Текст книги "Пирамиды роста"

– Понятненько, – кивнула Катя.

Вечером оказалось, что она и Вику расспрашивала про позавчера. И выглядело это крайне странно. Но Катя явилась лечиться и на следующий день, и снова без предупреждения. Валя крепилась весь сеанс и не выдержала:

– Кать, это моя работа, мои заработки! Представь, если я на твои съёмки буду вламываться когда захочу?

Катя вместо ответа мрачно уставилась на неё:

– Ада с катушек полетела, сегодня троих уволила. Народец, конечно, был дрянь, но крупноватая порция за раз. Я тебя привела, я теперь крайняя, а ты всё в игры с камушком играешь!

– С каким ещё камушком? – удивилась Валя.

– С брюликом своим. Понимаю, нашла коса на камень, но мне по хрену ваша бабская конкуренция! И я хочу работать в этой передаче! – неожиданно зло воскликнула Катя.

– Как говорит Вика, не догоняю, – растерялась Валя.

– Зачем с Федей Кардасовым замутила? Зачем брюлик взяла? Зачем в «Корону» поперлась? – вскочила полуодетая Катя с массажного стола.

– Я с Федей?? Ты совсем рехнулась? И что такое «Корона»?

– Казино «Корона» на Калининском!

– В жизни не была в казино, а брюлик мне швед подарил.

– Мне-то не ври! Адка к нему наружку приставила!

– Что такое наружка? – снова не поняла Валя.

– У Горяева спроси, по его части. Наружная слежка. Приставили к мышке наружку.

– Мало на меня газеты грязи вылили, я ещё Федины сплетни должна расхлёбывать? – разозлилась Валя. – Не хочу уже ничего, ни передачи вашей, ни всего остального!

– Всё сходится! Текст ровно как у Феди! Он тоже готов хоронить передачу, хотя бабло за берёзовый дизайн ловко схомячил. И балдеет, что Ада в заложницах в предынфарктном состоянии, она ведь рекламу с тобой уже проплатила.

– Если Федя что-то наврал, делайте очную ставку. Заодно и попрощаемся, я в вашей помойке жить не умею.

– Ты с ним правда не спала? – теперь уже удивилась Катя, застыв с джинсами в руках.

– Кать, я люблю Виктора! Но даже если б его не было и если б Федя не был рвотный порошок, я б никогда. Мне и перед женой Виктора стыдно, хоть видела её только на фотке.

– И что теперь делать? – Катя медленно одевалась, словно считала про себя ходы. – Не могу сказать Адке, что это не ты. Не от неё знаю, прижимаю уши, делаю вид, что не в теме, уволит же под горячую руку. Наружка доложила, что Федя водил тебя в «Малахитовую шкатулку», там подарил колечко с камушком, даже цену сказали, потом в «Корону», потом в койку!

– Вы там коллективно рехнулись? Скажи Аде, что у меня нет колечка, у меня камушек на цепочке! Кулончик! – почти заорала Валя.

Тут в дверь поскреблась Вика, спросила, можно ли войти, и, услышав её голос, полуодетая Катя крикнула «заходи». Вика ринулась прямо к ней в своём элегантном белом халатике, протянув тонкую школьную тетрадку.

– Вот, про секты всё написала!

– Молоток! – похвалила Катя.

– Один чел из ваших сказал, мне надо учиться на телепродюсера. Где, тёть Кать, на телепродюсеров учат? – деловито спросила Вика. – Мне на следующий год поступить кровь из носу.

– Кто его знает, где их учат? Такой профессии раньше не было. Ада наша физфак кончала, остальные ваще из бандитов, – одеваясь, заметила Катя. – Ты свои паспортные данные мне в эту тетрадку добавь.

– Зачем? – насторожилась Вика.

– Гонорар по разработке сценария провести. Адка много не отслюнявит, но платьишко себе купишь.

– Вау! – подскочила Вика от радости. – Ща всё найсово оформлю.

После Катиного ухода Валя была сама не своя, чувствовала себя мухой, которую пауки опутывают прочной липкой паутиной. Однако у Вики на всё был готовый ответ:

– Тупая предъява, в казино всё под камерами! Пусть Рудольфиха запросит видео и им подавится!

– Как это под камерами?

– Носили мы с Когтем одному кенту промокашки в «Черри». Рассказывал, там все руки под камерами, куда крупье чего закладывает.

