Текст книги "Похождения бизнесвумен. Книга 3. Коварный Миллениум"

Похождения бизнесвумен. Книга 3. Коварный Миллениум
Марина Важова

Посвящается моему сыну Лёнечке,

детство и юность которого прошли

в гуще описываемых событий.

Дизайнер обложки Неонилла Лищинская

Корректор Антонина Егорова

© Марина Важова, 2023

© Неонилла Лищинская, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0060-8163-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Прежде чем продолжить…

Вспоминая людей, с которыми меня свела судьба, я заново ощущаю ту приятность, что в своё время сближала нас: в модуляциях голоса, чертах лица, в привычке склонять голову набок, как бы меняя угол зрения, в ранних залысинах – признаке недюжинного ума, в привлекательной откровенности…

Я всех любила. И теперь понимаю, что без этой любви никем не могла бы руководить. Никем и ничем…

Сколько раз мне говорили: что ты с ним возишься, это лодырь и показушник… И добавляли для убедительности: он… сахар в столовой ворует!

Но… мне этот человек нравится! Он талантлив, приятен в общении, полезен, в конце концов! А сахар… пусть… не обеднеем.

– Это он перед тобой хвост распускает, хочет пролезть в любимчики! – не унимается правдорубец, но этим только вредит себе: его речами движет зависть.

Да, всё так и есть: и хвост распускает, и любимчиком хочет стать…

Не знаю, в чём тут дело, но люди вокруг меня собираются, по большей части, хорошие. Возможно, потому, что в первую очередь я вижу в них достоинства. Не стараюсь видеть, а именно вижу. И они подсознательно поворачиваются ко мне светлой, лучшей стороной. Я верю в них, я их люблю.

Но как это уживается с недоверчивостью? Точно знаю – они связаны: любовь и недоверие. Как говаривала моя бабушка: надейся на лучшее и готовься к худшему…

Вообще-то характер у меня лёгкий. Ни разу ни на кого не повысила голос. Могла съязвить, сказать что-то обидное, могла сама обидеться и минут пятнадцать не разговаривать, но это быстро проходило. Не моё это – долго сердиться.

Да-да, скажут некоторые, голос не повышала, это верно, зато тихо так и спокойно могла отбрить… Ну, эта черта у меня от мамы – быстрота реакций, замешанная на ассоциациях и словесных парадоксах. Оно в генах – что я могу поделать?

Так… а чего это я завела об этом речь? Не знаю. Вдруг показалось это важным для оценки того, о чём я хочу поведать в третьей и последней книге биографического романа «Похождения бизнесвумен». Пока ещё название книги не выбрано. «Предательские нулевые»? «Коварный миллениум»? Как-то мрачно. Ведь на рубеже веков было столько всего хорошего! Вот, кстати, ещё вариант – «На рубеже веков».

Но сейчас, пока не окунулась в глубину происходившего четверть века назад, в недостоверную убедительность памяти, – я хочу попросить прощения. У тех, кто уже прошёл со мной по жизни в первом томе «Крутые 80-е» и во втором «Лихие 90-е», а также у тех, кто ещё только появится в заключительном акте, пока никак не названном.

…Простите, если вы себе чем-то не понравились, если, на ваш взгляд, всё было не совсем так и даже совсем не так. Пусть простят меня те, кто уже перевалил рубеж земной жизни и там, за гранью обыденного, в эту самую минуту с лёгкостью читает ещё не написанные главы. Они-то уж точно знают, как всё было на самом деле, и что – по избирательности моей памяти – выпало из повествования.

Я вас любила, как любят коллег по актёрскому цеху, занятых в общей пьесе. Вы подавали мне реплики, вы, как и я, следовали замыслу Режиссёра, а порой – как и я – отступали от него, воображая себя умнее… или справедливее…

И вот теперь, когда пьеса сыграна, погасли огни рампы, и зрители разошлись, я шепчу вам вслед, уходящим: «Спасибо, дорогие мои… спасибо… спасибо…».

