Текст книги "Серебряный век в социокультурном измерении"

Глава 2
Социокультурная среда творцов Серебряного века

2.1. Культурная элита конца XIX – начала ХХ столетия как социальная база Серебряного века

Облик рубежной для российской истории эпохи конца XIX – начала ХХ столетия во многом определялся углублявшимся процессом расслоения общества. На поздних этапах существования Российской империи усложнялся структурный состав интеллигенции, что сопровождалось формированием новой культурной элиты. Наблюдавшиеся в тот период процессы отвечали логике социокультурного развития страны, которое с конца XVIII века направлялось просветительской государственной политикой. Выдающимся результатом этой политики в первой трети XIX столетия стал Золотой век русской культуры, именно с той поры завоевавшей мировое признание, а главным проводником новых культурных веяний являлся особый, передовой слой общества – просвещенное дворянство.

Эта социальная страта, составившая культурную элиту российского общества, представляла не только наиболее образованную, но и наиболее политизированную его часть. Ей не чужды были романтические порывы, вполне естественные в период расцвета классического романтизма, являвшего собой в западноевропейской культуре той поры ведущий тип мировосприятия. Однако в силу специфики национальной истории в мировоззрении российской культурной элиты времен Золотого века, хронологически совпавшего с эпохой романтизма, преобладали не индивидуалистические тенденции, а идеи гражданско-патриотического долга. Неприятие далекой от идеала действительности, как правило, социально заострялось, носило общественно-политический характер, в то время как у западных романтиков оно чаще выливалось в стремление трагически одинокой личности возвыситься над миром социальной необходимости. Духовные интенции и общественная активность просвещенного дворянства в большей степени были направлены на поиски путей достижения всеобщего блага, чем на отстаивание интересов индивидуальной личности или воспевание ее неповторимого внутреннего мира. В стране векового крепостничества, где еще совсем недавно любой подданный вплоть до представителей правящего класса мог подвергнуться телесным наказаниям, личность пока не осознавалась как высшая и самодостаточная ценность. Скорее, во всех своих нравственных посылах, творческих устремлениях и практических действиях передовые люди того времени были движимы обостренным чувством справедливости и вины перед народом. Им была ближе готовность к самопожертвованию во имя общего дела, чем романтический индивидуализм. Мировоззренческие особенности эпохи нашли свое отражение в художественном творчестве. В русской литературе и искусстве на протяжении XIX века все ярче звучали мотивы социального критицизма и гражданственности, выдвигая на первый план реалистические стилевые решения и оттесняя романтические настроения. Непрерывно усиливаясь, подобные тенденции стали особенно заметными с появлением новой общественной группы – разночинной интеллигенции.

Интеллигенция, определяемая в широком смысле слова, – это специфическая социокультурная среда, которую составляют образованные слои общества, профессионально занятые квалифицированным интеллектуальным трудом или художественным творчеством. При этом русского интеллигента отличает от западного интеллектуала иррациональная, но существенная характеристика: убежденность в предуготованности ей некой особой духовной миссии в жизни общества, восприятие собственного предназначения как своего рода избранничества перед лицом народа. Интеллигенция оформилась в более или менее определенную социальную группу не ранее первой половины XIX века, сменив в качестве наиболее образованной части российского общества просвещенное дворянство. Вместе с тем образованность и глубокие культурные запросы сами по себе еще не являются достаточным условием формирования этой социальной общности и критерием принадлежности к ней. До складывания разночинной интеллигенции образованные люди в России (относившиеся, как правило, к духовенству или дворянству) не составляли в своей совокупности самостоятельной и отчетливо выраженной общественной страты ни в социальном смысле, ни с точки зрения профессиональной специфики. Как справедливо заметил М. Л. Гаспаров, «…мы не называем интеллигенцией ни духовенство, ни дворянство, потому что оба сословия занимались этим неизбежным просветительством лишь между делом, между службами Богу и государю… Понятие интеллигенции появляется с буржуазной эпохой – с приходом в культуру разночинцев (не обязательно поповичей), то есть выходцев из тех сословий, которые им самим и предстоит просвещать. Психологические корни “долга интеллигенции перед народом” именно здесь…»[70]70
  Гаспаров М. Л. Русская интеллигенция как отводок европейской культуры // Русская интеллигенция и западный интеллектуализм: история и типология: Материалы международной конференции. Неаполь, май 1997. М., 1999. С. 24.


[Закрыть].

