Текст книги "За семью печатями. Голос женского поколения"

Глава 8

Одним весенним днем, когда первые лучи солнца едва проникли сквозь окна общежития, я проснулась, ощутив странное давление внизу живота. Взгляд упал на простыню, испачканную пятнами крови. Страх сковал меня ледяной хваткой, я поняла – что-то происходит. Начались месячные.

Эта тема считалась запретной, оставленной для бесконечного самоисследования. Взгляды соседок были полны смущения и неопределенности, как будто каждая из нас оказалась на грани большого и необъяснимого открытия.

Стыд проникал в каждую клетку, будто был вбит глубоко в наши сердца и души. Мы боялись этой темы не только из-за ее физической природы, но и из-за общественных установок, которые нас окружали, подавляя и заставляя чувствовать себя неполноценными и грязными.

С течением времени я заметила, как изменилась моя фигура. Грудь стала более выразительной, а формы – женственнее. Длинные волосы, округлая грудь делали меня старше своих лет, а взгляды мужчин заставляли ощущать себя одновременно королевой и добычей на охоте. Странное чувство.

Той же весной, когда мне было всего тринадцать, я шла домой со школы. Вдалеке маячил мотоцикл, за рулем сидел мужчина средних лет.

– Привет, девчонка, куда такая одна идешь? – спросил мужик, остановив драндулет рядом со мной.

– Домой, – ответила я, чувствуя легкий страх.

– Ну так подвезу тебя, чтоб не шататься пешком. Давай садись, – предложил он, мотнув головой на мотоцикл.

Я села.

Тревога нарастала с каждым километром, и когда он наконец остановился у деревни, я почувствовала облегчение, до конца не осознавая, что вот-вот могла перейти черту между детством и взрослой жизнью.

Когда я слезла с мотоцикла, из дома с плетью выскочила мама и отхлестала меня на глазах у всех. Было больно и стыдно, и я поняла, что мир вокруг далек от моих любимых сказок. Она ничего не объяснила. Я абсолютно не догадывалась, за что меня избили, почему она плакала и выглядела напуганной, вместо того чтобы обрадоваться, что дочь проведет дома на несколько часов дольше, чем обычно.

Смысл той ситуации я осознала намного позже, когда сама стала матерью. На чердаке дома, в котором мы жили, нашли восьмилетнюю изнасилованную и убитую девочку, когда труп уже начал издавать запах.

В тот момент я простила мать за ее поступок, и, вспоминая, ругала себя за него.

Глава 9

В девятом классе в школу пришел новый математик: сразу после института, маленький, некрасивый, закомплексованный. Он тенью бродил по коридорам, с набором геометрических инструментов и строгим выражением лица. Его губы всегда кривила неприязнь, а взгляд пронизывал до самых глубин души. Нам казалось, он вообще никогда в жизни не улыбался и не радовался.

На первом уроке он заявил, что необходимо проверить уровень знаний учеников. Для этого лучше всего подошел бы отличник, по его словам. Оценок в журнале еще не было, и он случайным образом выбрал меня.

Я сказала, что не отличница, но поднялась с места. Математику это явно не понравилось, поэтому он с нескрываемым пренебрежением пригласил меня к доске. Я вышла, пытаясь сдержать дрожь в коленях.

Он написал пример, который выходил за рамки наших знаний. Спиной я ощущала взгляд Андрея, который всегда с легкостью решал самые сложные задачи. В классе висело гробовое молчание. Я повернулась и пристально посмотрела на Андрея. Но и он молчал, растерянно пожимая плечами, не понимая, как помочь.

– Садись, два! – с сарказмом сказал учитель.

В гневе я бросила на его стол мелок, не рассчитав силу. Тот отскочил и проскакал несколько раз по поверхности, пока не допрыгал до журнала. Класс захихикал, а учитель смотрел на меня с явным презрением.

Три недели подряд я каждый урок тянула руку, надеясь, что меня вызовут к доске исправлять двойку, но математик делал вид, что меня не существовало. Его безразличие и высокомерие были невыносимы, словно он считал, что я не достойна его внимания. Я усердно занималась дома, несмотря на усталость и разочарование. Математика стала для меня не просто предметом, а испытанием, которое я должна была преодолеть, чтобы доказать свою силу. Но все было бесполезно. За полчетверти меня так ни разу и не спросили.

