Текст книги "Нежный убийца"

Глава 4

Жара не отпускала меня и в Сольске. На небе как будто собирался дождь, но тучи прошли стороной. Опять нестерпимо сияет солнце, и только легкий ветерок пытается убедить меня, что не так уж все плохо.

На самом деле – все плохо! Хуже некуда… Я лежу под тентом на пляже, почти у самой воды, и пытаюсь привести в порядок свои одолеваемые хандрой мысли.

Итак, Марина умерла, а Гоша все-таки попал на похороны своей учительницы. Причем самым нелепым образом. Я вспомнила сцену у поста ГАИ, и меня передернуло. Бедный Гошка! Наверное, мы с ним выглядели бы полными идиотами, если б не Люся. Она быстро отделилась от скорбной процессии и подбежала к нам. Без лишних слов потянула с собой сына, а мне сунула ключи от дома, велев дожидаться их там.

Но у меня сейчас не было никакого желания сидеть одной. Еще, чего доброго, разревусь как последняя дура… Бросив машину во дворе, я поплелась к Волге – поближе к народу. Кроме того, у воды всегда лучше думается. Только вот мысли у меня были сейчас такие, что думать и вовсе не хотелось. Как теперь объяснить Гошке, что, зная о смерти его учительницы, я целый день болтала с ним о ерунде, разрабатывала план совместного отдыха и так далее?! Отдохнули, ничего не скажешь…

Взглянув на часы, я только-только успела подумать, что похороны, должно быть, уже закончились, как у моих ног легла длинная тень.

– Привет.

Начало неплохое: значит, не считает меня врагом народа.

– Привет. Все… закончилось? – я не сразу нашла подходящее слово.

Вместо ответа Гоша молча шлепнулся прямо на песок, стал черпать его пригоршнями и рассеивать по ветру, нисколько не заботясь о том, что может попасть кому-нибудь в глаза. Я решительно поймала его руку с очередной порцией песка и заглянула в лицо.

– Расскажи.

– Что рассказывать? Похоронили…

Когда он выдавил наконец из себя это слово, в горле у него что-то булькнуло, он закашлялся, пытаясь проглотить подступивший ком, но ничего из этого не выходило…

– Гошка! Гошка…

Я встала на колени, прижала его голову к груди. Широкие плечи беззвучно сотрясались.

– Ну-ну, поплачь! Это твоя первая большая потеря. Ты не готов еще, но пройдет время, и…

– Перестань ты… К этому нельзя привыкнуть! – Он пытался высвободиться.

– Ошибаешься. – Я продолжала удерживать его одной рукой, а другой гладила по голове, как маленького ребенка. – Ошибаешься! Конечно, привыкнуть нельзя, да и не нужно. Но готовым быть – надо. Такова жизнь… Вчера ты был ребенком, сегодня – стал взрослым.. Вчера все близкие и любимые были для тебя бессмертны. Теперь ты знаешь, что это не так. А если знаешь, то будешь готов к тому, что в любое время смерть может разлучить вас…

Черт, как же трудно оказалось мне найти в своем заматерелом лексиконе слова добра и мудрости! Но я чувствовала, как это ему сейчас необходимо. И говорила долго, сама себе удивляясь. Постепенно Гоша затих, затем осторожно высвободился из моих объятий. Молча разделся и бросился в воду.

Он плыл долго, не останавливаясь. Уже остались позади буйки, а он все мерил Волгу размашистыми саженями… Я стояла на цыпочках, держа руку над козырьком, – старалась не выпускать из поля зрения его вихрастую голову. Как будто, случись что, – мой взгляд мог ему чем-то помочь! Плыл Гоша ровно, красиво – настоящий волгарь. Наконец остановился и перевернулся на спину. Отдыхает – поняла я. И лишь когда племянник так же уверенно тронулся в обратный путь – я вздохнула с облегчением…

На берег Гошка вышел не усталый, но успокоенный. От слез не осталось и следа. Повесив на плечи полотенце, опустился на лежак рядом со мной.