Основная масса разночинной интеллигенции, возможно и не помышлявшая ни о каких «долгах», занималась каждодневным рутинным трудом на ниве учительства, врачевания, творческих и научных изысканий и т. п. Однако из этой массы выделилась общественно активная группа, взявшая на себя миссию выразителя народных интересов с претензией на роль «совести нации» и «последней надежды общества». Движимая стремлением к насильственному переустройству мира и готовностью идти на жертву во имя народного блага, она сосредоточила свои усилия на политической деятельности: подпольно-заговорщической и пропагандистской практике, «хождениях в народ», наконец, терроре. Из этой все более радикализировавшейся среды сформировалось революционно-демократическое крыло интеллигенции, с которым постепенно начала ассоциироваться вся интеллигенция в целом.

Культурное сознание разночинцев, окончательно выкристаллизовавшееся к эпохе Великих реформ, тяготело к рациональному мышлению, научной картине мира, эстетике реализма. Философский идеализм, религиозность, художественное мифотворчество казались апологетам «позитивного» опытного знания и сторонникам новейших социальных теорий отсталыми явлениями современной жизни. Их образ мыслей и деятельность во многом отвечали духу времени и насущным потребностям общества. Разночинная интеллигенция, распространявшая по мере своих возможностей просвещение в почти безграмотной стране, выполняла важнейшую общественно-историческую и культурную миссию. Вместе с тем невозможно игнорировать некоторые не самые привлекательные характеристики этого социального слоя, особенно свойственные революционно-демократической среде нигилизм в ценностно-мировоззренческом плане, утилитаризм по отношению к человеку и духовной стороне жизни, радикализм политических решений и действий. Оторвавшиеся от своих сословий, лишившиеся социокультурных корней, разночинцы утратили традиционные ценностные ориентиры, отказались от привычных жизненных устоев и представлений. Они пытались строить будущее скорее на ниспровержении прежних авторитетов, институтов, отношений, духовно-нравственных опор, чем на позитивной программе преобразования несправедливо устроенного общества. В бескорыстном любомудрии не видели смысла – ему предпочитали естественные науки, приносящие осязаемый результат. Искусству и литературе предъявляли требование служить «общественной пользе». По мере расширения и демократизации образованных слоев в России их общий культурный уровень снижался.

В. В. Розанов, совершая экскурс в историю русской интеллигенции, с большим уважением отозвался о том, как решало свою историческую задачу первое ее поколение, «светлая плеяда людей сороковых и пятидесятых годов»: «В общество, в верхних слоях еще грубое, в средних и образованных – наивное, они внесли серьезное размышление и углубленность чувства»[71]71
  Розанов В. В. Почему мы отказываемся от «наследства 60–70-х годов»? // Московские ведомости. 1891. 7 июля.


[Закрыть]. Следующему поколению предстояло двигаться дальше – воплотить на практике идеи предшественников, «с развитой душой приступить к обновлению жизни»[72]72
  Там же.


[Закрыть]. Подразумевалось, что это обновление станет серьезной работой «в сферах науки, литературы и, может быть, политической деятельности»[73]73
  Там же.


[Закрыть]. Однако очень немногие из поколения 1860–1870-х годов следовали задачам духовного совершенствования, углубленной умственной и душевной работы; «совсем иным путем пошла главная масса»[74]74
  Там же.


[Закрыть]: смыслом жизни для нее стала политическая борьба, в которой революционные идеалы и социальную справедливость отстаивали, не гнушаясь никакими средствами, вплоть до экстремизма. В общественном сознании «шестидесятников» протестные и разрушительные умонастроения возобладали над созидательными, что имело крайне негативные последствия: эта ситуация не только вызвала жесткий правительственный ответ и привела к введению в России режима контрреформ, но и спровоцировала раскол в среде самой интеллигенции. Корни раскола уходят в период реакции. Именно в пору «безвременья» и духовного застоя 1880-х годов начала складываться новая социальная группа, которой на рубеже веков суждено будет стать культурной элитой российского общества и творцом Серебряного века. Вступало в жизнь не просто новое поколение русских интеллигентов: внутри него выделилась страта людей, критически подходивших к традиционно сложившимся идеалам интеллигенции, людей, отвергавших революционное насилие и сосредоточивших свои усилия на поисках путей духовного совершенствования общества.