В октябре меня настигла болезнь. Сильный дождь, пожалуй, стал последней каплей, но я уже давно была на грани. Три дня я лежала в общежитии, объятая жаром, голова кружилась от температуры и словно плыла в безграничных просторах. На четвертый день вызвали маму. Она прибыла за мной, как последнее дыхание надежды, и увезла домой. Еще две долгие недели борьбы с болезнью, слабость охватывала меня все сильнее и сильнее. Я стала наконец поправляться, когда уже выпал первый снег.

Пришло время возвращаться в школу, но я отказывалась наотрез. Мама умоляла, манипулировала, приводила аргументы, но я оставалась непоколебимой. Жизнь казалась мне книгой, которую не хотелось перелистывать, а возврат в школу – лишь еще одной главой, наполненной стрессом и страданиями. В журнале уже висела одна двойка, а шансов исправить ее практически не оставалось – слишком много я пропустила из-за болезни, догнать программу было просто невозможно.

К нам приехали классный руководитель и директор. Не знаю, делали ли они так хоть когда-нибудь или только со мной. Они уговаривали, а я стояла на своем:

– Не вернусь, все!

По маминой щеке скатилась лишь одна скупая слеза, хотя я знала, что ее сердце в тот момент разрывалось на части. Как и мое – от обиды, негодования и гордости за свое решение.

Директор рассказал, что на том уроке, где я так неудачно себя проявила, математик дал пример из университетского курса. Это были логарифмы. Так он хотел самоутвердиться, сразу поставить детей на место и показать, кто тут главный. Ему прекрасно это удалось. Однако даже его увольнение не смогло убедить меня вернуться. Это был конец, я так решила.

Мы забрали документы из школы. Мое образование ограничилось восемью классами.

Глава 10

Мама на это сказала только одно:

– Не хочешь учиться – иди работать на ферму.

Вариантов не было. Мне доверили тридцать коров. Я их чистила, кормила, поила, таскала для них сено. По весне после отела начала доить.

Каждый день был испытанием. Если животное не знает человека, то нужно становиться настоящим психологом: где-то незаметным и кротким, где-то строгим и властным. Лавировать и показывать свою силу, но не перегибать.

Коров я к себе приучила, они уже успокоились и не брыкались, но дойка оставалась проклятием. Каждую корову приходилось раздаивать – это были молодые телочки, ни разу не доенные. После дойки руки ныли до слез. Казалось, что этот тяжелый труд никогда не закончится, что боль и усталость будут сопровождать меня вечно. Я прикладывала свои измученные руки к чему-нибудь холодному, надеясь на какое-то облегчение. Болели суставы, как будто хотели сказать мне: «Стой, хватит, довольно».

Мама каждый день замечала мои мучения, хотя виду я не показывала. Я никогда не плакала, не жаловалась, не просила помочь.

Однажды утром я подоила коров, а после завхоз сказала:

– Маруся, не приходи на послеобеденную дойку. Лида выходит на работу. А ты пока посиди дома, как сенокос начнется, придешь снова.

Это прозвучало как приговор. Я ничего не поняла и в замешательстве ушла домой.

Оказалось, без моего ведома маменька пошла к завхозу и договорилась, чтобы меня убрали с дойки и перевели на сенокос. Ей было меня так жалко, что наблюдать за моими физическими мучениями сил у нее не осталось.

Это было как освобождение от тяжкого бремени. Радость и облегчение смешались внутри меня, но в то же время в сердце звучало исступленное чувство потери, как будто я потеряла часть себя, свою роль и свое место в мире.

А вечером завхоз сообщила новость:

– Лида пришла доить коров, они ее не знают, брыкаются, опрокидывают ведра. Ты, Марусь, их приручила, а она-то человек новый.

В итоге Лида вообще не надоила молока ни в обед, ни вечером. После смены сказала, что продолжать работу не будет, «пусть Маруся возвращается и доит своих коров сама».

Завхоз стала звать меня обратно, а я принципиально не пошла – если попросили уйти, то, значит, навсегда. В тот момент я чувствовала власть над ситуацией – вот оно, чувство, когда без тебя не могут! Я постаралась запомнить его на всю жизнь, слишком оно сладкое и безмерное.

