Текст книги "Грехи имеют свою цену"

Воздается по вере.

Грехи имеют свою цену.

Книга третья.

Глава 1. Разлука

Городок Солнечный, что находился в Подмосковье и куда прибыл по распределению Александр Гордеев вместе со своей женой Марией после окончания института, в отличие от других подобных населенных пунктов отличался повышенной комфортностью и благоустроенностью. Взрослое население городка насчитывало около двух с половин тысяч человек, причем люди в подавляющем большинстве среднего, самого трудоспособного возраста. Конечно, повышенные блага для населения предоставлялись совсем не случайно. Основные градообразующие предприятия относились к одному весьма и весьма серьезному ведомству.

На этих серьезных предприятиях работали высококвалифицированные кадры и вот так, запросто, устроиться на них не представлялось возможным. Хотя, необходимо оговориться сразу, что поскольку объекты активно развивались, то постоянно возникала необходимость в умной, талантливой молодежи, которую и черпали из рядов молодых специалистов только что окончивших ВУЗы. Всегда проще научить премудростям производства, нежели тратить время и деньги на переподготовку. Приглашая к себе на работу лучших из лучших, создавали для них очень приличные условия.

Солнечный компактно располагался в смешенном лесу, между двумя крупными автомобильными трассами. В непосредственной близости от него проходило третье кольцо, которое соединяло все возможные выезды из столицы. Больше того, юго-западное направление железной дороги предусматривало здесь не просто станцию электропоездов, а приличный железнодорожный узел со всеми вытекающими отсюда привилегиями. И последним плюсом в универсальном расположении Солнечного было десятикилометровое соседство с международным аэропортом. Таким образом, здесь отсутствовало только водное сообщение. Поблизости кроме искусственно вырытого пруда никаких водоемов не наблюдалось.

Понятно, что городок не имел древних корней, а представлял собой плод современной постройки. Впрочем, основали его молодые строители все же не на пустом месте. Проматерями или проотцами, кому как нравится, стали две крохотные деревеньки, в которых обосновались первопроходцы. Первым делом построили деревянные бараки с длинным общим коридором и маленькими коморками по обеим сторонам коридора. С этих самых бараков начался Солнечный.

С одновременным строительством предприятий, из-за которых и случился весь сыр-бор, расстраивался рабочий поселок – Солнечный. Жилища воздвигали трехэтажные из камня, что добывали недалеко, в карьере. Снаружи дома имели весьма презентабельный внешний вид, а внутри царило дерево. Перекрытия, лестницы, межкомнатные стены – вся «начинка» изготавливалась из дешевого строительного материала местных лесов. Строили быстро и качественно. С первыми корпусами предприятий, введенными в эксплуатацию, в дома заселяли новоселов. Правда, до отдельных квартир было еще далеко, но получить жилье в коммуналке, где просторные комнаты, высокие потолки и все коммунальные удобства, считалось необыкновенным счастьем.

В хрущевские времена темпы строительства увеличились в разы за счет малогабаритного жилья, которое строили быстро, словно собирали домики из конструктора. Сейчас хрущевки ругают почем зря, а ведь именно они впервые дали возможность людям почувствовать прелести отдельного жилья, когда нет очереди в места общего пользования, на плите все конфорки твои и по квартире можно ходить, в чем заблагорассудится. Нет, хрущевкам нужно сказать «спасибо». Теперь другие времена, другие потребности.

В Солнечном бараки давно снесли, коммуналки в каменных домах расселили и рядом с каменными домами нагородили хрущевок. К чести строителей, возводили дома очень аккуратно, старательно сохраняя естественно произраставшие деревья. Поэтому поселок оставался необыкновенно зеленым и уютным. Однако «прогресс» не стоял на месте. Пришло время многоэтажек. Под них вырубили и выкорчевали значительные площади. Теперь строили куда медленнее и уже не столь качественно. После сдачи дома в эксплуатацию, придомовую территорию благоустраивали тоненькими чахлыми саженцами, которые потом неоднократно пересаживали, поскольку молодая поросль то ли плохо укоренялась, то ли за ней плохо ухаживали.