В. В. Розанов в стремлении обосновать общественную позицию этой социальной группы одним из первых дал глубокий анализ причин раскола интеллигенции. Свои взгляды он изложил в цикле статей о «наследстве 60–70-х годов», написанных в 1891–1892 годах и вызвавших многолетнюю полемику. Автор начинает цепь своих рассуждений с констатации: характер ближайшего будущего будет определять «факт, что дети, взращенные “людьми шестидесятых годов”, отказываются от наследства своих отцов, от солидарности с ними и идут искать каких-то новых путей жизни, другой “правды”, нежели та, к которой их приучали так долго…»[75]75
  Розанов В. В. Почему мы отказываемся…


[Закрыть]. Первотолчком к разрыву с «отцами» послужили впечатления от 1 марта 1881 года. Поколение «детей», оказавшееся в ранней юности, «стоя на пороге между гимназией и университетом», свидетелем цареубийства, было поражено холодностью и равнодушием, с которыми человеку причинялись невыносимые страдания просто из соображений политической целесообразности. Утверждение принципа «цель оправдывает средства» привело в конечном итоге к «сухости сердца», к «узости ума», к «цинизму умственному», распространившемуся у «шестидесятников» на все стороны жизни, включая науку и искусство. Это еще более оттолкнуло юное поколение от отцовских идеалов: «И если мы видели, что опять и опять человек рассматривается только как средство, если мы с отвращением заметили, как тем же средством становится и сама истина, могли ли мы не отвратиться от поколения, которое все это сделало?»[76]76
  Розанов В. В. Почему мы отказываемся…


[Закрыть]

В. В. Розанов обращает внимание на неполноту знания «сходящего с исторической сцены поколения», что привело к искаженному восприятию мира, к неспособности постигать глубинные смыслы жизни и мироздания, к поверхностному и равнодушному взгляду на человека: «Понять это особенное существо, и притом будучи им самим, так плоско и бедно, как был понят человек людьми нашего старшего поколения, – это есть одно из самых удивительных явлений истории. Как будто эти люди никогда не задумывались ни над мыслью своею, ни над движениями своего сердца, ни, наконец, над своим рождением и ожидавшею их смертью… Как к песку пустыни, который лепится с глиной в кирпичи и кладется то в основание, то в вершину здания, они относились к живым людям. И себя не жалели они при этой постройке, лепились, надрывались и падали, как муравьи; не жалели также и других людей, вовсе не знавших, что у них делается. Отсюда – вся боль, которую вызывала эта деятельность»[77]77
  Розанов В. В. В чем главный недостаток «наследства 60–70-х годов»? // Московские ведомости. 1891. 15 июля.


[Закрыть]. Мыслитель приходит к выводу: «Ошибка узкого ума есть главное, что причинило все пережитые нами недавно несчастья»[78]78
  Там же.


[Закрыть].

Бунт «детей» – это протест будущих творцов Серебряного века, представителей нарождавшейся в конце XIX столетия новой культуры, против скудости мышления «шестидесятников». Однако линия раскола пролегла не только между старшим и младшим поколениями интеллигенции – расколотым оказалось само поколение «детей». При этом явно наметившееся расслоение прежде единой социальной группы носило широкий социокультурный характер. Анализ столкновения на страницах газет, журналов, публицистических сборников конца XIX – начала ХХ века различных взглядов на насущнейшие проблемы современности показывает, что идейное размежевание в среде интеллигенции приняло форму не столько политической борьбы, сколько многоаспектного мировоззренческого противостояния.

В умонастроениях, в жизненных и творческих исканиях новой группы, выделившейся из общей массы интеллигенции, доминировали духовные ценности и широкие культурные интересы. Борьба за социально-экономическое освобождение и мученичество в глазах общественного мнения, готовность к жертвам (не только личным!) во имя «народного» блага, устремленность к насильственному переустройству общества на основе радикалистских этических воззрений многими теперь воспринимались как примитивизация жизни, дилетантские заблуждения, политиканство и демагогия. Интеллигенция начала ассоциироваться не столько со средой, продуцирующей интеллектуальное и художественное творчество, сколько с «кружковщиной», сосредоточенной на тенденциозной пропаганде и терроре, на подпольной заговорщической деятельности. Экстремистская практика народнической борьбы за всеобщие права и свободы не только вызвала у новой интеллигенции несогласие с методами политического радикализма, но и обусловила неприятие ею общекультурных оснований разночинского мировоззрения. Духовные истоки Серебряного века восходили к кардинальной переоценке ценностей, во многом связанной с отказом от установок культурного сознания «шестидесятников», с отрицанием их нигилистических жизненных принципов, материалистического миропонимания, утилитарного отношения к искусству.

