Текст книги "Любовь сама находит нас"

И все же, Наташа пользовалась в коллективе неизменным успехом. К ней тянулись, ее любили и ценили. Конечно, в первую очередь, благодаря ее чисто человеческим качествам. Она, как никто другой понимала боль и страдания других. Испытав на себе негативное отношение окружающих к собственной физической ущербности, она жалела и поддерживала обиженных. Помогала тем, кто искренне нуждался в участии и заботе. Девочка не отличалась веселостью нрава, не умела беззаботно смеяться и шутить, но она умела сопереживать, как-то по-особенному трогательно и печально.

А еще Наташа прекрасно училась. Складывалось впечатление, что учеба для нее составляет главное занятие в жизни. И это было на самом деле так. Благодаря успехам в учебе, она заявила о себе в полный голос. Ею гордилась школа и детский дом, участие в олимпиадах и викторинах, снискали уважение среди учителей и учеников. Наташа – это маленькое, бледненькое создание имела сильный, волевой характер. Она решила сама создать собственное будущее и шла к нему через постоянный, нелегкий труд, который заключался в кропотливой, ответственной учебе. С поступлением в Томский политехнический институт, первая высота в направлении реализации плана была взята.

Девчушка-Наташка, как нельзя лучше вписалась в известный нам коллектив. Умненькая, скромненькая серая мышка-Наташка интересовалась, исключительно, учебой, все остальное ее не интересовало. Кто и по какому праву проживает с ней в одной комнате, совершенно не заботило. Утром она наскоро проглатывала бутерброд с чаем и, подхватив учебники и тетради, бежала на занятия. В отличие от других студенток, Наташа, в качестве портфеля, использовала вместительную хозяйственную сумку. Сумку набивала под самую завязку, и целый день таскала ее из одной аудитории в другую, из одного корпуса в другой.

После занятий старательная студентка спешила в библиотеку, где пропадала до вечера. Зато возвращалась в общагу с готовым домашним заданием, написанными рефератами и выполненными расчетками. Где, когда и чем девушка обедала, не знал никто. Домашнее задание она делала в день, когда его получала, а не к завтрашнему расписанию, поэтому всегда оставалась во всеоружии.

Наташа проявляла себя открытым человеком, не вредничала и не обижалась. Всегда давала списывать, терпеливо объясняя непонятые моменты. Ирине и Маше завидовали, пожалуй, все первокурсники Теплоэнергетического факультета, ведь с ними под одной крышей проживал самый настоящий вундеркинд в юбке. И девчонки ценили, не только вундеркинда, но и саму возможность проживать с идеальной соседкой в комнате на три персоны.

Первокурсницы жили дружно, без ссор и скандалов. Непререкаемый авторитет Ирины был очевиден. Сильная, стойкая спортсменка, воспитанная в борьбе за первенство, да еще и вращающаяся в мужском коллективе старших братьев, не могла, не имела права, не стать лидером. В то же время, ее лидерство не отличалось насаждением взглядов или поступков, навязыванием решений или желаний, просто она всегда имела право на собственное мнение. С ним могли соглашаться, могли отвергать. С ней советовались и к ней прислушивались.

Татьяна спала на раскладушке по середине комнаты, ходила на работу и опекала Кешку. Любовь, казалось, уже не помещалась в ней, она изливалась наружу и бурным потоком заливала Кешку, наполняя его собственной значимостью. Татьяна, буквально. Растворилась в заботах о любимом. Работала Таня с девяти утра до трех часов дня. Короткий рабочий день гарантировал ей небольшую зарплату, которую она тратила в основном на парня.

Видимо, покупать ему разные мелочи и не совсем мелочи, доставляло ей радость и наслаждение. Всякую покупку непременно демонстрировала подругам, потом заискивающе заглядывала в глаза в надежде на одобрение. Обижать Таньку не хотелось, в знак согласия с приведенными оправдательными доводами, девчонки кивали головами, стараясь изменить тему разговора. Счастливая Танька до поры, до времени, прятала то одеколон, то носки, то перчатки, то прочие подарки в тумбочку. Ближе к вечеру тащила их вместе с кастрюлями в общагу к Кешке.