Таким образом, в Солнечном присутствовали все виды жилищного строительства, характерные для советских времен. Не смотря на весь этот архитектурный винегрет, городок смотрелся празднично и нарядно. Опытный завод входил в число крупных, привилегированных предприятий, оснащенный по последнему слову техники, он предоставлял большие возможности для молодых специалистов. Александр прибыл в Солнечный согласно институтского распределения, его здесь ждали, поэтому сразу оформили на должность инженера-технолога в цех металлоконструкций. Мария, следуя за мужем, тоже не осталась без работы, ее взяли в тот же цех контролером. Работа непростая и очень ответственная. Повезло с начальником отдела. Невысокого росточка, щупленький Михал Михалыч, как его уважительно называли в цехе, пользовался непререкаемым авторитетом у руководства и рабочих.

Прекрасный специалист старой закалки переехал в Подмосковье по просьбе начальника цеха. Они много лет вместе проработали на одном из московских заводов, «старшего по званию» направили на новое место, тот уговорил Михал Михалыча. Дети выросли¸ обзавелись семьями. Только с жильем в столице как-то не получалось. Всем скопом ютились в родительской трешке: сын с женой и ребенком, дочь с мужем и ребенком. Переезд родителей в Подмосковье, решал жилищный вопрос молодых. Трешку в престижном районе Москвы разменяли на две двушки в новостройках, а сами родители поехали начинать все заново.

Михал Михалыч был единственным не только в своем роде специалистом, но еще единственным мужчиной в подотчетном ему отделе. Он, как многодетный отец, ответственно относился к своим девчонкам – контролерам. Никому не позволял их обижать, терпеливо и основательно обучал всем премудростям производства. Хитрые девчата умело пользовались добротой своего наставника, но в ответственные моменты не подводили. Надо задержаться для приемки изделий – нет вопросов. Маша считала, что ей с работой и коллегами несказанно повезло. Она быстро адаптировалась в коллективе. О подобной практике можно было только мечтать.

Правда, не всегда все складывалось безоблачно. Иногда приходилось и покраснеть за собственные промахи, и поплакать по незнанию. А кто шишек не набивал? Михал Михалыч если и ругал, так не зло, скорее, по-дружески. В отличие от других руководителей, премии не лишал – понимал, как деньги молодым семьям нужны. Благо все четверо девушек-контролеров прибывали в замужестве, а у двоих уже и дети «под столом» бегали. Маша с таким трепетом относилась к профессионализму наставника, что без конца о нем рассказывала мужу. Впрочем, Саша тоже частенько обращался к начальнику жены за консультациями. Михал Михалычу, казалось, доставляло удовольствие объясняться с молодыми, грамотными инженерами.

Поселили молодых специалистов в новом высотном семейном общежитии. Комната досталась большая, с балконом и видом на ближайший лес. Относительно месторасположения общежития надо сказать отдельно. По всей видимости, тот, кто загнал общежитие «за тридевять земель» от города, забыл, что такое растить маленьких детей и таскать продукты авоськами. Проходная завода имела выход непосредственно в город, а для того, чтобы попасть в общежитие, нужно обойти территорию предприятия воль бесконечного забора, перейти довольно оживленную трассу и, миновав лесок, ступить на порог любимых пенатов.

Здание четырнадцати этажного общежития, как карандаш в стакане, торчало среди леса. Вокруг тебе ни магазинов, ни детских учреждений, никаких других объектов цивилизации, впрочем, как и жилья. Молодые семьи самостоятельно выживали на бригантине-общежитии в безбрежном море леса. Единственный плюс от такого местонахождения проявлялся в летнее время года. На шашлыки ходили прямо под окна. В другое время таскали детей в город, поход по магазинам в выходной становился событием. Руководству должно было постоянно икаться, поскольку склоняли его и в хвост, и в гриву.

