Текст книги "Волки и боги"

Тем временем олень даже не приблизился к ней. Он просто стоял на своем месте и насмешливо наблюдал. Сьерра стиснула зубы. Боль в ребрах мешала ей дышать.

– Я убью тебя, – прорычала она, – живьем сдеру с тебя кожу. Сломаю тебе рога и ноги. Разорву тебя на куски голыми руками.

Словно найдя это скучным, олень отвернулся и сосредоточился на дереве. Одно только радовало Сьерру: что на охоту она отправилась в одиночку. По крайней мере, никто не видел ее позорных слез – беспомощных, как у ребенка. Преодолевая боль и стыд, Сьерра встала и попыталась ощупать бок там, где выступало красное. Одно из ребер точно было сломано. Несколько месяцев назад она бы внимания не обратила на такую рану: одна ночь, и от нее не осталось бы и следа. А сколько теперь уйдет времени на заживление? Теперь, когда она лишена магической силы.

С тех пор как Селена покинула их, весь мир как будто залили смертоносным серебром. Опасность таилась повсюду. Они стали хрупкими. Но главное, они не умели быть осторожными, ведь раньше это качество попросту было им не нужно.

Вздохнув, Сьерра направилась обратно в деревню. Возвращаться с пустыми руками было стыдно, поэтому она специально выбрала маршрут в обход деревни, чтобы избежать вопросов и упреков.

Она ненавидела, когда на нее смотрели с жалостью: это было даже хуже, чем наказание за неисполнение своего долга. Дойдя до своей хижины, она опустилась на койку и застонала. Ребра болели так сильно, что мир вокруг поблек. Неловким жестом натянув на себя меховую шкуру, она накрылась с головой и попыталась забыться в сумраке своей комнаты. Боль в сломанных ребрах и разорванной плоти не давали заснуть, и она погрузилась в болезненное забытье. Через какое-то время Сьерра услышала свое имя. Кто-то звал ее. Ликантропка не отозвалась. Тогда зов повторился, впрочем, не очень настойчиво. В стае знали ее характер. Знали, что после смерти отца она стала жестокой и была способна укусить первой, без предупреждения. Поэтому шли у нее на поводу и не лезли к ней. Из-за этого она частенько ощущала себя чужой своей стае, и это не было плохим чувством. Наоборот, она, казалось, нуждалась в чем-то таком. Особенно в такие моменты, как сейчас. И меньше всего в этот момент она хотела бы присутствия Ветерка рядом. Девчонка приходила несколько раз, напевая или разговаривая сама с собой – детский способ привлечь к себе внимание. Каждый раз, когда это происходило, Сьерра покрепче стискивала зубы и пыталась заставить себя заснуть. Но Ветерок как будто специально делала все, чтобы нарушить ее покой. Сначала она принялась греметь мисками – зачем, скажите на милость, вытаскивать их все, чтобы тут же засовывать обратно? Ясное дело, чтобы подействовать ей, Сьерре, на нервы. Когда Ветерок принялась петь особенно громко, деланным радостным голоском, терпение старшей сестры лопнуло окончательно.

– Можно узнать, что ты делаешь? – заревела она, резко отбрасывая накидку и корчась от боли, которая пронзила ее насквозь.

– О, ты здесь? А я и не знала, – делая невинное лицо, проговорила Ветерок. – Ты же вечно меня бросаешь.

– Нечем заняться?

– Ты про себя? Это ж ты в постели валяешься не я, – тон у Ветерка был откровенно издевательский, и Сьерре хотелось ее придушить.

– Уйди отсюда!

– Я не хочу. Это моя хижина.

– Не твоя, а моя. Я здесь старшая! – прорычала Сьерра и преодолевая жгучую боль, встала на ноги.

Ветерок сдвинула брови и противно надула губы.

– Хижина принадлежит нам обеим. А он был и моим отцом тоже. И любил меня не меньше тебя.

Не в состоянии больше сдерживать боль, Сьерра рухнула спиной на кровать. Ветерок подняла брови и с раздражающим беспокойством бросилась к сестре.

– Сьерра! Ты ранена! Не волнуйся, я смогу позаботиться о тебе.

