Текст книги "Финляндия в противостоянии Советскому Союзу. Воспоминания военно-морского атташе Франции в Хельсинки и Москве"

Глава 2
Французское адмиралтейство

Подготовка

В течение четырех дней, в Ментеноне и Париже, я готовился к роли, отведенной мне адмиралом Дарланом[7]7
  Дарлан Франсуа (1881–1942) – адмирал флота (1939), Главнокомандующий французскими ВМС.


[Закрыть] в Хельсинки. Изучал документы Генштаба, заезжал на набережную Орсэ[8]8
  То есть в Министерство иностранных дел, расположенное по адресу: набережная Орсэ, д. 37. В обиходе министерство часто называют по его адресу.


[Закрыть], возвращался в Ментенон, чтобы присутствовать на польско-французской конференции. Когда я почувствовал, что созрел для этого, отправился в посольство Финляндии, где встретился с полковником Паасоненом, присланным Хельсинки для связи и обмена информацией: человеком хладнокровным, решительным, позитивно настроенным и прекрасно говорящим по-французски.

Центром моим был Ментенон, где я работал с прекрасными и опытными коллегами, в спокойной и деловой обстановке. Материальные вопросы решались на улице Руаяль, Адмиралтейство занималось только оперативными делами. Система, давно уже созданная и отлаженная, в военное время функционировала безукоризненно, и я не переставал ею восхищаться.

Я быстро получил общее представление о ситуации с точки зрения западных держав, но по дипломатическим вопросам меня просветили весьма странно. «С военной стороной разберетесь на месте», – сказали мне.

Эта старая история развивалась очень просто и с неотвратимостью, заставлявшей вспомнить о Роке, каким его представляли древние; перипетии ее можно восстановить по французским, финским, советским и немецким документам.

Финляндия приняла все дипломатические и юридические предосторожности, призванные гарантировать ее безопасность. В 1932 году она заключила с Советским Союзом пакт о ненападении; она входила в Лигу Наций, целью которой было мирное решение конфликтов, возникающих между ее членами. Но все это была лишь теория, которая в серьезных случаях оказывалась бессильной. В своих мемуарах маршал Маннергейм выражает свой большой скептицизм относительно ее эффективности в случае нападения на маленькую страну гораздо более сильной державы, и, не без оснований, высказывает мысль, что в этой ситуации Лига Наций потратит время на бесплодные дискуссии.

Таким образом, несмотря на принятые предосторожности, Финляндия чувствовала, что над ней нависла угроза. Она предприняла безуспешную попытку наладить сотрудничество со своими скандинавскими соседями и в конце концов убедилась, что не может рассчитывать на их помощь, особенно на помощь Швеции. Она осталась в одиночестве. В трагическом одиночестве.

Тем временем поведение гитлеровской Германии стало угрожающим, ее соседи забеспокоились. СССР, не имевший общей границы с Германией, наблюдал за всеми и в апреле 1938 года начал свою игру в Финляндии.

Секретарь советской дипломатической миссии, некий Ярцев[9]9
  Ярцев Борис Аркадьевич (настоящая фамилия Рыбкин; 1899–1947) – сотрудник советской внешней разведки, с 1936 г. глава легальной резидентуры в Хельсинки, работал под дипломатическим прикрытием.


[Закрыть], встретился с министром иностранных дел Холсти, чтобы любезным тоном изложить ему некоторые идеи Кремля. Он утверждал, что Советский Союз уважает независимость Финляндии, но, к сожалению, опасается германского вторжения через финляндскую территорию. В этом случае он вынужден будет защищаться, и Финляндия превратится в поле боя. Разумеется, если Финляндия окажет сопротивление вторжению немецких войск, Советский Союз предоставит ей военную помощь, а после окончания войны выведет свои войска. В общем, Кремль желает быть уверенным, что хельсинкское правительство не станет помогать немцам в случае их агрессии против СССР и было бы счастливо получить гарантию этого. Какую? Данный пункт был оставлен без разъяснений.