Скорее всего, район, где находилось общежитие, предусматривалось развивать, но почему-то не развивали. Строили в границах Солнечного. Общежитие оставалось в перспективе. Само здание нареканий не вызывало. Комнаты светлые, просторные, коридоры широкие – есть, где развернуться малышне. Две кухни на этаже с плитами и мойками, у каждой семьи свой стол и навесная полка. На первом этаже душевые кабины и прачечная. Словом, все предусмотрено для нормальной жизни.У молодоженов Гордеевых уже был опыт проживания в семейном общежитии, когда они, оставив свои родительские семьи после тайной женитьбы, отправились в заводскую общагу заканчивать институт. Правила они знали, дружить умели, к постоянному коридорному шуму тоже привыкли. В общежитие мебелью обеспечивали, но каждый хотел обставить комнату по собственному усмотрению и своими вещами. Дом все же!

Гордеевы не стали исключением. Галина Ивановна потихоньку от Вадима Андреевича в последний момент перед расставанием, сунула-таки дочери триста рублей в карман куртки. Сашка потом долго ругал Машу за то, что та «закрыла глаза» на подарок. Не выбрасывать же их, в самом деле. Вот и пригодился презент для покупки мебели. Купили несколько громоздкий трехстворчатый шифоньер, раскладной диван-кровать, стол, две табуретки, шкаф – что-то среднее между сервантом и буфетом для хранения посуды и продуктов и маленький холодильник «Саратов». Ничего лишнего, все только необходимое. Кухонный стол и полку, как у всех, получили у коменданта.

Семейная жизнь Гордеевым нравилась. Теперь они в полной мере взрослые, самостоятельные, зарабатывающие настоящую зарплату и тратящие ее по собственному усмотрению. В выходные дни они не торчали дома. Рядом Москва и море интересного в ней. С утра супруги садились в электричку и прибывали на вокзал в самый центр столицы. Они проходили по улицам белокаменной целые километры, смотрели, изучали, удивлялись и поражались. После тихого, спокойного Приморска с его ленивой жарой, томными отдыхающими во время курортного сезона и праздного образа жизни, Москва подхватила, оглушила, понесла в бурлящем потоке людей и машин. Бродили до мозолей на ногах, до полного изнеможения. Оба понимали, что разлука неминуемо близка. Хотелось надышаться друг другом, запомнить каждый жест, каждый миг, проведенный вместе. А потом смаковать эти воспоминания, заполняя ими разлуку.

В институте не было военной кафедры, а это значило только одно – выпускники ВУЗа обязаны после окончания отслужить в армии полтора года. Скрываться от призыва бесполезно, лучше сразу отдать долг Родине и жить спокойно. Александру предстояло служить, Марии – ждать мужа. Как ни успокаивай себя, как ни готовься, все равно повестка из военкомата приходит неожиданно, внезапно.

Сегодня Сашка пришел с работы первым. Они заранее договорились с женой, что ужин на нем. Маша в последнее время выглядела утомленной, быстро раздражалась и отказывалась от еды. Молодого мужчину откровенно настораживало недомогание любимой женщины, тем более, что совсем скоро она останется одна и о ней некому будет позаботиться. На предложение обратиться в поликлинику, Маша отмахивалась, утверждая, что совершенно здорова, а вялость и тошнота от переутомления на работе. Утром супруг настоял на своем, и жена обещала обратиться к врачу.

Александр уже пожарил картошку, нарезал докторской колбасы, уложил ее веером на тарелке, разобрался с салатом, а Маша все не шла. Пока носился по кухне, комнате и коридору, переживать и следить за временем, не было возможности. Теперь, когда заботы отошли на второй план, он вдруг заметил – часы показывали половину восьмого. Маши все еще нет. Оставив комнату незапертой, супруг кинулся к ближайшей подруге жены, заодно коллеге по работе, – Ольге, которая жила на этом же этаже, через две комнаты. На робкий стук, дверь открыла хозяйка. Тщательно пережевывая пищу, она жестом показала, мол, заходи. Сашка решительно мотнул головой, мол, нет, здесь постою. Ольга вопрошающе уставилась на соседа.