Мировоззренческая переориентация части интеллигенции в сторону общечеловеческих ценностей изначально заявила о себе не только в идейно-политических спорах, но и в эстетических дискуссиях. В 1884 году на страницах киевской газеты «Заря» развернулась бурная полемика между сторонниками позитивистско-утилитарного подхода к художественному творчеству и апологетами «чистого искусства». Эстетский тон задавала статья Н. М. Минского «Старинный спор», впоследствии провозглашенная первым манифестом русского декаданса[79]79
  См.: Минц З. Г. Статья Н. Минского «Старинный спор» и ее место в становлении русского символизма // Ученые записки Тартуского университета. 1989. Вып. 857. С. 44–57.


[Закрыть]. Бывший некогда горячим приверженцем народничества, Н. Минский одним из первых открыто порвал с его идейными воззрениями и направил свои усилия на теоретическое обоснование автономии искусства и едва намечавшихся новых путей его развития. Но при всем антиутилитаристском пафосе публициста эстетизм в его построениях отнюдь не выступал самоцелью нарождавшихся духовных исканий нового поколения интеллигенции, поскольку, с точки зрения автора статьи, эстетическое чувство – это нечто «такое всеобъемлющее и необходимое, что без него и природа, и душа человеческая превратятся в голую пустыню, которой не оживить никакой науке…»[80]80
  Минский Н. Старинный спор // Заря. 1884. 29 авг.


[Закрыть].

Именно отношение к «душе человеческой» и стало той гранью, которая разделила революционное крыло интеллигенции и творцов Серебряного века. «В сущности, все поколение конца века носит в душе своей то же возмущение против удушающего мертвенного позитивизма, который камнем лежит на нашем сердце», – отмечал Д. С. Мережковский в статье «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы»[81]81
  Мережковский Д. С. О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы // Мережковский Д. С. Полное собрание сочинений: в 24 т. М., 1914. Т. 18. С. 214.


[Закрыть]. Этот манифест, утверждавший «начала нового идеализма»[82]82
  Там же. С. 175.


[Закрыть] в литературе, выходил далеко за пределы литературной критики – автор вел разговор о характерной особенности современного мировосприятия, заключавшейся в «болезненном неразрешимом диссонансе» между «твердой почвой науки» и неизбывной «мистической потребностью» человека. Чрезвычайно острую критику эстетических идеалов и литературных вкусов народнической интеллигенции развернул А. Л. Волынский. На страницах журнала «Северный вестник», возглавлявшегося им в 1890-е годы, а позже в статьях и очерках, объединенных в сборнике под красноречивым заглавием «Борьба за идеализм», он призывал деятелей культуры перейти от натуралистических описаний уродливой социальной действительности и революционных призывов к борьбе за духовные ценности[83]83
  См.: Волынский А. Л. Борьба за идеализм: Критические статьи. СПб., 1900. – См. также исследование, посвященное мировоззрению А. Л. Волынского: Котельников В. А. Воинствующий идеалист Аким Волынский // Русская литература. 2006. № 1. С. 20–75.


[Закрыть]. Характерной чертой мировоззрения новой интеллигентской страты было религиозно-духовное переживание современности. Духовность, полагали ее представители, объединяет всех людей, все цивилизации прошлого и настоящего в единую культурную общность, придает смысл и направленность истории. В духовности они надеялись обрести необходимые положительные мировоззренческие ориентиры, поскольку прежняя система ценностей изжила себя, а только ее отрицанием невозможно жить – необходимо выстраивать новую.

Разрыв с народническими идеалами давался нелегко, поскольку во второй половине XIX века общественные умонастроения определялись позитивистскими положениями и установками критического реализма, и отказ от них мог обернуться моральным бичеванием и бойкотом общественного мнения. Об этой непростой социальнопсихологической ситуации впоследствии вспоминал С. Л. Франк: «Сомнения в величии, умственной силе и духовной правде идей Белинского, Добролюбова, Чернышевского представлялись хулой на Духа Святого… Сомневаться в правильности дарвинизма, или материализма, или социализма значило изменить народу и совершать предательство. Не только религия, но и всякая не материалистическая и не позитивистическая философия были заранее подозрительны и даже заранее были признаны ложными…»[84]84
  Франк С. Л. Крушение кумиров // Франк С. Л. Сочинения. М., 1990. С. 117.