Часть 1. Мировой кризис
1997—1999 гг.

***

Души, конечно, нет, душа – иносказанье, —

Так разум говорит, и он, конечно, прав.

Душа, конечно, есть: волненье, любованье

Сверканием реки и влажным блеском трав.

Душа, конечно, есть, она читать газету

Не станет, но с утра любовь ей подавай,

И радость, и печаль, – души, конечно, нету,

Её и потерять случалось невзначай.

И разуму она как будто уступала,

Спешившему ей дать обдуманный совет.

Но счастье, но печаль, но боль… Начнём сначала:

Душа, конечно, есть, души, конечно, нет.

Александр Кушнер, 2019 г.

АНГЛИЙСКИЙ ДИЗАЙНЕР

Утро. Будильник уже отыграл, но застойная тишина в квартире провоцирует плюнуть на всё и спасть… спать… Сопящий рядом Юрка молча поддерживает. Лёнчик тоже дрыхнет в своей комнате. Всю ночь он программировал объёмные предметы. На экране стул наш венский – как живой…

Голова совсем не отдохнула. Мысли крутятся, как прошлогодние листья на ветру. Юрку они не достают. По совету Шри Ауробиндо он научился их отметать: садится в центр воображаемого круга и внимательно следит, чтобы ни одна не проникла за его периметр. По словам индийского философа, мысли похожи на крыс, их достаточно просто щёлкнуть по носу. Но я не могу сидеть в центре круга и следить за крысами. Ведь тогда ничего не успеть.

А дел полно, от них не скрыться, и студенческий девиз – никогда не откладывай на завтра то, что можно сделать послезавтра – уже не работает. Да он и раньше не всегда срабатывал, в то прекрасное, спокойное, предсказуемое время…

Мысли подкрадываются, выталкивая вперёд самую тревожную: Сергея Рогова убили. В собственной парадной, выстрелом в голову. Впрочем, переживаю не из-за него. Ходить по краю пропасти «большого передела» – для этого надо иметь девять жизней. Я больше волнуюсь за другого. Мне ведь так и не удалось разобрать, что сказал по телефону Владимир Васильевич Юдин, и с ним никак не связаться. Тобольск по-прежнему без связи, московская химкомбинатовская вертушка молчит, а звонить в питерское представительство после убийства директора – это как?

Но мне просто необходимо поговорить с Юдиным, я даже готова поехать, знать бы, куда? В Москву или Тобольск? «Больше не плати, жди моих указаний. К тебе подъедет… – и треск эфира, а потом: …верь мне и ничего не бойся». Кто должен подъехать? Чего не бойся? Поговорить об этом не с кем. Ведь никто, совсем никто не знает про звонок Юдина! Кроме Юрки. Но ему Шри Ауробиндо шепнул: живи внутренней жизнью, да не возмутят твой покой события внешнего мира…

Юрке-то хорошо, а мне как быть? Ну вот хотя бы с долгом по лизингу за поставку техники. Бухгалтерия представительства когда-нибудь очухается и потребует оплаты. Так нет же, – говорит Татьяна, мой главный бухгалтер, почти системный аналитик, – мы переводили деньги на разные счета. Согласно договору – по выставленному требованию за подписью Рогова. После его убийства – никаких требований не поступало.

Значит, представительство не в курсе наших с ним дел…

Так! А чего это я разлёживаюсь?! У меня же в одиннадцать встреча с этим… английским дизайнером… Майклом, фамилию не помню…. Надо срочно одеваться и бежать. Но сначала попить чаю и привести себя в порядок. Майкл… вот, вспомнила: Стоунлейк – подождёт. К тому же у нас с ним вряд ли что получится.

Этот англичанин позвонил месяц назад. Приятный мужской голос с настоящим британским произношением. Хочет работать дизайнером. Мы этим не занимаемся, у нас даже нет таких клиентов, лучше обращаться в дизайн-студии, отвечаю я и навскидку называю несколько подходящих контор. Он благодарит, прощается и месяц не подаёт о себе вестей. А теперь вот снова просит о встрече, поскольку никто ему не подходит, только «Русская коллекция»…

Интересная позиция, размышляю я, надо взять на вооружение, чтобы необидно отказывать соискателям: извините, мы вам не подходим.