– Теперь их двое осталось – Виктор Петрович и Ангелина. – Гоша говорил почти нормальным тоном, но глядел куда-то в сторону. – Виктор Петрович очень изменился. Дочка тоже. Правда, я ее плохо знал: она училась в Тарасове в специальной музыкальной школе при консерватории. А потом вообще два года не видел… Вот Сашу я хорошо помню. Он в нашей школе учился, на два класса старше. Слаломом занимался, говорят, классным был спортсменом… А погиб нелепо… Кстати, после его смерти мне Володька написал, адрес твой просил. Я же всегда перед пацанами хвалился тобой. Вот он и хотел привлечь тебя к этому делу: вроде Саша не сам погиб, а кто-то «помог». Это правда? Они к тебе обращались?

– Так, стало быть, это ты дал им мой адрес? Марина не сказала мне этого.

– Почему? Ведь это же не секрет.

– Не знаю почему. Может, потом все прояснилось бы…

Я припомнила нашу первую – сразу не заладившуюся – встречу с Мариной Ветровой. Разве могла тогда она сказать вообще что-нибудь разумное, когда я все время затыкала ей рот и намекала на ее психическое состояние! Да, хваленое чутье в тот раз подвело меня. Но Гошке об этом знать вовсе не обязательно.

– Ангелина во всем черном. – Мысли Гоши вновь вернулись к девушке. – И лицо такое… Я ей «здрасьте», а она смотрит на меня и не видит. Мама сказала, что это из-за нее не хоронили вчера. Ей плохо было, почти весь день пролежала без сознания. Да и сегодня, на кладбище, тоже… Тата, мне даже страшно представить, что и мои старики могут…

Он не договорил, только сплюнул три раза через левое плечо.

– Смотри-ка, будущая гроза международной мафии – а суеверен, как старая бабка!

Я шутливо шлепнула его полотенцем по плечу. Но Гоша не принял этой неуклюжей попытки разрядить обстановку. По-моему, он даже не слышал моих слов.

– Ну что – пошли домой? Мать, наверное, все глаза проглядела.

За ужином все старательно обходили печальную тему дня. И все же прошел он в обстановке, мало чем отличающейся от поминок. Таким ли все мы представляли себе долгожданное возвращение блудного сына…

Уже допивали чай, когда – наконец-то! – разразилась гроза. Дождь то утихал, то вновь усиливался. Идти было некуда, да и незачем. Разговаривать тоже не хотелось. Утомленные переживаниями и недосыпом, хозяева не настаивали на общении в семейном кругу, и мы разбрелись по своим комнатам.

Моя комната «принадлежала» мне еще со времен детства. Окно в ней было большое, как на веранде, и состояло из множества стеклянных треугольничков и ромбов. Это придавало помещению сказочный, «теремковый» вид. В детстве я верила, что именно в таких комнатах и происходят чудеса. Сказку дополнял огромный куст сирени, росший прямо под окном. Сколько ему было лет – никто не знал, посадили его еще Люсины родители. Его периодически подрезали, окапывали, обновляли, и – в благодарность за это – он каждый год дарил своим хозяевам охапки цветов.

Я раздвинула кружевные шторы, которыми Люся обожает украшать окна в своем доме, открыла одну створку и погрузилась в волшебные воспоминания детства. Уличный фонарь освещал густые заросли сирени неверным светом, подчеркивая ощущение таинственности. Шум дождя и шорох ветвей – что может быть чудеснее этих звуков?..

Немного постояв у окна, я устроилась на диване так, чтобы продолжать видеть и дождь, и сирень, и мерцающий свет фонаря, и стала молча сочинять свою сказку. Господи, как же давно я этим не занималась!

Должно быть, я заснула. Мне снилась Марина. Она стояла под окном, и дождь заливал ей лицо, стекал по мокрым волосам… Мы молча смотрели друг на друга. Затем она подняла руку и тихонько постучала в ставень…

Я вздрогнула и открыла глаза. Марина по-прежнему смотрела на меня: сон продолжал сниться мне наяву! Чертыхнувшись, я свалилась с дивана и одним прыжком оказалась у окна. За ним под проливным дождем стояла девушка, как две капли воды похожая на Марину Ветрову, мою несостоявшуюся клиентку. Одним рывком я втащила ее в комнату. До сих пор не понимаю, как мне это удалось. И главное – зачем?

Несколько секунд мы обалдело смотрели друг на друга. Она первая разомкнула дрожащие губы:

– Это… дом Скворцовых?