[Закрыть]

Личностное становление будущих творцов Серебряного века пришлось на удушливые годы реакции с их затхлой атмосферой и полным параличом общественной активности. Но в это «глухое время»[85]85
  Брюсов В. Я. «Я вырастал в глухое время…» // Брюсов В. Я. Собрание сочинений: в 7 т. М., 1974. Т. 3. С. 400.


[Закрыть] в умах и душах нового культурного поколения свершалась напряженная внутренняя работа. Многие деятели русского ренессанса пережили в юности подлинный мировоззренческий переворот, сначала испытав увлечение материалистическими и социалистическими идеями, а затем остро ощутив кризис миропонимания, связанный с преодолением богоборческих настроений, критическим пересмотром позитивистской философии и разочарованием в народничестве, которое за долгие годы своей идеологической и практической деятельности так и не привело страну к каким-либо положительным переменам. Именно такой непростой духовный путь, приведший его к идее «нового религиозного сознания», проделал Д. С. Мережковский. Схожим образом формировалось религиозно-философское миросозерцание Н. О. Лосского, В. В. Розанова, Л. И. Шестова, символистское миропонимание Н. М. Минского, К. Д. Бальмонта, Ф. К. Сологуба, духоверческое мировидение других мыслителей и художников Серебряного века.

Некоторые из представителей нового типа интеллигенции изведали опыт еще более сложной мировоззренческой эволюции. П. Б. Струве, С. Н. Булгаков, Н. А. Бердяев, С. Л. Франк от юношеского увлечения социалистическими идеями в их народническом изложении перешли во второй половине 1890-х годов к изучению марксизма. Марксистское учение было воспринятого ими не столько в качестве идеологической доктрины освободительного движения, сколько в его философской ипостаси. Н. А. Бердяев указывал, что марксизм, при всей справедливости его социального критицизма, интересовал «легальных марксистов» прежде всего как цельное мировоззрение, способствовавшее европеизации русской интеллигенции, повышению ее философской культуры, интеллектуальному углублению мысли по сравнению с народническим типом[86]86
  См.: Бердяев Н. А.: 1) Социальный переворот и духовное пробуждение // Бердяев Н. А. Истина и Откровение. Пролегомены к критике Откровения. СПб., 1996. С. 220–235; 2) Самопознание (Опыт философской автобиографии). М., 1991. С. 118; 3) Русская идея: Основные проблемы русской мысли XIX века и начала ХХ века // О России и русской философской культуре. М., 1990. С. 240.


[Закрыть]. Того же мнения придерживался Г. В. Флоровский: «Марксизм в 90-е годы был пережит у нас как мировоззрение, как философская система. Тогдашний спор “марксистов” и “народников” был столкновением двух философских теорий, двух мировоззренческих стилей. Это было восстание новой метафизики против засилья морализма»[87]87
  Флоровский Г. Пути русского богословия. Париж, 1983. С. 453.


[Закрыть].

Однако умственные интересы «легальных марксистов» довольно скоро переросли философский потенциал марксизма, превратившийся на российской почве в догматическое и крайне идеологизированное течение мысли. К началу ХХ века происходит очередная переоценка ценностей, побудившая «легальных марксистов» к разрыву с социал-демократической средой. Часть из них обратилась к идеалистической философии в поисках ответов на вопросы, игнорировавшиеся или подавлявшиеся в марксизме: о смысле человеческой жизни, о назначении и статусе человеческой личности, о роли духовной культуры в общественной жизни[88]88
  Более подробно об этом процессе см.: Смирнов И. П. «От марксизма к идеализму»: М. И. Туган-Барановский, С. Н. Булгаков, Н. А. Бердяев. М., 1995; Колеров М. А. Сборник «Проблемы идеализма» (1902): история и контекст. М., 2002; Гаман Л. А. Историософия Н. А. Бердяева. Томск, 2003. С. 19–37.


[Закрыть]. «Целостное социально-революционное миросозерцание интеллигенции было разбито, – комментировал ситуацию Н. А. Бердяев. – Была объявлена борьба за права духа и внутренней жизни, за духовное творчество, за независимость духовного от социального утилитаризма. Это вместе с тем была борьба за личность, за полноту творческой жизни личности, подавленную социальностью»[89]89
  Бердяев Н. А. Русский духовный ренессанс начала ХХ века и журнал «Путь» (К десятилетию «Пути») // Н. А. Бердяев о русской философии. Свердловск, 1991. Ч. 2. С. 218.