Я опоздала ровно на пятнадцать минут. Майкл Стоунлейк уже ждал вместе с Аней, своей невестой и переводчицей. Высокий, смуглый, темноглазый, лет двадцати трёх, с той доброжелательностью во взгляде, которая мгновенно отличает иностранцев в толпе. Очки в тяжёлой оправе, в меру потёртые джинсы, чёрный свитер. Вполне себе хипующий artist. Аня же просто русская красавица, впору играть какую-нибудь княжну в историческом сериале.

И тут Майкл по-русски произнёс: «Мне подходит ваша техника. Я готов сделать дизайн-студию и привести клиентов». Эту фразу он явно заучил… Что ж, работы неплохие, стандартный европейский уровень дизайна, то, что сейчас хотят видеть заказчики. Его условие: полторы тысячи долларов, свободных от налогов, – говорит Анна.

Такую сумму я не готова платить. Лучшие специалисты получают вдвое меньше, как им объясню? Я молча смотрю на эту парочку, понимая, что цели у них разные. Ему хочется работать на привычном техническом уровне, а ей… Пожалуй, ей хочется поскорее перебраться в Great Britain. А мне, мне-то что надо? Ну не производством же заправлять! Если Майкл сдержит обещание, если у нас появится дизайн-студия, это будет шагом к моей мечте!

Если сдержит… А если нет? И как он будет с клиентами общаться без знания языка?

– Вот что… – тяну я задумчиво, толком ещё не зная, что хочу сказать. – Тысяча долларов, пока не выучит русский язык. Или вы намерены быть его переводчиком? – это я уже Анне.

– Нет, конечно, нет… Он будет учить…

Майкл старается быть дружески-приветливым, но его чётко вырезанные губы дрожат от волнения.

– Хорошо, со своими клиентами пусть работает, а наших доверить не могу. Тысяча долларов и десять процентов от добытых им заказов. Пока не выучит русский.

Последние слова я произношу, вставая с кресла. Очень много работы, пусть извинят и подумают над моим предложением.

– I agree11
  I agree – Я согласен (англ.)


[Закрыть], – Майкл сверкает глазами то ли от радости, то ли от бешенства. У мужчин это зачастую одно и то же…

Тут необходимо рассказать о наших компьютерных программах. Это важно и во многом объясняет, почему Майклу нигде, кроме «Русской коллекции», не понравилось. Хотя, если кто не смыслит в технике, может пропустить следующий абзац и поверить на слово.

Дело в том, что ещё в 1992 году, покупая программное обеспечение, не поставляемое даже в Европу, не говоря уже о России, мы изначально сделали мощное сальто поверх всех голов. В пакете к сканеру прилагалась программа вёрстки QuarkXPress, впервые разработанная под Windows. Штаты отстаивали дорогую и закрытую систему Macintosh, а европейцы уже поняли, что надо уходить в более управляемый Windows. Короче, наше программное обеспечение было прогрессивнее для Майкла, в то время как другие студии, попавшие на американский крючок, закабалили себя неуправляемыми Mac’ами…

Слух, что у нас работает настоящий английский дизайнер, распространился быстро, и клиенты стали прибывать. В кабинете целыми днями шли переговоры, я переводила, переводила… И больше ни на что не хватало времени. Тогда мы сделали перепланировку, и у Майкла появилась своя студия, где он уже сносно общался, переходя с русского на английский и подкрепляя слова жестами.

Как только шквал заказов стал неподъёмным, появилась Ира Филонова, мухинка. Она не скрывала, что выбрала «Русскую коллекцию», чтобы научиться у англичанина европейским приёмам. Уже через полгода мы вели под ключ восемь глянцевых журналов, а Майкл зарабатывал гораздо больше запрашиваемой суммы. С Ирой они являли прекрасный тандем: он создавал концептуальный эскиз, по которому она делала всю остальную работу.

