Текст книги "Грехи имеют свою цену"

– Ванечка, сынок мой, вот ты какой уже большой вырос, – дрожащим от волнения голосом произнес так неожиданно и вместе с тем ожидаемо, вернувшийся отец.

Мария подхватила чемодан мужа и к разочарованию ротозеев, закрыла дверь. Счастье требует тишины и уединения. Радостная новость моментально облетела общагу. Вольно или невольно, в большей степени или не очень, в доме, где все живут под одной крышей много народа, пусть на разных этажах, люди знают друг друга. Не успел Саша толком познакомиться со своим первенцем, в комнату настойчиво и как-то особенно торжественно постучали. На счастливое: «Войдите!». Вошли трое – Генка с Дашкой на руках и всегда улыбающаяся Ольга. Все они выглядели заметно принаряженными и тем не менее женщина бережно прижимала к груди вместительную коричневую эмалированную кастрюлю, обернутую в расшитое, напоминающее украинское шитье, полотенце.

Генка, опустив дочь на пол, протянул руку новоиспеченному дембелю:

– С возвращением, стало быть, Саня.

Обернувшись к сияющей хозяйке, не преминул напомнить:

– А я тебе, что сегодня говорил? Говорил, что вернется в день рождения сына?

– Говорил, говорил! – подхватилась с дивана Маша навстречу подруге.

В первый момент встречи мужчины несколько сконфузились. До армии соседи знались всего два месяца, да и то за это время Генка приезжал всего один раз, правда, на целую неделю. Дружили в общем-то исключительно жены. Однако, замешательство длилось совсем не долго.

– Здоров, здоров, Ген. Рад, очень рад встрече. Маша много о вас с Ольгой писала. Спасибо, что семью мою не забывали . . . , – голос у Сашки от переживаемых эмоций человеческой благодарности слегка осип.

Зато Ольга, ничуть не смущаясь, сунув подруге в руки кастрюлю, беззастенчиво повисла на шее у соседа.

– Наконец, Санек, наконец! Тут у него сын подрастает, а он все по за границам, да по за границам, – весело балагурила женщина.

Когда целовашки и обнимашки закончились, бразды правления торжественным обедом в свои надежные руки взяла домовитая Ольга.

– Санек, дорогой, ты не поездом ли добирался до родного дома? – живо поинтересовалась она подробностями пути-дороги.

– Нет. Нас доставили самолетом. Потому так быстро получилось. Ребятам, демобилизовавшимся вместе со мной еще из Москвы добираться и добираться до дома, а у меня удачно сложилось – семья рядом проживает!

Соседка, гремя тарелками, определяла их согласно вместительности в две стопки. Между делом вела разговор с одним из виновников намечающегося праздника:

– Ладно. Все равно нужно сходить в душ, смыть все остатки казармы, так сказать, очиститься от прошлой жизни, чтобы чистым вступить в новую жизнь, со службы да на гражданку. Маш, вынимай все рюмки и стаканы, – по ходу распоряжалась плохо соображавшей от свалившегося счастья, подругой.

Мария вытрясала содержимое настенного хозяйственного шкафа на стол.

– Зачем все то вытаскивать?

– Чтобы знать на что рассчитывать. Ты думаешь, дело ограничиться только нами и вами за столом? Держи карман шире, – со знанием вопроса комментировала свои распоряжения, всезнающая гостья.– Подожди, только сядем, потянется народ. Это тебе не в отдельной квартире жить. Это, милая моя, – общага.

Хозяйка с изумлением и даже с некоторой опаской спросила:

– Оль, но мы до армии особенно ни с кем не дружили. Да и я сама кроме тебя с парой-тройкой женщин общалась. Это их ты имела в виду?

Сбившись со счета посуды, раздраженная подруга, облокотившись на стол одной рукой и подбоченясь другой, назидательным тоном поучала «бестолковую», «не знающую жизни», Марию:

– Сашка до армии работал в цеху?

– Работал. – Маша собирала мужа в душ.

– Мужики из его цеха у нас живут?