[Закрыть]. Переход на новые позиции был засвидетельствован публицистически – выпуском коллективного сборника «Проблемы идеализма» (1902)[90]90
  Проблемы идеализма: Сборник статей. М., 1902.


[Закрыть], в котором участвовали С. Н. Булгаков, Е. Н. Трубецкой, С. Н. Трубецкой, П. Б. Струве, Н. А. Бердяев, С. Л. Франк, С. А. Аскольдов, А. С. Лаппо-Данилевский, С. Ф. Ольденбург, Д. Е. Жуковский, П. И. Новгородцев, Б. А. Кистяковский, а также выходом авторского сборника С. Н. Булгакова «От марксизма к идеализму» (1903)[91]91
  См.: Булгаков С. Н. От марксизма к идеализму // Булгаков С. Н. От марксизма к идеализму: Статьи и рецензии. 1895–1903. М., 2006. С. 367–724.


[Закрыть].

По мере эволюции народничества и распространения марксизма в России смысл разногласий между антирадикалистским и революционным крылом интеллигенции оставался прежним: протест против уничижения духовного начала в человеке, против подавления личности ради «общественной пользы» и торжества утилитарно-материалистического понимания жизни. Н. А. Бердяев в статье «Борьба за идеализм» четко обозначил причины идейной эволюции некоторой части молодежи начала ХХ века «от марксизма к идеализму». Он отметил, что «марксизм оказался беден духовно-культурным содержанием, идеальные задачи философии, нравственности, искусства не были им достаточно осознаны», что «сами цели человеческой жизни были поняты слишком материально», в то время как на другом мировоззренческом полюсе умами завладел «усиленный интерес… к вопросам философии, искусства и нравственности»[92]92
  Бердяев Н. А. Борьба за идеализм // Бердяев Н. А. Sub specie aeternitatis. Опыты философские, социальные и литературные (1900–1906). СПб., 1907. С. 11–12, 6–7.


[Закрыть]. Воспринимая убеждения и практическую деятельность революционеров-радикалов абсолютно безнравственными, новая интеллигенция не уповала на социально-экономические реформы и не возлагала надежд на политику. Только духовные процессы, внутреннее совершенствование личности мыслилось в этой среде залогом коренного переустройства общества. «Политическое освобождение возможно лишь в связи с духовным и культурным возрождением и на его основе», – подчеркивал Н. А. Бердяев, размышляя об итогах революции 1905–1907 годов[93]93
  Бердяев Н. А. Философская истина и интеллигентская правда // Вехи: Сборник статей о русской революции. М., 2007. С. 56.


[Закрыть].

Поворот от марксизма к идеалистическим воззрениям оказался не окончательным, но лишь промежуточным этапом мировоззренческой эволюции интеллигентов новой формации. Философский идеализм, вопреки надеждам бывших «легальных марксистов», не помог им приблизиться к пониманию смысла исторического существования и метафизического бытия человека, к постижению законов его отношений с миром. Н. А. Бердяев с разочарованием пришел к выводу, что «идеалистическая теория познания, в сущности, все сводит к идеям и категориям, за которыми пустота, которые не имеют носителя; она не может выйти из заколдованного круга понятий и не находит путей к реальности, в глубь бытия»[94]94
  Бердяев Н. А. О новом русском идеализме // Бердяев Н. А. Sub specie aeternitatis. СПб., 1907. С. 154.


[Закрыть]. Ряд мыслителей, продолжая духовные искания, переходит от отвлеченного мудрствования к религиозной философии, восприняв идею «нового религиозного сознания». Впоследствии часть из них вернется в православие.

Эти духовные метания были вполне органичны эпохе порубежья, когда постулаты материалистического понимания действительности перестали безраздельно главенствовать в интеллигентском сознании, несмотря на кризис исторического православия и падение авторитета официальной церкви в глазах широких масс. Для более юного поколения новой интеллигенции, едва вступавшего в творческую жизнь в начале ХХ века, обращение к духовным основам бытия уже не становилось результатом тяжких душевных борений – оно изначально мыслилось ими как единственно возможный вектор в постижении мира. Присущее им оригинальное миросозерцание формировалось сообразно менявшей свое духовное наполнение эпохе, зачастую вразрез с традиционными для семьи воззрениями, поддерживавшимися старшими членами рода. А. Белый, отец которого был профессором математики, уверял, что ощутил себя символистом, как только начал осознавать мир[95]95
  См.: Белый А. Почему я стал символистом и почему я не перестал им быть во всех фазах моего идейного и художественного развития // Белый А. Символизм как миропонимание. М., 1994. С. 218. – О складывании символистского мироощущения поэта см. также: Белый А. На рубеже двух столетий. М., 1989. С. 176–209.