Учитывая ситуацию, трудно представить себе более глупый вопрос. Интересно, что она сделала бы, ответь я отрицательно? Полезла бы снова в окно?!

– Вы не ошиблись, Ангелина! Ведь так вас зовут? Но вы прекрасно знаете, куда пришли. И к кому пришли, тоже знаете, не так ли?

– Я… нет…

– Так что же вам нужно здесь в такой час, детка? И почему, кстати, нельзя было воспользоваться более привычным способом – входной дверью со звонком?

Она могла возразить, что именно я не дала ей воспользоваться дверью, и была бы права. Но, видимо, этот взъерошенный воробышек уже просто не в состоянии был возражать. Девочку окончательно добил мой прием. Голос ее дрожал, как и губы, огромные глаза были полны не то дождя, не то слез.

– Я… не хотела всех будить. И потом… Никто не должен знать, что я была здесь. Я понимаю, что поздно, но… Умоляю, выслушайте меня!

Последние слова были сказаны с таким надрывом, что моя неприступная оборона дрогнула. Я вспомнила, что сегодня эта девочка похоронила мать. Мать, которую я несколько дней назад тоже чуть было не выставила из своего дома, а теперь горько каюсь!

– Хорошо. Что же вы хотите мне сказать?

– Спасибо… – Она перевела дыхание, подступила поближе. – После того, как маму привезли из Тарасова, мне всего несколько минут удалось побыть с ней наедине. Она успела сказать мне, что почти уговорила вас разыскать убийцу Саши, но ей помешали. И что теперь у нее есть неопровержимые доказательства. Но какие – она не сказала, чтобы не подвергать меня опасности: она боялась, что нас подслушивают. И если я буду много знать, то и меня убьют, как и ее.

– Она думала, что ее собираются убить?

– Да, она мне так и сказала. Плакала очень… Жалела, что не убедила вас. Просила сказать, что теперь она уверена в своих догадках и у нее есть доказательства… Потом маме становилось все хуже и хуже, и больше живой ее никто не видел. Нет, еще Ольга Петровна с ней поговорила.

– Кто такая Ольга Петровна?

– Мамина подруга. Они когда-то работали вместе, потом та уехала в другой город, по-моему, в Ленинград, к сыну. Этим летом приезжала в Сольск к родственникам. Перед отъездом пришла попрощаться. Яна ее тоже не хотела впускать, но Ольга Петровна всех смела с дороги. Мама всегда называла ее «гренадершей». Но она пробыла у мамы недолго. Мама подарила ей на память какую-то книгу на немецком, очень редкую. Ольга Петровна тоже преподаватель немецкого языка, как и мама… Ушла она заплаканная.

– Вы не знаете, о чем они говорили?

– Нет, не знаю. При их разговоре никого не было. Даже Яны. Яна расстроилась – она никогда не оставляла маму одну с посторонними, боялась приступов безумия.

– А что, такое случалось?

– Вообще-то да, – Геля отвечала явно неохотно, – но только один раз. Когда из комнаты хотели вынести шубку. Мама схватила ее и стала кричать, что ее грабят. И еще говорила, что… что к ней по ночам приходит ангел, который обыскивает ее комнату и ворует вещи. Что этот ангел очень злой и что именно он убил Сашу. А теперь и ее убить хочет…

Опять этот странный «ангел»! Если бы я не слышала про него сама от Марины, подумала бы, что девчонка мне мозги пудрит. Но, похоже, она говорит правду. Но – всю ли правду? И – только ли правду?.. Уж мне ли не знать, что искренность, да и любые другие чувства, с успехом можно симулировать – все зависит от степени таланта. И что самые мерзкие двуногие твари могут порой иметь самые симпатичные мордашки!

Нет, пожалуй, Ангелину Ветрову надо отложить на потом. Уж больно неожиданно она свалилась на меня – прямо с грозового неба!

– Милая девушка, послушайте меня…

Спугнуть ее тоже нельзя: она мне еще пригодится. Так что поласковей с ней, Татьяна!

