Текст книги "Снежные дороги судьбы"

Но однажды зимой он наткнулся у самого подворья кузни на попавший в буран фургон цыганского кочевья (вот Мария и узнала что в Североамериканских штатах живет фараоново племя – хотя почему бы ему там не жить?). Лошади к тому времени пали, да и из почти дюжины набившихся в фургон людей отогреть удалось лишь двоих – старуху и девчонку лет тринадцати, её внучку – которую умирающая от горячки бабка и «завещала» Лиру – ибо табор вымер и больше позаботиться о ней некому.

Когда девочка с библейским именем Сара чуть подросла и пообвыклась, они и в самом деле поженились – Лир продолжал ковать коней а супруга его стала их лечить – кое-какую науку варения зелий она от бабки успела усвоить. Она даже вылечила мужа от пьянства – за что тот был ей благодарен по гроб жизни.

От этого брака, в коем муж и жена принадлежали к известным своей плодовитостью племенам родилось четырнадцать детей – из коих – воистину чудо! – умер лишь один.

Кэт была пятым ребенком Сары и Лира Брайтберри, и видимо кровь бродячих предков сказалась в ней особо сильно. Потому как в один прекрасный день она увязала в узелок свои вещи, взяла из копилки двадцать пять долларов восемь центов что собрались у неё за несколько лет, заняла еще тридцать долларов у безответно влюбленного в нее мистера Лори – деревенского лавочника, и отправилась на Аляску.

– Все только и говорят – золото, золото. Все за ним едут, – непринужденно рассказывала Кэтрин. Ну я и решила – чем я хуже других. Что меня там ждет в этой моей дыре? Там и замуж толком выйти не за кого. А если я найду золото, то стану завидной невестой – хоть даже любой адвокат, или там даже судья рад будет посвататься! Ты тоже ведь едешь за золотом!

– Я вообще-то еду к жениху – сообщила Мария.

– Ну значит он поехал за золотом! – солидно припечатала Кэт.

– Хорошо. А что ты собираешься делать на этой Аляске?

Как добывать это золото?

– А что непонятного? Стану старателем. А ты не знала – есть там и такие? Думаю даже команду старательскую сбить из нашей сестры!

Ответ поразил Машу.

– Старателем? – недоверчиво покачала она головой.

– А почему бы нет? Женщины тоже могут искать золото. Женщины все могут! Я сильная – могу и землю копать и на поле по целым дням вламывала как те лошади. Я и ковать могу – в кузне отцу помогала!

– Слушай – вдруг спросила Кэтрин. Слушай, Мэри: а зачем ты вообще за меня заплатила? Нет – я конечно хочу сказать спасибо… А то ведь как пить дать заставили бы отработать… И хорошо если только на камбузе. – Кэтрин с явным испугом поежилась.

– Из христианского милосердия, – серьезно сказала Мария. Бог велел помогать ближнему. Правду сказать она сама не очень понимала – зачем и почему, хотя не жалела о внезапном порыве души.

– Ладно. Давай-ка ложиться спать! Утром я тебе дам кое что из одежды, чтобы ты могла снять эти штаны. Давай, ложись на этот диван – он хоть и короткий но выбирать не приходится.

Уже укладываясь Кэтрин вдруг тихо и искренне произнесла.

– Мэри, еще раз спасибо тебе, что ты меня спасла. Я не знаю, чем отплачу тебе – но я твоя должница по гроб жизни…

* * *

Третья ночь, которую девушки провели на борту «Онтарио», оказалась беспокойной. От порывов штормового ветра корабль скрипел, стонал, трещал и, казалось, был готов разломиться пополам. Капитан Уотлер убрал людей с палубы, набив ими твиндек как сельдями бочку – а то их бы мгновенно смыло за борт.

Большая часть пассажиров слегли от морской болезни, но Мария, к своему удивлению, была не из их числа. Плюс к этому штормовой порывистый ветер унес застоявшийся запах скотного двора, который Марию буквально бесил. Так что чувствовала она себя в общем хорошо. Но зато Кэт проводила дни и ночи, жестоко мучаясь и ежеминутно называя себя чертовой дурой, которую понесло в чертово море за каким-то чертом…

Слава Богу, на следующее утро они подошли к проливу Хуан де Фука, и шторм поутих. Мария даже нашла силы выйти на палубу полюбоваться берегом и горой Олимпик, скрывающей свою заснеженную вершину высоко в облаках, а затем отправилась в столовую хотя есть не хотелось. И там она узнала что как выясняется, кое-кому было сильно хуже чем ей.