Ярцев потребовал сохранить содержание разговора в тайне, но, очевидно случайно, о его предложении стало известно секретарю премьер-министра Каяндеру и одному финскому генералу.

История, начавшаяся, на первый взгляд, совершенно невинным образом, стала развиваться в соответствии с законами марксистско-ленинской диалектики, с безжалостной и пугающей последовательностью, подчиняясь тому, что марксисты именуют исторической необходимостью.

Демарш имел место 14 апреля; 11 августа Финляндия, которая, кстати, начала переговоры со Швецией относительно ремилитаризации Аландских островов, ответила Москве нотой из двух пунктов. Согласно первому, Финляндия возражала против какого бы то ни было нарушения своей территориальной целостности и суверенитета, то есть она отказывалась служить транзитным путем для войск, которые могли бы вторгнуться в СССР. Во втором пункте она просила СССР не противодействовать ремилитаризации Аландских островов, могущей усилить финские позиции.

Статус, запрещавший милитаризацию этих островов, расположенных между Финляндией и Швецией и запирающих с юга Ботнический залив, был определен конвенцией от 20 октября 1921 года, подписанной в Женеве Францией, Великобританией, Италией и Прибалтийскими странами, за исключением СССР, выразившего по этому поводу протест.

Ответ был получен через неделю: по первому пункту Советский Союз готов был удовлетвориться простым письменным обязательством, согласно которому Финляндия обещала отразить германскую агрессию против СССР через свою территорию, для чего ей следовало принять советскую военную помощь.

Что же касательно Аландов, СССР соглашался с их вооружением при условии, что примет участие в фортификационных работах и будет контролировать использование укреплений. Взамен он просил разрешения на строительство военно-морской и военно-воздушной баз на Суурсаари.

Суурсаари, или Гогланд, – это узкий остров длиной в десять миль, расположенный в Финском заливе, севернее базы Нарва; он господствует над восточной частью залива и, в некотором роде, прикрывает подступы к Ленинграду и Кронштадту, чем и вызвано его военное значение.

Это были уже не общие расплывчатые рассуждения, высказанные на первой встрече; речь теперь шла о советском военном присутствии на финской территории.

Финляндия отказала, так как согласие означало бы нарушение ее суверенитета.

Советское правительство настаивало. Оно не стало решать вопрос в целом, а начало действовать мелкими последовательными шажками на разных направлениях, кружа вокруг своей цели и лишь постепенно, мало-помалу, раскрывая свои замыслы, чем создавало неопределенность и тревогу, которыми намеревалось воспользоваться в нужный момент.

Столкнувшись с отказом, оно предложило Финляндии одной укрепить Суурсаари, но в контакте с советскими специалистами. Новый отказ.

Была эпоха Мюнхена; Европу охватила тревога, и Скандинавия не стала исключением. В тогдашних обстоятельствах Швеция и Финляндия пришли к решению, что укрепление Аландского архипелага представляет первостепенную важность для их безопасности. В январе 1939 года был разработан план их обороны, получивший название Стокгольмского. Все были согласны, однако СССР выдвинул те же возражения, что годом ранее, и вновь предложил свое участие в фортификационных работах. Вопрос остался в подвешенном состоянии.

Маршал Маннергейм, в то время председатель Совета национальной обороны, и в данном качестве в случае войны ставший бы главнокомандующим, был встревожен. Военные ассигнования были урезаны, и он отмечал, что финская армия «небоеспособна». Следовало безотлагательно принять неотложные меры. Потому что, зная манеру русских рассуждать и вести дискуссию, а также благодаря никогда не подводившего его своего рода дара предвидения, он опасался внезапного и резкого демарша с их стороны, который мог бы застать финнов врасплох.

Кремль возобновил свои попытки. В начале марта, а шел, напомним, 1939 год, Литвинов[10]10
  Литвинов Максим Максимович (1876–1951) – нарком иностранных дел СССР в 1930–1939 гг.