Раненая ликантропка хотела было рассмеяться этой дурочке в лицо, но смех застрял у нее в горле, и единственное, что она смогла, – это пронзить ее взглядом, полным злобы и презрения. Больше всего на свете ей сейчас хотелось бы порвать ту связь, которая делала их сестрами, уничтожить их общие воспоминания и заставить ее убраться из своей жизни раз и навсегда.

– Оставь меня в покое, – медленно проговорила она и снова накрылась одеялом с головой. Если бы кости Сьерры могли кричать, их крик, наверное, и на небе бы услышали. Так ей было больно. – Мне наплевать, любил тебя отец или нет. Он умер. А я тебя никогда не любила!

– Это неправда!

– Я никогда по-настоящему не заботилась о тебе, Ветерок. Никогда. И не собиралась этого делать, – в словах Сьерры сквозили холод и желчь. – Уходи, очень тебя прошу.

– А вот возьму и уйду! И ты будешь в этом виновата!

– Хватит мне угрожать. Уйди! Сделай хоть что-нибудь. Уйди и больше не возвращайся!

Дав волю своей ярости, Сьерра чувствовала себя так, будто наконец-то вытащила лезвие, которое давно и глубоко сидело в ране. Небывалая легкость, а потом пустота. Голова была такой тяжелой, словно череп набили свинцом. Боль перешла в тупое онемение. Ликантропка прикрыла глаза, и сон, которому она не могла или не хотела сопротивляться, унес ее в иные миры.

Когда она проснулась, стояла глубокая ночь, а ее раны почти зажили. Кожа была в синяках и пульсировала, но она явно шла на поправку, о чем можно было судить по голоду, который сковал ее внутренности. Сьерра, кряхтя, поднялась и, стараясь не производить шума, направилась в угол, где хранились зерна, хлеб и вяленое мясо.

У нее было странное ощущение, что эти раны и этот странный лихлорадочный голод не имели к ней никакого отношения. Будто ее тело было чем-то отдельным, чужим.

Она с усердием жевала мясо, будто вымещая в этом куске остатки своей злости и разочарования, когда вдруг почувствовала отсутствие чего-то или кого-то. Ветерок! Во рту у Сьерры пересохло, мясо колом встало в глотке. Подкатила тошнота. Стало холодно. Сьерра завернулась в одеяло и принялась обдумывать произошедшее. Ветерок была, конечно, дурочкой, но не настолько же отмороженной, чтобы и правда уйти насовсем. Наверное, болтается по хижинам своих друзей. С другой стороны, какое это имело значение для нее, для Сьерры? Она ведь не лгала, когда говорила, что хочет, чтобы ее не было. То, что испытывала Сьерра, не было чувством вины. Но волнение не давало ей покоя и острыми шипами кололо под кожей. Хотела она этого или нет, но Ветерок была ее ответственностью, и ее долгом было следить за ней. Когда отец был жив, он часто говорил, что они с сестрой – потомки Фернера, любимого воина богини Селены, для которого долг был превыше всего на свете. Да, Ветерок была для нее не более чем обузой. Но случись с ней что, винить будут ее, Сьерру. Что не выполнила свой долг. Что опорочила честь предков.

Думая об этом, Сьерра кружила по комнате, чувствуя боль, которая с каждым шагом отзывалась в ребре. Остановилась, силой надавила большим пальцем место ушиба. Признаваться даже себе самой в том, что она волнуется, ликантропке не хотелось. Нет, она не волновалась. Просто странно, что эта дурочка не вернулась, как обычно бывало после ее выходок, когда она в слезах принималась карабкаться на дерево или пряталась за камнями. Сьерра втянула носом воздух. След сестры, наверное, уже не был свежим, но она могла бы найти его, если бы захотела. Раздраженная, она поморщилась, накинула плащ и решила пойти на поиски. Спать все равно уже не хотелось, да и делать было нечего. Выйдя в темноту ночи, ликантропка направилась сквозь спящую деревню в сторону леса, невольно обходя палатку провидца. Нестор не нравился ей, но в эти минуты она внутренне сочувствовала ему. Ее ноша была тяжелой, но не шла ни в какое сравнение с той, которую вынужден был нести этот бледный худой мальчик, от видений которого зависели все они.