– Ну и что?

– Да ничего. Все тут будут. Вот увидишь, а потом за ними словно невзначай бабешки их подтянутся. Лучше сразу все варианты предусмотреть, – Ольга опять прошлась взглядом по скромному наличию посудного инвентаря. – У меня тоже мал-мал есть. Сейчас Генку отправим.

Дашка с Ванюшей самостоятельно возились на диване то опускаясь на пол, то вновь карабкаясь на мягкую мебель. Девочка в силу своего возраста и своих больших возможностей в плане силы и сообразительности, ловко выманивала у простецкого малыша игрушки, оставляя ему самое примитивное. Тот не роптал и довольствовался тем, что выделяла ему более взрослая гостья. Но плюшевого зайца с огромными яйцеобразными глазами и шикарным пушистым хвостом отдавать все же не захотел. И как только заяц очутился в руках хитренькой девочки, мальчишка заголосил что было мочи.

Благо в это время в комнату с лестничного перекура вернулась сильная половина обоих семей. Геннадий сразу понял причину столь громких эмоций и шустро подлетел к детям.

– Даша, дочка, он же маленький, а маленьким нужно уступать. Отдай зайчика Ванюше. Он немножко поиграет и даст тебе поиграть, – мягко просил отец несговорчивую дочь, которая на все его уговоры только настырнее прижимала к себе игрушку. Ванюша тоже не сдавался. Он тянул ручки к зайцу и ревел что было мочи. Дашка старательно прятала вожделенную игрушку себе за спину. Саша смотрел на происходящее в полном непонимании.

Ольга одним махом руки решила разрулить трудную ситуацию – забрала зайца у Дашки. Та не долго думая тоже разразилась истерикой. Теперь голосили оба ребенка.

– Ну, ты, мать, даешь! Зачем отняла? – недоумевал сердобольный Генка. – Можно же было договориться.

– Можно! – Ольга подняла Дашку на руки и прижала ее к груди. – С кем угодно можно, кроме твоей дочери. Редко видишь ребенка, дорогой папаша!

Дашка, по всей видимости понимая, что заяц все же никому не достался, перестала плакать, размазывая по щекам остатки слез, ткнула пальцем в глубину раскрытого шкафа. Там в вазочке стояли карамельки. Мать сунула ребенку в руки конфетку и передала успокоившуюся девочку отцу. Мальчишке поменяли мокрые колготки, дали в руки резинового котенка. Тем самым инцидент был благополучно исчерпан, игра на диване продолжилась. Саша направился в душ, а Ольга дальше принялась руководить подготовкой праздничного застолья. Геннадию поручила смотреть за детьми и в случае необходимости оказывать посильную помощь.

Праздник в семейном общежитии это мероприятие из разряда особенных. Все начинавшие свою семейную жизнь в общежитии или в коммунальной квартире, что впрочем, не сильно отличается друг от друга, в последствии с искренней ностальгией вспоминали те времена. Там зарождалась и крепла настоящая дружба, причем дружба целыми семьями, там запросто делились подушками, одеялами, посудой и горе и радости переживали вместе, сообща. По коридору носились, катались, играли общие дети, никому не приходило в голову презентовать конфету исключительно собственному ребенку. Оладики, сырники, сухарики или сушки поедались всеми, кто в это время находился на общей территории. Здесь не было зажиточных или бедных. Жили ровно с одинаковым достатком.

Общежитие построило для своих сотрудников градообразующее предприятие, где в общем все и работали. Редко у кого только муж или только жена трудились на этом предприятии, а вторая половинка зарабатывала в семейный бюджет в ином месте. Однако, скорее всего, самым главным объединяющим моментом всех жильцов многоэтажки был социальный статус. Все они числились в «понаехавших». Не важно приглашал ли работодатель к себе на работу или будущий сотрудник приехал самостоятельно на свой страх и риск, для местных он все равно воспринимался «понаехавшим».