Кастрюли, к слову сказать, стали Танькиной визитной карточкой. Кешку, как и положено первокурсникам, поселили в пятиместную комнату соседней общаги. Кормиться отдельно от соседей и друзей парню было неудобно, поэтому, дабы не лишиться возможности целенаправленно опекать возлюбленного, девушке приходилось готовить на всю мужскую ораву. Являться в общежитие ей не запрещали, но торчать на кухне было непозволительно. Приходилось готовить на кухне по месту жительства, а потом тащить еду к месту потребления.

Девчатам усердие подруги шло на пользу, они всегда имели возможность получить по тарелки супа и по порции второго. Ребята из комнаты Кешки скидывались на питание, девчонки тоже тайно сдавали свой небольшой взнос. Татьяна организовала в мужском коллективе дежурство, поэтому всегда ходила по продуктовым магазинам в сопровождении бравого молодца. Тот же молодец помогал ей переносить готовые блюда к столу. Питаться вскладчину удобно и дешево, да еще хороший повар, который вкусно, по-домашнему, готовит. Не жизнь – сказка.

К самой Таньке и проявлениям ее любви относились не однозначно. Подавляющее большинство соглядатаев, откровенно осуждали, злобно злословили в ее адрес. В лицо смеяться боялись, хихикали в спину, из-за угла. Саму Танюху насмешки совершенно не интересовали. Она искренне любила и была уверена, что ей отвечают взаимностью. Всю грязь, льющуюся на ее репутацию, рассматривала, как самую заурядную зависть. Все хотят любви, да не все ее имеют. Когда нет своего счастья, всегда ищут чужое, чтобы опорочить, а еще лучше – уничтожить.

Подругам тоже доставалось. Если подколки и насмешки от Татьяны отлетали неотвеченными, то девчонок они обижали. Подруги совершенно справедливо считали, что каждый вправе выстраивать свои отношения, как пожелает. Хочется девушке заботиться о близком человеке, разве это плохо? Пусть кормит, стирает, убирает, кому какое дело? Живите своими пониманиями и оставьте рассуждения о плохом и хорошем при себе! Люди счастливы, им приятно жить таким образом. Флаг в руки!

В отличие от Ирины и Татьяны, Мария не блистала способностями и умениями хорошей хозяюшки. Она совсем не умела готовить, правильно стирать, не владела нитками и иголкой. За продуктами посылать было бесполезно, даже купить самое необходимое для нее составляло проблему. На кухне Машу использовали крайне редко, только в самом из ряда вон выходящем случае. Зато у девушки здорово получалось убирать комнату.

В этом, как правило, неприятном занятии ей не было равных. Машка дотошно залазила в каждый закуток, вытаскивала и перетирала чемоданы, стекла, зеркала, обувь, независимо кому она принадлежит. Перетряхивала шкафы, освобождала от одежды стулья, раскладывала аккуратными стопочками на полках разбросанные вещи. После Машиной уборки комната заметно преображалась. За самозабвенной работой девушки хотелось наблюдать и, Наташа наблюдала.

В детском доме детей не учили премудростям бытия. Они выходили из стен учреждения абсолютно не подготовленными к жизни. Приходилось переориентироваться по ходу. Мудрая не по годам Наташа, не теряла времени даром. Она присматривалась к соседкам по комнате. У каждой из них училась чему-то своему. От Марии ей хотелось перенять умение ловко, играючи, наводить порядок в доме. Делая вид, что читает, безразлично уткнувшись носом в учебник, на самом деле краем глаза, искоса наблюдала за действиями.

Уже сдана первая сессия, забылись, как страшный сон, связанные с ней непередаваемые волнения. Позади долгожданные веселые каникулы в кругу родных и друзей. Вот опять, здравствуй, родная общага! Девчата вернулись из дома радостные, необыкновенно счастливые. Все же, здорово, когда тебя любят и ждут, ценят и уважают!