– Еще утром была почти здорова только жаловалась что в боку колет, а потом раз – и все! И теперь стонет и воет, как сто чертей и кричит, что умирает. О Господи! Интересно знать, что она подхватила, уж не холеру ли, – сказал соседка Марии по столу.

– Нет, только бы не холера! – озабоченно сказала вторая.

– Не говори! Я даже близко боюсь подойти к ней.

– Это вы о ком? – осведомилась она.

– Да об этой нашей… мадам Жаклин!

Девушка почувствовала сострадание к женщине, о которой так равнодушно отзываются, и спросила:

– Она заболела?

– Миссис Ферье? Видать заболела – все стонет да бормочет чего-то.

Тут вмешалась Епифания Гурко привычно усевшаяся рядом.

– Зачем вы с ними разговариваете? – сварливо осведомилась она. Это же продажные девки, воистину блудницы вавилонские! Ни одна порядочная женщина не позволит себе с ними и словом перемолвиться…

– Но мадам Жаклин … – начала было Мария. Они сказали что ней плохо! Грех не помочь болящему!

– Она если и больна то наверняка своей непристойной болезнью! Я довольно знаю про этих шлюх: мой отец был смотрителем в Обуховской больнице. Сколько их там дохло – и вытравившие плод, и гниющие от люэса* и порезанные своими «котами», и марафетчицы… Воистину – нечестивые истребятся по слову Божьему! Пусть же издыхает аки пес во блевотине своей!

У Марии окончательно пропал аппетит.

Она вышла из столовой с пригоршней сушеных фруктов и галет для Кэт, которая все еще была не в силах встать с койки, и прошла через толпу мужчин, ожидающих своей очереди обедать.

Мария принесла своей подруге поесть (та только застонала при виде провизии) и отправилась на поиски каюты, где лежала больная, всеми покинутая Жаклин Ферье. Войдя она замерла на пороге огромной каюты с трехэтажными наскоро сбитыми нарами вдоль стен. Сундуки, сумки, ящики в беспорядке были разбросаны повсюду, заменяя столы и табуретки. На нарах, на чемоданах и на полу валялись мятая одежда, чулки, шали. Тут же были рассыпаны колбасные огрызки, пустые бутылки, футляры от губной помады и румян… Каюта, пустая в этот час, была пропитана запахом дешевых духов, грязного белья и рвоты. Должно быть, промелькнуло у Маши, примерно так выглядит и пахнет типичный притон – о которых она читала в книжках про Шерлока Холмса и сыщика Путилина.

– О Святая Дева! Помоги грешной дочери своей!

Стоны раздавались из-за угла каюты. Маша подошла и обнаружила миссис Ферье натянувшую на себя грязное одеяло… «Мадам» было не признать – щеки ввалились, лицо посерело, спутанные волосы разметались по подушке на коже проступила сетка глубоких морщин. Цветущая молодящаяся дама обратилась в старуху. Правда, судя по всему, мадам Жаклин это было уже безразлично… Полные невыразимой муки глаза не отрываясь уставились на Машу.

– Матерь Божья! Кто ты?

Голос ее звучал мертвенно и хрипло.

– Я – Мария… Мария Баранцова, – растерянно сообщила девушка.

– Как? Боронзофф? Ты русская? Ага… – тяжело вздохнула мадам. Русская… Понятно! Да – помню я твоих соотечественников в Париже… Все через одного сумасшедшие! Ты такая же. Ведь только сумасшедшая могла припереться к больной шлюхе не боясь что к ней прицепится зараза! Жаклин Ферье заворочалась на постели, сжимая руками низ живота.

– Святая Дева! Как больно! Эти неблагодарные потаскушки бросили меня… А впрочем, чего ж я хотела? У нас у шлюх каждый за себя… Я и сама начала с того, что сперла деньги у своей «мадам» когда ее кавалер проломил ей башку и она лежала при смерти…

Оооууу!! Что же это такое? – захныкала она. Что со мной? Накатывает и снова отпускает. Черт бы побрал мои гнилые кишки! Чего только я в них за свою жизнь не пихала: что с одной стороны, что с другой, – «мадам» грубо расхохоталась и тут же скрючилась от боли. Вот теперь они и мстят своей хозяйке. Ничего – скоро отдохнете, кишочки, в могиле!