В большинстве случаев «понаехавшие» наезжали из близ лежащих областей и районов. В саму белокаменную стремились те, кто до переезда проживал в областном городе или райцентре. Словом, городские условия менялись на возможность осесть в столице. Люди попроще: из поселков или деревень не замахивались на первопрестольную, им бы что попроще, к примеру, – Подмосковье.

Вот и здесь, под общей крышей многоэтажки, поселилась в основном молодежь из центральной глубинки. Добрые, открытые, искренние не испорченные цивилизацией люди, готовые отдать последние и в любое время прийти на помощь. И потянулись знакомые, как предполагала прозорливая Ольга, поздравить вернувшегося с военной службы солдата и разделить с ним радость воссоединения с семьей. Шли по доброте душевной с выпивкой и закуской. В ход пошла посуда Ольги и соседки, что за стенкой. Пели и танцевали, словно на свадьбе. Утихомирились уже за полночь. Сашка с Генкой набрались изрядно. Детей уложили спать в комнате друзей. Пока женщины после шумного застолья на кухне мыли посуду. Бывший десантник Генка решил вспомнить свои армейские годы и показать дембелю приемы рукопашного боя.

После одного из, как потом выяснилось, неудачных бросков, лицо Сашки перекосилось от боли. Видавший виды и побывавший в разных передрягах Генка, с пьяных глаз посчитал, что это всего на всего обычный вывих и ситуацию можно разрешить вправлением, а для этого достаточно пару раз дернуть за кисть руки. Сустав станет на место и вопрос можно сказать исчерпан. Одной рукой придерживая больную руку пострадавшего чуть выше локтя, другой, с силой рванул за кисть на себя, Сашка взвыл. Рука повисла плетью вдоль тела.

Генка, бубня ободряюще-успокаивающие слова, даже в не слабом подпитии скумекал, что что-то тут не так. Больно, понятное дело, должно было случиться, но рука не могла безжизненно повиснуть после того, как сустав встанет на место. Сашка, собрав последние силы, терпеливо жевал побелевшие губы.

– Санек, это . . . по ходу мы что-то нарушили . . . не встал . . . это . . . на место, – бывший десантник беспомощно кружил вокруг дембеля, пытаясь сообразить совершенно не соображающими мозгами. – Надо это . . . в травмпункт . . . в больницу . . . значит. Где твои вещи? Это . . будем . . . одеваться.

Сашка кивком головы указал в сторону двери. Генка поднял у порога ботинки и стал перед соседом на колени. Тот придерживая руку, корчась от боли, присел на диван, давая возможность обуть себя. С двумя тазами перемытой посуды, в приподнятом настроении от того что веселье удачно закончилось и впереди выходной, в который можно отоспаться, в комнате появились дамы. Представшая перед ними картина повергла в шок. Маша едва не выронив таз из рук, хлопнула его на стол, кинулась в ноги к мужу.

– Сашенька, миленький, что случилось? Где болит? – перекошенное страданиями лицо не удалось вовремя «привести в порядок». Еще не понимая в чем дело, у женщины навернулись на глаза слезы. – Не молчи, пожалуйста, что произошло?

– Я кажется знаю что . . . – Ольга не выпуская таз из рук, наклонилась к ползающему мужу. – Ты, паразит, когда остепенишься? Ты когда закончишь свои показательные выступления? Сколько уже можно людей калечить, гад?

Генка втянув голову в плечи и заметно суетясь, но при этом сохраняя молчание, путающимися руками старался завязать шнурки ботинок. От Ольгиных слов Маша заметно побледнела и заикающимся шепотом спросила:

– Это . . . ка-ак . . . ка-ле-чить?

Допустившая словесную промашку, Ольга, постаралась тут же реабилитироваться:

– Маш, ты не подумай. Это я так, сгоряча ляпнула . . . . Он, этот идиот, – она показательно толкнула мужа ногой, – никого не покалечил. Просто . . . как выпьет . . . паразит, . . .так начинает мужикам приемы борьбы показывать. Я права, изувер, – обратилась грозно к мужчине.

Генка согласно кивнул головой.