– По-русски говори, ни слова не понимаю!

– Промокашка – доза кислоты, крупье – который шарик кидает и карты раскладывает. В кино не видала? Ещё рассказывал, там тусы устраиваются со жрачкой для випов, и камеры взяли, как один народный артист пришёл первым, в зале никого. Бутылку коньяка со стола цап в дипломат. И больше его на тусы не зовут.

– Вик, зачем Федя всё это устроил? – спросила Валя, хотя было стыдно, что она, взрослая тётка, просит совета у девочки.

– Рудольфиха – шахматистка, возит вас по клеточкам. Она на тебя ходы расписала, а Федя всунулся, нервы ей помотать. Поведение типичного чешуйчатокрылого. Я ж все заморочки вижу, пока ты своими открытыми каналами хлопаешь, – важно сказала Вика. – Распедалю тебе вопрос любой сложности!

– Но ты почему всё это понимаешь? – всплеснула руками Валя.

– Потому что на телике всё, как у наркуш, только там дозняк, а здесь передача. Считай, у Феди «товар», а Ада – «заколотая». Ей любой ценой надо вмазаться, а он – нет, я другим обещал, или – при себе нет, мне за ним ехать. И заколотая на коленях перед ним ползает, так ей плохо, а он на неё пепел стряхивает.

– Но Аде ведь проще спросить у меня? Почему она всё делает из-под выверта?

– Она ж считает себя хозяйкой, а остальных – пылью! Катя меня и туда, и сюда расспрашивала, и кто перенсы, и как я к тебе попала? – прищурилась Вика. – То ли в газету слить, то ли ещё куда…

– И что ты ей сказала? – напряглась Валя.

– Типа папка бабку лечил, в тебя влюбился, я с вами стала жить. Потом ты к Горяичу метнулась. А я то у тебя, то у папки, то у мамки живу, а с тобой работаю. Но ей другого надо, чтоб меня на помойке нашли или украли, как в индийском кино.

На душе у Вали скребли кошки, она понимала, что никогда не одолеет их интриги, но вспомнила, каково самой было ревновать Лошадина к Куклиной. Стало жалко Аду, попавшуюся на удочку мерзейшего Феди, так что позвонила Кате, подсказала про камеры в казино. А ещё решила поехать с Викой к Юлии Измайловне, рассказать про Славу Зайцева, поблагодарить за поездку в Питер и поговорить о поступлении.

– Сочинение в следующем году не напишешь, математику не сдашь. Историю и иностранный тем более, – покачала головой Юлия Измайловна, позадавав Вике вопросы. – Надо ориентироваться на среднее специальное образование. Библиотечное, педагогическое.

– Мажоры упакуются, а меня смоет из бачка в ПТУ?! – завопила Вика.

– Мажоры не только учились всё это время, но и занимались с репетиторами, – напомнила Юлия Измайловна.

– Да моего айкью по тестам Бориса Василича на весь проспект Вернадского хватит! Он велел на администратора учиться, а Олег Вите велел на телепродюсера!

– Олег Вите? Откуда ты его знаешь?

– В гости приходил к вашим. Улётный чувак. Вы, говорит мне с Центнером, новые люди и скоро примете ответственность за страну! А Центнер как раз от сосиски отгрыз и со страху про ответственность подавился так, что мы его по жирной спине вдвоём кулаками били!

– Олег Вите дружен с Инной и Борей семьями. Их отец делал революцию с его бабушкой и дедушкой. В Москве у него такая же дружба с потомками Спунде, водил меня к ним в гости на улицу Неждановой, – задумчиво рассказала Юлия Измайловна. – Олег ведь в Москву переехал, зачем-то ушёл в политику. А ему надо наукой заниматься, он совершенно неожиданно и независимо мыслит, а политик – человек, у которого слишком высокая потребность в одобрении.

– Хотите сказать это про Виктора? – вспыхнула Валя.

– Конечно, столько лет сотрудничал с тоталитарным режимом, а теперь хочет быть прощённым и признанным, – поджала губы Юлия Измайловна.

– У него отец репрессирован, – напомнила Валя.

– И он не делает баунти с домработницей, как рыбный швед, – встряла Вика.

– Вы обе полагаете, что это компенсирует коммунистическую карьеру? – покачала головой Юлия Измайловна. – Вика, у нас почти год до поступления. Раз в неделю будете приходить ко мне с Эдуардом, писать диктанты и сочинения.

