завода по ремонту советской военной техники.

Сюда поступали бронемашины, тягачи, автомобили, словом, все, что требовало квалифицированного ремонта. Везти на платформах или иным путем в Союз вышедшую из употребления технику только из-за поломок, пусть даже чрезвычайно серьезных, было весьма и весьма накладно. Поэтому основали небольшой, серьезный завод прямо заграницей. Ни для кого не секрет, что по всей Восточной Европе в то время располагались советские воинские части. Автомобильный парк насчитывал тысячи единиц военной техники, ее нужно было обслуживать и ремонтировать.

Сначала новобранца определили на работу копировальщиком. В небольшой отдельной комнате он на копировальном аппарате размножал разного рода документацию. За ним никакого пригляда, вполне тебе, свобода и независимость. Правда, единственный раз в день его навещал прапорщик, проверял все ли в порядке с ним и его подотчетным хозяйством. Работа копировальщика простая, техника тоже без заморочек, да и объемы вполне сносные. Времени хватало и письма написать, и чайку похлебать, и покурить на улицу сходить. Обедать солдат ходил в заводскую столовую вместе с другими военнослужащими. В отличие от вольнонаемных, солдатам давали еду без права выбора.

На заводе работали советские офицеры, их жены, солдаты, специалисты, присланные из Союза и немцы, владеющие русским языком. Офицеры со своими семьями жили в благоустроенных квартирах на территории военного городка. Там же обосновались специалисты с женами или мужьями. Солдаты и младший офицерский состав – в казармах. По одну сторону от завода, за высоким забором очень компактно размещался сам военный городок. Казармы внешне ничем не отличались от обычных жилых домов и стояли они вперемешку с офицерским жильем. Но это совсем не значило, что в городке царят хаос или панибратство. Скорее наоборот, строжайшая дисциплина и безупречный порядок. Территорию части выскребали до блеска.

Офицерам дозволялось нести службу в данном месте, проживая исключительно, только с женой. Ни о каких детях речи не шло. В случае беременности, женщину отправляли на Родину рожать и воспитывать потомство. Специалистам тоже разрешалось приезжать на работу со вторыми половинками, однако, здесь предъявлялись более жесткие требования. Половинка должна была работать либо в самой части, либо на заводе, либо, при условии знания немецкого языка, в небольшом немецком поселении, что располагалось по другую сторону от завода.

Немецкое поселение представляло собой что-то среднее между небольшим провинциальным городишком и объединением нескольких хуторов, раскинувшихся на общей местности. Здесь работали магазинчики, кафе, поликлиника, отделение банка, почта и маленькие частные артели. Со стороны, днем поселение выглядело полусонным. Люди особенно никуда не спешили, просто шли или ехали на велосипедах по своим делам. Спокойная, размеренная жизнь. Поселение настолько органично вписывалось в природный пейзаж, холмистой местности с аккуратными полями и перелесками, с голубым озерком в самой низине. Низкие игрушечные домики, обсыпанные ярким калейдоскопом цветов, выверено подрезанные кусты и деревья – вся эта ухоженная красота напоминала сказку.

Корпуса завода смотрелись, как бельмо на глазу. Вроде тоже небольшие, вроде тоже аккуратные, вроде тоже много зелени и цветов, но совсем другая застройка. Если бы завод строили сами немцы, наверняка совсем иначе расположили здания и сооружения, проложили дороги, организовали функционал. Они, скорее всего, постарались бы вписать завод в существующий пейзаж. Военный городок раскинулся почти вплотную к заводу и внешним видом очень напоминал основное предприятие.

Через три месяца копировальщика разглядело руководство и командировало для дальнейшего прохождения службы в отдел главного конструктора. Сашка встал к кульману. Теперь об одиночестве можно было забыть. В этом тоже были свои плюсы. Общение в коллективе отвлекала от тоски по дому и беременной жене. Конструкторская работа – знакомая ипостась: курсовики, расчетки, наконец, диплом. С заданиями солдат справлялся запросто, играючи, чем приводил в полный восторг сотрудников отдела. Женщины его подкармливали плюшками, мужчины – сужали сигаретами. Словом, жизнь наладилась, да и служба стала не в тягость. Ему позволялось ходить на работу и с работы самостоятельно. Частенько задерживался или выходил пораньше в связи со срочной работой. Теперь Сашка писал письма любимой в казарме.