Главное, никто, казалось, по-настоящему не верил, что он сможет их спасти. Сьерра пожала плечами, как будто вела диалог с незримым собеседником. Если они были обречены на смерть, она предпочла бы погибнуть, защищая свой народ, а не затеряться среди далеких дорог, обремененная неудачами и потерями. Она чувствовала, как след Ветерка то появляется, то снова теряется между опавшими листьями и звериными следами. Не знай она ее так хорошо, наверное, сбилась бы со следа. Ветерок шла как обычно, руководствуясь интуицией, куда глаза глядят. У ручья, где, возможно, сидела сестра, Сьерра остановилась. Она не чувствовала усталости, но чувствовала, как внутри начинает с новой силой разгораться бешенство.

Никогда еще до этого Ветерок не заходила так далеко. Никогда еще она не позволяла себе не вернуться к ночи. У поляны запах девчонки стал сильнее. Сьерра взглянула на свои ботинки: они были полны мокрой грязи. Ликантропка вздохнула, подняла глаза и вдруг увидела старое дерево, рядом с которым лежала какая-то фигура. С трудом сдерживая бешено колотящееся сердце, Сьерра приблизилась к ней. Ветерок была не похожа на себя. Она выглядела как тряпичная кукла. Окровавленные волосы прилипли к лицу, губы синие. Хуже всего были глаза. Красные, как кровь, они были направлены к небу и не выражали абсолютно ничего.

– Ветерок! – завыла Сьерра.

Мгновение она ждала, что сестра со смехом встанет, вытрет кровь и как обычно скажет какую-нибудь глупость про сестринскую любовь. Но та продолжала лежать, не шевелясь. Когда Сьерра подошла поближе, она поняла, что щеки сестры заледенели. Мышцы ликантропки напряглись, из сердца по всему телу разлилось что-то – то ли ярость, то ли боль. Хотелось бежать, рвать, кусать, драться, но с кем? Дрожащими руками Сьерра убрала прекрасные рыжие волосы с лица сестры и рыдая, позвала ее по имени. В какой-то момент ей даже захотелось позвать отца, как будто мертвые могли слышать. Сьерра наклонилась к лицу сестры и почувствовала едва заметное дыхание. Она дышала, она все еще дышала! Ликантропка хотела поднять сестру, но тут заметила, что шея девочки была как-то странно, неестественно скручена. Охваченная горем и отчаянием, она бросилась на землю и заплакала. Счастье, это продолжалось недолго. Через несколько минут Сьерра встала и резким движением вытерла слезы.

– Я найду подмогу, Ветерок. Идиотка! Даже не думай умирать! Ты не имеешь права сдаваться, глупая, глупая дуреха!

Холодный лунный свет сиял, отражаясь в каплях росы и тускло освещал листья деревьев. Для ночного леса это было такое распространенное явление, что Сьерре потребовалось некоторое время, чтобы понять, что это значит. Желудок девушки свело, по спине пробежала дрожь. Она посмотрела на пустое черное небо, похоже на гигантскую зияющую пасть. Свет падал не сверху… Девушка обернулась, и тело ее затрясло крупной дрожью, как при судороге. Перед ней стояла Селена. У нее был человеческий облик, темная кожа и длинные волосы, небрежными прядями рассыпанные по плечам. Но по свету, который излучали ее глаза, было ясно: это была она. Черты лица Селены были мягкими, женственными, но при этом оно выражало столько гнева и презрения, что, глядя на него, Сьерре хотелось провалиться сквозь землю, зарыться в грязи, съежиться, лишь бы не видеть этого. Но даже этого она не могла сделать. Сила Селены, скрытая за хрупкой внешностью, была такой мощной, что ликантропка ничего не могла поделать. Вытянув шею, она украдкой взглянула на сестру. Та продолжала лежать, волосы, испачканные в крови и грязи, глаза пустые и мертвые, ничего не выражающие. Лицо мягкое и расслабленное. Ни намека на то напряжение, которое бывает в лицах тех, кто пытается вырваться из холодных лап смерти. В сознании Сьерры пронеслась горькая мысль, что никогда, никогда больше эти глаза не загорятся.

И тут, с удивлением слыша себя саму, Сьерра заговорила. Никогда еще она не говорила так ясно, твердо и искренне.

– Пожалуйста, спасите мою сестру, – проговорила она.