– Только мы не бесплатники! За репетиторство будем платить, мы ж в кабинете гребём крутые бабки, – солидно пообещала Вика.

У Вали, что называется, забот был полон рот, а тут ещё и Соня с Юккой как снег на голову. Соня объявила мужу: больше не могу в твоей Чухонке, беги за билетами на поезд «Лев Толстой». Позвонила с утра из «Балчуга», куда они с Юккой поехали с вокзала завтракать, и по напору в голосе Валя поняла, что Соня категорически не даст ей работать.

Так что решила убить двух зайцев: предложила Соне с Юккой поселиться не в отеле, а в её кабинете. Маргарита сперва отказалась, но, услышав волшебное слово «иностранцы», согласилась и с перерывом в работе, и со всем остальным. Юкке идея казалась сомнительной, он не понимал, как можно жить в одной квартире с незнакомыми людьми.

Но Соня настояла, ведь она и получала острые ощущения от внедрения в российскую реальность, и оказывалась в одной остановке метро с Валей. Мебель из карельской берёзы пришлась супругам по вкусу, а массажный стол в кабинете поменяли местами с диваном в коридоре. Маргарита стала шёлковой после Сониных подарков, а Юкка с Эдиком проболтали на кухне всю ночь.

– Пойми, рыбонька, – восхищалась Соня. – У финнов невозможно, чтоб люди всю ночь проболтали без капли алкоголя. Юкка просто помолодел.

В первый день после приезда взяли такси, катались по центру, а Соня охала и ахала, как всё изменилось. Вылезала, трогала насвежо отреставрированные дома и позировала для камеры на их фоне.

– Уеду, буду смотреть долгими тоскливыми вечерами и привыкать к новой Москве, – объяснила она. – В меня сейчас столько не влезет. Как в Эрмитаже, когда после нескольких залов впечатления класть некуда.

Она словно находилась в наркотической эйфории, кричала, смеялась, всхлипывала, напоминая белку, которую держали связанной, а потом выпустили в колесо. Нельзя было не заметить, как эмиграция разгуляла Сонину психику.

– Типичные «топотунчики» у неё, – поставила диагноз Вика.

– Машины у вас теперь дают напрокат? – поинтересовалась Соня. – Привыкла рулить, а у вас все бомбилы курят и слушают радио «Шансон».

– Звони Мусорскому, он устроит, – посоветовала Вика Вале.

– Мусорский – это кто? – не поняла Соня.

– Наш друг.

На следующий день пили чай в Валином кабинете. Соня, в распахивающемся халатике на жадном до жизни теле, пошла на кухню сполоснуть чашки и услышала звонок. Маргариты и Эдика дома не было, но Соня смело распахнула входную дверь и увидела отчаянно рыжего, высокого, плечистого милиционера. Остановилась как вкопанная, а потом почему-то шёпотом и почему-то с акцентом спросила, отскочив от двери:

– Вы за кем?

Обстоятельства бегства в Питер, торопливого отъезда в Финляндию и срочного замужества пронеслись перед её глазами, как видеокассета, перемотанная на скорости.

– За вами! – ответил Тёма, козырнул, вошёл в квартиру и привычным жестом запер за собой дверь.

Соня показалась ему такой соблазнительной, что у него перехватило дух, и он не мог, да и не силился это скрывать.

– Я – иностранная подданная! – взвизгнула Соня. – Вы не имеете права!

Уронила чашки и заплакала. Тёма испугался её реакции, присел на корточки, стал собирать осколки с пола. Соня тоже присела на корточки, всхлипывая, их глаза и коленки встретились.

– Вам машину с коробкой автомат или с механикой? – бережно спросил Тёма, понимая, что дамочка не в себе, но это только добавляет ей шарма.

– С коробкой… – пролепетала Соня, упала ему на плечо и заревела в голос.

В водевиле тут должна была бы выйти Маргарита и надавать Соне и Тёме оплеух, но, к счастью, её не было. Вышла Валя, обомлела. Спросила, не надо ли помочь? Соня что-то промычала и с трудом отлепилась от Тёминого плеча. А Тёма сделал лицо, на котором читалось: я же ничего такого, сама видишь, в каком она состоянии.

Все трое вошли в кухню, где Соня умылась холодной водой, вытерла лицо Маргаритиным кухонным полотенцем и спросила в упор:

– У тебя, рыбонька, шашни с мильтоном?