О себе Гордеев особенно не распространялся. Совсем избежать разговоров о родителях и семье было невозможно, поэтому пришлось несколько приоткрыть завесу секретности личной жизни. Любопытные женщины вытянули таки из него сведения о том, что родом из Приморска, женат, жена ждет ребенка и живет в Солнечном. Впрочем, с такой еще короткой биографией и скрывать, в общем, нечего. Писал Маше через день, пусть мыслей хватало на половину странички, но ведь важен не объем письма, а факт его получения. Конечно, откуда набраться событиям в жизни солдата? Писал обо всем, что приходило в голову.

Марию жизнь тоже не баловала разнообразием. Да и до разнообразия ли ей в совсем непростом положении? Она каждый день с утра срывала лист календаря, и ждать оставалось на один день меньше. Все ее существо перешло в режим продолжительного ожидания. Она, казалось бы, должна готовиться к рождению ребенка. На свет появится маленькая частичка любимого мужчины. Может, с другими оно так и случалось, только не с ней. Ребенок жил и развивался у нее внутри сам по себе. Маша никогда не прислушивалась к происходящему в ее животе. Она спокойно, даже равнодушно, ходила в женскую консультацию, сдавала необходимые анализы.

Плод развивался стабильно благополучно, со здоровьем все обстояло нормально. Живот рос, словно, отдельно от ее тела. Единственным неудобством становилось ограничение в потреблении жидкостей. Стали отекать ноги, руки, лицо. Маша стала впечатлительной и нервной. Всякая несправедливость или обида вызывали в ней потоки слез. Она плакала часто и много. Тщательно скрывая открывшуюся слабость, старалась под любым предлогом выскочить из цеха и там, в стороне от любопытных глаз «отвести душу».

Михал Михалыч старался оградить свою слезливую сотрудницу от нападок производственников, начальства и ненужных переживаний. Ему было искренне жалко беременную, одинокую молодую женщину. Жизненный опыт подсказывал, что Марию нужно познакомить с женой, женщиной добрейшей души. Она сумеет отвлечь молодую особу от желания оплакивать свою «несчастную» судьбу, переключит внимание и придумает необходимое занятие. Легко сказать, а как это сделать. По возрасту Маша приходилась ему скорее внучкой, нежели дочкой. Разве ей будет интересно проводить время с двумя стариками?

Завод выполнял объемный государственный заказ. Работали без выходных. Из отдела технического контроля привлекли всех сотрудников и только по просьбе Михалыча Гордеевой сделали поблажку в связи с ее положением. Пораньше утром в субботу Михалыч отправился на работу. Первого, кого он увидел в еще пустом цеху, была Маша Гордеева. Она сидела закутавшись в теплый пуховый платок, лихо орудуя штангенциркулем, обмеряла изготовленные во вторую смену, детали.

– Гордеева, ты что тут делаешь? – разозлился Михалыч. – Ты думаешь – мы без тебя не справимся?

Маша вскинула ресницы. На пожилого мужчину уставились карие с поволокой, глаза.

– Здравствуйте, Михал Михалыч, что это вы с утра развоевались?

– Ты мне, Гордеева, зубы не заговаривай. Я вчера на оперативке четко, по-русски сказал, что явятся все кроме тебя. Зачем ты пришла?

Маша, не выпуская инструмента из рук, тянула из металлического ящика детали, замеряла и складывала в пустой.

– Гордеева, ты меня слышишь? – гневался начальник.

– Слышу.

– Давай вставай и ступай домой. Без тебя обойдемся.

Женщина насупилась, шумно задышала носом, по подбородку пробежала легкая рябь.

– Гордеева, я приказываю – уходи!

Мария опустила голову ниже.

– Нет, вы посмотрите на нее. – обратился мужчина к пустому цеху. – Начальник ей никто. Надо же какая упертая! А случится выкидыш от переутомления? Кто виноват будет? Нельзя по закону беременных женщин привлекать к переработкам. Нельзя!