– У вас недавно погиб брат, а теперь умерла мама. Это, конечно, большое потрясение. Ваша мама была нездорова, ее мучили… мысли о насильственной смерти. – Я чуть было не сказала «навязчивые идеи». – Вполне возможно, что и вас она убедила в этом. Вам надо успокоиться. Мы еще, конечно, поговорим – в более удобное время. Но сейчас, пожалуй, вам лучше пойти домой, пока вас не хватились. Может, потом вы и сами…

– Вы мне не верите, – прервала она меня, и это прозвучало скорее утверждением, чем вопросом.

– Нет, отчего же, но я…

– Не верите. Ну что ж…

Девушка обреченно повернулась к окну – видимо, желая покинуть дом тем же путем, каким в него и попала. У нее был вид человека, который честно исполнил свой долг, хотя изначально не верил в успех.

– А я – верю!

С этими словами в мою комнату решительно вторгся Григорий Дмитриевич с большой махровой простыней в руках. Должно быть, наш разговор он слушал уже давно, раз успел даже сбегать за банной принадлежностью. Так же решительно подошел к Ангелине, закутал ее с ног до шеи, слегка промокнул и, взяв за плечи, усадил в кресло. Действия нового персонажа сопровождались только шумом дождя: обе героини стояли с открытыми ртами.

Вот уж не думала дожить до того, чтобы мой племянничек устыдил свою «классную тетку»! Только сейчас я сообразила, что девчонка битых полчаса стояла передо мной совершенно мокрая: на полу возле ее ног образовалась лужица. У нее зуб на зуб не попадает, а я ей – «не верю!»… Тоже мне Станиславский!

Девушка смотрела на Гошу словно на луч света в темном царстве. Почувствовав его поддержку, она позволила себе наконец расслабиться и горько разрыдалась. Не желая уступать племяннику в человечности, я бросилась на кухню – за горячим чаем. На мое счастье, у Мити есть привычка заваривать его в термосе с вечера: на работу он уходит ни свет ни заря.

Когда я вернулась в комнату с дымящимся стаканом, Ангелина уже не плакала. Воробышек чистил перышки! И причиной тому был, конечно, Гоша Скворцов, который не осмелился даже сесть в ее присутствии: так и стоял у двери, прижавшись к стене и скрестив на груди руки. Выбравшись кое-как из-под простыни, Маринина дочка пыталась соорудить что-то пристойное из своих мокрых черных волос, безнадежно слипшихся в сосульки. Вот что значит женский инстинкт! Гошка с восхищением наблюдал за ее мучениями.

Я заставила девушку выпить чай почти залпом. Потом, достав сухое полотенце, решительно наклонила ее голову к себе и занялась волосами. Из-под полотенца они вышли беспорядочной, но уже пушистой копной. Теперь настала очередь щетки. Вся процедура проходила опять-таки в полном молчании. Ангелина молчала с благодарностью, Григорий – с одобрением, я… О, в сложной мешанине моих чувств, пожалуй, сам черт не разобрался бы!

Покончив с этой парикмахерской затеей (и едва расслышав слабое «спасибо»), я решила, что пора нарушить молчание.

– Итак… – Я поудобнее уселась на диване, приготовившись к допросу своей «главной подозреваемой». – Поскольку у нас тут с вами «Тайная вечеря», свет зажигать не будем. Стало быть, вы Ангелина Ветрова. Догадаться было не трудно: вы очень похожи на маму.

Она опять начала всхлипывать. Гошка немедленно оказался на подлокотнике кресла и, приобняв девушку за плечи, стал что-то нашептывать ей на ухо. Извлек откуда-то носовой платок, заставил высморкаться… Я могла бы поклясться, что эти двое знают друг друга давным-давно. Ба! Кажется, моей Люсе недолго осталось горевать по поводу того, что любимое чадо, несмотря на двадцать первый годок, ни к кому еще не питает сердечной склонности. Только я пока не знала, радоваться этому или… совсем наоборот.

– Ну все, все. Этак ты проплачешь всю ночь, а нам надо много выяснить. – Я незаметно для нас обеих перешла на «ты». – Расскажи-ка лучше, как вы с Сашей в Пятигорске встретились.