Вопрос звучал так требовательно, что Валя и Тёма замахали руками и в один голос закричали:

– Мы – друзья!

– О’кей, – решительно сказала Соня. – Тогда, Мусорский, поехали брать машину.

– Меня зовут Артём. Лейтенант Артём Ежевикин! – снова козырнул Тёма, утопая глазами в её груди, не сильно прикрытой халатиком.

– Знаете, лейтенант Ежевикин, почему в СССР произошла сексуальная революция? – пошутила Соня, разглядывая его как бифштекс, который приготовилась съесть. – Потому что те, кто сверху, по-старому уже не могли, а те, кто снизу, уже не хотели.

И Тёма снова посмотрел на Валю оправдывающимися глазами – я ж ничего такого, сама видишь, в каком она состоянии. А Юкка всё это время пил с Викой чай и рассказывал про душу камней.

– Мой испанец просто мороженая креветка. И чего я, дура, уехала? Ну грязь, ну криминал, ну инфляция! Но есть вещи поважнее! Какой же милаха этот мент! – отчиталась Соня, позвонив Вале вечером.

С этой секунды она была на седьмом небе как от Тёмы, так и от добытого им старенького «Фольксвагена», с трудом ездила по московским дорогам, наслаждаясь их агрессивной атмосферой, то и дело строя глазки соседним водителям, постоянно создавая аварийные ситуации и громко вопя матом.

На этом подъёме даже решила устроить банкетик в «Шоколаднице» на «Октябрьской», возле дома, где выросла и откуда её выселил подлый Гера. Валя помнила, какими сказочными блинчиками с шоколадным соусом угощала её там Соня, но возразила, что в меню только сладкое.

Юкка тем более настаивал на приличном ресторане. Но Соня и слышать не хотела, ей была нужна ностальгическая вечеринка, и она стала звонить по сотовому, собирая гостей. Юкка намекал, что звонить из Москвы в Москву через Финляндию дорогое удовольствие, но Соне было плевать.

В список приглашённых в «Шоколадницу» вошли Валя с Викой и матерью, Юлия Измайловна, Свен с Аней и, конечно, Тёма. Соня позвала бы и Геру с женой, но Валя предупредила, что тогда ноги её не будет.

– Ну нагадил, рыбонька, но теперь они в такой жопе! Герка пьёт по-чёрному, баба молдавская крутится. А мне всё равно всех Юккиных денег не потратить. Посоветуй, что Артёму в подарок купить? Может, фирменный спортивный костюм? У вас же все в них ходят. Рыбонька, я в Хельсинки на конских дозах таблеток сижу, а после пылкого мента всё в организме встало на место!

«Шоколадница» почти не изменилась с Сониного отъезда. Чуть-чуть подмели, подкрасили, подпудрили, не тревожа эстетики шестидесятых. Та же отделка длинными досками стен возле бара, те же старомодные плафоны по три штуки в ряд.

В углу перед стеклянной стеной по Сониной просьбе сдвинули столики без скатертей. И официантка в белом колпаке и белом передничке расставила на них тарелки с нарезанными фруктами и бутербродами с икрой.

Мать, перемерившая кучу платьев и остановившаяся на самом строгом, присела к Юлии Измайловне, мол, у нас свой стариковский закуток. Тёма напялил тот самый свадебный костюм, в котором женился, ездил на бандитскую дачу и изображал юриста в разборке Вали с Викиной матерью. Валя с Викой оделись простенько, Соня вырядилась в вечернее платье с блёстками.

А когда Свен в элегантной летней тройке и Аня в розовом балахоне появились в дверях, мать, никогда не видавшая Аню прежде, свистящим шепотом объявила:

– Вот те крест, брюхата! По походке видать, брюхата!

– Фигасе! – откликнулась Вика.

Валя не поверила, не захотела поверить, Соня развела руками, а седеющие брови Юкки взлетели на лоб. Официантка разлила шампанское, и Соня встала с тостом:

– Рада собрать возле самых дорогих для меня камней города самых дорогих мне людей! Сзади дом, где я выросла и где у меня жила рыбонька! Слева – художественный салон, где я работала и ко мне подполз гадёныш Герка. А через дорогу – французское посольство, перед которым я выгуливала болонку Мишель, чтоб подцепить фирмача! Жаль, не видят меня сейчас мамочка с папочкой, ведь мы с ними ели тут блинчики в день открытия! Выпьем за то, что всё, кроме нас, так сильно изменилось!