[Закрыть]. П. А. Флоренский семнадцатилетним гимназистом самостоятельно пришел к вере, несмотря на то что в родительском доме никогда не обсуждались религиозные вопросы, а детей с раннего возраста воспитывали на основе строго научного мировоззрения[96]96
  См.: Флоренский П. Детям моим. Воспоминанья прошлых дней // Флоренский П. Детям моим. Воспоминанья прошлых дней. Генеалогические исследования. Из соловецких писем. Завещание. М., 1992. С. 212.


[Закрыть]. В. В. Маяковский, казалось бы, совершенный безбожник, с детства ненавидевший все, связанное с церковью[97]97
  См.: Маяковский В. В. Я сам // Маяковский В. В. Полное собрание сочинений: в 13 т. М., 1955. Т. 1. С. 12.


[Закрыть], уповал на Великую Революцию Духа, которую он ожидал даже после Октября[98]98
  См.: Маяковский В. В. IV Интернационал // Маяковский В. В. Полное собрание сочинений: в 13 т. М., 1957. Т. 4. С. 103; Бурлюк Д., Маяковский В., Каменский В. Манифест летучей федерации футуристов // Газета футуристов. 1918. 15 марта.


[Закрыть].

Таким образом, в пореформенную эпоху в среде интеллигенции появился слой людей с высокими культурными запросами, не ограничивавшихся в своем личностном развитии элементарными просветительскими задачами, изначально воспитанных на безусловной ценности культуры, всей духовной сферы. Этот круг лишь по формальным признакам может быть отнесен к разночинству: складывалась подлинно интеллигентная среда, нарождалась интеллигенция в полном смысле этого слова, то есть сообщество, отличительным признаком которого являются не только профессиональные занятия умственным трудом, но и духовно-нравственные интенции. Важным показателем данного процесса стало появление потомственных интеллигентов – выходцев из профессорских семей или творческой среды. Наряду с этим представители нового типа интеллигенции активно рекрутировались из предпринимательских, чиновничьих, военных слоев, где также была осознана значимость хорошего образования и культурного кругозора в судьбе современного человека, что оказывало определяющее влияние на воспитательные традиции. Свою роль в формировании новой социальной страты играли заметные перемены, происходившие в российской действительности: либерализация некоторых сторон общественной жизни, ощутимая даже в период контрреформ, значительное повышение статуса художника в обществе, расширение слоя высокообразованной и эстетически развитой публики.

Вся совокупность сложившихся на рубеже XIX – ХХ веков культурно-исторических обстоятельств и условий произвела переворот в сознании и в образе мыслей определенной части интеллигенции, вызвав к жизни специфическое миропонимание, иное отношение ко всем сторонам жизни: к метафизическим проблемам мироздания и человека, к назначению искусства и научного познания, к философии и религии, к вопросу о дальнейших исторических путях России. В сложных коллизиях эпохи формировалась культурная элита российского общества рубежа XIX – ХХ столетий, среда творцов Серебряного века.

В понятиях социологии под элитой подразумевается некая референтная группа, наделяемая в общественном сознании по тем или иным критериям чертами избранности и исключительности, высшей степенью компетентности и влиятельности. Действенность элит в социальном пространстве заключается «в силе влияния на других и на ход общественных событий»[99]99
  Сорокин П. А. Система социологии. М., 2008. С. 588.


[Закрыть]. Влиятельность культурной элиты специфична по определению, поскольку речь в данном случае идет не столько о прямом давлении на политику властей, сколько об интеллектуальном и эмоциональном воздействии на умы современников. В выражении «культурная элита» заведомо содержится отсылка к наиболее духовной, мыслящей и образованной среде общества. Но такое толкование представляется слишком общим, абстрактным, неопределенным. В случае с каждым конкретным социумом этот термин требует уточнения. На рубеже XIX – ХХ веков, в связи с заметным расширением слоя образованных людей и усложнением структуры их социального функционирования, в российском обществе сложилась многосоставная, полимодальная система различных элит, напрямую связанных с образовательным потенциалом: бюрократической, политической, научной, художественной и т. д. Высшее чиновничество или лидеры парламентских фракций были представлены отнюдь не безграмотным населением[100]100
  О высоком образовательном уровне царской бюрократической элиты см.: Куликов С. В. Царская бюрократия и научное сообщество в начале ХХ века: закономерности и типы отношений // Власть и наука, ученые и власть. 1880-е – начало 1920-х годов: материалы междунар. науч. коллоквиума. СПб., 2003. С. 54–71.