– Могу я чем-нибудь помочь вам? – Мария старалась сохранять спокойствие.

– Найди кюре или хотя бы протестантского пастора! – прохрипела тетка. Или ты не видишь что я подыхаю, дура?!

Внезапно лицо миссис Ферье исказилось от страха, она смотрела на Марию обезумевшими глазами, но не прямо в лицо, а куда то дальше, за нее, как будто видела кого-то за ее спиной.

– Прогони его… – тихо попросила мадам.

Маша резко обернулась, но сзади никого не было.

– Прогони его… – повторила мадам Жаклин. Пожалуйста! А… ну ты ж не видишь. А ту белую тварь – такую драную кошку с клыками в палец? Не видишь, – констатировала она. Ну да – они же не к тебе пришли. А говорят еще нечисть боится воды…

Маша почувствовала, как от страха у нее зашевелились волосы на голове.

– Нет, нет, оставьте меня, – забормотала Жаклин закрыв глаза. Я не хочу… Мсье – мы так не договаривались – вы же искалечите меня… Двести франков и я сделаю что вы скажете… Да – настоящая француженка! О, да мистер, вы именно тут найдете то, чего вам не хватает в постели у вашей жены…

Голос Жаклин Ферье снова стал обычным.

– О Боже мой! Скорее бы уж издохнуть! Мари, ну сделай что-нибудь! Помоги! Merde! *Хоть яду дай!

– Я схожу за врачом. Не может быть, чтобы на всем корабле не нашлось ни одного…

– Нет, не надо… доктор не поможет. Старая шлюха Жаклин видать отбегалась по земле – осталось лишь надеется что мои муки слегка зачтутся мне в Аду!

Неожиданно Жаклин Ферье схватила Марию за руку и с силой притянула к себе.

– Нет… не уходи. Останься. Просто побудь со мной, Мари… напоследок… И добавила:

– Пока ты тут они не заберут меня!

Она закрыла глаза, вытягиваясь, словно забываясь во сне – и тут какая то неведомая сила подбросила мадам Жаклин заставила сесть на койке. Она вперила безумный немигающий взор в оторопевшую Машу, растрепанные волосы придавали ей сходство с ведьмой из детской сказки. Из ее груди вырвался грубый, низкий клекот, почти бас, ничуть не похожий на высокий голос Жаклин:

– Ты! Ты идешь смерти в пасть! Я вижу! Пламя! Лёд! Голод! Мрак! Берегись! За тобой будут охотиться волки и люди! Ты увидишь исчадий тьмы и столкнешься с тем что ушло но не ушло!

Мария вырвалась и отскочила как можно дальше от этой страшной женщины. Кровь бросилась ей в голову, все внутри сжалось в комок. Она не могла отвести взора от этого ужасного зрелища.

– Огонь! Пламя и лед! – бесновалась рехнувшаяся старуха. Смерть, муки! Берегись, дочь Севера! Тьма и её сын придут из прошлого чтобы убить!!

Жаклин Ферье вдруг обмякла, опустилась на несвежую простыню, и какое то время лежала не шевелясь. Потом с трудом разжала губы и прошептала:

– Я что-то говорила?

Девушка испуганно всхлипнула.

– Значит, говорила, – выдохнула мадам Жаклин. Ты, девонька, запомни – может и пригодится. Я иногда умею видеть будущее. Вернее умела… раньше… В нашей семье у женщин это бывает… Мою прапрапрабабку спалили на костре, а род наш восходит к древним колдунам… Говорят сама Жанна Святая была из нас… Я иногда могла, до того как стала…

Она закрыла глаза и потеряла сознание – теперь уже всерьез и надолго.

…Девушка, все еще охваченная ужасом, выбежала на палубу. Её бил озноб, в ушах стоял вой безумной старухи – и вообще ей стоило большого труда взять себя в руки. Наконец Мария успокоилась, вздохнула полной грудью и направилась к собравшимся на палубе.