Вредная контролерша вышла из-за стола и подошла к своему начальнику. Она умоляюще заглянула ему в глаза.

– Михал Михалыч, я же не за деньгами сегодня пришла. Мне плохо одной. Я как остаюсь одна, так реветь начинаю.

– Вот те раз, тебе же расстраиваться нельзя. Ребенка нервного родишь, потом сама же маяться будешь.

– Я знаю, только ничего поделать не могу, слезы сами катятся. Мне на работе среди людей лучше.

– Это в общаге то тебе людей не хватает? – удивился Михал Михалыч.

Маша шмыгнула носом и смахнула предательскую слезу:

– Здесь я работаю, занята делом, а там слоняюсь по комнате от стены к стене. Все соседи в семьях. Кому я нужна?

– А Ольга? Я думал вы подружки.

Михал Михалыч обошел длинный, самодельный стол. За ним, у самой стены, стоял тоже самодельный шкаф, куда сотрудники отдела убирали личные вещи и специальную одежду.

– Конечно, Ольга подруга, но у нее семья. Своих забот хватает.

Начальник надел черный халат. Нужно отметить, что жена следила за своим мужем исправно. Мужчина всегда выглядел ухоженным и наглаженным.

– Значит, поэтому тебя из цеха не выгонишь. То-то я смотрю: народ домой, а ты все копаешься. Раньше всех приходишь, позже всех уходишь. Выходит, девонька, дом пустой тебе не мил.

Маша, молча отчаянно закивала головой.

– А Сашка пишет?

– Пишет.

– Ну, тогда не все так плохо! Часто пишет?

– Часто.

– Телевизор у вас есть?

– Нет. Еще не купили.

– А что так? В наше время молодежь прежде всего телевизор покупает.

– У нас в общежитии в красном уголке стоит телевизор. Можно ходить и смотреть.

Михалыч не прерывая разговора с Машей, заинтересовано изучал ящики, наполненные готовой продукцией около стола. Видимо, ночная смена, чтобы не терять времени даром, предъявила свою работу на проверку.

– Ходишь, смотришь?

– Иногда.

– Ладно, Мария, давай договоримся так: ты поработаешь до обеда и пойдешь не в общагу, а ко мне домой. Раз тебе надоело по комнате слоняться, познакомишься с моей женой. Она у меня рукодельница, стряпуха отменная, есть чему поучиться.

Маша замялась:

– Я же ее совсем не знаю. Неудобно.

Михал Михалыч широко улыбнулся:

– Перестань глупости говорить. Садись. Доделывай этот ящик. За тобой еще вот этот и этот. Я пойду к начальству.

Довольная Мария без лишних слов продолжила работу. На душе вдруг стало светло и покойно. Казалось бы, что, в сущности, произошло? Просто позвали в гости, просто есть возможность познакомиться с хорошим человеком, а внутри разлилось тепло от чьей-то заинтересованности в ее судьбе.

Когда Мария сообщила родителям о своей беременности, их реакция один в один напомнила реакцию мужа.

– Маша, ты должна срочно уволиться и вернуться домой, – кричала в трубку Галина Ивановна. – Тебе нужно спокойно выносить и родить ребенка. Пока Саша в армии ты должна находиться под нашим наблюдением.

– Мамуля, у меня все хорошо. Я работаю, работа мне нравится. До декрета хочу оставаться в Солнечном. Когда выйду в декрет, приеду рожать к вам, – спокойно объясняла дочь.

– Я не понимаю, какая необходимость оставаться одной в чужом городе? – не унималась мать.

В трубке раздался сдержанный отрывистый шепот. На другом конце провода кто-то кому-то явно давал наставления. Раздался голос отца:

– Мария, в самом деле, зачем лишние неудобства и сложности? Увольняйся и приезжай домой. Здесь спокойно родишь, а вернется муж из армии – все вместе обсудим ваше дальнейшее место проживание. Я думаю: его родители нас поддержат.

Позиция родителей была совершенно понятна. Впрочем, именно такой она и ожидалась.