Она знала, что их богиня обиделась на них и в глубине души не ждала от нее ни ответа, ни тем более помощи. «Сейчас она уйдет и станет такой же далекой, как свет самой дальней звезды», – подумала она.

Однако что-то в ее словах тронуло богиню. Может быть, интонация Сьерры или то сквозившее отчаяние, которое шло прямо от сердца. Так или иначе, Селена на мгновение задумалась, а потом направилась в сторону ликантропки. По мере того, как она медленно приближалась, свет становился все ярче и ярче. Смотреть на нее было больно, и Сьерра старалась не поднимать взгляда выше ног богини. Тем временем та подошла к Ветерку, и старшая сестра с неохотой отстранилась, задержав дыхание.

Богиня погладила лоб Ветерка, и в глазах девочки засияли звезды.

– Ветерок! – закричала Сьерра, но сестра ее не услышала.

Полными звезд глазами девочка смотрела на богиню Селену. Она смотрела на нее так, как будто весь ее мир был сосредоточен в ней, как будто не было на свете ничего более прекрасного и более ужасного, чем она. Взгляд Селены тоже был обращен на нее, и хотя выражение лица богини не изменилось, атмосфера вокруг нее явно стала другой. Воздух сгустился и наполнился штормовой энергией, и Сьерра почувствовала, что теряется в этом облаке гнева и ярости. Селена легонько похлопала Ветерка по подбородку, и та резко поднялась.

– Ветерок?! – Сьерра сглотнула и протянула руки к сестре, которая, казалось, по-прежнему ее не видела. – Спасибо, спасибо, моя богиня! У меня нет слов, чтобы выразить…

– Замолчи! – холодно отозвалась Селена, оборвав Сьерру на полуслове.

Ликантропка взглянула в глаза богини. В них сверкнуло такое выражение, будто никогда еще та не встречала настолько презренного существа.

– Я видела, как ты вела себя со своей сестрой. Что ты заставляла ее испытывать. Мне стыдно за тебя. И я не хочу иметь с тобой ничего общего!

– Но…

– Замолчи! – повторила Селена.

И хотя тон и жесты богини оставались прежними, сердце девушки сжало таким ледяным холодом, что все тело ее покрылось мурашками.

Ей оставалось лишь повиноваться. Сьерра была охотницей и знала, что в особенно опасных ситуациях, балансируя между жизнью и смертью, бывает лучше вести себя тихо.

– Я презираю себя, – проговорила Селена.

Сьерра задыхалась. Ее сердце билось как сумасшедшее. Пытаясь взглянуть на свою сестру, Ветерок сделала движение в ее сторону, но сила богини снова увлекла ее. Тем временем пальцы Селены ласкали рыжие волосы девочки. И с каждым прикосновением они становились все чище.

– Ты не заслуживаешь ни своей сестры, ни своих предков, ни той магии, которая у тебя осталась, – говорила богиня, обращаясь к Сьерре, и ее слова как серебряные осколки, впивались в самое сердце.

Селена встала и протянула руку Ветерку, и та покорно приняла ее. Сьерра чувствовала себя опустошенной, боль сдавила ей горло.

– Отныне я лишаю тебя всего, чего ты не заслуживаешь. Ты забудешь свою сестру. А твоя сестра забудет о тебе. В тебе будет продолжать течь наша общая кровь, которую я не в силах забрать у тебя, но миру волков ты больше не принадлежишь. В тебе слишком много человеческой подлости, вот и оставайся человеком до конца дней своих!

Сьерре казалось, что с нее живьем сдирают кожу. Она попыталась открыть рот, чтобы молить о пощаде или прощении, но боль была настолько невыносимой, что мысли путались, а перед глазами разливалась кровавая муть. Когда все закончилось и девушка смогла отдышаться, она почувствовала, что стала инвалидом, как если бы у нее отняли ноги, руки или целую душу.

II. Наказание

Эльва

Правда

– Что ты сделала, Эльва?