– Оль, ты не знаешь где Маша? Может быть, ее Михалыч задержал на работе?

Ольга отрицательно помотала головой, потом, наконец, проглотила содержимое рта и с довольной улыбкой пояснила:

– Сашок, ты чего перепугался то? Сегодня в поликлинике принимают до семи вечера, потом по магазинам, потом пока до дома допиляет с авоськами. Не переживай, сейчас придет. . . .

Не успела женщина закончить фразу, как по коридору застучали знакомые каблучки. Соседи одновременно повернули головы на звук шагов. Осторожно обходя играющих малышей, согнувшись под тяжестью полных сеток, по коридору шла виновница переполоха. Около своей двери она демонстративно поставила сетки на пол, давая понять мужу, что теперь поклажа – его проблема.

Сашка моментально отреагировал на бессловесное предложение жены. Он чмокнул Машку в щеку и, подхватив авоськи, потащил их в свою «нору», не забывая при этом выговаривать свое неудовольствие:

– Маш, куда ты столько набрала? Тяжело же тащить. . . .

– Конечно, тяжело . . . – жена прошла в комнату и сбросив туфли, плюхнулась на диван. – Лучше я сегодня одним разом затарюсь, раз уж все равно в городе, чем завтра специально по магазинам рыскать.

– Надо было сказать. Я бы сам сходил по магазинам, – сокрушался муж.

– Ты приготовил поесть? – перебила Маша.

– Давно. Только тебя нет и нет. Я уж на разведку к Ольге пошел . . . .

– Вот видишь, а так, пока бы ты носился по магазинам, мы сейчас только начали готовить, – заключила женщина, тяжело поднимаясь с дивана.

Она повесила плащ на вешалку у дверей и, подойдя к шифоньеру, начала медленно, не торопясь, переодеваться. Муж, напротив, действовал быстро и уверенно, накрывая стол к ужину.

– Маш, ты у врача то была? – поинтересовался он между делом.

– Бы – ла, – нараспев протянула жена.

– И что? Все нормально? – спрашивал и сам же отвечал муж.

– Угу, если не брать во внимание, что у нас будет ребенок.

От неожиданности, Сашка шумно грохнулся на стул.

– Да ладно тебе. Такими вещами не шутят, – несколько обиделся будущий отец. – Ты же говорила, что к терапевту пойдешь. Как он определил?

Мария, не оборачиваясь, застегивая халат, равнодушно пояснила:

– Сначала к терапевту, потом к гинекологу . . . .

Муж растерянно спросил:

– Маша, что теперь делать?

Женщина прошла ко второму стулу, села рядом с ошарашенным мужем, бесстрастно произнесла:

– Рожать.

– Ты же одна останешься с ребенком? Кто тебе поможет? – нервничал муж.

– Саша, в самом деле, женщины и в войну рожали. А тут мир и благодать. Успокойся. Подумаем – придумаем. Может, тебя до весны оставят, может, пойдешь с весенним призывом. Ты же знаешь, как у нас учреждения работают? Ты только на учет в военкомате встал. Пока разберутся, пока выяснят. Вот и весна!

Сашка звонко хлопнул тарелками о стол.

– Здесь ты ошибаешься. Видимо, в наших военкоматах армейская дисциплина. Здесь у нас ни один призывник не скроется. Работают быстро и на совесть!

Мария с немым вопросом на лице, уставилась на мужа.

– Да, да! Повестку принесли.

– Когда? – с трудом выдавила женщина.

– Что когда? – не понял призывник. – Когда принесли? Сегодня получил на вахте внизу. Даже расписался в получении в специальной книге. Дежурная сказала, чтобы потом не отвертелся.

– Когда явиться?

– Пятого октября, с вещами в военкомат.

– Как с вещами? Там же вроде комиссию сначала проходят?

Муж подошел к жене, бережно ее обнял, прижал к себе.