Основу заказов составляли так называемые корпоративные клиенты, то есть организации. Время от времени из Салехарда приезжал фотограф Николай Михайлович Самбуров, представляющий какую-нибудь контору Ямало-ненецкого округа. Коренастый, неторопливый, прикрывающий лысину зачёсанными набок волосами, без шапки и шарфа несмотря на сильный мороз, он появлялся в дверях и с порога возглашал: ну и жара у вас! Самбуров привозил материалы для очередного этнографического альбома, поскольку то и дело на полуострове Ямал происходили юбилеи.

Покончив с деловой частью, Николай Михайлович извлекал из объёмного портфеля сибирские деликатесы: вяленую оленину, копчёного омуля, слегка подсоленного, тающего во рту муксуна. За кофе и чаем жаловался, что рыбы в реках не стало, ушла куда-то, да и зверь подвыбит. Ничего удивительного, химия планомерно губит природу. Но именно она даёт деньги на выпуск альбомов. Мы вздыхали и принимались за очередной бессмертный нацпроект.

Пристрастием Самбурова были чёрные фоны и рамочки, популярные в начале 80-х. Они придавали альбомам траурный вид, но отговорить фотографа было сложно. Он кивал, как бы соглашаясь, а потом, пристроившись рядом с Ирой, просил хоть одну фотографию поставить на чёрный фон. Вот так же гораздо лучше! – уверял Николай Михайлович. Но тут подходил Майкл и спрашивал: «Этот человек умер?». И фон перекрашивали в серый цвет.

Работа, работа, работа… Наша с Юркой личная жизнь отошла на второй план. Дети: мои Лия с Лёней и Юркин Коля – уже привыкли к нашему постоянному отсутствию. У Лиечки была семья, они с мужем и маленькой дочкой обитали на Петроградской стороне в ожидании следующего чада. Юркин Коля то с кем-то венчался, то поступал в финскую академию Сибелиуса, то играл в юношеских оркестрах. Только Лёнчик жил с нами, учился в гимназии при Русском музее, где новые порядки создавали текучку учителей, уровень знаний которых порой был ничтожным. Лёнька заскучал и по ряду предметов перешёл на экстернат.

В ноябре мы решили оставить фирму на сотрудников и поехать в Хургаду. Просто отдохнуть от всего, тупо загорать, купаться и объедаться всякой экзотикой. Отели были забиты отдыхающими, пляжи устланы телами, базар выдавал нешуточные цены. Купили путёвки в Люксор, чтобы посмотреть на высеченный в горе замок царицы Хатшепсут. А на другой день там произошёл теракт с множеством жертв. Все экскурсанты, среди которых, на счастье, не было россиян, были расстреляны из автоматов. Западные турфирмы в срочном порядке вывезли своих туристов, а наши… Наши предоставили отдыхающим самим выбирать. Народ за большие деньги покупал билеты с рук, лишь бы улететь.

А мы с Юркой не беспокоились. Вспомнили наши приключения в Крыму в августе девяносто первого, когда мы надумали плыть в Форос, к правительственной даче. Эскадра морских эсминцев на горизонте – наверное, учения! До Фороса не добрались – начался шторм. В посёлок, где мы снимали комнату, ехали через горы на троллейбусе. А там из всех динамиков неслось: ГКЧП! ГКЧП! Оказалось, пока мы пытались добраться до Фороса, произошёл путч, и Горбачёва держали на этой самой даче практически под арестом. Аэропорт закрыт, самолёты не летают, в столовых еды на два часа. Тогда было реально страшновато. Но теперь-то чего бояться? Всё уже случилось! Снаряд два раза в одну воронку не падает.