Неделю я просидела дома. Внутри бушевали эмоции: отчаяние, гнев, страх. Мечты разбились, как стекло в форточке, застигнутой врасплох шальным ветром. Школу не закончила, даже с элементарной работой не получилось. Я ломала голову, что делать дальше. Сенокос в мои планы не входил.

Через неделю пришла подруга Катька, она была старше на год. Пришла с предложением:

– Давай уедем на поиски лучшей жизни.

Первое моя реакция – я покрутила у виска. Катька продолжила закидывать аргументами, а мне много и не надо. Страх смешался с надеждой, я поняла, что оставаться в деревне больше не могу. Если лучшая жизнь и ждала меня, то явно не здесь.

Мы пришли вдвоем к моей маме, надеясь на поддержку, но она не приняла идею и немедленно начала развеивать наши мечты:

– Даже жить вам будет негде, так как ни одно предприятие не возьмет вас на работу из-за возраста.

Мы стояли на своем, маменька оттаивала. В итоге она сама предложила единственное возможное решение – отправиться нам к ее сестре, тете Оле, которая жила в далеком Таджикистане, в городе Сталинабад.

Расстояние до него от Барнаула – примерно три тысячи километров. Эти числа казались невероятными, словно пропасть между моими текущими реалиями и желаемым будущим.

Разница в климате была колоссальной. Нашу деревню окружали степи, климат суровый, с холодной и очень снежной зимой, но достаточно теплым летом. Средняя Азия же – жаркая и пыльная часть континента. Зима с плюсовой температурой и жаркое лето, когда термометры поднимаются до сорока градусов, делают ее идеальным местом для тех, кто предпочитает тепло и солнце.

Перемещение туда выглядело как телепорт из одной реальности в другую, но мы были готовы преодолеть все трудности, чтобы начать новую жизнь в стране с совершенно иными климатом и культурой.

А как же там оказалась тетя Оля, спросите вы. Ее история требует рассказа с самого начала.

Тетя Оля – девушка с характером. Каждая морщинка на ее лице – отпечаток жизненного опыта. Ее судьба началась с вихря чувств. В молодости у нее вспыхнул роман с коллегой по работе, от которого она забеременела и родила мальчика. Они не были женаты, но мужчина не бросил ее, узнав о беременности, а приютил в доме своей матери. Он сам то присутствовал в этом доме, то отсутствовал, делая вид, что находится в командировках. Так продолжалось почти год.

Позднее тетя Оля случайно узнала от местной продавщицы правду: у ее возлюбленного была другая семья.

Узнав, где он жил, тетя Оля решила навестить его, взяв с собой сына. Когда она постучала в дверь, ей открыла женщина, а сам мужчина вышел следом и, признав, что тетя Оля очень хороша и красива, заявил, что все-таки останется со своей семьей.

Ее эмоции как женщины, преданной и обманутой, были невыразимы. Это абсолютное чувство предательства, выбивающее почву из-под ног. На следующий день она собрала ребенка и одним днем переехала в Новосибирск. Там она нашла квартиру, устроилась воспитателем в детский сад и туда же определила сына. Она брала ночные смены, чтобы заработать больше денег. Когда сыну исполнилось полтора года, она приехала в нашу деревню, где его окрестили, оставила его на бабушку с дедом, а сама вернулась в Новосибирск.

Тетя Оля была женщиной с железной волей. Несмотря на это, ее сердце было еще открыто для любви, и судьба не заставила себя долго ждать.

Она нашла свое счастье с таджиком, который был военнослужащим в Новосибирске. Их роман был красив и страстен. Она полностью верила в его любовь и была счастлива.

Когда время службы уже подходило к концу, он поехал на похороны своей матери. Там его быстро женили на местной девушке, на службу он вернулся уже женатым человеком, но никому об этом не сказал. По возвращении их роман с тетушкой продолжился, и они столкнулись с новым вызовом – ее беременностью.

По окончанию службы он позвал ее с собой в Таджикистан. Сына тетушка оставила у своей самой старшей сестры, бездетной и незамужней Шуры, а сама отправилась вслед за судьбой.