[Закрыть] предложил Хельсинки возобновить переговоры, которые затянулись и не приводили к конкретному результату. В этот раз Советский Союз попросил уступить ему в аренду на тридцать лет остров Суурсаари, о котором уже шла речь ранее, и три других острова: Лавансаари, Тютарсаари и Сейскари, расположенные к северу от Лужского залива, великолепные наблюдательные пункты на морском пути к Ленинграду. Отныне советская сторона будет упирать на безопасность города Ленина, став таким образом далеким последователем Екатерины II, которая в свое время так же опасалась за город Петра. Разумеется, Финляндия отказалась уступать какую бы то ни было часть своей национальной территории.

Москва настаивала и предложила в обмен на эти четыре острова кусок советской территории севернее Ладожского озера: снова отказ, несмотря на возражения Маннергейма, опасавшегося негативной реакции.

И она не заставила себя ждать. В мае Литвинова сменил на посту Молотов; первым его действием стало возражение против ремилитаризации Аландских островов; Стокгольмский план провалился. В этот момент Маннергейм пришел к убеждению, что Москва стремится к расширению на Балтике.

Возникла сложная коллизия: германский министр иностранных дел Риббентроп предложил Финляндии договор о ненападении, включающий в себя Швецию, Норвегию и Данию. Приняла предложение лишь Дания – которая в апреле 1940 года будет оккупирована немцами; Финляндия отказалась, желая продемонстрировать свою приверженность принципу строгого нейтралитета.

События на Западе ускорились. В нарушение Мюнхенских соглашений была расчленена и оккупирована Чехословакия. Это произвело сильное впечатление в Финляндии, и возмущение против Германии высказывалось открыто. Генерал Игнатиус, несмотря на свою репутацию германофила, заявил: «Не только офицер, но и государственный деятель должен держать слово. Гитлер этого не сделал». А маршал Маннергейм, умевший видеть далеко вперед, сказал, что Германия подала пример молниеносной оккупации. «И невозможно знать, не последует ли ему однажды Россия», – добавил он[11]11
  Фон Блюхер. Мемуары. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

В августе 1939 года в правящих кругах страны воцарилось смятение. В Москве проходили переговоры между СССР, Францией и Великобританией, на которых Молотов потребовал для Советского Союза права ввода войск в страны-лимитрофы в случае давления на них Германии, даже если сами они не будут просить ни о какой помощи. Финляндия оказалась под прицелом; она должна была передать в распоряжение СССР Аландские острова и порт Ханко. Известно, чем закончились эти переговоры[12]12
  Переговоры завершились неудачей из-за неготовности западных держав заключить серьезное и равноправное соглашение с СССР о союзе против гитлеровской Германии. Британская и французская делегации даже не имели полномочий на подписание договора.


[Закрыть].

24 августа был подписан советско-германский пакт; несколько дней спустя разразилась война между Францией, Великобританией и Германией. Польша была разделена, но СССР 17 сентября взял на себя обязательство уважать финский нейтралитет. Однако Финляндию это не успокоило. Генерал Игнатиус вновь выразил разочарование германскими аппетитами, а г-н Хакцель, финский дипломат и государственный деятель, сделал такое тревожное заявление: «Никогда нельзя давать незаполненный подписанный чек славянину».

Тем временем ситуация на Балтике осложнилась. 18 сентября польская подводная лодка «Орзель», укрывшаяся в Таллине, сбежала оттуда и вышла в открытое море, тогда как по международным правилам эстонские власти должны были ее разоружить и интернировать. СССР заявил протест; он выставил морские и воздушные патрули для наблюдения за Эстонией, а заодно и Латвией. Параллельно, по случаю ведения торговых переговоров, он заключил с Эстонией пакт о взаимопомощи, выразив готовность предоставить ей вооруженную силу взамен предоставления в его распоряжение морских баз на Озеле, Даго и в Палдиски (г. Балтийский порт). Мало-помалу, откусывая от своей жертвы по небольшому кусочку, он водворился в Таллине, ввел туда пехотную дивизию, танковую бригаду и авиационную бригаду. Точно так же он действовал в Латвии и Литве.