Выпили, стали оживлённо болтать. Тёма сидел между Валей и Викой, и Свен ревниво его разглядывал. И было с чего – Тёма сиял, как глубоко влюблённый, а Валя сияла от того, что приехала Соня. Аня помалкивала, мать тарахтела всякую ерунду. А Юкка расслабленно улыбался, как всегда, когда Соня была в хорошем настроении.

– Сонечка, как вы? – спросила Юлия Измайловна.

– Волшебно, Юлечка Измайловна! – выдохнула Соня, и Тёма залился краской.

– Как вам теперешняя Москва? – продолжила Юлия Измайловна.

– Будто сон! На весь Хельсинки нет столько «Мерседесов», сколько здесь у каждого кабака. Денег у вас нет, а шмотки в бутиках вдвое дороже, чем в Европе. Секса у вас нет, но на каждом углу интим-салоны и секс-шопы.

– Можно сказать, сексуальная жизнь захлестнула страну, – усмехнулась Юлия Измайловна. – Тиражи нормальных газет падают, а «СПИД-Инфо» вырос до четырёх миллионов.

– Город аж звенит, аж вибрирует. Если б Герка квартиру не оттяпал, я б ни за что не уехала, – призналась она. – Как же я Герку тогда ненавидела! А в Хельсинки поняла, что месть как рак. Разрастается в человеке, вытесняет всё остальное. Человек мстит обидчику, убивает его и тут же умирает, ведь больше жить не про что.

– Многие боятся приехать, чтоб посмотреть в глаза новой России, – Юлия Измайловна подняла вверх указательный палец. – Сам Бродский сказал: «Страны, в которой я родился, больше не существует. Нельзя вступить в ту же реку дважды…»

Повисла неловкая пауза. Вика решила прервать её:

– Мусорский, ты в курсе, что Бродский на зоне трубил?

– По какой статье? – важно спросил Тёма, хотя было видно, что хочет спросить: кто это?

– Ты, Мусорский, поэзию любишь?

– Ага, – хмыкнул Тёма и негромко озвучил: – «Тогда на всех резины не хватало, и я родился в злобе и тоске…»

И все захохотали, снижая пафос слов Юлии Измайловны.

– Как же мне с вами хорошо! – опрокинула в себя Соня очередную рюмку.

– Раньше здесь только сладкое было, а теперь и икру завезли? – удивилась Валя.

– Как же только сладкое? Бульон с яйцом, блины со сметаной всегда были. И кура с маринованными фруктами, – ответила официантка и кивнула на Соню. – Икру с фруктами с собой принесли. А напитки у нас любые!

– Эта «Шоколадница» трубит с 1964 года! Здесь когда-то наливали советский виски «Привет» и джин «Капитанский». Не представляете, какая это была дрянь! Но ведь пили! – вмешалась Соня и прикрикнула на официантку: – Тащи, красотка, горячее!

– А у нас, Сонь, беда. Борис Николаевич болеет. Пишут, «незначительные нарушения в работе сердца», – попыталась умно выступить мать в таком солидном застолье.

– У Юкки тоже сердчишко пошаливает, советуют моторчик вставить, – откликнулась ей в тон Соня.

– Предлагаю выпить за Юкку! Потому что Юкка клёвый! – предложила Вика.

– Не высовывайся, – зашипела на неё через весь стол мать.

– Бабуль, я теперь из вас самая крутая после Вали, потому что пойду учиться на продюсера! – напомнила Вика.

Но никто на это не отреагировал, потому что две официантки принесли подносы с той самой жареной курицей с маринованными яблочками, глядя на которую Соня чуть не прослезилась:

– Её только здесь так жарят! Мне к ней в тарелку нырнуть – как в молодость!

Курица благоухала чесноком, знаменитой хмели-сунели, и разговор перекинулся на способы жарки курицы, а Аня извинилась и вышла. Было видно, что её подташнивает как от запаха курицы, так и от самой компании.

– Свенчик, когда гуляем на свадьбе? – подмигнула Соня.

– Анья есть мой друг, – напрягся Свен.

– Да ты что? – сделала большие глаза Соня. – Значит, она не от тебя беременна?