– Сэр…

Она коснулась плеча того, кто выглядел поприличнее.

– Мэм?

– Вы не знаете, есть ли на борту врач? Там в каюте лежит больная… Она кажется умирает.

Молодой человек был явно озадачен. Он вытер ладонью лоб и сказал:

– Вам нужен лекарь? Наверное такой тут есть. Кого здесь только нет! Есть священники всех церквей включая раввина, есть настройщик роялей, два скупщика краденного, три мошенника, три адвоката – то есть все равно что мошенника, семь карточных шулеров, один полицейский, один артиллерийский офицер, один испанский идальго, не говоря уже о всяких извозчиках и землепашцах…

Ее собеседник оглянулся на своего соседа.

– Калверт, ты не знаешь, есть ли здесь медик?

– Медик? Есть наверное. Но я не знаю… Хотя вот наш сосед… Правда он недоучка не кончивший курс.

.– А – точно, есть такой – Джек Гирсон что ли? Тот канадец? Я пошлю за ним, но не уверен, что от него сейчас будет какой-нибудь прок. Его скрутила морская болезнь.

В глубине души Мария расстроилась. Чем врач сможет помочь, если сам болен?

Через пять минут, пошатываясь, появился доктор Гирсон – невысокий, худощавый молодой человек с серыми глазами и доброй улыбкой. Выслушав сбивчивую речь девушки, он безропотно пошел вслед за Машей в каюту к Жаклин Ферье.

Присев возле кровати он взял руку недвижно лежавшей старой блудницы, затем приложил к груди вытащенный откуда-то стетоскоп. Его лицо побледнело еще сильнее, на лбу выступила испарина.

– Поздно. Она мертва.

– Мертва? Но ведь я только что говорила с ней… Все бросили ее, боялись заразиться.

– Понятно. Хотели сделать вид, что болезни не существует, в надежде, что она их не коснется. Помню, когда в Квебеке была холера…

– От чего она умерла? – встревожилась Мария. Если на корабль проникла эпидемия…

– Черт побери, откуда я знаю? – буркнул Джек. Вы много от меня хотите – думаете, я бы потащился в идиотскую тундру копать чертово золото будь я нормальным врачом? В любом случае, она умерла, а от чего – не так уж важно. По крайней мере, для нее. Вот если бы провести вскрытие… Ладно – пойду доложу капитану, и вернусь на свою койку. А не то меня постигнет та же участь.

Он ушел. Марии ничего не оставалось делать, как тоже вернуться к себе.

…Тем же вечером тело Жаклин Ферье, завернутое в старый брезент с привязанным к ногам ржавым топочным колосником было погребено в море силами трех матросов. Никто на корабле не проронил ни слезинки. Даже Мария не пошла попрощаться с той, свидетельницей чьих последних минут случайно оказалась. У неё хватало и других дел – Кэт стало совсем плохо, и нужно было заботиться о живых.

* * *

Глядя на открывавшийся с палубы «Онтарио» пейзаж, Мария лишь качала головой.

Обрамленная горами гавань Дайи была заполнена всевозможными судами – от обычных шхун до пары непонятно как сюда затесавшихся китайских джонок. Среди них были и новые, с иголочки, прогулочные яхты, и настоящие плавучие развалины, настолько древние, что девушка удивлялась, как им вообще удалось преодолеть путь по северным морям.

Когда на Клондайке нашли золото, судьба привлекла тысячи золотоискателей в эту маленькую гавань, откуда начиналась Чилкутская тропа, ведущая в страну золотых приисков.

И уже не впервые после их отплытия из Сан-Франциско, Мария засомневалась в разумности своего решения предпринять это путешествие.

На борту корабля ходило много разговоров о трудностях высадки в Дайе, но она и представить себе не могла, что будет настолько трудно. Говорили, что высота прилива в Дайе составляет от двадцати до двадцати пяти футов и приливная волна накатывает на берег на целый кабельтов, смывая драгоценный груз в море.

Суета на судне меж тем усилилась. Люди сновали туда-сюда, кричали, ругались и перетаскивали свои пожитки поближе к сходням. В воздухе чувствовалась напряженность, но ее почему-то общее настроение оставляло равнодушной.