В громадном отеле был занят всего десяток номеров, лучшие пляжи с коралловыми рифами и плавающими среди них разноцветными рыбами, изобилие еды, массаж и фитнес – всё было в нашем распоряжении. Прилив выбрасывал на берег красивые ракушки, которых мы набрали несметное количество…

Сейчас, когда я пишу эти строки, ясно их вижу. Они поблёскивают перламутром и выставляют ребристые края на дне большой керамической миски, из которой пьёт кошка Мотя. Эти «ракушки-теракушки» с Красного моря смешались с «путчевыми камешками», которые мы с Юркой, чтобы успокоиться, собирали на крымском пляже в августе девяносто первого. Как память о двух рискованных путешествиях…

ДОРОГИ ВЫБИРАЮТ НАС…

В отличие от производства, где почти всё можно предусмотреть, творческий процесс отличается спонтанностью. Невозможно сесть и всё спланировать. Это только у Мюнхгаузена: с трёх до пяти – подвиг. И ещё. Люди креативно мыслящие – как магниты, к ним тянутся собратья по разуму. И тогда возникает нечто новое, о чём ещё недавно никто не помышлял.

Так случилось и у нас. Саша Вишневский, по должности контролёр и пробист, писал стихи. Он читал их нам в «МАрт-кафе», сочинял поздравления к праздникам. А тут Майкл повстречал только что прибывшую с Украины Виту Буйвид, необычайно талантливого фотографа, и они совместно наснимали целую серию про Витебский вокзал. Съёмка почти постановочная, кое-где попадаются фигуры Майкла и Ани, в ореоле то ли софитов, то ли лунного света, как и положено жениху с невестой…

Проявку и печать снимков Вита делала сама, особым химическим способом, и серия получилась в мистической чёрно-зелёной гамме. Оказалось, что к этим лунным вокзальным снимкам очень подходит Сашкино стихотворение. Там были такие строки:

 
Дороги выбирают нас,
Но мы не думаем об этом,
Пока судьба зелёным светом
Душе развития не даст…
 

Майкл решил сделать из фотографий и стихов календарь для подарков на Новый год. Вишневский был горд таким признанием, тем более что в процессе работы как-то сам собой выкроился небольшой тираж его стихотворных опусов. Майкл, молодой и начинающий карьеру, включал в свою орбиту тоже молодых и начинающих, вроде Виты и Александра. А попутно увековечил себя и Аню в исторических экстерьерах Витебского вокзала.

В июле у них намечалась свадьба, на которую должны прибыть его родители. Сам праздник, называемый у англичан «свадебный завтрак», планировался в одном из особняков на Каменном острове. А перед этим – венчание в только что отреставрированной Чесменской церкви.

На венчание я не попала – была важная встреча в Эрмитаже с директором издательства «Славия», выпускающим музейные альбомы. «Славии» нас порекомендовал «Музей Истории Санкт-Петербурга» – для которого мы издавали книгу «Архитектурная графика Кваренги».

Эрмитажу мы подходим по всем статьям. И главное, отвечаем за конечный результат, избавляя заказчика от головной боли и неизбежных разбирательств, если что пойдёт не так. Это страшно импонирует директорам бюджетных организаций, для которых цена не так важна, как стабильность качества и сроков.

Участие английского дизайнера, безусловно, придавало вес новому сотрудничеству. А мы тут женим Майкла и, возможно, скоро его лишимся. Невеста не скрывает своего намерения: в Англию, подальше от русской смуты и развала! Как выясняется на «свадебном завтраке», это условие было указано в её объявлении, опубликованном брачным агентством. Мы с Юркой даже рты пораскрывали, когда об этом поведал отец Майкла, произнося первый тост – за невесту. А Майкл уточнил, что их союз – счастливая случайность, поскольку газету с объявлением он прочёл в приёмной дантиста.