И все сначала в ужасе замолчали, а потом захохотали, увидев, как добродушно Свен замахал руками:

– Сони, ты имеешь в глазах доктор Рентген! Тебе работать в разведка!

Не смешно было только Вале. Не потому, что ревновала, а потому, что с возрастом чаще и чаще думала о том, как сильно обокрали её аборт и повторная чистка. Конечно, у неё была Вика, но…

– У вашего малыша будет русское или шведское имя? – спросила Юлия Измайловна.

– Будет имя Валья, – отрывисто ответил Свен.

Всем стало неудобно, и Юкка, как самый тактичный из всех, сказал:

– Блюдо, которое угнетать любовь, имеет имя свадебный торт!

Все засмеялись, а Юкка продолжил:

– Свен, я видел по русский телевизор, теперь есть налог для прибыль и доход иностранец.

Тема была выбрана гениально, потому что только деньги интересовали Свена больше, чем чувства к Вале, и он тут же перешёл с Юккой на финский язык.

– Что он говорит? – спросила Валя Соню.

– Говорит, рыбонька, в вашей налоговой инспекции не берут налоги, а учат за деньги, как от них уходить. Говорит, русские гениальные финансисты, делают схемы, при которых деньги не видно, – перевела Соня.

– Все уходят от налогов, – подхватила Юлия Измайловна, – никто не думает об учителях и врачах.

– Как говорит Черномырдин: «Учителя и врачи хотят есть практически каждый день!» – добавила Валя, но никто не засмеялся.

А Юлия Измайловна неодобрительно заметила:

– У вас теперь новый цитатник.

– В Чечне журналиста украли, – ни с того ни с сего сказала мать. – Выкуп просят, как в какой Африке!

– Война ж… – сказал Тёма.

И Соня уставилась на него такими глазами, что даже матери и Юлии Измайловне стало ясно, кто здесь кому Вася.

– Война? – переспросила она эхом, словно западные СМИ не рассказывали об этом круглые сутки.

– Наши за рублём метнулись, вернулись «грузом двести», – пояснил Тёма.

– Что есть «грузомдвести»? – переспросил Юкка.

– Гробы, – буркнул Тёма.

– С немцами воевали, нешто нельзя с чеченцами договориться? – возмутилась мать. – Вместе ж жили. У нас на фабрике чеченка была, муж татарин и три мальчика. В космос летаем, промеж себя договориться не можем!

Так и прыгали с войны на инфляцию, с ностальгии на Викино будущее, с криминала на уникальный шоколадный соус к блинчикам, рецепт которого «Шоколадница» держала в секрете с самого открытия. Когда разъезжались, очень пьяная Соня пыталась сесть за руль «Фольксвагена», и вытащить её с водительского места сумел только Тёма, севший за руль сам.

– Лейтенант Ежевикин, ты пил не меньше! – сопротивлялась Соня.

– Свои меня и на бровях не остановят.

Валя переживала за Юкку и утром позвонила, попыталась вправить Соне мозги.

– Зачем тыкать Юкке в нос Тёмой?

– Не нуди, его бывшая вообще всему Хельсинки дала, – ответила Соня, зевая. – Юкка гулять пошёл, а я в анабиозе со вчерашнего перепоя.

– Юккина жена??? – Валя была поражена.

– Думала, он меня до старости ждал девственником? Просто у них нет «уж замуж невтерпёж», девки до тридцати резвятся на всю катушку. Потом выберут одного и ещё лет десять встречаются. А брак регистрируют, когда живот на нос лезет. Юкка с ней отношения так и не оформил.

– Жили-то вместе?

– Знаешь, как там вместе живут? В доме был хлев, это я там музей сделала. Ей неохота, дом-то его. Да ещё и раздельные бюджеты.

– Как раздельные? – не поняла Валя.

– На жрачку и хозяйство дают поровну, остальное каждый тратит как хочет. У Юкки вагон денег, у неё мало. Вкладываются поровну, а на остаток она прётся в бассейн, а он за ЛСД.

– И ей плевать?

– Рыбонька, они другие. Как у Юкки заход в наркоту, она в гостиницу и ни в чем себе не отказывает. В харю ему визитку нарколога, мол, желаю оклематься.

– Мало ли что с ним может случиться?

– Так лютеране, мать их, у них каждый сам за себя. Юкка твердит, ЛСД не вызывает зависимости, только после от него почему-то шизеют, вешаются, в окна прыгают…

– А пишут, финны консервативные, семьи у них крепкие.