В голосе отца слышится гнев, но он так тщательно скрывает его, что не знай я его тысячу лет, я бы ничего не заметила. Я подхожу к нему, наклоняюсь, чтобы взять его за руку и поцеловать в щеку. Как ни крути, это должно было случиться. Нам нет никакой нужды вечно пребывать в этом обличье: с руками, ногами, костями, обтянутыми кожей и волосами на голове. Титаны, например, те никогда не принимали человеческого облика, правда, и мы не титаны. Что касается богов, то они выглядели как люди еще до того, как мой отец материализовал их, и когда он это сделал, всем так понравилась эта форма, что членам Совета Восьмерых тоже захотелось стать похожими на людей. Я же вообще родилась человеком, поэтому для меня это был единственный способ чувствовать себя естественно. Мой отец садится рядом со мной. У меня нет трона, да он мне и не нужен, мне достаточно дворца, который отец построил для меня из золота и звезд. Селена частенько смеялась, что в моем теле тоже течет кровь богини, которую убил мой отец, чтобы отдать мне ее сердце и ее силу как главной своей любимице.

Возможно, я еще слишком молода. Но мне кажется, что я знаю правду. А правда обычно сложнее, чем ее преподносят. Поэтому ни слова отца, ни обвинения Селены не есть правда. Вот Альба, она знала правду. Знала, что ее время пришло еще до того, как мой отец решил, что будет с ней делать. Увы, даже боги не живут вечно. И даже Совет Восьмерых с нами не навсегда.

Я не из открытых: делюсь только тем, что считаю нужным показать в тот или иной момент. Отец смотрит на меня очень серьезно, и я взглядом пытаюсь успокоить его. В нем не так много человеческого, чтобы по морщинкам на лбу можно было понять его настроение. Но я могу это сделать. Он протягивает мне руку, и я кладу свою поверх, так, чтобы он смог обхватить меня своей ладонью.

– Я знаю, что вы с Селеной не ладите, и что она много раз вела себя грубо по отношению к тебе, – говорит он. – Но она тоже моя дочь. И я забочусь о ней. Поверь, мне тоже многое в ней не нравится, но кое-что в моих силах исправить.

– Она меня ненавидит.

– Речь не об этом.

– О чем же тогда?

– Зачем ты позволила ей спуститься? Чтобы она уничтожила тех, кого сама же и создала?

– В конце концов все проходит, отец. Это самая истинная правда. Ничто не вечно: мы все в движении. Мы можем танцевать медленно или танцевать дико, но песня всегда заканчивается, меняется, и в какой-то момент музыка прекращается. Рано или поздно это начнется снова. Может быть.

Я наклоняю голову.

– Но нас здесь уже не будет, – говорит отец. – В лучшем случае Селена убьет своих оборотней. В худшем – погибнет сама. Зачем ты это сделала?

– Не я это начинала, отец. И не мне заканчивать.

– И кто же это сделал тогда? – спрашивает отец, взгляд его устремлен на меня с такой силой, что, кажется, может убить. Стараясь сохранять спокойствие, я улыбаюсь. Улыбаюсь той улыбкой, которая возникает, когда ты уже знаешь конец истории. А конец состоит в том, что раз эти двое пришли в этот мир вместе, то и уйти должны будут тоже, взявшись за руки. Когда придет их время.

Сьерра

Пересечь лес было гораздо проще, чем преодолеть кошмар внутри себя. Боль в ребрах казалась теперь сущей ерундой по сравнению с душевной мукой, вызывающей жгучее желание разорвать себя на части. Сьерра задыхалась от отчаяния и, погруженная в переживания, сама не заметила, как сбилась с дороги и заблудилась. В голове царили туман и муть, на лбу выступил пот, тошнило. Ликантропка подошла к ближайшему дереву, прислонилась к сухой коре и попыталась отдышаться. Но воздуху что-то мешало, он будто застревал на подходе к легким. Ужас свел желудок. Сьерра закричала, но ее крик больше не был похож на вой волка. Стиснув зубы, она попыталась обратиться. Раньше это было для нее таким же естественным, как пить или дышать. А сейчас… Сейчас она смогла добиться лишь того, что судорога свела ее тело и согнула пополам, ноги, не желающие превращаться в лапы, предательски подкосились, и Сьерра рухнула на колени. Расплакалась – горько, от ужаса и отчаяния. Голова страшно кружилась. Больше всего на свете ей сейчас хотелось быть кем угодно, но только не собой. Или вообще не быть. Лучше бы богиня Селена убила ее, чем так мучить. Рыдания усилились, и Сьерра закашлялась, чувствуя, что вот-вот задохнется. Никогда до этого она не плакала так сильно, так горько, так отчаянно. Никогда до этого она не переставала быть собой. Селена лишила ее части личности, и не было таких мыслей, таких чувств, таких оправданий, которыми можно было заделать ту огромную дыру, которая зияла сейчас у нее на месте сердца. К тому же она забрала Ветерка, которая больше не была ее сестрой.