Середина февраля выдалась особенно морозной. Зима, предчувствуя скорое окончание своего правления, лютовала не на шутку. Завывание метелей, чередовалось с непостижимо крепкими морозами. В школах отменили занятия, заметно сократилось количество средств общественного транспорта на улицах города, аварии случались за авариями.

Студенты, съежившись, собравшись в закутанный комок, короткими перебежками спешили на занятия. Самые слабые оставались дома. Однако, удивительные вещи: в такую отчаянную холодину никто не болел. Выходных ждали, словно манну небесную, не для отдыха, для передышки от необходимости выходить на улицу.

Ожидание, наконец, оправдалось. Воскресенье пришло ярким обворожительным утром. За окном сказочная и, вместе с тем, обманчивая красота. Девственной чистоты снег под лучами солнца переливается бесконечной россыпью бриллиантов. Шапки снега небрежно свисают с веток деревьев. Насыщенный морозом воздух искрится еле различимыми кристалликами. На улице завораживающая тишина, ни ветерка тебе, ни кружащейся снежинки. Природа в одночасье замерла, заиндевела.

Глянув, из разрисованного чудными узорами окна, складывается впечатление, что на улице необыкновенно хорошо. Но стоит высунуться из дома, как твои ресницы, брови и волосы сразу покроются белым пушком инея, а вместе с ними шапка и воротник, горло перехватит резкий морозный воздух, в щеки, руки и ноги воткнутся миллионы мелких, острых иголочек. Нет. Судьбу лучше не искушать – остаться в стенах упакованной людьми, общаги.

По выходным чаще всего народу в общежитии оставалось мало. Те, кто жил в близь лежащих городках и поселках, разъезжались домой, прихватив с собой пару-тройку друзей или подруг. Оставшиеся, выспавшись, стремились провести время с пользой где-нибудь на катке, лыжне или кино. Только самые ленивые и неорганизованные застревали на целый день в помещении. Теперь обстоятельства складывались таким образом, что какое-либо перемещение за пределы здания, было абсолютно исключено.

От «перенаселения» общежитие гудело, словно улей, до отказа набитый пчелами. Молодому, энергичному народу не сиделось в комнатах, появились срочные, обязательные дела. На этажах без конца хлопали двери в умывальник, на кухню, в комнаты. В умывальнике сплошным потоком лилась вода. Стирались, намывались, начищались. Легким туманным облаком по коридору, с лестничных площадок, стелился сигаретный дым.

На кухне было многолюдно и шумно. Четырех газовых плиты с тремя конфорками на каждой обычно хватало для обслуживания всех желающих самостоятельно готовить себе пищу. В период действия форс мажорных обстоятельств, потребность увеличилась, прямо скажем, в разы. Находчивые студенты и студентки установили очередь на каждую отдельно взятую конфорку. Таким образом, одни убирали свои кастрюли, другие здесь же ставили.

В такой, во всех отношениях, неудобный день по кухне выпало дежурить Марии. Подруги разносолов от нее не ожидали, сошлись на жареной картошке и рыбных консервах.

К тому времени, когда очередь на использование конфорки подошла, картошка была уже почищена и порезана длинными брусочками. Предшественник стукнул в дверь кулаком и звучно крикнул: « Машка, иди, я готов!»

Мария, тут же подхватив тяжелую чугунную сковородку и бутылку с подсолнечным маслом, метнулась по направлению к кухне. Парень, из комнаты, расположенной в другом конце коридора, уже стоял на изготовку. С появлением девушки, он полотенцем ловко поднял полную горячую кастрюлю с супом и, не дыша, понес из кухни. На освободившееся место Маша пристроила свою сковородку, налила в нее масло и поспешила за приготовленной к термообработке, картошкой.

На всю кухню хрипел старый, скверно ловящий радиоволны, транзистор. Смех, шутки, анекдоты создавали непринужденную, даже где-то предпраздничную обстановку. Обычно кухня так же, как сегодня наполнялась людьми и запахами перед самым Новым годом, Первомаем и Седьмым ноября. Впрочем, с единственной разницей, сегодня здесь колготились исключительно свои, а в праздники – еще и гости.