– Маша, я уже прошел комиссию. Просто скрыл, не сказал . . . ну, чтобы . . . раньше времени не расстраивать.

Губы у беременной женщины затряслись, по щекам побежали тонкие, прозрачные ручейки слез.

– Маша, Машенька, Машуля, – муж нежно целовал жену в лоб, губы, глаза. – не надо плакать, тебе теперь нельзя. Вас теперь двое.

От жалости и нежности мужчины, спазмы перехватывали горло. В этот момент на Машу навалилось самое большое горе в ее еще совсем молодой жизни. Она не радовалась малышу, она страдала от приближающейся разлуки с самым близким, самым любимым человеком на земле. Если бы ей позволили, она прямо с пузом отправилась за ним следом. Жила бы в любых условиях, только рядом. Только бы видеть его лицо, чувствовать его тепло, заботиться о нем.

– Пятое? Это . . . через . . . два . . . дня, – рыдала несчастная женщина.

– Машуля, через . . . целых . . . два дня, – успокаивал муж. – Я уволюсь, ты возьмешь за свой счет. Мы вместе проведем эти два дня. Все обсудим, все решим.

В связи с уходом мужа в армию, Михалыч подписал подопечной заявление на отпуск за свой счет. Супруги, действительно, провели вместе последние два дня перед расставанием на полтора года, причем, разлука теперь усложнялась беременностью и рождением первенца. Все это время они спорили до хрипоты, как лучше поступить Марии. Саша предлагал рассчитаться с завода и вернуться в Приморск к родителям. Ее и его родители, безусловно, ответственно позаботятся о беременной женщине, создадут ей хорошие условия. Рядом с близкими людьми ей будет спокойнее и не так тоскливо, помогут с малышом, ведь у нее нет ни знаний, ни опыта по уходу за новорожденными.

Мария, в свою очередь, воинственно отстаивала личные интересы. Она даже мысли не допускала, чтобы уволиться с работы. Что ей тогда останется? Валяться в родительском доме на кровати, да в ожидании писем бегать к почтовому ящику? От такой перспективы можно умом тронуться. В двухмесячном декрете она еще насидится дома, еще послоняется от ничего неделанья.

– Ты пойми, – приводила она все новые и новые доводы в защиту своего решения, – если я уволюсь и, тем более, уеду, у нас отберут комнату.

– Да и фиг с ней. Вернемся – получим другую. Мне твое здоровье дороже всего на свете, – злился призывник.

– Что со мной случится? Буду наблюдаться у врача, выполнять все предписания. Молодая, здоровая, с плодом все в порядке. Чего ты паникуешь?

– Я хочу как лучше для тебя и ребенка.

– Саша, я обещаю тебе, что прямо на следующий день после оформления декрета, тихим ходом – по железной дороге, отправлюсь в родные места, под крыло к родителям. Теперь с детьми сидят год. Там ты вернешься и все вместе двинемся в Солнечный. Зато комната останется за нами и Ольга за ней присмотрит.

Саша делал понимающее лицо, брал тайм аут, потом все начиналось сначала. Его можно было понять: оставлять любимую женщину без участия и помощи не хотелось. Здесь у них не было родственников, а полноценные дружеские отношения еще ни с кем не сложились.

Пятого октября, в восемь часов утра, супруги Гордеевы пришли к военкомату, что называется, с вещами. Из вещей, согласно утвержденного военкоматом перечня, в рюкзаке находились самые необходимые предметы и запас еды на два дня. Правда, этими продуктами в течение двух дней можно было накормить среднестатистическое отделение солдат. Судя по увесистым рюкзакам других призывников, народ не полагался на скорое государственное обеспечение.