…В течение четырех дней «Онтарио» наудачу искал пути среди белых ледяных полей принесенных со стороны Берингова пролива.

Вскоре они увидали гористый берег, поднимающийся царственными, пустынными кряжами, еще белеющими от тающих снегов.

Капитан держался побережья, и они проплывали мимо крохотных островков, горных массивов, фьордов и маленьких бухточек.

Девушка видела ледники, покрытые тысячами трещин; белоснежные глыбы льда, отливающие бирюзой в дымке тумана. Вереницы облаков проплывали над выступающими из воды скалами. В воде канала отражалась молочная белизна льда, причудливо смешиваясь с изумрудной зеленью морской глубины.

И вот они тут.

Поселение вытянулось вдоль подножия горы и напоминало скопище муравьиных куч на лесной вырубке. Отсюда золотоискатели отправлялись дальше, в глубину материка, в промерзшие пустыни и тайги. Под золотисто-рыжими лучами утреннего солнца, среди пронзительных свистков, они бросили якорь на рейде Дайи. Еще не улегся шум спущенных цепей, как корабль уже был окружен тучей лодок, баркасов и яликов, шнырявших вдоль его бортов, а чиновник, в форменном мундире и фуражке с позументом, уже всходил на мостик и здоровался с капитаном Икабодом.

С мостика посыпались резкие приказания, матросы засуетились, реи заскрипели и застучали донки.

– Ну вот, вы и на месте, мисс Барансофф. – Капитан подошел к Марии, когда она, стоя у борта, наблюдала вхождение корабля в гавань. – Никаких доков, никаких верфей, ничего. Даже причала нет.

Тем временем на палубе творилось черте что. Лошадей и овец сталкивали в воду, чтобы они вплавь добирались до берега. Лодки и лихтеры – плоскодонные посудины напоминавшие большие корыта, выстроились вдоль бортов «Онтарио», и матросы поднимали гогот, когда какой-нибудь сундук или мешок падал в воду.

На берегу багаж сваливали в кучу. Саквояжи, сундуки, кирки, лопаты, ящики с консервами, старательское снаряжение, корзины, мешки с мукой. Среди всего этого бродили собаки, овцы, козы, затесался даже один боров, время от времени тыкавший рылом в набежавшую волну. Люди суетились вокруг мешков и ящиков с провизией, стараясь оттащить подальше от воды, чтобы прилив не унес их в море…

– Я обеспечил вам два места в лодке, милые дамы. – Капитан язвительно улыбнулся, видя растерянность Марии и Кэтрин. – Прекрасное, комфортабельное суденышко.

– Спасибо за заботу, капитан, – сказала Мария надменно.

– К вашим услугам, мэм.

Ну да ладно. Бог с ним, с капитаном, вряд ли они еще встретятся.

Они кое-как спустились в небольшую шлюпку, которой управлял здоровяк в мало подходящих к его грубой куртке и обветренному лицу очках.

Следом за ними спустили на тросах их вещи.

– Привет, мисс или миссис – уж извините не знаю как вас, – сообщил лодочник. Я Джеф Саудер. Когда-то был музыкальным критиком в Чарльстоне, а потом стал глупцом, каких свет не видывал и отправился за золотом. Сейчас вот поумнел и вожу на берег таких же глупцов каким был раньше. С вас восемь долларов.

Без разговоров Мария отдала деньги.

– На берегу сущий содом пополам с бедламом, – сказал лодочник. – Вот уже три дня и три ночи я не спал, – нет времени для сна.

– Должно быть хорошо заработали, мистер Саудер? – осведомилась Кэт.

– Кое что прикопил, – вздохнул отставной служитель муз, – так ведь тут и цены какие! Яичница с ветчиной стоит полтора доллара, а виски идет по доллару стакан.

– Как по доллару? – заверещала Кэт.

– Это еще что, – поделился новостью экс-критик. Цена за доставку груза через Чилкутский перевал уже неделю выросла вдвое. Вместо шестнадцати центов за фунт чертовы индейцы запрашивают тридцать а то и тридцать пять. А ведь зима тут наступает рано и уже не за горами. А те из этой, – взмах руки в сторону берега, – толпы в добрых двадцать тысяч приезжих что не успеют перебраться через перевалы, зазимуют тут.

Кэтрин явно приуныла.