Повариха высыпала картошку в сковородку, брызги кипящего масла брызнули из сковородки, чем поставили ее в неловкое положение. В косых взглядах она прочла осуждение за неаккуратность. Но дело сделано. Накрыв картошку эмалированной миской, в которой принесла ее, девушка принялась чистить луковицу. Рядом с ней, привалившись задом к столу, с ложкой в руках, расположилась Светка Мазурова. Девчата были хорошо знакомы, поскольку учились в одной группе и жили в комнатах напротив друг друга.

– Возьми доску, – Светка протянула небольшую самодельную разделочную доску. – Чего туда сюда по коридору носиться.

– А ты?

– У меня все равно еще вода в кастрюле не закипела. – Она оттолкнулась от стола и пошла заглянуть в кастрюлю.

Мария ополоснула почищенную луковицу и вернулась на место. Светка стояла в той же позе и тоскливо поглядывала на противную кастрюлю.

– Что варим? – поинтересовалась девушка, скорее из благодарности за доску, нежели из любопытства.

– Суп гороховый из четырех пакетиков. – Не сводила глаз с кастрюли Светка.

– У вас там колхоз собрался? – хихикнула собеседница.

– Какой колхоз? Кроме пакетиков у нас больше ничего нет. Луковицу выклянчили и все. Заварим покруче что-то вроде каши, чтобы еще на вечер хватило.

– Без хлеба?

– Хлеб есть. Выменяли на сахар у парней со второго курса.

– А из дома ничего не привезли?

– Привезли, да уже сожрали. Кто думал, что морозы затянутся?

– У нас в этом плане Танюха – девица предусмотрительная. У нее всегда запас есть.

Светка повернулась лицом к Машке, хитро прищурившись, вставила:

– Что предусмотрительная – это верно. Что девица – уж очень мне сомнительно.

Мария не поняла смысла сказанного, но уточнять не захотела. На Татьяну частенько говорили гадости, зачем лишний раз выслушивать грязь? Она, сделав вид, что не расслышала едкого комментария одногруппницы, приступила к неприятному процессу нарезания лука. Между тем, Мазуровой толи от пресного, скучного ожидания захотелось поперчить эмоции обсуждением скользкой темы, толи, просто-напросто, любым способом досадить таким правильным, привилегированным подружкам, живущим в идеальных, для общежития, условиях.

– Слышь, Маш, ваша Танька правда беременная? – гаденько спросила она.

От неожиданного вопроса, Маша растерялась, нож споткнулся о луковицу и выпал из руки. Голова непроизвольно повернулась в сторону Светки. Та, как ни в чем не бывало, беззаботно крутила ложкой, не сводя глаз с кастрюли.

– Мазурова, ты что несешь? Какая беременность?

Заметив над кастрюлей долгожданную струйку пара, любопытная Мазурова понесла первый пакетик горохового супа к своей конфорке.

– Да ладно тебе прикидываться. Подружка наверняка скоро родит, а вы втроем все дурочек из себя корчите. Ребеночек у вас, Родова, скоро случиться, – резвилась она.

«Так, очень интересно, у трех дурочек, значит. Трое это, вероятнее всего, я, Ирка и Наташка, – прикидывала девушка. – Получается, что они тоже ни сном, ни духом о Танькиной беременности не догадываются. Приплыли! А может быть, она просто шутит – проверяет меня на вшивость? Тогда, хороша подруга, всяким грязным сплетням поверила». Вслух решительно заявила:

– Ты шути-шути, да знай меру. Совсем сдурела? Какая беременность? Какой ребенок? Ей самой жить негде. Куда она с ребенком пойдет?

Мазурова закончила высыпать содержимое последнего пакетика с супом и, помешивая ложкой содержимое кастрюли, выразительно пожала плечами, давая понять, что ей неизвестны планы Татьяны и, по большому счету, совершенно безразлично ее будущее. Маша закончила с луком, перемешала картошку. При этом, выполняла все действия машинально.