– Маш, дай ему куртешку какую. Я его в больницу отвезу. Там . . . того . . . рентген сделают.

Мария вскочила на ноги и бросилась к шифоньеру:

– Я же ему еще ничего не достала. Где-то на антресолях его куртки. – Она распахнула дверцы антресолей и спешно принялась вытаскивать вещи. Потом вдруг резко повернулась к Генке:

– Давай лучше скорее скорую вызовем. Пока я ищу, они уже приедут и на машине отвезут.

– Ты с ума сошла! – у дверей стояла Ольга с двумя Генкиными куртками. Сообразительная женщина под шумок быстренько метнулась к себе в комнату. И вот теперь во всеоружии пыталась загладить вину своего «паразита». – Уже завтра на заводе станет известно, что во время пьянки передрались мужики и один из них покалечил другого.

Генка удивительной в его состоянии скороговоркой поддержал жену:

– Машка, там ведь разбираться не станут. В двадцать четыре часа из общаги выселят. Куда пойдем с детьми?

– А нам с тобой, подруга, еще и по работе достанется . . . . Лучше потихоньку . . . . – Ольга накинув на Александра куртку, пыталась застегнуть замок.

– Но ведь это неправда . . . . Сейчас главное помочь Сашке, – отчаянно сопротивлялась женщина.

– А кто говорит, что мы ему не поможем? Я сам все сделаю, – Генка натянул вторую куртку, сунул ноги в приготовленные туфли. – Мы сейчас выйдем из общаги, я поймаю машину и отвезу Саню в больницу. – И уже выйдя за порог комнаты, бросил на ходу: А вы, . . . . того . . . ложитесь спать, у вас дети.

Мария попыталась, было, направиться в след за мужчинами, но Ольга ловко вывернувшись из-за спины, закрыла перед ней дверь:

– Тебе же сказано – спать. Генка сейчас все сделает.

– Он же пьяный. Что он может сделать? Лучше я сама с ними поеду . . . .

– Я мужа хорошо знаю, он от переживания вины протрезвел. Поверь мне, он сделает все в лучшем виде.

– Я же все равно не усну, буду переживать.

– Вот и переживай рядом с ребенком и дома. Мужики сами разберутся. Готовь кровать для Ванюшки и приходи за ним. Посудой греметь будем завтра.

Генка появился часа через три, когда на улице начало светать. Маша взяла с Ольги слово, что та по возвращении мужа, если конечно Сашку упекут в больницу, сразу отправит его проинформировать ее. Подруга слово сдержала, больше того, появилась вместе с мужем. Пришли они вместе с горячим чайником и той самой, уже початой банкой яблочного варенья. Потихоньку усевшись за столом при свете ночника и зарождающейся зари, внимательно выслушали еле слышный доклад виновника инцидента и обменялись мыслями на сей счет.

После того, как мужчины покинули место «боя», они скрытно миновали пустое место вахтерши общежития. Та, видимо, в отсутствие «шляющихся по ночам» пошла мирно вздремнуть в свою каптерку, находившуюся в холле первого этажа здания. Успешно миновав наблюдательный пункт условного противника, они вышли на улицу. Чтобы напрасно не травмировать уже травмированного друга, Геннадий отправился по дороге в сторону больницы, усадив Сашу на лавочке подальше от входных дверей.

Редкие проезжающие частники предпочитали не заморачиваться ночью с неизвестным, не пойми откуда взявшимся, пешеходом. Наконец, несчастного Генку пожалели. На радостях тот отвалил тройной ночной тариф, за который водитель доставил в круглосуточный травмпункт уже отбивающего морзянку зубами и ногами, покалеченного друга. Рентгеновские снимки показали, что у больного сломана ключица, его здесь же «закатали» в гипс и оставили в больнице.

– Ну, а что вы так долго? – поинтересовалась несколько успокоенная Мария в конце повествования.