– Маша, – из трубки опять выплыл голос матери, – ты его родителям сообщила о беременности? А то как-то неудобно. Мы знаем, они – нет.

– Саша сам захотел лично их оповестить в письме. Не переживайте. Они сами между собой разберутся.

– Хорошо. И все же, Машенька, пожалуйста, подумай над нашим предложением.

– Я подумаю, – пообещала дочь.

Меньше всего Марии хотелось портить настроение родителям. Настоящий ответ давал им возможность надеяться на положительный исход, а ей, в свою очередь, не обещать этот исход. В каждом письме Галина Ивановна уговаривала дочь плюнуть на все и приехать под родную крышу. Маша перестала реагировать на уговоры. Она сообщала о своей прекрасной жизни и делилась показателями из детской консультации.

Знакомство Лидии Яковлевны – жены Михал Михалыча и Маши состоялось в ту самую субботу, когда начальник настоял на ее отбытии из цеха. Сам он позвонил домой и предупредил Лидию Яковлевну о скором появлении на пороге их квартиры молодой беременной женщины. В двух словах пояснил ситуацию и попросил поучаствовать в жизни сотрудницы. Лидия Яковлевна была из тех добрых, русских женщин, которые живут не головой, а душой и сердцем. Она с любовью и заботой приняла в свой дом совершенно чужого человека. Мы все до определенного времени друг другу чужие, потом наступает прозрение и отношения либо становятся близкими и доверительными, либо сходят на «нет».

В те далекие молодые самостоятельные годы Маша даже не догадывалась о той роли, которую суждено в ее жизни сыграть Лидии Яковлевне. В трудные времена, когда в силу каких-либо неблагоприятных ситуаций, у нас опускаются руки и кажется, что из лабиринта неудач уже никогда не выбраться, на нашем пути обязательно возникают, так называемые, знаковые люди. Впрочем, совсем не обязательно, чтобы жизненная полоса была черной. Она вполне может быть серенькой. Важно то, что эти люди приходят в нашу жизнь и абсолютно неосознанно меняют ее.

Больше того, кто-то из них на короткое время вспыхивает рядом, и эта вспышка освещает наш дальнейший путь. Встреча может случиться где угодно: в ожидании своей очереди на приеме к врачу или в перелете, между небом и землей, на пути из Москвы в Новосибирск, а может быть в Арабских Эмиратах, на берегу Персидского залива. И потом, позабыв даже имя этого человека, вдруг в своей жизни сталкиваешься со справедливостью его предостережений. Из глубины подсознания всплывает, как подводная лодка из океанской бездны, тот непростой разговор и откровения случайного человека, которого вдруг подарила судьба.

Иные из тех людей остаются с нами на более продолжительный срок. От них учимся тому, что каким-то загадочным образом умудрилось проскочить мимо нашего внимания. Жизнь с помощью своих посланцев возвращает нас к истокам и преподает урок еще раз. Те пол года, что молодожены Гордеевы обитали в общежитии завода в Приморске, готовясь к защите дипломной работы, трудно назвать полноценной супружеской жизнью. Скорее это была своего рода репетиция. Галина Ивановна по мере возможностей старалась уберечь дочь от бытовых забот: забирала грязное белье, стирала его у себя дома и потом отглаженное приносила молодым; готовила еду и кастрюльками поставляла в общежитие; доставала дефицитные продукты, а в этот список входило почти все, снабжала загруженных дипломников.

Маша в свои, уже совсем не юные годы, не обладала навыками ведения семейного хозяйства. Теперь ей давалось время, возможности, а главное, – наставник самого высокого класса, для освоения самых необходимых премудростей жизни. Лидия Яковлевна осторожно и бережно, чтобы не ранить самолюбие молодой впечатлительной особы, раскритиковала ее внешний вид. Машин живот уже достаточно заметно округлился и как неприкаянный торчал над не застегивающейся юбкой. Будущая мать прикрывала его объемным свитером, который носила не снимая.

– Машенька, вы же, как Мадонна, ждете своего первенца. Только во время беременности женщина бывает особенно прекрасна, к этому периоду нужно относиться с особым вниманием.