– Свет, а ты с чего взяла, что Танька беременная? – с последней надеждой спросила соседка.

Светка демонстративно вынула ложку из кастрюли, убавила газ и вплотную подошла к непонятливой собеседнице.

– Ну, вы, на самом деле, простые, как три рубля. Об этом вся общага гудит, а они, словно дурочки-снегурочки, ничего не замечают. Да ты сама посмотри: у нее же пузо на нос лезет. Все видят, только три дуры ничего не видят.

Светкины доводы выглядели довольно убедительно. Танька, действительно, округлилась, стала ленивой и приторможенной. Машка высыпала лук в сковородку, перемешала, посолила. Мысли, обгоняя друг друга вопреки всем, даже самым железобетонным доводам, искали более «безопасного» оправдания произошедшим переменам. Едва слышные рассуждения вслух предназначались только для Светкиных ушей.

– Наверно, Танька поправилась от спокойной, сытой жизни, сидячей работы. С Кешкой у них все хорошо. Вот и подернулась лишним жирком.

Мазурова пренебрежительно махнула на нее рукой.

– Да ну, тебя, дуру! Я ей про серьезные вещи твержу – про беременность и ребенка, а она мне – про идиотский жир от сидячей работы.

– Ой, ли! Это не жир идиотский, это идиотка какая-то ляпнула от зависти глупость, а наш «доброжелательный» народ подхватил, да по ходу, еще приукрасил, – нарочито громко заявила девушка. В течение разговора Маша замечала скрытый, хорошо прикрываемый, интерес окружающих к их с Мазуровой разговору. Маскировались кто как мог, только явное любопытство не скроешь.

– Конечно, вы одни – ангелочки. Уж не потому ли в апартаментах проживаете? Небожители! Все вокруг завистники, куда там! Чему завидовать то? Кешка ребенка заделал и в кусты. Танька ваша за ним носится, отовсюду его вылавливает, прохода не дает. Этому завидовать, да?

В кухне воцарилась тишина, разговоры прекратились, как по велению волшебной палочки, только скрипучий транзистор вещал новости переходящие в погоду. В немую кухню влетела подруга Мазуровой, не обращая внимания на немую сцену, возмущенно прикрикнула на повариху:

– Сколько можно ждать? Все жрать хотят! Не изыски готовишь, пошли.

Слова, обращенные к Мазуровой, возымели действие команды – «отомрите». Все нарочито шустро засуетились вокруг своих конфорок. Мария схватила неподъемную сковородку и мухой вылетела из кухни. Она решила пока никому ничего не рассказывать. Сначала, по ее мнению, нужно обязательно взвесит, обдумать, понаблюдать. Девушка старательно пыталась переключиться и заниматься исключительно начертательной геометрией, однако, постоянно сбивалась на рассуждения относительно утреннего разговора на кухне.

Марии еще не приходилось сталкиваться лицом к лицу со сложностями жизни. Она не задумывалась ни о браке, ни о семье, ни о детях. Главное было поступить в институт. Теперь главное – закончить и, как можно, успешней. От качества оценок за обучения зависело распределение. Чем выше балл, тем шире возможности. Можно выбрать город получше и побольше. Слабаки поедут куда останется. Стимул для старания очевиден.

Такая интерпретация дальнейших жизненных перспектив распространялась, безусловно, также на Ирину и Наташку. Татьяна должна была присоединиться к ним на следующий год, послу удачного поступления. В настоящее время, оказывается, все кардинально изменилось, во всяком случае, для Тани. Смириться с мыслью существующей беременности у подруги, затем последующего рождения малыша, было очень проблематично. Сама того не замечая, она с особенным пристрастием вглядывалась в «поплывшую» фигуру подруги, в ее изменившийся цвет лица, непонятно откуда взявшуюся меланхолию.