У ее сестры никогда не было такого отсутствующего выражения лица.

Это будто бы была не она, а ее оболочка. Словно богиня украла сущность Ветерка, наполнив ее голову смутными мечтами и звездным светом. Чтобы не разрывать еще не заживших ран на себе, Сьерра в отчаянии вонзила пальцы в землю и долго плакала от ярости и обиды. В конце концов ни сил, ни слез не осталось, и она просто лежала, разбитая, убитая горем, потерявшая надежду, не нужная никому, даже себе. Невозможно было поверить, как целая жизнь может в одночасье оказаться разрушенной до основания. И все из-за этой дурочки, все из-за сестры! Сьерра сжала кулаки. Нет, себя она все же ненавидела больше, чем ее, – не стоило обманываться. Наконец, Сьерра встала и шатаясь, двинулась в сторону деревни. Сил на то, чтобы придумать что-то еще у нее попросту не было. Солнце поднималось из-за горизонта, и его свет никогда еще не казался таким далеким. Сьерра знала, что все, что сказала ей Селена, было правдой, а не пустыми угрозами. И ощущение, что теперь все бессмысленно и бесполезно, и абсолютно никто, никто не сможет ей помочь, петлей стягивалось вокруг шеи. Тем не менее она вернулась в стаю и стояла сейчас среди хижин своих соплеменников, которые на самом деле никогда не были по-настоящему своими, а теперь и вовсе перестали ими быть. Просить о помощи не было сил. Поэтому она стояла и просто ждала, опустив руки и плечи, наблюдая, как солнечный свет ласкает, будто омывает, деревню от ночного мрака.

Первой из хижины вышла Калин – одна из главных охотниц в стае. Увидев ее, Сьерра задрожала. Она ждала, что охотница обернется к ней, скажет хоть что-то. Лицо бывшей ликантропки было перепачкано и заревано, волосы растрепаны, одежда грязная. Все это как минимум должно было привлечь внимание Калин. Заставить ее подойти, спросить, что случилось, забрать грязную одежду в стирку и предложить хоть какую-то помощь. Но ничего этого не произошло. Вместо этого Калин просто прошла мимо, не говоря ни слова. Внутри у Сьерры все сжалось. Ей захотелось позвать охотницу, чтобы привлечь к себе внимание. Но сил на это не было никаких. А в том, что сама она теперь не обернется к ней, она почему-то не сомневалась. В общем, Сьерре не оставалось ничего другого, как ждать, что медлительное холодное солнце поднимется еще выше, из хижин выйдут остальные и хоть кто-то обратит на нее внимание.

Она едва держалась на ногах и дрожала от боли и усталости. Никогда еще до этого она не чувствовала себя настолько слабой. Она была как желтый сухой лист на ветке дерева осенью, готовый улететь с первым порывом ветра. Вслед за Калин из хижин начали выходить другие члены стаи, но и они не обращали на Сьерру никакого внимания. Не то чтобы они не видели ее. Они смотрели на нее, но не делали никакого встречного жеста. Ни даже презрительного или раздраженного. Ее для них как будто не было вовсе. Один из щенков, суетившихся в ногах, налетел на нее, но не подняв головы, убежал прочь. Тут Сьерра заметила белые волосы Снегини и сжав кулаки, отчаянно впилась ногтями в ладони. Нужно было набраться смелости и подойти к ней. Тем временем старейшина потягивалась, подставив лицо солнцу. Она выглядела умиротворенной, но Сьерра заметила тонкую полоску беспокойства, пересекающую ее лоб.

– Снегиня? – Сьерра слышала свой голос, напоминающий воронье карканье и не узнавала его.

Снегиня нахмурилась. Обернулась. Сьерра вдруг почувствовала острое желание обнять старую женщину. Но та посмотрела куда-то сквозь нее и отвела взгляд.