Мужчина нервно дернулся, скорее всего, под впечатлением пережитого:

– Это только кажется, что все быстро и просто. На самом деле пока машину поймал, пока дежурного травматолога подняли, мед. сестру нашли, потом с этим . . как его . . . рентгеном провозились. Короче, пока Сашку в палату не определил, все время с ним был.

– А куда тебе деваться? Сам он что ли упал? – добавила ложку дегтя Ольга.

Теперь Генка уже не обращал внимания на нападки жены. Согласно его суждений: ключица это ерунда, через неделю дома будет, полежит в больнице отдохнет. Он честно выполнил свои обязанности и может идти отдыхать, что и сделал без лишних разговоров, направившись к двери, жена поднялась за ним. Общежитие не торопилось просыпаться.

Вопрос возвращаться к семье или к родителям после службы в армии для Александра не стоял. Из писем жены и откровенных высказываний отца, он, безусловно, знал, что его в равной степени нетерпеливо ожидают жена с сыном, которого он имел возможность видеть исключительно на фотографии и родные отец с матерью. Мужчина искренне любил своих близких, но пришло время поменять приоритеты. Он создал семью и, теперь именно она становилась для него главной. Почему отец требовал от него полного подчинения? Почему не желал считаться с его женитьбой? Почему с отчаяной упертостью внушал, что у него на все времена существует только одна семья – родительская? Жизнь идет, дети вырастают, встречают свои половинки, рожают собственных детей и этот процесс невозможно остановить. Отец взрослый мужчина, умудренный жизненным опытом. Почему же он не хочет понять и принять очевидных вещей?

За время службы он многократно возвращался к подобным размышлениям. Поговорить открыто, без обид с глазу на глаз о мучивших сомнениях как-то не случилось. Теперь, когда Сашка возмужал, обрел некоторый опыт и утвердился в собственных взглядах на жизнь, время расставить все точки пришло. Теперь он готов к серьезному разговору. С этими намерениями бывший служака и хотел приехать в Приморск. Разумеется, после того, как недельку поживет в Солнечном. О своем желании быстренько смотаться к родителям, Александр рассчитывал поговорить с женой сразу по приезде. Но, как известно намерения остались намерениями, жизнь распорядилась иначе. Поговорить, ровно, как и поехать не случилось. Попал в больницу.

Лежа на больничной койке, Сашка решил написать родителям душещипательное письмо, благо правая рука действовала вполне исправно. Но каким образом объяснить свое пребывание в лечебном учреждении? Не пишешь же, в самом деле, что с соседом по общежитию в первый же день приезда набрались до такой степени, что сломали ключицу. Отец вряд ли поймет эдакое безобразное поведение сына. Да и какой серьезный разговор можно вести после этой сумасбродной, мальчишеской выходки? Нужно было придумать нечто, такую причину, которая говорила бы о нем как о серьезном, зрелом мужчине и ни в коей мере не обижала родителей.

Нервно проерзав на кровати пару ночей, он придумал эту самую весьма объективную и очень, на его взгляд, уважительную причину временного отсутствия в родных пенатах. Старательно выводя предложения здоровой рукой, Сашка описал родителям довольно мрачное материальное положение своей семьи. Он, де не может оставить жену и сына, вынужден без права на отдых сразу выйти на работу, чтобы содержать близких. В гости же они приедут все вместе через некоторое время. Сашке думалось: он как мужчина, ответственный за свою семью просто не имеет права в тяжелое время отдыхать и это вызовет у родителей не просто понимание, уважение. Пусть все на самом деле обстоит иначе и материальная сторона здесь совсем не при чем. Небольшое лукавство «во благо» не повредит. Главное – отец успокоится.

Ситуация развернулась таким образом, о котором изобретательный мужчина даже помыслить не мог. Письмо он вложил в конверт, принесенный ничего не подозревающей женой, ею же был опущен в почтовый ящик. На вопрос Маши: собирается ли муж навестить своих родителей после больницы, ответил довольно уклончиво, мол, вряд ли, потому как первое время после снятия гипса руку еще нельзя нагружать. Отец – мужик внимательный, наверняка углядит полученную травму и тогда придется объясняться. На том разговор и закончился. Гроза разразилась, когда не ждали и со стороны того от кого не ждали. Прогремели громы и засверкали молнии прямо из Приморска.