[Закрыть]и не «полузнающей» частью интеллигенции[101]101
  Выражение И. А. Покровского. См.: Покровский И. А. Перуново заклятье // Из глубины: Сборник статей о русской революции. Нью-Йорк, 1991. С. 279.


[Закрыть], однако их трудно причислить к социальной опоре Серебряного века. С другой стороны, культурная элита вряд ли сводилась к совокупности интеллектуально-творческих сил: занятость в этой сфере распространялась не только на творцов Серебряного века. В то же время содержание термина не синонимично и понятию духовной элиты. Духовная элита – это «совесть нации», круг людей, обладающих безоговорочным авторитетом в общественном сознании, главный нравственный ориентир общества. Творцы Серебряного века ставили вопросы духовно-нравственного совершенствования мира и человека, но едва ли в действительности выступали нравственным камертоном и мерилом духовности для своих современников. Мнение представителей духовной элиты всегда значимо и востребовано в широких слоях общества, независимо от каких-либо социальных градаций. В отношении культурной элиты не приходится с уверенностью утверждать, что ее слово по части изменения системы ценностей и убеждений российского общества попросту было услышано, тем более принято за абсолютный критерий истины. Творцов Серебряного века, несмотря на их стремление произвести антирадикалистский переворот в образе мыслей интеллигенции в надежде, что это повлечет за собой совершенствование всех сторон жизни, вряд ли воспринимали духовными наставниками, морализирующими пастырями.

Между различными категориями элит возникали взаимопересечения, они, безусловно, соприкасались какими-то гранями, в определенной степени были даже взаимопроникаемы, но ни в коей мере не тождественны друг другу. Культурная элита, составлявшая социальную базу Серебряного века, выделялась не только вследствие высоких духовных запросов. Отличительным признаком данной социальной страты является принципиальный подход к осмыслению взаимоотношений человека с миром. Основой развития общества культурная элита считала характер его самосознания, выдвигая на первый план культурные механизмы социальной динамики, а не экономические или политические процессы. Как следствие, она искала культурные, то есть лежащие в духовно-мировоззренческой плоскости, пути разрешения эпохальных коллизий и конфликтов. Многие творцы Серебряного века, отвергая социально-политическую революцию, уповали на Революцию Духа, некоторые ожидали ее даже после Октября[102]102
  См.: Бурлюк Д., Маяковский В., Каменский В. Манифест летучей федерации футуристов.


[Закрыть].

Культурная элита, включавшая в основном представителей свободных профессий, не занималась практическим решением социальных проблем, в отличие, скажем, от земской интеллигенции. Она не была в большинстве своем склонна к партийной борьбе или парламентской деятельности, как правило, не имела отношения к чиновничеству, не была вхожа в правительственные круги, не могла оказывать реального влияния на принятие властных решений. Основной сферой деятельности культурной элиты было интеллектуальное и художественное творчество. Однако отстраненность творцов Серебряного века от политики не оставляла их индифферентными в вопросах исторических судеб России. Появившаяся наконец в стране публичная политика не являлась единственной формой общественной активности. Творчеству в среде культурной элиты приписывались внеположные функции: в мировоззренческих установках творцов Серебряного века, как представителей модернистких литературно-художественных течений, так и деятелей русского религиозного ренессанса, искусство и философия взламывали границы эстетики и любомудрия, они рассматривались как действенное средство общественного переустройства и даже вселенского пересоздания мира на духовных началах. «И для исследователя… должно быть очевидно и храниться в “оперативной” памяти, что индивидуальное творческое самосознание, которого с таким жаром ждали многие авторы “Вех” и которое пытались осуществить в своем опыте столь многие деятели искусства, представляет собою не меньшую действующую силу, нежели большие массовые сдвиги в сознании, сколь бы значительными они нам ни казались», – резонно замечает Н. А. Богомолов[103]103
  Богомолов Н. А. Творческое самосознание в реальном бытии (интеллигентское и антиинтеллигентское начало в русском сознании конца XIX – начала ХХ вв.) // Русская интеллигенция и западный интеллектуализм: история и типология. М., 1999. С. 85.


[Закрыть].