Марию сейчас занимали другие вопросы. Что им делать теперь? Где они остановятся? Как она собирается искать Дмитрия? Город лежал в одной миле, расстилаясь наподобие белой ленты между золотистым морским песком и мшистой тундрой.

Он тянулся тонкой, извилистой чертой на расстоянии нескольких миль вдоль берега.

– Батюшки мои! Поглядите, сколько груза! – воскликнула Мария. – Если будет шторм, все добро унесет в море!

– Не говорите, мэм! Что народ тогда жрать будет? – поддержал её лодочник.

Берег был забит и завален баррикадами из разных грузов; каждая новоприбывшая лодка добавляла свою долю, выкладывая на каждое свободное место мешки, ящики, котлы и прочий багаж. Все это валялось в величайшем беспорядке на весьма ограниченном пространстве. Крючники с божбой и ревом скатывали груз с барж и наваливали его в кучу, а орущая, ругающаяся толпа топталась вокруг этой кучи ища свое добро. Доходило до ссор и драк.

Казалось, уже больше не было места, а груз все прибывал.

Стоял адский шум, люди бранились, толкались и суетились.

Когда они достигли берега, вещи были перенесены с ялика па телегу – для этого лошади пришлось по грудь зайти в воду. Хмурый парень оценивающе посмотрел на девушек и спросил:

– Куда вас везти, мисс?

– В город, – вздохнула Кэт. – Куда ж еще?!

– Я понимаю, что в город. А у вас есть где остановиться? Все гостиницы переполнены. Палатки – и те заняты!

Нет – мужчины конечно вас приютят… – он ухмыльнулся но видя выражение лица Маши не стал продолжать.

– Вы довезите нас до города. А уж там мы что-нибудь придумаем, – обречено махнула Мария..

Очень скоро они оказались в городе – если это можно так назвать. Дайя была заполнена людьми, тащившими на плечах поклажу, тяжело нагруженными вьючными животными и даже собачьими упряжками. Девушка заметила несколько ярко накрашенных женщин, бросавшихся к пешеходам с предложением услуг. Телега углублялась в растянувшийся на берегу хаос построек, шатров, навесов, хижин… Палаточный городок не вмещался в черту города и тянулся до самого побережья. Некоторое время телега тащилась по извилистой грязной «улице», по обе стороны которой выстроились салуны, игорные заведения, дощатые сооружения с вывеской «гостиница» и бревенчатые хижины надписи на которых сообщали что это «ресторан». Телега громыхала и подпрыгивала на колдобинах главной улицы, пока не оказалась на площади, от которой в разные стороны лучами расходились улицы, застроенные домами, больше походившими на хлев у нерадивого хозяина-пропойцы. На некоторых были аляповатые цветастые вывески: «Клондайк Хаус», «Варьете „Парижский блеск“», «Гостиница „Юкон“». Встречались впрочем довольно приличные постройки иногда в целых три этажа вышиной; некоторые из них были крыты волнистым листовым железом, другие – цинком. Улица кишела людьми, прибывшими со всех концов мира. Девушка не успевала считать все доносившиеся до нее языки и наречия. Губастые негры вышагивали рядом с белокурыми скандинавами, какие-то щегольски одетые господа с моноклями и в лайковых перчатках разговаривали, отчаянно жестикулируя с невозмутимыми индейцами в мехах, усатый мексиканец ежился, натягивая на уши сомбреро, компания китайцев в синих стеганных куртках, навьюченная не хуже верблюдов, куда-то спешила…

По улице проносились всякого рода экипажи, от велосипедов до тележек, запряженных собаками; несколько раз проехали паромобили и обычные авто, воняя керосином. Повсюду копошились люди, стук молотков сливался с криками возчиков и отрывочными звуками музыки и драк, доносившейся из питейных заведений.

Внимание ее привлекло большое панно на фасаде двухэтажной бревенчатой избы – как будто перенесенной из-под Рязани или Пскова. Оно изображало мужчин, пьющих за длинной стойкой, колесо рулетки, окруженное игроками, и полуодетых женщин с вываливающимися из декольте бюстами. Наверху серебряной краской были выведены два слова: «Заведение Лестата». Девушка подумала, что панно служит прекрасной иллюстрацией того, что этот город дает золотоискателям – блудницы, разгул и хмельные напитки.