«Твоя стая забудет о тебе, – вспомнила Сьерра слова Селены. – У тебя осталась твоя кровь, потому что я не могу забрать ее у тебя, но миру волков ты больше не принадлежишь». О, как много бы она отдала сейчас, чтобы никогда не слышать этих слов. Уставшая, грязная, раненая, Сьерра потянулась к Снегине.

– Пожалуйста, пожалуйста, вы должны мне помочь! – в отчаянии закричала она и схватила женщину за руку. Но та никак не отреагировала, казалось, она даже не осознавала, что что-то мешает ее движениям. Слова Сьерры таяли в воздухе, не найдя своего адресата. Распираемая болью и яростью, она бросилась искать помощи у кого-нибудь еще. Но все было бесполезно. Ни сестра отца, ни ровесники, с которыми она проходила первый обряд обращения, ни наставники – никто не видел ее, для всех она оставалась невидимкой. В отчаянии Сьерра схватила за руку какого-то ребенка, но тот вырвался, не глядя в ее сторону, словно оторвал от себя прицепившуюся ветку или колючку.

И тогда Сьерра закричала. Она кричала так, как не кричала никогда в жизни, на разрыв аорты. Но ни одно существо не повернуло головы в ее сторону. И даже когда обессиленная, она упала в обморок прямо посреди улицы, жители деревни все также продолжали ходить по своим делам, не видя ее и не ощущая ее присутствия. Но самое страшное было даже не это. Ужасней всего было то, что в этом хрупком человеческом теле Сьерра не узнавала саму себя. Кое-как она доползла до своей хижины. Дома пахло Ветерком, и этот запах заставлял Сьерру снова и снова воспроизводить в сознании события последних часов. Несчастная упала на койку и затряслась в сухих бесслезных рыданиях. Когда в очередной раз сознание было готово покинуть ее, она подумала, что больше всего на свете хочет сейчас уснуть и никогда больше не просыпаться.

Когда Сьерра открыла глаза, было уже очень поздно. Ее тело больше не страдало от той смертельной усталости, но она продолжала чувствовать себя такой несчастной, что едва могла почувствовать разницу. В хижину явно никто не наведывался, и в голове Сьерры вдруг промелькнула мысль о сестре. А что если стая забыла и Ветерка тоже? Что если Селена стерла и о ней память? А их отца? Помнили ли они о нем? От мысли о папе в глазах у девушки защипало, как будто по ним хлестнули веткой крапивы. Продолжая лежать в кровати, она думала о том, что не представляет, что будет делать, когда встанет. Жить как привидение среди знакомых, которые отныне никогда не смогут ее видеть? Заняться поисками сестры, чтобы попытаться вернуть ее?

Но Ветерку с Селеной явно было лучше, к тому же она сильно сомневалась, что богиня проявит хоть каплю терпения, если встретит ее снова. Пойти к людям? От этой мысли у Сьерры начинало сводить желудок. Нет, только не это. Лучше уж стать удобрением для лесных деревьев, чем иметь дело с людьми.

По крайней мере, так она стала бы частью чего-то общего, частью леса – умирающего, так же, как она, теряющего листву и надежду. Сьерра посмотрела на свои руки. Царапины от падения еще не зажили и бывшая ликантропка не представляла, сколько еще времени могло понадобиться на их заживление. Она больше не была оборотнем. Не была Сьеррой. Это тело, ненавистное, слабое тело не имело к ней никакого отношения, не могло принадлежать ей.

Время от времени Сьерра проваливалась в сон, но потом снова просыпалась с тяжестью и беспокойством в груди. Наконец, взяла себя в руки, крепко ухватилась за краешек одеяла и огляделась вокруг. В хижине царил беспорядок: обычный беспорядок из прошлой жизни. В углу была свалена в кучу грязная одежда: Сьерра оставила ее там, рассчитывая, что Ветерок займется стиркой. Кровать сестры была разобрана, и, глядя на нее, складывалось ощущение, что непоседа в любой момент вернется, и все случившееся рассеется как дурной сон. Войдет в момент, когда ее меньше всего ждут, с этой ее невыносимой ребяческой улыбкой, начнет что-то болтать по своему обыкновению, какую-нибудь надоедливую чушь… Но на этот раз Сьерра не будет ненавидеть ее. Вместо этого она почувствует радость и облегчение. А эта тяжесть, которая мешает дышать и ломает позвоночник, исчезнет, рассеется как дурной сон. Но шрамы были на месте, и запах сестры почти улетучился, так что мечтать о таком было бесполезно. И с мыслью о том, что еще никогда в жизни она не чувствовала себя настолько одинокой и уязвимой, Сьерра крепко зажмурила глаза.