Одноэтажное П– образное здание военкомата, выкрашенное светло-лимонным цветом, смотрелось за высокой кованной оградой весьма и весьма нарядно. Листья с кленов в ограде уже облетели, засыпав собой тротуарные дорожки и площадь перед входом в учреждение. На фоне мрачного утра и облезлого пейзажа вокруг, здание смотрелось ярким, жизнеутверждающим пятном. Складывалось впечатление, что там работали добрые и веселые люди, на которых всегда и во всем можно положиться. Обычно подобного рода учреждения оформляли особенно требовательно и амбициозно, давая понять, что у нас здесь не забалуешь. Почему в данном случае так легкомысленно подошли к покраске – непонятно; может быть, другой краски не нашлось или ответственный за фасад здания оказался человеком с юмором.

Когда молодая чета Гордеевых подошла к военкомату, здесь уже толпился народ. Ворота были закрыты на висячий, амбарный замок, функционировала скрипучая, из металлических прутьев, калитка, около которой дежурила пара молодых солдатиков. Они проверяли документы и пропускали на территорию исключительно тех, кого положено. А положено было работникам военкомата и призывникам, родственники и провожающие в это число не входили, потому растянулись вдоль частокола ограды на асфальтированной дорожке и прямо на проезжей части. Машины во избежание неприятностей, заранее угрожающе сигналили, но люди совершенно не реагировали на угрозы. У них здесь важнейшее дело! Водители сбрасывали скорость и на «цыпочках» объезжали возбужденное сообщество провожающих, объединенное общими интересами и переживаниями. В разных концах толпы настроение поднимали песни, доносящиеся из магнитофонов. Одним помогал своим творчеством Юрий Антонов, другим скрашивала минуты ожидания шведская группа «АВВА».

Внутри двора, на заваленном листьями плацу, кучковались небольшие группы молодых ребят-призывников по три-четыре человека. Выглядели они совсем не респектабельно, вероятнее всего, домашние выдали своим будущим защитникам если уж не совершенные обноски, то, во всяком случае, что выбросить не жалко: заношенные куртки либо короткие еле прикрывающие живот, либо, наоборот, свисающие с них как с вешалок; на ногах обуты стоптанные башмаки, хорошо хоть не лапти. В общем и в целом, вся эта разномастная и разношерстная бригада больше походила на уголовников, нежели на призывников.

На вскидку, новобранцев насчитывалось человек двадцать пять-тридцать, зато провожающих, поддерживающих своих близких из-за ограды – не один десяток. Складывалось впечатление, что на каждого паренька приходилось от восьми до десяти человек сопровождения. Здесь присутствовали все возможные поколения родственников, начиная со стареньких бабушек и дедушек, кончая младенцами в колясках. Молодые люди, из числа сочувствующих, прибывали в изрядном подпитии. Они, шарахаясь вдоль ограды, выкрикивали наставления и поучения своим друзьям. Было не понятно – напились они прямо с утречка или «принимали» всю ночь и еще не протрезвели.

Александр с Марией не устраивали проводов и даже родителям о времени отъезда не сообщили. Так захотел сам новобранец. Праздновать, как он считал, в данном случае совершенно нечего, подвергать родителей лишним переживанием не желал, да и расходы с проездом весьма ощутимые. Уходил он в армию тихо-мирно и очень скромно. Маша разделяла мнение мужа. Положа руку на сердце, в последние дни пребывания любимого рядом, ей совсем не хотелось делить его внимание с кем-то другим, пусть даже, родителями.

День отъезда выдался на удивление мягким и спокойным. Природа будто замерла в ожидании дальнейших событий: ни ветерка тебе, ни дождя, ни солнца. Саша пробрался через толпу провожающих прямо к калитке, за ним, не выпуская руку мужа из своих ладоней, протиснулась Мария. Прежде чем предъявить документы, он обернулся к жене, резко привлек ее к себе и жадно прильнул к губам, оторвался, прижал ее голову к своему лицу и услышал, как Маша заскулила с подвыванием, словно маленький щенок, отставший от матери.

– Машенька, девочка моя, – шептал он на ухо, с трудом сдерживая себя, – я буду писать тебе каждый день. Веришь?

Маша, не прекращая подвывать и всхлипывать, кивала головой.