Площадь кишела людьми. Мужчины в меховых куртках, кожаных штанах и грубых ботинках прогуливались взад вперед, меся грязь, или стояли компаниями по пять – десять человек, что-то обсуждая и заливаясь громким смехом. Маша поежилась – куда она попала? Отвратительный грубый город, грубые мужчины с отвратительными лицами… Нет – скорее мордами или харями!

Девушка героически старалась скрыть свой испуг и растерянность от Кэт.

– Этот человек сказал, что гостиницы переполнены. Но, возможно, для нас двоих местечко найдется. Пойдем, попробуем найти свободный номер. Не можем же мы оставаться на улице.

Они вздрогнули, услышав за спиной громкий, заливистый смех. А когда обернулись, то увидели телегу, в которой восседали пять их недавних попутчиц. В шляпах с перьями и цветастых платьях девицы были похожи на стайку экзотических птичек на помойке. С ними вместе на телеге сидел какой то лощеный господин, что-то им рассказывающий с веселой миной – очевидно, пришедший на смену Жаклин Ферье и взявший на себя заботу о «девочках».

Кэтрин грустно заметила:

– Им то не надо заботиться о крыше над головой.

– Не надо, – кивнула Мария. А нам надо. Надо найти комнату, оставить там вещи, а уже потом решать, что делать дальше. Давай разделимся. Ты присмотришь за вещами, а я пойду поищу кров над головой. Бог даст, нам повезет.

– Да, но…

– Кэт, ты что, хочешь спать посреди улицы в луже как свинья?

Договорившись оставить вещи на местной извозчичьей бирже под присмотром Кэт, Мария отправилась на поиски квартиры. Внимание её привлек большой барак с вывеской «Гостиница „Роза“». Она шла и упрямо не обращала внимания на взгляды и реплики встречных мужчин.

– Эй, красотка, посиди с нами!

– Ты приехала поработать в варьете?

– Это было бы здорово, а то там одни страхолюдины! Лицо от ж…ы не отличишь!

Прямо на узком деревянном тротуаре расположилась компания подвыпивших игроков в карты.

– Позвольте мне пройти!

– Мисс, не хотите сыграть с нами? Но учтите, мы играем только с теми дамами, у которых водится золотой песок. На ваш бабский товарец не играем!

Большой бородатый мужчина в тулупе улыбнулся Марии добродушной щербатой улыбкой.

– Спасибо, я не хочу играть. Позвольте мне, пожалуйста, пройти.

– Джим, – незлобиво усмехнулся тот – подними свой тощий зад и дай леди пройти.

Она пулей проскочила мимо грубиянов и оказалась у входа в «Розу».

Неужели в таком большом доме не найдется маленькой комнатки для двух несчастных девушек?

Но увы – и тут висело коряво написанное на обломке доски от ящика объявление – «Местов нет».

Силы окончательно оставили Марию, на глаза навернулись слезы.

– О черт! Да в душу мать…! – выкрикнула она в полном отчаянии, и в этот же момент поскользнулась и, взмахнув руками, силясь обрести равновесие, не удержалась на ногах и упала, больно стукнувшись спиной тротуар.

– Ну и ну! Давно я не слышал русской речи – можно и отвыкнуть! – раздался над ухом у Марии удивленный мужской голос. Кто-то взял ее под мышки и поставил на ноги.

Перед ней стоял рослый мужчина лет примерно около тридцати, с неаккуратно подрезанной копной русых волос, прямым безупречным носом, и ярко-синими глазами на обветренном загорелом лице.

Лицо его почему-то вызвало у неё в памяти иконы «древлего письма» какие она видела на выставке у княгини Тенишевой (их класс сводил туда их гимназический учитель Алексей Ардальонович – чахоточный словесник, влюбленный в старинные былины и поэмы). На поясе у незнакомца висел тяжелый нож с резной рукоятью моржовой кости – старой и уже пожелтевшей.

Перед ней был соотечественник – но особо это её не удивило и даже не обрадовало.

– Пожалуйста, отпустите меня, – в растерянности воскликнула она. И тут же зло фыркнула. Что вы здесь делаете? Стоило приехать за пятнадцать тысяч верст от Петербурга чтобы встретить земляка!