Не секрет, что толпы девушек осаждают интуристовские гостиницы, что браки с иностранцами или евреями метко названы «средством передвижения», но мне казалось, что это вовсе не то, чем надо гордиться, а тем более, во всеуслышание упоминать на свадьбе. Ничего подобного! В Англии знакомство через брачное агентство по объявлению – это норма, имеет давнюю традицию и считается лучшим способом найти вторую половину. А русские женщины за рубежом весьма котируются…

Слушая такие речи, Аня принуждённо улыбалась, её прекрасные глаза сияли решимостью – пережить и это на пути к заветной цели… Впрочем, ей сильно повезло: симпатичный, молодой, талантливый, влюблённый и, судя по свадебным расходам, не бедный, – Майкл сам был настоящим подарком. За исключением одного: он не хотел уезжать из России. И я собиралась его в этом поддержать.

В перерыве выяснилось, что у меня есть надёжные союзники в лице его родителей. Это была их инициатива – отправить сына в далёкую Россию, чтобы он, наконец, нашёл своё место в жизни. Они что-то объясняли, но моего английского уже не хватало, я поняла лишь одно: там, на родине, перспективы у него был незавидные. И ещё: молодые проживут в Петербурге пять лет и только потом, может быть…

Родители снимали Майклу большую квартиру, поближе к работе – прямо напротив моего дома, в особняке конца XVIII века. Мне они вверяли судьбу их сына в надежде, что буду к нему достаточно строга, но справедлива. И тут маман, понимающе улыбаясь, взяла мои руки в свои и с чувством пожала. Как матери, которая ей сочувствует. Как мудрой и доброй наставнице. Что ж, после сегодняшних переговоров в Эрмитаже я смогу обеспечить Майклу такие престижные заказы, которых он в своей Англии не увидел бы до скончания дней.

Молодые уехали на неделю в свадебное путешествие, но не в Англию, как мечтала Анна, а на Рижское взморье, в Латвию, теперь независимое государство. По возвращении Майкла ждало неприятное известие: в России объявлен дефолт.

Вообще-то экономический кризис уже больше года свирепствовал в мире, но России как-то удавалось держаться. В августе девяносто седьмого Ельцин объявил деноминацию, и три ноля с купюр исчезли. Цены, конечно, немного поднялись, но в целом все вздохнули с облегчением: эти миллионы уже достали. Чтобы народ не путался, зарплаты и ценники в прайсах стали указывать в долларах, которые отображались как у.е. – условные единицы. Конечно, привязка к доллару шла давно из-за его неуклонного роста, и если в конце 1995-го года за доллар давали чуть больше четырёх рублей, то в июле 1998-го уже шесть.

И вдруг рубль резко падает в четыре раза. В четыре! За каких-то несколько дней!

Я не знаю, как из этого выпутались остальные предприниматели, но «Русской коллекции» повезло. Во-первых, на тот момент в издательстве почти не было денег на счёте – мы покупали оборудование. Во-вторых, некоторый запас долларов хранился дома «в банке». И в-третьих, у нас не было долгов перед финской типографией «Артпринт». Наоборот, у них имелся некоторый избыток наших средств, естественно, в финских марках.

Между тем, кризис и дефолт преподносили сюрпризы, один кошмарнее другого. Доллар стоил тридцать рублей – против ещё недавних шести. Экономику лихорадило, и слово «банкрот» звучало уже привычно. Потери были и у нас, спасало лишь непрестанное маневрирование и договора в у.е., рублёвый эквивалент которых рос с каждым днём, побуждая заказчиков делать предоплату.

Вроде бы всё было неплохо, но Майкл заметно нервничал. На его имя то и дело приходили факсы из английского консульства. В них давались советы и указания, по большей части нелепые и сеющие панику. К примеру: «Если вы попали под обстрел, держитесь теневой стороны улицы и постарайтесь спрятаться во дворе или парадной». Какой обстрел? Кругом тихо-спокойно. В конце каждого факса была рекомендация: при первой возможности покинуть Россию. Что они и сделали. Майкл – с большим сожалением, Анна с нескрываемой радостью. Наконец-то её мечта сбылась!

Ира Филонова вскоре уехала, только в Финляндию – давно готовилась, вела переписку с типографией. Хорошо, что на пике загрузки взяли Катю Мельник, тоже мухинскую, так что дизайн-студия продолжила своё существование, не теряя темпа.