Но судьба приготовила разочарование. Тетя Оля узнала, что избранник женат, а его возлюбленная также беременна. И даже срок у них примерно одинаковый. Им предстояло жить в доме, где проживали еще три его младших брата и отец. Дом был скорее хаткой: пол земляной, потолка не было, дверь еле держалась.

На последние деньги тетя Оля купила матрас и устроилась на полу. Переезд стал для нее новым испытанием. Она боролась с трудностями каждого дня, начиная от трудоустройства, заканчивая статусом «приемной жены в чужом доме».

Вот так она и оказалась в Таджикистане – в том месте, куда я бежала из деревни, где уже после родились мои дети и внуки. В месте, которое стало поворотным в судьбе нескольких поколений. А началось все с любви двух человек…

От их союза родилась красивая, кареглазая девчушка – смесь двух народов, двух кровей. Официальная жена, кстати, родила на неделю раньше. Так в их доме появились одновременно два младенца. Но больше мы не будем о тете Оле, самое главное, что нужно было знать, я рассказала.

Глава 11

Так мы отправились с Катькой на поиски лучшей жизни. Стоял июнь, на удивление жаркий и сухой, как будто подготавливающий нас к другой климатической жизни. Четверо суток в поезде до Сталинабада казались бесконечностью, но я тогда еще не знала, какое испытание ждет меня на самом деле.

В один из дней, когда я вышла из вагонного туалета, мне почудилось, что слышу знакомый голос. Пошла по проходу. Знакомый голос, знакомое лицо. Мой отец. Рядом с ним его семья, и мы оказались не то что в одном поезде, а в одном вагоне. Странное стечение обстоятельств, которое я не могла объяснить.

Галка, его новая жена, смотрела холодно, словно я была лишним человеком. Она почему-то видела во мне угрозу для своего счастья и семьи, хотя я всегда была настроена дружелюбно.

Отец приветствовал меня сухо, я видела в его глазах стыд и смущение. Он будто не знал, как объяснить свое присутствие вместе с новой семьей. Мы смотрели друг на друга, и в этот момент я осознала, что между нами расстояние, которое трудно преодолеть. Мы даже не понимали, как вести себя, о чем говорить.

Но Валя, их дочь и моя сводная сестра, приветствовала меня с восторгом. Ей тогда исполнилось всего шесть лет, и ко мне она была привязана. От случая к случаю я играла с ней в деревне, иногда угощала конфетами и относилась очень тепло.

Я смогла улыбнуться ей, несмотря на неловкость ситуации. Она попросила сесть рядом, чтобы почитать книгу. Я посмотрела на отца и Галку. Он был как замороженный, но моргнул в знак согласия, она отвернулась к окну, что я расценила как знак того, что она не против. Вопреки напряжению, висевшему в воздухе, я смогла подарить Вальке радость и счастье. Ее смех наполнил вагон, словно нам предстояло долгое и трудное путешествие, и это был наш единственный способ преодолеть все трудности, которые ждали впереди.

Когда я вернулась на свое место к Катьке, сердце все еще тяжело стучало в груди. Неожиданная встреча с отцом и его новой семьей оставила горькое чувство разочарования и пустоты. Мне хотелось плакать, но я, привыкшая сдерживать слезы, не сделала этого. Я, конечно, не могла ожидать от него любви и внимания, ведь он ушел из моей жизни еще в раннем детстве. Но в тот момент, столкнувшись лицом к лицу, я почувствовала, как мне не хватает его присутствия, как было бы хорошо, если бы он проявил хоть какой-то интерес к моему существованию. В тот день в голове колоколом зазвонила мамина фраза: «Маруся, надо быть сильной. Тебе никто не поможет, кроме тебя самой».

Через несколько часов я вернулась к тем, кого не могла назвать семьей, но отца, Галки и Вали уже не было. Я спросила у соседей, где они. Оказалось, ушли на перепутье. Вышли из поезда.

Вышли, не спросив, куда и зачем я ехала.

Вышли, не разузнав, нужна ли мне помощь.

Вышли, даже не попрощавшись, не сказав ни слова.

Не знаю почему, но я ожидала другого, хотя не знаю, чего именно. Вероятно, какого-то знака внимания, даже мимолетного жеста отца, но его не было. Он просто ушел, словно я никогда и ничего для него не значила.