Улыбка исчезла с его лица.

– Что я здесь делаю? Я тут с вашего позволения живу! И я не могу называться вашим земляком – меня, да и всю мою семью, когда я был пачкающим пеленки младенцем, император Александр изволил продать как крепостного с имением – заодно с владениями Российско-Американской компании.

– Знаете что! – фыркнула Мария, раздраженная и появлением земляка что бы он не говорил – и еще выпадом против покойного царя… Оставьте меня в покое! Мне надо идти! Отпустите меня!

Она отчаянно дернулась из его рук.

Но вместо того чтобы отпустить, незнакомец потащил ее по направлению к заведению с вывеской «Заведение хорошей кухни „У матушки на обеде“».

– Ну пожалуйста! Пустите…

– Пойдемте, я куплю вам поесть. Во первых, выглядите вы голодной, а во вторых, я не могу отказать себе в удовольствии перекусить в компании хорошенькой женщины.

– Да, но я не…

– Давайте-давайте! Здешний хозяин хоть и не Бог весть какой кулинар, но кофе готовит вполне прилично.

Несмотря на ее протесты, чужак втолкнул Машу в низенькую дверь крохотной забегаловки. Ее глаза не сразу привыкли к сумраку помещения, но постепенно она стала различать бревенчатые стены, нетесаные доски пола, грубо сколоченные лавки и столы, за которыми сидели мужчины, курили крепкий табак и пили виски с джином. Он повел ее в угол, где был небольшой столик на двоих, сейчас пустовавший.

– Садитесь. И давайте без церемоний, – тут Аляска а не Петербург – если вы прибыли именно оттуда.

– Оттуда – но я не хочу есть.

– Зато я хочу.

– Ну, послушайте, раз уж вы меня сюда затащили – рассказывайте, что все это значит? Как вас зовут в конце концов?

– Я представьте себе тоже хотел спросить – почему вам не сидится дома в России? – парировал он. Как вас занесло на Аляску? Вы не похожи на… авантюристку, – усмехнулся он.

– Сударь, не знаю как вас там…

– Можете называть меня Ник. В крещении мне было дано имя Николай – Ник по здешнему.

Если по полному имени, то Николай Максимович Устюжанин – американские крючкотворы по пять минут пыхтят, выписывая его по-английски. Он усмехнулся. Но лучше – просто Ник или Николай. Здесь все без церемоний.

– Ну а я Мария.

– Просто Мария? – осведомился Николай с улыбкой.

– Мария Михайловна. Баранцова. Ну… Не знаю как точно по-английски, – улыбнулась она.

– Лучше буду назвать вас Марией. У меня была сестра Мария – умерла от родов…

Она сочувственно вздохнула и уставилась на грубые доски стола, украшенные нацарапанными ножом сентенциями посетителей.

«Дж. Раттер, эсквайр – Манчестер», «Золото или гроб. Майкл Керн» «Артуро Хименес был здесь», «Лолли из „Луксор-Хаус“ хорошо сосёт» (последняя фраза поставила Марию в тупик – что именно эта Лолли хорошо сосёт – хмельное или деньги из кошельков ухажеров?).

– Ну так что же вас сюда занесло, сударыня?

Вдохнув еще раз Мария начала свой рассказ. Там нашлось место и завещанию, и Корфу, и любви к Дмитрию и бегству за женихом через полмира.

– Я не хочу выходить замуж за этого Корфа. Я люблю Дмитрия. Он – предназначен мне Богом кто бы что ни говорил! Я уверена, что Корф преследует меня из-за наследства, он не любит меня. А я его ненавижу! – завершила она рассказ. И вот я тут.

– Так, значит, ваш жених не знает, что вы приехали? – нахмурился Николай.

– Нет. Но я уверена, что он очень обрадуется. Он меня любит. Он…

Мария замолчала, потому что к их столику подошла женщина с подносом, на котором стояли две медных кружки горячего, дымящегося кофе. Николай взял одну из них и протянул Маше.

– Не нужен мне ваш кофе!

– Выпейте. Я знаю что в России предпочитают чай, но тут без кофе никак. Это Аляска.

Николай сунул кружку в руки Марии.

– И куда же вы намереваетесь теперь отправится в поисках этого вашего Дмитрия? В горы?