Замурованный в гипсе Александр выписался из больницы через неделю, ему предстояло прибывать в нем еще, как минимум пару недель. Заниматься домашними делами не получалось, единственным плюсом сложившегося положения было то, что в магазине его пропускали без очереди и, пользуясь этой временной привилегией, он стал снабженцем продуктами и дефицитными хозяйственными товарами. Остальное участие в бытовых заботах ограничивалось – пойди, подай, принеси. Именно ему в руку принес почтальон телеграмму с приглашением явиться на телеграф для переговоров с Приморском. При внимательном изучении бланка телеграммы выяснилось, что на переговоры своими родителями приглашалась Мария.

В назначенное время женщина сняла телефонную трубку в кабинке междугороднего телеграфа. Сначала раздался приглушенный треск, потом прорезался издалека голос Галины Ивановны:

– Маша, Мария, ты меня слышишь?

Явная тревога, казалось бы, в совершенно простом, обыденном вопросе, через огромное расстояние передавалась дочери от матери.

– Да, да, мамуленька, я тебя слышу, правда не очень чисто, – поспешила успокоить. – У вас все в порядке? Ничего не случилось?

Голос Галины Ивановны моментально обрел жесткость, чем немало удивил дочь.

– Маша, я звоню тебе по безотложному объяснению. – Сюсюкаться в реверансах не было времени, а сказать требовалось много. Поэтому «бык брался за рога» сразу. – Нам с папой позвонили родители Саши. Они крайне возмущены твоим поведением и жестокосердием.

Маша могла ожидать чего угодно, только не подобных обвинений в свой адрес. Она не сделала ничего плохого ни свекру, ни свекрови. За все время пребывания в Приморске ни разу не позволила себе хоть как-то проявить обиду или неуважение к родственникам. Тут же просто дубиной по голове.

– Мама, ты о чем? – изумилась дочь.

– Мария, не делай вид, что не в курсе происходящего . . .

– Вот, ты знаешь, не в курсе, – теперь женщина не скрывала своего возмущения. – Не в курсе происходящего у вас . . . .

– Это, между прочим, происходит не у нас, а у вас в Солнечном. В твоей, между прочим, семье . . . .

– Интересно, интересно, что же такого особенного происходит в моей семье?

– Не дерзи матери! Я тоже, как и родители твоего мужа, крайне возмущена твоим равнодушием. Ведь ты же тоже мать. Пусть твой сын еще совсем маленький, но это не умоляет материнских чувств. – Голос Галины Ивановны дрогнул. Скрыть переживание не удавалось.

– Господи, мама, да что случилось, в самом деле?

Краткосрочное молчание нарушилось спокойным тоном и взвешенными словами. Видимо Галина Ивановна несколько успокоилась и взяла себя в руки.

– Ну, я не знаю. Быть может ты и вправду ничего не знаешь, . . . хотя это странно . . . . В общем-то Саши пришло письмо, где он сообщает родителям, что не сможет приехать к ним в гости. Они его ждали с нетерпением хоть на недельку, все же не виделись почти два года, но он в силу отсутствия денег, вынужден срочно выйти на работу. Маша, скажи правду – вы голодаете? – раздались всхлипывания.

– Мам, ты что? С чего ты взяла, что мы голодаем? – Мария поспешила успокоить расстроенную мать. – Ванюшка ходит в ясли, я работаю. Прилично зарабатываю. У нас все хорошо.

– Правда? Если с деньгами плохо, ты только напиши, я сразу вышлю.

– Не надо ничего высылать. В чем меня упрекают Павел Федорович и Нина Викторовна?

На другом конце провода красноречиво замялись.

– Они считают, что это ты не пускаешь Сашку в Приморск, а он стесняется сообщить правду, поэтому придумал отговорку. Мол, денег нет. Вот заработаю, тогда приеду. Павел Федорович позвонил и вылил на нас с отцом ушат злобы. Вроде как это мы воспитали такую бессердечную дочь, которая крутит-вертит их добрым и порядочным сыном.