– Крепкие, потому что разводиться лень. И не скандалят как люди. Сядут в кухне, возьмут по пивасику и перетирают. Потом помирятся, ещё раз по пивасику и вместе к телику.

– Ну, всё равно веди себя пристойней.

– Да что ты меня воспитываешь? – возмутилась Соня. – Как мне плохо, все жалеют, как стало хорошо, все воспитывают!

И бросила трубку.

А вскоре позвонила обрадованная Катя. Викина идея с камерами сработала на все сто – с Федей была блондинка примерно Валиного роста с примерно Валиной причёской, но вдвое моложе. Рудольф чувствует себя конченой дурой, ведь чуть не угробила передачу. Уволила наружку и назначила Вале встречу.

– Если не будет Феди, тут же уйду, – предупредила Валя.

– Будет как миленький, и девчонку свою возьми, вопросы к ней по сценарию о сектах, – добавила Катя.

Валя шла поблагодарить Аду за телевизионный опыт и попрощаться навсегда. Натянула первые попавшиеся свитерок, брюки, не стала подкрашиваться.

– Чё за колхозный прикид? – поморщилась Вика.

– Я ненадолго, – твёрдо сказала Валя, – просто попрощаться.

– Оборзела? Из-за этого гнилого обсоса бросать телик? Я иду с тобой! Без моих мозгов никто бы в казиношные камеры не сунулся!

– Ладно, поехали, – сдалась Валя, не понимая, что делать со всей этой ситуацией, ведь соглашалась сниматься в основном ради Вики.

В кабинете Рудольф словно готовились к бою. Ада сидела в леопардовом платье за своим огромным столом перед горой шоколада, а заветная дверца, за которой жил коньяк, была приоткрыта. Решений без коньяка и шоколада она не принимала.

Кардасов в кургузом по моде пиджачке стоял справа от неё у окна, лохматая джинсовая Катя устроилась на подлокотнике кресла слева. Валя была мрачней тучи, войдя, даже не поздоровалась. Они с Викой заняли стулья напротив Ады, и, чуя наэлектризованность воздуха, секретарша торопливо подала чай и плотно закрыла за собой дверь.

– Ну что, Лебёдка? Всё хорошо, просчитаем экономику, подтянем за яйца спонсоров и, как бы, вперёд и с песнями, – сказала Рудольф слегка виноватым голосом. – Что сидишь с козьей мородой? Придётся тебя немного подстричь да подтемнить, а то волосы не горят на фоне задника, а перекрашивать задник дизайнер не позволит.

И провокационно кивнула в сторону Феди.

– Пришла узнать, зачем поганец врал обо мне? Это всё, что меня интересует, и всё, за чем я пришла! – выпалила Валя, хотя собиралась разговаривать сдержанно.

Слово «поганец» было бабушкиным, и, произнеся его, словно увидела бабушкину усмешку.

– Ну, ты дерзкая, – подняла бровь Ада, и Валя вздрогнула, именно так назвал её когда-то бандит Гурам, – ни корреляции, ни конкордации!

– Размечтались получить от меня брюлик? – презрительным тоном встрял Федя.

Это было последней каплей. Валя подскочила к нему и врезала по лицу так, что Федя чуть не вмазался в окно. Не рассчитала силу удара, и из носу у него хлынула кровь. Федя был одного с Валей роста, но субтильный, ломаный, не нанизанный на стержень. Он удержался на ногах, подставил ладонь под струйку крови и выкрикнул:

– К сожалению, я не бью женщин! Хотя вы не женщина! Вы – баба!

Катя уже летела к нему с салфетками, смоченными водой из графина, у Вики на лице было написано «фигасе», а Ада не шелохнулась. Взъерошенный Федя подошёл к Аде, закидывая голову и промокая салфеткой нос, попробовал дотронуться до её плеча свободной рукой. Но Рудольф брезгливо отодвинулась:

– Если взяты с поличным, хотя бы не трогайте меня руками, испачканными в чужом оргазме!

– У меня всё, – объявила Валя, научившись этому у Горяева, и взяла сумку. – Вика, пошли.

– Секунду, – попросила Ада и поднялась со стула, став похожей в своём леопардовом на модную мягкую мебель для новых русских. – Господин Кардасов, мы не услышали ответа.