Итак, в начале октября Советский Союз, формально соблюдая фикцию независимости трех Прибалтийских республик, оккупировал их главные центры, их военные и морские базы. Он прочно укрепился на восточном побережье Балтики и господствовал в южной части Финского залива. Перед ним осталась одна Финляндия; пришел ее час.

Она это очень хорошо чувствовала, потому что 5 октября Кремль попросил ее прислать в Москву представителя, уполномоченного обсудить проблемы, созданные начавшейся войной. Тон резко отличался от предыдущих бесед: он был почти приказным.

В Москву отправился видный политический деятель Паасикиви, прекрасный знаток России; в возглавляемую им делегацию входил полковник Паасонен. Содержание данных им инструкций было четким: нейтралитет, никаких изменений границы, никакого пакта о взаимопомощи. В самом крайнем случае уступка нескольких островов в обмен на территориальную компенсацию.

Но 12 октября Сталин и Молотов вновь завели разговор о пресловутом пакте, заключать который Хельсинки ни за что не желал. Прием сработал с Прибалтийскими республиками, почему бы не повторить его с Финляндией. Натолкнувшись на упорный отказ финской делегации, советская сторона изменила тактику. Она отказалась от идеи заключения полномасштабного договора о взаимопомощи и предложила взамен ограниченный договор, имеющий целью закрытие входа в Финский залив. При этом она раскрыла свои позиции и выложила список требований к финнам:

– уступка в аренду на тридцать лет Ханко и создание в этом порту советской военно-морской базы;

– уступка Суурсаари и острова Койвисто;

– уступка 70-километровой полосы на Карельском перешейке и разрушение укреплений на этом перешейке;

– уступка восточной части полуострова Рыбачий на Ледовитом океане.

В качестве компенсации Финляндия получила бы в Карелии округа Репола и Пораярви.

В случае согласия СССР снимал возражения против вооружения Аландских островов, но только одной Финляндией.

Ответ финской стороны был краток, но породил длительные дискуссии.

Во-первых, никакого пакта.

Во-вторых, полуостров Рыбачий не будет уступлен, так как это создало бы угрозу Петсамо – единственному незамерзающему финскому порту. То же самое в отношении передвижки границы в Карелии, поскольку такая передвижка повлекла бы за собой, помимо прочего, утрату Иматрского водопада – источника энергии, питающей юг Финляндии. Паасикиви делал упор на экономические аспекты, в то время как Сталин беспокоился о безопасности Ленинграда, что показывают следующие слова[13]13
  Таннер. Зимняя война.


[Закрыть]:

Паасикиви: «Линия границы (на перешейке), предложенная вашим командованием, невозможна для нашей экономики».

Сталин: «Военные никогда не мыслят в экономических категориях».

Военный аспект доминировал. Сталин твердо заявил, что хочет обеспечить безопасность Финского залива, перекрыв вход в него от Балтийского порта до Ханко. Могут напасть Великобритания или Германия, говорил он; воспоминания о наступлении Юденича, которого удалось остановить только под самым Петроградом, еще живы. Отчуждение части национальной территории не должно тревожить финнов, можно привести примеры Гибралтара и проданной царским правительством Соединенным Штатам Аляски. Когда ему возразили, напомнив о недавнем разделе Польши, он заявил:

«В Польше мы взяли свое. С вами же речь идет о простом обмене»[14]14
  Таннер. Зимняя война.


[Закрыть].

Общественное мнение Финляндии встало на дыбы. Благоразумный Маннергейм полагал, что возможно пойти на некоторые уступки, например, отдать Ино и несколько островов в заливе в обмен на предложенные округа в Карелии. Его слова были встречены бурным негодованием, тем более что в Карелии и на Севере были отмечены факты перемещения советских войск и начались разведывательные полеты над финской территорией.