Сердце сжалось в груди, и сами собой все-таки потекли слезы. Как странно чувствовать такую боль от того, что я снова потеряла отца. Он ушел из моей жизни так рано, что я даже не помнила его по-настоящему. Все время я знала его как мужа другой женщины, а не моей мамы. Но вот теперь, когда мы встретились случайно, я почувствовала, что внутри что-то сгорело. Может, остатки детской надежды на волшебное возвращение отца? Я не знаю. Но боль была реальной.

Мне хотелось кричать от обиды, но я просто закрыла глаза и позволила себе плакать. Я осознавала, что жизнь будет продолжаться и без отца, без его любви и поддержки, как было все шестнадцать лет, но облегчения это не приносило.

Вернуло меня в чувство только одно: я знала, что нужно собраться с силами и идти дальше. Ведь я была сильным человеком, выросшим на земле, пропитанной мощью и выносливостью моих предков. И хоть мне было тяжело, я знала, что смогу преодолеть все трудности, которые ждут впереди. И ушедший из семьи отец – это точно не самое сложное.

Глава 12

На вокзале нас встретила тетя Оля. Сухой воздух ударил в голову и немедленно ее закружил. То ли от восторженного осознания, что взрослая жизнь началась, ведь мы, две молодые, красивые и полные амбиций девушки находились на другой части континента; то ли от понимания, куда мы приехали, потому что вокзал был полон женщин в ярких, но достаточно закрытых нарядах: юбки ниже колен, плечи прикрыты. Пестрота этих костюмов поражала – мы как будто переместились из серого мира в радужный и красочный.

Тетя Оля обняла меня. И я почувствовала ее одиночество, будто она все время здесь ждала своего родного человека.

Мы сели в трамвай и, не замечая город, его достопримечательности, начали болтать без умолку. Тетя Оля постоянно дотрагивалась до меня: то обнимала, то гладила по волосам, то держала за руку. В этом чувствовалось особенное тепло ее приема. «Точно ли мы не помешаем»?» – эта мысль, мучившая последние сутки в поезде, растаяла без следа.

Мы приехали в скромную однокомнатную, но очень чистую и светлую квартиру. Это был маленький дом на двух хозяев. Одну половину занимала моя тетка с детьми, вторую – другая женщина и тоже с детьми.

Туалет на улице, а вода в арыке – искусственном канале, откуда ее набирали, отстаивали, кипятили и использовали. Просто так пить нельзя, вода была грязной, потому что в арыке люди стирали вещи и даже мылись сами.

Углы квартиры были заставлены кроватями. Тетя Оля с дочкой спали на двуспальной, мне выделили односпальную, а сын спал на раскладушке – ему тогда уже исполнилось десять лет. Еще стояли стол и небольшая печка. Катьку положили на пол – больше просто некуда. Мы с ней планировали снять квартиру и жить вдвоем. Но через неделю, посмотрев на город, она решила перебраться к родственникам в Киргизию. Так мы остались вчетвером.

Выходные всегда были семейными. Собирались все вместе и кашеварили: лепили пельмени, делали котлеты и другие заготовки. Стирали, гладили, таскали воду на неделю. Занимались огородом и другими делами по хозяйству.

Русских в городе было много. Даже очень много. Еще до войны началось строительство Нурекской ГЭС, крупнейшей электростанции Таджикистана, самой мощной гидроэлектростанции в Средней Азии. Поэтому на заработки приезжали со всей страны. Кто-то семьями, кто-то женился на месте. Так и рождалось новое поколение, и жизнь продолжалась.

Главный плюс СССР – ты мог оказаться в любой республике и чувствовать себя там своим.

И, несмотря на сложные послевоенные времена, в воздухе витала уверенность в завтрашнем дне. Мы строили новые заводы-пароходы, получали бесплатное образование, гарантированное рабочее место, гарантированный отпуск, гарантированную пенсию. А многие – и гарантированную квартиру.

Купить жилье самостоятельно было почти невозможно, разве что построить дом, что требовало немало финансовых вложений и усилий. Но вот создать семью, встать в очередь на квартиру и с большой вероятностью ее получить – очень даже возможно.

Но до собственной жилплощади было очень далеко. Тогда мне еще не исполнилось и семнадцати лет, на работу никуда не брали, и что делать больше года до совершеннолетия, было абсолютно непонятно.