Мария, сидя в кухне у стола с кружкой чая, с удовольствием жевала домашнее печенье. Хлопая слегка подкрашенными ресницами, прибывала в полном непонимании: к чему ведет речь Лидия Яковлевна.

– Я косметикой почти не пользуюсь, только кремом. У нас в Приморске воздух более влажный, поэтому здесь приходится лицо кремом мазать, – почему-то начала оправдываться Маша.

– Я немножко не о том, – Лидия Яковлевна старательно подбирала нужные слова. – Ваша беременность уже просматривается . . . малышу в утробе . . . как и вам . . . должно быть удобно.

– А я юбку расстегнула, чтобы пояс не давил.

– Машенька, одежда должна быть свободной, лучше, если широкое платье.

– У меня в общежитии есть халат сорок восьмого размера, но ведь на работу в нем не пойдешь. Правда, можно сверху надеть теплую кофту. Под спецовкой все равно не видно.

Лидия Яковлевна закончила чистить картошку, ополоснула под краном руки и вышла из кухни. Вернулась она буквально через минуту с красочным журналом.

– Выбирайте фасон. Будем шить платье, – торжественно предложила она.

От неожиданности Мария поперхнулась печеньем. О каком платье можно говорить, когда она дырку зашить не умеет? Но не будешь же расписываться в собственной неумелости.

– Я одежду никогда не шила. У меня и ткани то никакой нет, – откашливаясь, лепетала гостья.

– Ничего, не беда. Все мы когда-то начинали, – вдохновляла наставница. – Выбери фасон, а мы подумаем каким образом из него выкроить платье-разлетайку.

Пока хозяйка колдовала над котлетами, гостья внимательно перелистала журнал мод.

– Ну, как? – Лидия Яковлевна обняла Машу за плечи. – Присмотрела платье?

Мария открыла нужную страницу и ткнула пальцем в нарядное шерстяное платье, расшитое у горловины и с поясом на талии.

– Интересный фасон: воротничок отложной и в тоже время на стоечке, рукав реглан, вышивка оригинальная. Мне тоже это платье понравилось изначально.

– Мне такое никогда в жизни не освоить, – печально заключила Маша.

– С кроем мне здесь все понятно. Вместо выточек на талии, от груди пустим клеш.

– Мне кажется: платье и без вышивки будет хорошо смотреться.

– Почему без вышивки?

– Я же не умею.

Лидия Яковлевна вернулась к плите.

– Давай накрывать на стол. Обед готов. А что до вышивки – научишься. У меня и нитки мулине есть, и рисунок к выкройке прилагается. Переведем на ткань и вперед!

За тканью Маша поехала в Москву. В Солнечном выбор шерсти оказался небольшим. Молодая женщина объездила все известные магазины тканей. Наконец, нашла то, что искала – хорошая, дорогая шерстяная ткань яркого шоколадного цвета. Прикладывая ее к себе, она уже видела то самое платье с цветочной вышивкой у горловины. Вместе с Лидией Яковлевной раскроили отрез, наставница объяснила, каким образом и в какой последовательности собираются куски. Мария завела общую тетрадку, где записывала все рекомендации женщины.

Здесь было все: как кипятить постельное белье, гладить, чем лучше мыть окна и полы. Отдельная часть тетради отводилась рецептам супов, вторых блюд, выпечки . . . . Начинающая хозяйка без стеснения выспрашивала обо всех тонкостях ведения семейного быта. Общение с Лидией Яковлевной доставляло Маше несказанное удовольствие. Складывалось впечатление, что она заново открывает мир под названием «семья». С ней еще никто так доверительно и заботливо не говорил на животрепещущие темы.

Незаметно прошла хандра, теперь будущая мать с нежностью и повышенным вниманием относилась к своему еще не рожденному ребенку. Платье, которое Мария сшила собственными руками, удалось на славу, сидело на ней, как влитое. Отрезные, расклешенные воланы удачно скрывали торчащий живот. С вышивкой пришлось покорпеть, данная операция требовала особенного терпения. Цветы, нечто среднее между ромашкой и календулой, пришлось ваять в несколько заходов, причем, каждое соцветие. Чуть неравномерно положишь нитку и можно смело начинать заново. С листьями и стеблем дело обстояло проще. Когда Маша явилась на работу в новом наряде, девчонки не поверили, что каждый шовчик выполнен ее собственными руками. Вышивку разглядывали особенно тщательно, пытаясь вывернуть горловину наизнанку прямо на хозяйке.