Переговоры возобновились 23 октября, Финляндия отказывалась уступить Ханко и полуостров Рыбачий, но соглашалась продолжить дискуссию по Суурсаари. Она тянулась до середины ноября.

В конце концов финны согласились уступить несколько островов в Финском заливе и продолжить переговоры по судьбе полуострова Рыбачий и Карельского перешейка, по-прежнему отказываясь уничтожить укрепления на нем, которые имели чисто оборонительное назначение. Но после каждого согласия финнов на уступки Сталин увеличивал свои требования, так что финская делегация сталкивалась со все новыми проблемами. В ходе трех совершенных ею поездок в Москву она все время понемногу сдавала позиции; она защищалась, боролась, но безуспешно; выдвигаемый на передний план предлог защиты Ленинграда всякий раз подавался под новым соусом вплоть до того дня, когда Молотов заявил, что советская сторона дошла до предела уступок и что теперь «свое слово скажут военные». Одновременно советская пресса начала кампанию против Финляндии.

Тем временем Маннергейм потребовал немедленного принятия мер по усилению обороноспособности страны; видя тщетность своих усилий, он 27 ноября подал в отставку.

На следующий день произошел Майнильский инцидент, которым Молотов воспользовался как поводом для разрыва переговоров. Классический случай. На Майнилу, пограничный поселок на советской территории, упали снаряды, пострадали военнослужащие. Москва обвинила в открытии огня финнов. Ничего подобного, ответили те, это провокация. Этот ничтожный сам по себе инцидент был использован в целях пропаганды для советских армии и населения.

Политический комиссар, сотрудник пограничной охраны, изложил официальную версию в обзоре истории отношений СССР с его соседкой. Резюмируем его.

31 октября, сказал он, Совет народных комиссаров СССР одобрил доклад о внешнеполитической ситуации, сделанный товарищем Молотовым, в первую очередь в той его части, которая касалась Финляндии. С этой страной сейчас ведутся переговоры, Советский Союз вынужден принимать серьезные меры по обеспечению своей безопасности, поскольку финляндская граница проходит всего в тридцати километрах от Ленинграда и оттуда исходит постоянная угроза. Советский Союз предложил Финляндии заключить договор о взаимопомощи, что весьма умеренно; отрицательный ответ стал призывом к оружию, сделанным под предлогом сохранения нейтралитета.

С 21 ноября советская сторона отмечает финские приготовления на шоссе из Выборга (Виипури по-фински); 26-го была слышна артиллерийская стрельба, снаряды упали на Майнилу, несколько советских военнослужащих получили ранения.

Больше этот комиссар ничего не сказал; другой автор поведал о «негодовании» в войсках.

По установившейся традиции коммунисты и комсомольцы воинской части собрались на митинг, чтобы осудить провокацию белофиннов.

29-го были перечислены причины начала военных действий: необходимо покончить с угрозой, нависшей над колыбелью пролетарской революции Ленинградом; обеспечить безопасность северо-западной границы. Оратор подчеркнул энтузиазм собравшихся, славивших Сталина и Молотова и певших «Интернационал»; восемьдесят из них подали заявления о приеме в партию.

Аналогичные речи произносились во всех частях и подразделениях; моральная подготовка шла полным ходом.

В Москве один писатель, высокопоставленный деятель и специалист по политическим вопросам, объяснил общественности причину конфликта, отталкиваясь от пакта о взаимопомощи, заключенного в начале осени с Прибалтийскими государствами: американские, английские и французские империалисты хотели использовать их в качестве плацдарма против СССР.

В том, что касалось Финляндии, он утверждал, что немыслимо терпеть сохранение границы в тридцати двух километрах от Ленинграда, тем более что империалисты рассматривают эту страну как исходную базу для нападения на СССР. Значит, надо закрыть финскую дверь, отсюда предложение пакта о взаимопомощи, к сожалению отвергнутое из-за злой воли министра иностранных дел Таннера.