Не давал покоя вопрос относительно взаимоотношений между Танькой и Кешкой. Они с Иркой никогда не расспрашивали подругу о ее возлюбленном, не лезли в ее дела. У Таньки всегда был выбор посвящать девчонок в отношения или нет. Говорила им только то, что полагала возможным. Маша считала – это правильно! Зачем посторонним знать тайны, касающиеся двоих? Теперь вопрос встал ребром: Кешка просто обязан жениться на Таньке и вместе они будут растить ребенка.

Все умозаключения, вместе с вновь открывшейся ситуацией, требовалось обсудить с Иркой. Она, наверняка, уже слышала, хоть краем уха, о беременности и у нее, непременно, есть свое мнение на этот счет. После сытного обеда, когда подружки понесли на кухню мыть посуду, Маша шепнула:

– Сейчас закончим с посудой, бери учебники, пойдем в учебку.

Маша сладко зевнула.

– Пойдем, только через часок. Поспим немножко и пойдем.

– Есть срочный разговор, – нервничала девушка.

– Говори, чего по углам ныкаться.

– Разговор серьезный, обстоятельный. Двумя словами не обойдешься.

Ирина насторожилась. Она за все время совместной жизни. Не помнила случая, чтобы Машка с таким откровенным нетерпением звала поговорить. До сегодняшнего дня свои заботы они обсуждали играючи, без претензий на серьезность. Предмет предстоящего разговора заинтриговал девушку.

– Ладно. Пошли, – согласилась Ира.

Читальная комната или просто – читалка, представляла собой просторную комнату, заставленную обычными письменными столами в два ряда. Между рядами узкий проход. Настолько узкий, что когда встречались два человека, то разойтись не представлялось возможным, приходилось поднимать сидящего за столом. Читалка пользовалась повышенным спросом во время подготовки к экзаменам и зачетам. Между сессиями сюда забредали особенно ответственные индивиды, вроде Наташки. Та занималась в читалке, в основном, по выходным, когда библиотека закрывалась.

Сегодня необычный день. Все постояльцы в комнатах, поэтому желающим переписать конспекты, подготовить реферат или оформить расчетку, приходилось идти за тишиной в читалку. Впрочем, таких нашлось немного. Когда девушки вошли в помещение, то перед ними открылась приятная глазу картина: заняты были всего четыре стола.

– Иди в самый конец. Там нас никто не услышит. – Маша нетерпеливо подтолкнула подругу в проход.

Ирка недовольно сверкнула глазами, но распоряжение выполнила. Девушки уселись за свободный стол у самой стены, вокруг них места оставались пустыми. Предусмотрительно разложили учебники и тетради. Приняв соответствующую позу, дабы не вызывать интереса или нареканий у окружающих приглушенно, еле слышно начали разговор. Вернее, начала его Мария:

– Сегодня, когда жарила картошку на кухне, ко мне подкатила Мазурова. Стала расспрашивать: правда ли, что наша Танька беременная? Я ей говорю, мол, обалдела! Какая беременность? Какой ребенок? Она сама еще ребенок. Светка говорит, что об этом вся общага гудит, только мы дуры ничего не замечаем. У Таньки живот уже на нос лезет, скоро родит.

Ирина слушала абсолютно спокойно, значит информация для нее не в диковинку, значит, она в курсе сплетен. Маша выждала паузу и зашептала вновь:

– Еще Мазурова говорит, что Кешка от Таньки бегает. Мол, сделал ей ребенка и спрятался в кусты, а Танька ходит за ним по пятам. Ир, ты как думаешь?

Ирина продолжала слушать молча.

– Я с Мазуровой поругалась, сказала, что на Таньку грязь льют завистники. Она рассмеялась. Говорит, чему здесь завидовать. Даже не знаю. Я сегодня приглядывалась к Таньке. Конечно, она поправилась, лицом немножко подурнела. Ну и что? . . .Так бывает . . . .