Следующим видом женского рукоделия стало вязание. Начали с самого обычного шарфа: две лицевые петли, две изнаночные. В общем, ничего сложного. Закончив с шарфом, плавно перешли на носки. Маша связала сначала себе, потом мужу. Зачем мужу? Кто позволит ему носить шерстяные носки в армии? Просто очень хотелось заботиться о любимом мужчине, пусть издалека. Пока женщина вязала, она ощущала прилив нежности к самому близкому человеку на свете. Следующими на очереди оказались родители и брат Женька. Вязание одновременно успокаивало и вдохновляло. Со спицами в руках и клубком шерстяных ниток на коленях, Мария словно переносилась через расстояние в родной дом, к родным людям.

В будни беременная женщина по вечерам занималась своими делами, своим нехитрым хозяйством, а в выходные спешила к Михал Михалычу и Лидии Яковлевне. Иногда к ним приезжали в гости дети с внуками, и тогда квартира наполнялась праздничной суетой. К Маше относились по-свойски, будто знали ее всю жизнь. Одинокой гостье в этом приветливом доме становилось тепло и уютно. Однако, самое интересное: отправляясь к детям в Москву, Михал Михалыч всегда звал Машу с собой. Первое время она еще пыталась сопротивляться, все же она им чужая, нельзя же наглеть до беспредела. Но находчивый мужчина подключал жену и все препоны моментально снимались.

Время не шло, оно летело со скоростью звука. В слякоти, листопадах и легкой пороше промелькнула осень. Закрутила, запуржила зима, разлилась серебром снега, ослепительным солнцем и бодрящим морозцем. Пришло время оформлять декрет. Марии не хотелось уезжать из Солнечного. Она приросла костями и мясом к замечательной семье Мизал Михалыча, близко подружилась с Ольгой, соседкой по общежитию и месту работы. У нее появилось много друзей и знакомых. Безусловно, она тосковала по мужу и даже все еще плакала по ночам, но справедливости ради, нужно сказать, что делала это гораздо реже.

После оформления необходимых документов, получения дородовых выплат, Мария решила не торопиться с отъездом. Потихоньку, не форсируя событий, утрясти все вопросы по сохранению комнаты, купить подарки родителям и Женьке, накрыть стол в общежитии, обязательно по-людски попрощаться с четой дорогих ей наставников. Только после окончания всех необходимых церемоний сесть в поезд и тихим ходом отправиться к месту, где развернется основное, знаковое для нее лично и всех близких, событие – рождение наследника.

Вопреки выстроенным планам, ситуация сложилась совсем иначе. Вернее, ее сложили родители в соответствии со своими пониманиями текущего момента. Как позже поняла Маша, напрасно она позвонила родителям в Приморск и сообщила о последних новостях в своей жизни. Галина Ивановна совместно с Вадимом Андреевичем быстренько сообразили, что к чему и озабоченная мать срочно вылетела на помощь дочери.

Мария еще расслаблено валялась в постели, теперь она в законном декретном отпуске и никуда торопиться не нужно. На столе лежал списочек дел на каждый день недели, за которую она рассчитывала решить все вопросы и мирно убраться восвояси. На улице рассвело. За окном пушистыми белоснежными хлопьями падал снег. Он падал почти отвесно, засыпая карниз, что говорило о полном безветрии. Такая тихая, умиротворенная погода нравилась Марии. Сейчас она встанет, приведет себя в порядок и отправится в магазин. Есть не хотелось, хотелось поскорее окунуться в благодать, царящую на улице.