Майнильская провокация неизбежно повлекла за собой разрыв дипломатических отношений.

Ссылаясь на этот инцидент, СССР потребовал от Финляндии отвести свои войска на двадцать пять километров от границы (здесь можно вспомнить про отвод французских войск от границы в 1914 году, но тот отвод был добровольным). Хельсинки согласился при условии, что советская сторона сделает то же самое, и продолжал отрицать какую бы то ни было причастность к стрельбе в Майниле.

27 ноября Москва денонсировала пакт о ненападении от 1932 года под предлогом, что Финляндия хочет держать Ленинград под прицелом своих пушек, а ее солдаты стреляли в бойцов Красной армии. Генерал Мерецков, командующий Ленинградским военным округом, отменил выдачу увольнительных и приказал отпускникам вернуться к месту службы.

29-го произошел разрыв дипломатических отношений; США предложили свое посредничество, но этот жест не имел последствий, несмотря на согласие финской стороны.

30-го, в 8 часов утра, советские войска начали наступление: их самолеты бомбили Хельсинки, Виипури (Выборг), Лахти и Ханко; сухопутные части перешли границу. Военные действия сопровождались пропагандистскими: Молотов объявил, что война объявлена финскому правительству, а не народу, а единственная цель СССР – обеспечить безопасность Ленинграда.

Советские войска заняли небольшой город Териоки на берегу Финского залива, в нескольких километрах от границы. На этой финской территории было образовано просоветское правительство, которое возглавил Куусинен, финский коммунист, политэмигрант, живший в СССР. Получившее название Териокского, это правительство стало претендовать на то, чтобы говорить от лица Финляндской Демократической Республики. 2 декабря оно выпустило воззвание, в котором объявляло о полном принятии «предложений», сделанных СССР в предшествующие месяцы. На самом деле, оно никого не представляло, хотя Молотов заявил, что будет вести переговоры только с Териокским правительством.

Что же происходило на финской стороне? При таком развитии событий маршал Маннергейм отозвал свое прошение об отставке и занял, как планировалось, пост главнокомандующего. Свою Ставку он расположил в Миккели.

Его тревога, несмотря на предпринятые усилия по укреплению обороноспособности страны, понятна. Миф о нейтралитете, всеобщий оптимизм как результат блестящей экономической ситуации, превосходная социальная организация – все способствовало отвлечению внимания от вопросов обороны, и ассигнования на военные нужды сокращались ежегодно. В результате, 27 ноября 1939 года, в день, когда он хотел выйти в отставку, финская армия располагала всего лишь тридцатью устаревшими танками и тридцатью новыми, но легкими. Она состояла из пятнадцати дивизий, три из которых не имели ни стрелкового оружия, ни артиллерии.

Чтобы хоть как-то компенсировать эти недостатки, Маннергейм придумал распределить свои силы так, чтобы использовать с максимальной отдачей. Главной идеей было осуществление прикрытия границы без привлечения резервистов. Мобилизация занимала по плану две недели – неприемлемый срок для войск прикрытия. Поэтому армия была организована таким образом, чтобы полностью боеготовые кадровые части могли немедленно занять свои позиции, в то время как мобилизация будет проводиться во внутренних районах. Кроме того, помочь удерживать границу должна была Гражданская гвардия, бывшая постоянно наготове.

Также Маннергейм позаботился об укреплении Карельского перешейка, который он называл замком или Фермопилами Финляндии. Конечно, озера, болота и леса сами по себе составляли природную защиту, хотя и не являвшуюся непреодолимой преградой для танков. Песчаная почва, мало пригодная для строительства крупных долговременных укреплений, годилась для возведения полевых фортификационных сооружений. Как бы то ни было, была построена оборонительная линия: несколько ДОТов, вооруженных пулеметами и легкими орудиями, усиленные, начиная с 1931 года, казематами и мощными фланговыми батареями. Но этого было мало.