– Ты не заметишь, как я вернусь. Мы же еще не знаем, где мне предстоит служить. Случается, что служат недалеко, тогда будешь ко мне приезжать . . . . Родишь – меня в отпуск отпустят. Полтора года пролетят быстро, и мы опять будем вместе.

Мария невидящими от слез глазами, старалась запомнить лицо мужа, его голос, его запах, его сильные, такие родные и желанные руки.

– Машенька, любимая, не рви мне сердце. Не стой у ограды, уходи. Тебе нельзя волноваться. Ты отвечаешь за моего сына. Я напишу тебе прямо с дороги.

Саша отстранился от жены, развернулся и сделал шаг к калитке. Машины руки, только что обнимавшие мужа, упали неживыми плетьми, с губ сорвался стон. Она стояла в толпе людей, а ей казалось, что совершенно одна. Одна у калитки и в целом мире тоже одна. Жизнь остановилась в ней на целых полтора года.

Саша бравой походкой направился к входу в здание, поднялся на крыльцо и скрылся за дверями военкомата. Мария, с трудом волоча ноги, поплелась вдоль ограды. Она нашла удобное место, откуда можно было наблюдать за происходящим и, весь двор лежал, как на ладони. Голова отчаянно кружилась и тошнота подступала к самому горлу. Чтобы не упасть, она мертвой хваткой вцепилась в прутья ограды, лицом прижалась к холодному металлу. Время потекло мимо нее. Она видела, как Саша вышел из военкомата с каким-то молодым человеком. Они остановились рядом с входом и закурили.

Муж смотрел в ее сторону, а парень что-то весело рассказывал ему. Тот кивал, явно невпопад, по большому счету, не обращая на рассказчика внимания. Супруги не только видели, они ощущали присутствие только друг друга, хотя между ними уже была целая пропасть. С крыльца, шустро перебирая ногами, спустился худощавый офицер. Прозвучали отрывистые громкие команды, напоминающие лай собаки. Призывники построились. Вокруг народ заволновался. За всеобщим шумом, Маша не слышала, о чем говорил офицер.

Строй повернулся и направился к калитке. Маша рванула к выходящим со двора, призывникам. Пробраться вперед невозможно, ряды провожающих плотно сомкнулись. Слышались крики поддержки и напутствия. Строй проследовал к автобусу, припаркованному с другой стороны проезжей части. Этот автобус стоял с самого утра. На него не обращали внимания, оказалось, напрасно. Именно ему предстояло увезти новобранцев в неизвестные дали.

Призывники дисциплинированно погрузились в автобус, расселись по местам, машина тронулась. Маша, замерев на месте, оставалась стоять на обочине, как раз напротив того места, где только что находился автобус. До самого размещения в автобусе, Саша озирался по сторонам, разыскивая взглядом жену. Куда там! За многочисленными телами и лицами, разве разглядишь единственно родной силуэт?

Люди расходились нехотя, будто еще ожидая, что автобус вернется и их сыновья, отцы, мужья, внуки радостно отправятся вместе с ними домой. Мария, не отводя глаз, все смотрела и смотрела в след автобусу, скрывшемуся за поворотом улицы. Она пришла домой, закрыла дверь на замок и легла на диван под одеяло. Теперь такое время препровождение в комнате, станет для нее основным. Ей хотелось забыться сном на все полтора года. Открыть глаза, когда жизнь вернется к ней вместе с Сашей.

Глава 2. Вы служите, мы вас подождем

Кто не ждал любимого, неважно откуда, главное – не ждал, тот не поймет тягости ожидания. Минуты растягиваются в часы, часы – в сутки, сутки – в месяцы, а месяцы – в годы. Человека, не сведущего в вопросах ожидания, всегда поражает умение ждущего терпеть и мириться с обстоятельствами. Вроде все, как всегда и, тем не менее, стоит заговорить о предмете ожидания, как человек внутренне меняется. То ли в нем мобилизуются только ему известные силы и он, преображаясь, с вдохновением и надеждой говорит об ожидаемой встрече. То ли, наоборот, с горечью, из последних сил, цепляясь за собственные доводы, строит предположения.