Последние слова матери буквально повергли в шок. Марию возмутила нечистоплотность мужа и его родителей. Один решил прикрыться враньем, другие, не разобравшись в ситуации, оскорбили близких людей. От негодования внутри у молодой женщины все клокотало, как в кратере проснувшегося вулкана.

– Ладно, я не хотела говорить правду. Но раз пошла такая пьянка я расскажу, что же произошло на самом деле. Сашка пришел из армии в день рождения Ванюшки. Собрались знакомые, соседи по общаге. Весело отметили два события, Сашка выпил сверх меры и устроил с Генкой показательные выступления. Тот продемонстрировал ему приемчик, мой муж неудачно упал и сломал ключицу. Провалялся в больнице, теперь ходит в гипсе по общаге. Видимо стыдно написать родичам правду, вот он и придумал проблему с деньгами . . . .

– Маша, а там ничего опасного нет?

– Ничего. На днях уже гипс снимут. Все срослось.

Галина Ивановна заметно повеселела:

– Знаешь, Машенька, в глубине души я верила в твою порядочность. Я знала, что ты не способна на подлость. Только как мне теперь распорядиться этой правдой? Сказать ее?

– Специально не звони, а если они еще раз обратятся к вам, то тогда не скрывай.

– А как же Сашка?

– А вот так же! Почему из-за его вранья нас должны обливать грязью?

– Маш, ты все же поговори с ним. Пусть он знает о нашем разговоре . . . .

Радостной бабушке хотелось еще успеть расспросить о внуке, однако трубка захрипела и отключилась. Заявленное для переговоров время закончилось. Галина Ивановна возвращалась домой в приподнятом настроении, с главным она успела разобраться. «Хорошая, добрая у нас Машка», – непроизвольно крутилось в голове.

Зато Мария пришла домой совсем не в лучшем расположении духа. Разговор между супругами состоялся серьезный и закончился покаянием мужа. Сашка вышел на работу, позже пришло письмо от родителей, в котором они слегка пожурили своего легкомысленного сына за вранье. На том инцидент был исчерпан.

Глава 4. Держать удар!

Прошло пять лет, таких незаметных и в тоже время удивительно благополучных. Александр продвинулся по карьерной лестнице. Положа руку на сердце, нужно признать, что основным толчком к продвижению послужили вовремя подсказанные Михал Михалычем новые стратегия и тактика. Когда Маша заикнулась о желании мужа вернуться в цех, мудрый наставник подсказал:

– Маш, до армии Сашке не было смысла выкладываться на работе и пытаться строить карьеру. Все равно впереди маячила служба. Теперь совсем другое дело. Теперь к вопросу о месте работы нужно подходить разумно.

– Это как? – удивилась Мария. – Почему не вернуться опять технологом в наш цех? Он ведь в армии работал конструктором на ремонтном заводе. У него вроде как перерыва в инженерной деятельности не случилось. Просто здесь он работал инженером-технологом, а в Германии – инженером-конструктором. Мне кажется для него это плюс.

– Так то оно так, – пожилой мужчина придвинул стул ближе к подопечной и присел. Вокруг кипела работа, на приглушенный разговор коллег никто не обращал внимания. – Здесь, Машуля, нужно решать не с кондачка, а так сказать, с учетом времени.

Мария внимательно слушала и никак не могла взять в голову, что же настораживает Михалыча. Между тем тот старательно подбирал нужные слова для передачи своих умозаключений. Он с Лидией Яковлевной настолько привязался к Маше и Ванюшке, что добровольно возложил на себя ответственность за их счастье и благополучие. Вовремя подсказать направление в дальнейшей деятельности кормильца семьи, было для него равноценно активному участию в жизни молодой семьи.