Весной 1939 года он предложил план укрепления этой обороны. Под этот план маршал запросил кредиты, дабы «усилить позицию, созданную между Финским заливом и Вуокси» и создать линию ДОТов между Выборгским заливом и озером Саймаа, – безуспешно.

Тем не менее в течение лета энергично проявило себя «добровольное народное движение за возведение укреплений»; в результате на перешейке были поставлены противотанковые заграждения, уложены камни, вырыты рвы и траншеи, которые впоследствии докажут свою эффективность.

В августе того же года на перешейке были проведены крупные маневры по классическому в Финляндии сценарию: отражение нападения с юго-востока в направлении Виипури (Выборга), контрудар и генеральное наступление на правый фланг и тылы наступающего противника. В ходе их были выявлены вопиющие недостатки в вооружении: устаревшие танки, недостаток противотанковой артиллерии, слабость авиации. В этом смогли убедиться все наблюдатели, в том числе и советские.

Однако просьбы о дополнительных ассигнованиях на военные нужды оставались без ответа. Когда международная обстановка стала угрожающей, особенно после советского проникновения в Прибалтийские республики, Финляндия сочла необходимым принять некоторые меры предосторожности. 6 октября войска были выдвинуты к границе. 11-го, под прикрытием маневров, проведена тайная мобилизация. Население приграничных районов эвакуировано, приняты различные меры для защиты городов, для которых могла возникнуть угроза.

Военные действия начались 30 ноября.

В первые дни декабря с целью подрыва морального духа тыла производились бомбардировки городов Виипури, Миккели, Васа, Борго, Ловиса, Котка. Началась сухопутная операция: на перешейке советские войска вскоре были остановлены перед тем, что получит название линия Маннергейма. Но севернее Ладоги, между озером и Ледовитым океаном, они быстро продвигались вперед и глубоко вклинились в финскую территорию. На Крайнем Севере пал Петсамо. Их успех был недолгим, потому что в конце декабря они потерпели поражение и были оттеснены на исходные позиции. В Финском заливе их корабли обстреляли Ханко, были заняты вожделенные острова. В политическом плане они заключили 3 сентября с правительством Куусинена договор о взаимопомощи, окончательно убедивший финнов, если в этом еще оставалась необходимость, в том, что поражение лишит их страну независимости.

В основном я узнал об этом из газет еще до моего приезда в Ментенон, где мне сообщили буквально несколько дополнительных деталей.

Речь шла о другом.

Французское общественное мнение с интересом следило за борьбой финнов и с удовлетворением восприняло известие о том, что советское наступление остановлено. В порыве великодушия французы объявили, что готовы помочь финнам, сами не зная, как это сделать, и стали появляться добровольцы по организации материальной и медицинской помощи, по сбору вещей. Удивительно, но бои в Финляндии занимали умы гораздо больше, чем сентябрьские бои в Польше, и я жил в Ментеноне в благожелательной атмосфере, очень помогавшей в работе.

Как? Вопрос о помощи союзнику обсуждался Верховным командованием на основе законодательной базы в соответствии с уставом Лиги Наций.

Действительно, 12 декабря Лига Наций призвала СССР прекратить военные действия против Финляндии, а после отказа сделать это представитель Аргентины потребовал исключения СССР. 14-го Лига осудила действия Советского Союза и обратилась ко всем странам с призывом помочь Финляндии. Наконец, 15-го СССР был исключен из Лиги Наций. Советские авторы не преминули заметить, что это было сделано вследствие бесчестных махинаций.

Следовательно, члены Лиги Наций были вправе вмешиваться в финляндские дела несмотря на то, что Скандинавские страны выступили против введения санкций в отношении СССР. Действовать надо было срочно, учитывая малую наполненность финских арсеналов: артиллерийских снарядов имелось всего на три недели! Превосходство Красной армии в вооружении становилось постоянной заботой маршала Маннергейма: в первую очередь требовались оружие и боеприпасы.