* * *

Ночь она провела в странной полудреме и только на рассвете смогла заснуть крепким сном. Разбудили ее голоса соплеменников, такие громкие и торжествующие, что она решилась вылезти из постели и выйти посмотреть, что происходит. Несмотря на то, что на Сьерру никто не обращал внимания, а может быть, как раз поэтому, она старалась держаться в тени, в стороне от всех. Первым она увидела Нестора. Держа большую сумку, он обнимался с матерью, и даже со стороны было понятно, что это очень крепкие объятия. Причем обнимала в основном мать, а Нестор был тем, кто позволял это делать. Когда мать и сын, наконец, оторвались друг от друга, Сьерра заметила беспокойное выражение на лице женщины. Хотя гордость блестела в ее глазах и звенела в голосе:

– У тебя все получится. Вот увидишь. Ты принесешь нам спасение.

Взглянув на Нестора, Сьерра нахмурилась. Его лицо не выражало ничего похожего на гордость. Глядя на него, казалось, что он вот-вот расплачется. Будучи провидцем, Нестор привык к тепличным условиям, к тому, что его холили и оберегали, и явно сомневался, что сможет безопасно добраться до горы Фернер. Главное, сопровождать его было нельзя никому. Так сказал Азанор. Глядя, как Нестор удаляется, Сьерра непроизвольно скрестила руки на груди. Темный лес, в дебрях которого фигура Нестора постепенно растворялась, будто пожирал его. И в сознании Сьерры на мгновение пронеслась мысль, что она не удивится, если узнает, что видит его сейчас последний раз в жизни. Не исключено, что именно в этом и состоял план богини: заманить провидца в ловушку невыполнимой миссии, чтобы он погиб, а вместе с ним погибла бы и последняя надежда на спасение племени. И судя по выражениям лиц остальных ликантропов, Сьерра была не единственной, кто размышлял в таком духе. Тем не менее сейчас она много бы отдала за то, чтобы оказаться на его месте. Чтобы иметь миссию, которой можно было бы посвятить себя. Сьерра не очень боялась опасности и предпочла бы встретить верную, но почетную смерть, чем бесцельно таскаться из одного места в другое, не нужная ни себе, ни другим. Когда Нестор полностью скрылся за деревьями, Сьерра увидела на глазах его матери слезы, которые та больше не в силах была сдерживать. Тут к ней подошел Мэй и, обняв любимую за плечи, повел ее куда-то: наверное, туда, где в тишине и уединении та могла оплакать своего сына. Скорее всего, ликантропка и правда верила в своего ребенка, верила, что ведомый подсказками богов он сможет найти верный путь. Но, как и все, знала, что путь этот будет полон трудностей и опасностей. На этом пути ему встретятся звери, которых он не видел никогда раньше, возможно, даже люди. Ему придется найти себе еду, когда запасы закончатся, и спать под открытым небом – а ведь ночи сейчас становятся все холоднее и длиннее. Сьерра была убеждена, что будь она на его месте, сложности не испугали и не остановили бы ее. Она привыкла бросать вызов самой себе, и хотя теперь ее тело было ей чуждо, навыки и умения никуда не исчезли. Она знала, как развести огонь, как поймать рыбу в реке и где найти съедобные грибы. Если бы кто-то такой, как она, мог помочь Нестору… Стоп! Свежая мысль заставила девушку подпрыгнуть. Азанор не сказал, что Нестору придется путешествовать одному. Яростно сжимая кожу в районе предплечий, Сьерра пыталась в точности воспроизвести его слова. Он сказал… Он сказал… Точно! В этом не было никаких сомнений: Азанор сказал, что никто из стаи не сможет его сопровождать, то есть, никто из ликантропов.