В дверь осторожно постучали. Маша пришла в полное недоумение. Все соседи на работе. О том, что она с сегодняшнего дня в отпуске еще никто не знал, кроме, конечно, Ольги, но она тоже на работе. Женщина сунула ноги в шлепанцы, накинула пуховый платок прямо на ночнушку и повернула ключом в замке. От неожиданности лицо вытянулось, нижняя челюсть непроизвольно съехала вниз, глаза округлились до размеров пуговицы от пальто. На пороге стояла Галина Ивановна. Она радостно обняла окаменевшую дочь.

– Машенька, доченька я за тобой. Мы с папой подумали и решили, что тебе нужно помочь собраться. Мало ли, может быть нужно комнату освободить, все же ты надолго уезжаешь. Как ты тут одна? – скороговоркой лепетала Галина Ивановна.

Она отодвинула дочь в сторону, закрыла за собой дверь и прошла к столу.

– Раздевайся, – промычала еще не пришедшая в себя, хозяйка, – снимай сапоги, располагайся.

Галина Ивановна придирчиво оглядела комнату, видимо оставшись довольной, непринужденно принялась снимать пальто. Хозяйка подала тапочки, отсутствующего мужа.

– Машуля, я взяла за свой счет всего три дня. Нам нужно все успеть и вернуться самолетом в Приморск, – делилась планами незваная гостья.

– Мама, ты зря беспокоилась. Я бы приехала сама.

– Ты что? Как это сама? Тебе нельзя поднимать тяжести, нельзя нервничать. Как ты одна? Нет. Тебе нужна помощь.

Вердикт был вынесен и закреплен печатью. Марии оставалось только принять его к действию. Галина Ивановна с высоты своего жизненного опыта быстро вникла во все нюансы. Комнату она оплатила вперед за год. Раз дочь решила сохранить за собой жилплощадь, пусть будет так. Беременной нервничать нельзя, а время покажет, как быть дальше. Благо стоили квадратные метры сущие копейки. В поликлинике она истребовала полное заключение о состоянии здоровья матери и плода. Местные медики попытались, было, отбиться, но заботливая женщина учинила такой скандал, что те быстренько оформили все как надо.

В дом к Михал Михалычу и Лидии Яковлевне пришли накануне отъезда. Маша много и очень тепло рассказывала матери о своих близких знакомых. Галина Ивановна, проникшись такой искренней благодарностью к этим замечательны людям, во время застолья расплакалась. Лидия Яковлевна тоже не удержалась от слез, чем привела в полное смущение своего мужа. Маша хоть и крепилась из последних сил, все же слезу незаметно смахнула. Прощались по-родственному долго. Галина Ивановна приглашала супругов в гости к морю. Те благодарно обещали приехать летом. Но взамен просили сообщить о рождении первенца. Расцеловались.

Возвращение в Приморск состоялось очень трогательно. Она не ожидала, что настолько соскучилась по своей семье, друзьям и знакомым, по любимому городу. Здесь все напоминало о Саше: улицы, кафе, лавочка у подъезда, до боли знакомое их место у моря. Порой ностальгия поднималась к самому горлу, перехватывала его, становилось трудно дышать. Глаза моментально наливались слезами. Маша понимала, что должно пройти время, за которое она привыкнет в этом городе жить без мужа.

Получалось: там, в Солнечном, ей было одиноко, и она справилась, казалось безвозвратно. И вот, на тебе, приступы тоски обозначились с новой силой. Утешало одно – скоро роды, а там все время будет отдано малышу. Родители резкую смену настроений дочери относили к предродовому волнению. По возможности старались развеять печали.

Маша встала на учет в женской консультации, заодно прошла доскональное обследование в одном из санаториев Приморска. Вадим Андреевич через знакомых договорился, и дочери ничего не оставалось, как неделю посещать специалистов и сдавать анализы. Отказать отцу в его заботе было бы верхом хамства и неблагодарности. Пришлось уступить. Потихоньку начались приготовления к рождению первенца. В выходные Галина Ивановна потянула беременную по магазинам. Сроки, конечно, еще не поджимали, но какая бабушка устоит перед соблазнительной возможностью пережить еще раз собственную беременность. В магазине тканей, куда Галина Ивановна направилась в первую очередь, они долго спорили над двумя расцветками фланели.