Они сидели рядом, непроизвольно прижавшись друг к другу. Ни Машка, ни Ирка не имели жизненного опыта, не имели близких отношений с парнями, и, безусловно, не знали каким образом себя вести. Как реагировать на внезапно открывшуюся тайну подруги. У Машки состояние беременности ассоциировалось с пониманием полной и бесповоротной катастрофы. Из детского возраста, переходящего в подростковый, она помнила смерть молодой жизнерадостной девушки. Та покончила с собой, будучи беременной, выпив уксусной эссенции. По двору рассказывали, как тяжело она умирала, какие страшные боли испытывала, как страдала. Маше тогда эта смерть, сама по себе, показалась чудовищной несправедливостью, а уж страшилки про муки, вообще были за гранью воображения. Нежеланная, тайная беременность ассоциировалась у нее с мучительной смертью или чем-то вроде конца света для конкретного человека.

Танька тоже отличалась коммуникабельностью и веселым, легким нравом, как та несчастная соседка по двору. Машка испугалась за подругу. Кто знает, что у нее в голове, тем более, в последнее время она замкнулась, живет сама по себе. При одной мысли, что Танька тоже может принять страшное решение, у девушки от ужаса кружилась голова, учащалось сердцебиение. Поэтому она не стала откладывать разговор с Ириной в долгий ящик. Действовать необходимо здесь и сейчас, иначе может быть поздно, этого «поздно» потом Машка себе не простит до конца дней.

Ирина же не отличалась особенной впечатлительностью. Несмотря на то, что они с Машкой жили в одном дворе и вместе хоронили суицидницу. Известие о беременности Татьяны не вызвало у нее негативных воспоминаний из прошлого. Не возникло никаких параллелей между смертью одной девушки из-за беременности и поведением другой беременной. В проявлениях своих чувств и эмоций Ирина гораздо спокойней нежели подруга. Ее больше интересовал другой аспект сложившихся обстоятельств. Как поведет себя Кешка? Эгоистичный, самолюбивый парень мог, по мнению Иры, запросто бросить беременную подругу. Вот в этом направлении стоило переживать. И как себя поведет в этом случае сама Татьяна?

Вопросов много, а ответов нет. Разобраться с ситуацией возможно, только обсудив ее с самой виновницей заварушки.

– Ты, пожалуйста, не паникуй. Я тоже присматривалась к Татьяне, наблюдала за ее поведением в отношении Кешки. Разговоры вокруг нее слышала.

– Ничего себе! – шепотом вскрикнула Машка от возмущения. – Слышала, видела, знала и молчала. Обалдеть! Ты, Ирка, полный, законченный сухарь. Тебе наплевать на Таньку, на меня и на весь белый свет! Та мучается, я в шоке, а тебе все фиолетово!

– Маш, прекрати истерику, – раздраженно одернула Ирка подругу. – В чем ты меня винишь? Танька молчит, как партизанка. Окружающие всегда о ком-то говорят и, зачастую, гадости. Ты думаешь, обо мне или о тебе не говорят? И мне прикажешь теперь с каждой глупостью к тебе приставать? Мне кажется, подруги должны доверять друг другу и не обращать внимания на чужое зло . . . .

– Не умничай. Ты знаешь, что я о другом, – Машка нервно оборвала рассуждения Ирки.

– Знаю. Если честно, я ждала, когда Танька сама с нами заговорит.

– А если не заговорит? Если руки на себя наложит?

– Машка, ты в своем уме? Зачем ей руки на себя накладывать? У нее, наверняка, срок уже большой, значит, решила рожать. Но поговорить с ней все же надо.

– Когда родит? – Машка саркастически улыбнулась. Ирина сделала вид, что не заметила сарказма.

– Сейчас пойдем и поговорим.

Маша собрала свои учебники и тетради, сложила ровной стопочкой перед собой, в нерешительности повернулась к подруге, которая тоже уже собралась и ждала, когда та поднимется из-за стола.

– Ир, нужно очень аккуратно говорить, доброжелательно . . . .

– Перестань ныть. Танюха не размазня. Девушка острая на язык. Так может сказать – мало не покажется.

– Ир, ты опять . . . .

– Хорошо. Начинай разговор сама, я по ходу поддержу. – Ирина поднялась с места.