Союзники смотрели на происходящее через призму войны с Германией, и их взгляды далеко не совпадали со взглядами маршала. Разумеется, они изучили проблему в мирное время и знали положение Финляндии.

Это достаточно наглядно показал визит в Хельсинки британского генерала Кирка в июне 1939 года; впрочем, за ним в июле того же года последовал германский генерал Гальдер. Перед обоими генералами финские власти развивали тему нейтралитета, утверждая, что готовы защищаться, не требуя ни от кого никаких гарантий.

Для союзников финляндский вопрос в рамках конфликта с Германией сводился к одному слову: железная руда, которую Германия приобретала в Швеции. Металл, добытый на севере, направлялся через Нарвик, в Норвегии, или, когда Балтика была свободна ото льда, через Лулео, порт на севере Ботнического залива. Следовательно, было правильно помочь Финляндии, прислушавшись в данном вопросе к общественному мнению, чтобы, воспользовавшись случаем, прервать торговлю шведской железной рудой с Германией. Союзная помощь, таким образом, имела эмоциональную и экономическую стороны.

Одновременно она давала возможность создать трудности Советскому Союзу: финское дело можно было совместить с акцией против кавказских нефтепромыслов. Впрочем, не очевидно, что такая операция имела бы решающее значение, поскольку СССР располагал нефтью Башкирии, «второго Баку», и начинал разработку других месторождений.

В том, что касается Финляндии, отправка ей снаряжения, медикаментов, продовольствия, оружия и боеприпасов больше не представляла трудностей. Иначе обстояло с отправкой войск для усиления ее армии.

Генеральные штабы размышляли об отправке в Петсамо экспедиционного корпуса, который в случае успеха мог бы поставить под контроль союзников местные никелевые шахты, принадлежавшие британской компании.

В состав экспедиционного корпуса должны были войти британцы, французские альпийские стрелки и поляки.

Польша, помимо этого, предложила использовать имевшиеся в ее распоряжении эсминцы.

Но это были лишь прожекты, ничего нельзя было предпринять без официального обращения Финляндии. А та охотно принимала предложенную помощь оружием и снаряжением, однако не делала следующего шага: не просила военной поддержки. Мы ожидали от нее просьбы или, хотя бы, одобрения наших предложений о содействии.

В момент моего отъезда из Ментенона дела остановились на этой точке. На меня возлагалась весьма широкая миссия: информировать адмиралтейство о ходе боевых действий и изучать возможности отправки морем экспедиционного корпуса, для чего требовались серьезные знания страны и ее соседей. Потому что на советско-финский конфликт накладывалась наша война; важными факторами были шведская железная руда, петсамский никель, а также советские и германские базы на Балтике, датские проливы, прорехи в блокаде Германии, и крупнейшая из этих прорех называлась советско-германским договором. Вот чем мне предстояло заниматься!

Вот так, курсируя между Ментеноном и Парижем, я впитывал знания, не забывая и о материальной стороне моей будущей деятельности. Необходимые для документов фотографии мне за несколько секунд сделал фотограф адмиралтейства; я не хотел тащить множество чемоданов, а потому ограничился минимумом вещей. Два мундира уже были при мне; из своей парижской квартиры я взял смокинг и шубу, которую прежде носил в Латвии.

Ехал я не один: в качестве секретаря мне дали квартирмейстера[15]15
  Квартирмейстер – унтер-офицерское звание во французском военном флоте, соответствующее сержанту в сухопутных войсках.


[Закрыть] из резервистов. Он знал шведский язык, по сей день широко распространенный в Финляндии, отец его возглавлял судоходную компанию, а брат служил на флоте в чине капитан-лейтенанта. Будучи по должности моим секретарем, он стал по жизни моим товарищем и другом.