– Саша уговорил маму и папу отпустить меня к нему на каникулы. Обещал показать горы, Эльбрус, свозить на место гибели Лермонтова. В общем, программа была замечательная. А к нам в Сольск перед Новым годом приехали дядя Алеша с Яной. Они собирались пожениться и уехать в Израиль, насовсем. Но Яна потеряла паспорт, и надо было заново оформлять многие документы. Вы же знаете, какая это волокита… Яна родом из Самары. Вот мы с ней и уехали – она в Самару, а я в Пятигорск. Брат меня встретил. Устроил в кемпинге, мы даже прогулялись с ним до фуникулера. Потом пообедали, и я показала ему фотографии. У меня «Кодак», папа подарил. Я много снимаю. Вот и привезла Саше новые снимки…

Геля внезапно замолчала, словно в голову ей пришла неожиданная мысль.

– Что такое? Ты вспомнила что-то?

– Да-да… Брат узнал кого-то на одной из фотографий.

– Что ж тут странного? Ведь ты снимала людей, которых он хорошо знает.

– Нет, в том-то и дело: он очень удивился, что у меня есть этот снимок. Но самым странным были его слова. Он пробормотал что-то вроде: «Вот оно что… Но я все равно тебя узнаю, в какой бы цвет ни перекрасилась!» И отшвырнул фотографию…

– И кто был на том фото?

– Не знаю, я не обратила внимания. Снимков было много, целая куча. Пока брат смотрел, я разбирала вещи в другом конце комнаты, – мы просто переговаривались. На фотографиях были наши общие знакомые, друзья. Я ж сказала, что много снимаю. Про кого он это сказал, понятия не имею.

– И тебе не было интересно, кто вызвал такую реакцию твоего брата?

– Конечно, интересно, но… Честно сказать, мои мысли были заняты совсем другим. Мне было так хорошо, что я приехала к Саше, что впереди такие замечательные дни… Хотелось петь и смеяться – и ничего больше! Я только подумала, что надо бы расспросить потом Сашу, кого он там увидел. Но никакого «потом» уже не было…

Готовые вновь брызнуть слезы я перебила уточняющим вопросом:

– Но ты уверена, что Саша говорил про женщину?

– Ну, а как же? Он же сказал – «перекрасилась», я точно помню. Уверена. Но на тех фотографиях девушек целая дюжина.

– Может, брат тебя о ком-то расспрашивал?

– Конечно, расспрашивал. О маме, папе, дяде, его невесте… Да обо всех! Потом заторопился, сказал, что мне надо отдохнуть, а ему написать маме письмо о том, что я приехала. Это удивило меня – ведь можно было просто позвонить. Но Саша сказал, что должен сообщить что-то, о чем нельзя говорить по телефону.

– Эти фотографии, которые ты возила в Пятигорск, все еще у тебя?

– Да, после смерти брата я не трогала пакет. Завтра я вам его передам.

– А что было дальше?

– Ничего. Сашу я больше не видела. Ко мне он так и не пришел. Я ждала его, ждала – и уснула. А утром…

Она вспомнила то страшное утро, и теперь уже удержать ее слезы не смогли ни я, ни даже Гоша, почтительно молчавший все это время. Слезы мне мешали: разговор только-только начинал приносить пользу.

– Геля, постарайся взять себя в руки. Пойми, чем больше ты вспомнишь, тем лучше для нас. Ты не звонила Саше на спортивную базу?

– Нет, не звонила. Я же говорила следователю. Я никуда не выходила и не звонила. Я даже телефона не знала!

– А когда вы гуляли, Саша с тебя шапочку не срывал?

– Зачем? – на лице Гели выразилось явное изумление.

– Вот и я хотела бы знать – зачем… Ну, скажем, чтобы пошалить, поддразнить тебя?

– Брат никогда меня не дразнил.

– А не говорил он, что с вами на празднике будет еще одна девушка? Или что у него тут появилась подружка?

– Нет. Я бы знала! Мы никогда ничего друг от друга не скрывали. Я первая узнала бы, если б у него была девушка.

– Но ведь была! С кем-то он все же встретился на фуникулере… Если это была не ты, тогда кто же? Ведь в деле есть показания свидетеля, который видел его с девушкой, и тоже брюнеткой…

– Вы читали дело? Кто вам его дал?

– Неважно. Важно то, что в нем много вопросов, ответы на которые я хочу найти.

– Так, значит, вы будете искать преступника?! – Ангелина была готова броситься мне на шею.