В Машином ожидании хватало и того и другого. По понятным причинам, рассчитывать на преждевременное возвращение мужа, не представлялось возможным, но до получения сообщения от призывника, тлела надежда на скорое свидание. Хотелось, чтобы судьба улыбнулась любящим сердцам и Сашу направили служить в места досягаемости. Беременная женщина готова была мчаться, ехать, лететь, лишь бы прижаться к дорогому человеку. Однако судьба совсем не постаралась для супругов, непонятно за какие грехи, или в качестве испытания любви на прочность, злая волшебница отправила солдата за тридевять земель. Куда обычной советской гражданке, тем более, в «интересном» положении, въезд строго воспрещался.

После проводов, Мария сосредоточилась на ожидании. По ее расчетам, как бы не сложилась судьба призывника, уж через неделю письмо от него должно было прийти точно. Поэтому первую неделю женщина провела в тоске, но без особенных переживаний. По прошествии недели, в голову полезли неприятные домыслы. Страх за судьбу мужа надежно поселился в душе жены. Стол вахтера общежития стал местом необыкновенно страстного притяжения, вернее не сам стол, многоярусная полка-шкафчик с узкими ячейками. Над каждой ячейкой красовалась буква алфавита, что означало: здесь лежит вся корреспонденция для обитателей общежития, чья фамилия начиналась на эту самую букву.

За неделю Маша узнала, в каких комнатах живут соседи на одну с ней букву. Через две недели безуспешных ожиданий, она была уже знакома со всеми. Отсутствие весточки от супруга объясняла разными способами. То ей казалось, что кто-то неправильно прочитал адрес на конверте и ошибочно взял письмо себе. Тогда с удивительной настойчивостью, обходила комнаты и, не успев задать вопрос, тут же получала в ответ пожимание плечами и отрицательный поворот головы.

В конце второй недели женщина набралась храбрости, отпросилась на часок с работы и направилась в военкомат. В здание ее не пропустили те самые солдатики-охранники, которых видела во время проводов около калитки. Она плача уговаривала, разрешить ей встретиться с главным начальником для выяснения месторасположения мужа. Видимо, солдаты уже сталкивались с подобными проявлениями родственников, поэтому стояли «на смерть» и не пропускали докучливую, нервную женщину. На все ее выпады отвечали односложно: «Не положено. Ждите дома». Так и не добившись результатов от посещения учреждения, волей которого у нее был отнят близкий человек, поплелась опять на работу.

Согласно договоренности с Сашей, Маша не могла поинтересоваться о судьбе мужа ни у друзей в Приморске, ни у его родителей, ни у своих. Он должен был сам оповестить о своем месте службы. Ослушаться – значило подвести мужа и навлечь на свою голову громы и молнии. Время шло, однако никаких известий. Маша металась в полном непонимании, что с этим делать. Когда отчаяние достигло максимальной точки «кипения», субботним днем в дверь комнаты осторожно постучали. Нехотя шаркая шлепанцами, заспанная Мария открыла дверь. Перед ней, широко улыбаясь всеми золотыми коронками, стояла вахтерша тетя Зина. Руками она прижимала к своему яйцевидному животу конверт:

– Машка, только принесли. Я не усидела. Ольгу оставила на своем месте, а сама к тебе.

Женщина, спросонья не понимая о чем говорит вахтерша, тупо смотрела ей в лицо. Только, когда та протянула конверт, обсыпанный всевозможными штампами и печатями, остатки сна моментально слетели. Она выхватила письмо и, почему-то, в голос заревела. Тетя Зина, не ожидавшая подобной реакции, тоже зашмыгала носом. Маша, бросив дверь открытой, забыв пригласить к себе добрую женщину, начала нервно вскрывать долгожданное письмо. Из разодранного конверта достала сложенный вдвое листок бумаги, исписанный мелким непонятным Сашкиным почерком.