– Понимаешь, Машенька, Сашка в технологах может проходить немало лет, да и зарплата у технолога скромная. Быстрее всех замечают непосредственных производственников – мастеров на участках. Работа, конечно, хлопотная, посменная, зато результат налицо. Есть смысл стараться. Оклады у мастеров приличные, да и премии большие. Я покумекал, произвел разведку. Получается, что ему лучше всего пойти мастером в восьмой цех, там и вакансия есть.

– Я думала: мы с ним будем работать вместе, в одном цеху, – Маша не смогла сдержать разочарования.

– Ну, милая моя, тут тебе не детский сад – рыться в одной песочнице. Ты в ОТК работаешь, изделия проверяешь, а он, стало быть, их сдает. Со стороны разговоры разные начнутся. Зачем вам друг с дружкой отношения портить? Нет. Нужно работать в разных местах. Дураков на свете много. Не буди лихо, пока оно тихо. Люди разные бывают, наговорят – не отмоешься.

– А вдруг Сашка не захочет?

– Понятное дело, не захочет, если ты с ним заговоришь на эту тему. Какой уважающий себя мужик, кинется исполнять желания жены, да еще в таких серьезных вещах? А вот, когда вы с ним к нам в гости придете, скажем, в субботу, я с ним и поговорю. Вроде как ты здесь совсем ни с какой стороны.

Хитринка, умудренного житейским опытом Михал Михалыча, сработала. Саша Гордеев устроился в тот самый восьмой цех сменным мастером на механосборочный участок. Расчет оказался верным. Буквально через пару лет грамотного инженера перевели начальником производственно-технического отдела цеха, а еще через три года он уже занимал должность заместителя начальника цеха по производству. Впереди улыбалась успешная жизнь!

В семье складывалось тоже удачно. Ровно через пять лет после рождения Ивана на свет появился второй сын – Семен. Беременность протекала спокойно, теперь не требовалось никого ждать. Правда, работе муж отдавал куда больше времени, нежели семье, но что с этим поделаешь? Либо – карьера и достаток, либо – подкаблучник при юбке. С рождением Семена, начинающему заместителю начальника цеха, выделили отдельную квартиру и на волне всеобщей раздачи земли, восемь соток в десяти минутах езды от Солнечного. Землю брали все, совершенно не задумываясь, что с ней делать дальше. У Гордеевых появилось свое, отдельное жилье, состоящее из двух изолированных комнат, шестиметровой кухоньки с газовой колонкой, туалета и ванной. Радости не было предела. Одну комнату сразу оборудовали под детскую, а во второй разместились сами. Отдельная спальня оставалась в мечтах и надеждах.

Минусы жилья стали понятны после вселения совсем скоро. Квартира на первом этаже с окнами, выходящими на самый оживленный перекресток небольшого городка, фактически не проветривалась. Открыть не то, чтобы окно, даже форточку во внешний мир было невозможно из-за постоянных шумовых эффектов вызванных визгом тормозов, возмущенных или нетерпеливых сигналов клаксонов автомобилей, раздирающих мирную сосредоточенность улицы в дневное время или спящую ночную тишину Солнечного. А самое главное, безусловно, огромная концентрация выхлопных газов.

Сразу после переезда чета Гордеевых узнала о бурной ночной жизни молодежи Подмосковного городка. Оказывается, с наступлением темноты в скверик около перекрестка потихоньку сползается местная пьющая, охочая до зрелищ и шумного, разгульного веселья, молодежь. Одни прибывали на место посиделок своим ходом, то есть ножками, а другие подкатывали на «убитых», «раздолбанных» авто. В ночь с пятницы до воскресенья гулянки продолжались до самого рассвета, в будни веселились скромнее – до часу, в крайнем случае – до двух. Почему милиция не реагировала на громогласные проявления беспорядков, было совершенно непонятно. Жаловались жители всех окрестных домов, но действенных мер упорно не предпринималось. В лучшем случае один раз за ночь наезжал патруль, но активно «поучаствовав» во всеобщем веселье, покидал разбитную компанию. На том проверка и принятие мер по наведению порядка, заканчивались. Людям же приходилось терпеть и мириться с безобразием.