– Не торопись, девочка. Надо сначала найти мотив: за что кому-то понадобилось убирать с дороги Сашу? Кому он мешал? Ладно, на сегодня все. – Я взглянула на часы: они показывали, что новые сутки давно вступили в свои права. – Завтра встретимся и поговорим на свежую голову. А ты пока постарайся вспомнить еще что-нибудь. Может, что-то выпало из твоего внимания. Или какая-то деталь сейчас тебе кажется неважной, а на самом деле… Словом, подумай. Сейчас Гоша тебя проводит. И лучше тебе переодеться в сухое, думаю, у меня найдется что-нибудь.

Но Ангелина отказалась от последнего предложения: все равно, мол, буду мокрая. Действительно: дождь хлестал не переставая. Пожалуй, девочка права: если кто-то из домашних случайно увидит на ней чужое платье, неизбежно возникнут вопросы. Если и надо было заставить ее переодеться, то сразу – как только она оказалась у меня в комнате.

Гошка сбегал за зонтом, и они, бесшумно выскользнув в окно, исчезли за мокрой листвой сирени. А я опять завалилась на свой диван. Но сна не было: он отступил под напором одолевавших меня мыслей.

Чутье подсказывало, что зря я отвела Геле Ветровой такое важное место в криминальной иерархии этого дела: «главная подозреваемая»! Пожалуй, девочке можно верить. Надо заставить ее припомнить все детали короткого пребывания на Кавказе. Да и фотографии должны дать какую-то ниточку.

Главное, что удалось узнать: была, кроме Ангелины, еще и другая девушка. И уж она-то имеет отношение к гибели Саши – как пить дать! Но мотив? Ни врагов, ни соперников у него не было. Все чисто. Да, тут есть над чем поломать голову…

В окно влез вернувшийся Гоша. Про дверь уже все забыли! Вид у него был возбужденный, как будто подарок получил. Он снял с себя мокрую майку, отжал ее через открытое окно и лишь после этого «угостил» меня:

– Геля вспомнила еще кое-что по дороге!

– Что? – подскочила я.

– А то, что Яна тоже кого-то узнала на фотографии.

– В смысле?

– Ну, я спросил Гелю про Яну – была ли она знакома с Сашей. Она сказала, что Саша ее даже не видел никогда. Когда они с Алексеем приехали, Саша был уже на сборах. И тут Геля вдруг вспомнила, что похожий эпизод с фотографиями случился и дома. Она показывала свои снимки Яне и дяде Алеше. И вот, взглянув на один из них, Яна буквально остолбенела. Алеша даже занервничал – он ревнивый.

– Еще бы, такую конфетку отхватил!

– Погоди, не перебивай. Так вот. Все обратили на это внимание. Алексей стал допытываться, нет ли на том фото ее «бывшего». Но Яна пришла в себя и сказала, что просто узнала одного парня, пациента их больницы, который потом нелепо погиб в горах. Геля знает этот случай: то был друг Саши. На фото они стояли в большой компании ребят. Яна стала уверять, что плохо знала погибшего. Просто жаль, мол, что такое случилось с человеком.

– Интересно… Если Яна знала друга Саши, могла ведь она знать и самого Сашу?

– А вдруг и Саша знал ее? – предположил Гошка и неожиданно закончил: – Слушай, Тата, давай я буду у тебя помощником? Вместе давай расследовать!

– Что расследовать? Меня никто не нанимал. Это я так, из праздного любопытства.

– Не темни, я же слышал – ты уже и дело просмотрела!

– Ну и что?

– Тат, а Тат! Ну ладно тебе. Вдвоем веселей. И у меня будет практика! А?..

Честно говоря, я ничего против не имела. Но пока перспектива расследования была покрыта мраком неизвестности. Нить, как только я находила ее конец, сразу же рвалась. А вдруг вообще никакого криминала здесь нет? Не хотелось бы окончательно осрамиться перед племянником… Но Гошка смотрел такими собачьими глазами, что я отбросила все амбиции и сомнения.

– Ладно, черт с тобой, помогай. Но смотри: придется попахать. И может, даже зря… Так что, если согласен пожертвовать своим отпуском, – тогда добро пожаловать!

Гошка бросился обниматься.

– Ну-ну, Пинкертон… Давай-ка лучше спать. Завтра составим план и начнем действовать.