За окном заметно потемнело. В комнате горела настольная лампа прямо на кровати, где, зарывшись в учебники, сидела неутомимая Наталья. Она, как на маленьком островке, почти в обнимку с лампой, подобрала под себя ноги. В этом положении, напоминающем позу «Лотоса», попеременно брала в руки то одну, то другую книгу, разложенные вокруг себя. Подносила их под прямые электрические лучи и, глядя поверх очков, внимательно изучала содержание, делая пометки карандашом здесь же на полях.

Татьяна, будто в предчувствии тяжелого разговора, старалась абстрагироваться от соседей, уйти подальше от посторонних глаз и ушей, если не территориально, то, во всяком случае, лежа на своей раскладушке и укрывшись одеялом с головой. Тишину в комнате нарушали только шелест переворачиваемых Натальей страниц, да противный скрип раскладушки под Татьяниным внушительным весом.

Войдя в комнату, Ирина, было, потянулась к выключателю, Маша тут же взглядом отреагировала на желание Ирины полноценно осветить комнату. Та поняла все, как надо и убрала руку от выключателя. Полумрак в комнате создавал некоторую доверительную атмосферу, что в настоящий момент соответствовало общему настроению. Мария, стараясь напрасно не шуметь, присела на край своей кровати, Ирина расположилась рядом на стуле. Наталья бросила на соседок невидящий взгляд и опять углубилась в науку.

– Тань, ты спишь? – тихо начала она неприятный разговор.

Татьяна откинула одеяло с головы и открыла глаза. Она сделала это так резко и быстро, что складывалось впечатление – она терпеливо дожидалась этого момента и не только сегодня. Взглянула бесхитростно, с долей вызова. От такой непредсказуемой реакции, Машка растерялась. Мысли сразу разлетелись в разные стороны, голос предательски пропал. Татьяна с Ириной вопросительно уставились на потерявшуюся подругу. Нервно сглотнув, несуществующую слюну, девушка произнесла извиняющимся тоном:

– Тань, это . . . ты . . . не обижайся. М-да . . . это . . . все вокруг . . . того . . . говорят. А мы . . . это . . . ничего . . . не знаем . . . .

И вдруг жахнула скороговоркой:

– Говорят, что ты беременна. Это правда?

От прямого в лоб вопроса, Ирина даже съежилась. Она не ожидала от подруги такой резкости. Та еще пять минут назад призывала ее к аккуратности в общении с беременной, к дипломатичному разрешению ситуации, а сама ляпнула без всякой дипломатии. На Наталью сказанное тоже произвело неоднозначное впечатление. Она подняла свой сосредоточенно-печальный взгляд на Татьяну, лежащую по середине комнаты. В этом взгляде не было неожиданности или удивления, но и не было осуждения. Она смотрела, скорее, изучающе, словно примеряла на себя ту ситуацию, в которой оказалась соседка по комнате.

Татьяна молча лежала на раскладушке, отрешенно уставившись в потолок. В комнате повисла гнетущая тишина. Трое девушек не сводили глаз с главной героини, а та не сводила глаз с потолка. Лицо ее замерло, ни один мускул не дрогнул. Трудно было понять о чем она думает, какие мысли мелькают в ее голове. Выждав длительную паузу, на выручку пришла Ирина.

– Понимаешь, Таня, мы живем все вместе и нам совсем небезразлична твоя судьба. – Она осторожно, вкрадчиво стучалась в душу подруги. – Честное слово, это не праздное любопытство. Мы, конечно, не имеем права тебя допрашивать. Ты имеешь нам ничего не рассказывать. Вопрос в другом, будет ли тебе от этого лучше?

На первый взгляд казалось, что девушка говорит легко и просто, что слова сами льются у нее из сердца. На самом деле, старательно подбирала нужные выражения. Закончив монолог, она изрядно выдохлась и замолчала. Опять повисла неопределенная тишина. Вдруг совершенно неожиданно, притаившаяся на своей кровати, серенькая мышка, в образе незаметной Наташки, спустила ноги с кровати, сунула их в шлепанцы, сгребла учебники и решительно направилась с ними к двери.