– Я не говорил, что был именно с ней, – с ненавистью буркнул Федя.

– Но и не отрицал, – ядовито дополнила Ада. – А жена Цезаря должна быть, как бы, выше подозрений.

– Своё садо-мазо доиграете без меня, – подвела черту Валя.

– Подожди, – остановила её Ада. – Федя, вы свободны. А к тебе, Лебёдка, дельце.

И демонстративно дождалась, когда Федя выйдет из кабинета в закапанном кровью пиджаке.

– Ты, как бы, мачеха Вики? Так что не могу через твою голову, – таинственным тоном начала Ада.

У Вали внутри всё сжалось от страха, Вика тоже метнула испуганный взгляд, обе подумали, что стало известно о Викином наркотическом прошлом.

– Если чё, Валя мне вторая мать! – с неуместной торжественностью объявила Вика.

– Не поверишь, детка, выяснилось, что я тебе третья мать, – ехидно сообщила Ада. – Как бы, перекрёстное опыление!

– Бэзандестенд, – захлопала ресницами Вика.

– Дедушка твой – Лаврентьев Игорь Михайлович! – утвердительно озвучила Ада.

– Он умер. – гордо выпрямив спину, отчеканила Вика. – Но, если б не вся эта шняга, с него б начиналась Большая Советская Энциклопедия!

– Так вот, я училась у твоего дедушки. Игорь Михайлович читал нам физику твёрдого тела, – торжествующе объявила Ада.

– Фигасе! – присвистнула Вика.

Валя не поняла, куда Ада клонит, но хоть успокоилась, что не к наркотикам.

– Звал меня в аспирантуру, но я после госов смылась. Влюбилась в кристаллографа, а там, как бы, своя компания, так что целиком ушла в камни, – объяснила Ада извиняющимся тоном, словно Вика осудила бы её за предательство физики твёрдого тела. – Потом зарплаты в академических институтах накрылись медным тазом, а Артёмов показал мне, какие бабки на телике. «И даль свободного романа я сквозь магический кристалл ещё не ясно различал!» С тех пор ращу здешние кристаллы!

– Теория вероятности нервно курит в углу… – выдохнула Вика.

– Короче, я принимаю решения о твоей жизни в одной очереди с Лебёдкой, – Ада глотнула коньяку. – Говорят, хочешь в телепродюсеры?

– Поступлю на следующий год, только не знаю, где их учат, – самонадеянно заявила Вика.

– Нормально пока нигде, везде лоходромы. Так что пойдёшь прямо сейчас во ВГИК учиться на директора кино, – скомандовала Ада. – И поверь моей интуиции, если я выдернула из массовки Лебёдку, то и с тобой не промахнусь. Да и тетрадку твою про секты посмотрела.

– Как это прямо сейчас? – не поняла Валя. – Все уже учатся, а она экзамены не сдавала!

– Это мой уже вопрос, – махнула рукой Ада. – Короче, обмозгуйте на досуге, а они позвонят.

– Мы пойдём? – растерянно спросила Вика вместо «спасибо».

– Идите, только далеко от меня теперь не уйдёте, – усмехнулась Ада.

Молча дошли до лифта.

– Обвальный чумец, что Рудольфиха училась у деда, – произнесла Вика. – Я б это даже с бубном не наюзала!

– Так не бывает, – замотала головой Валя, подозревая очередной Адин подвох.

– Его имя-отчество знает! А я по папке Сизова, а не Лаврентьева! Ты ж говорила, что Ада с физфаком МГУ!

– И как, по-твоему, его вычислили, если ты Сизова, а не Лаврентьева? Наружку приставили, как к Феде?

– Опа, Катя мои паспортные данные брала для гонорара! Так и вычислили! – хлопнула себя по лбу. – Но чётко ж ты Федьке в тыкву дала.

Валя была поражена совпадением. Впрочем, какое тут совпадение, если Ада училась, когда Викин дед преподавал? И может, в жизни всегда так и бывает, ведь если б Катина сестра не пришла лечиться, Валя не попала бы на передачу Горбушкиной и никогда бы не встретила Виктора…

С одной стороны, было стыдно за сцену с затрещиной, с другой – ни капли не жаль Федю. С третьей, неприятно, что стала впадать в состояние, когда не может остановиться, как разогнавшийся тяжёлый товарный состав. Лев Андронович учил держать себя под контролем, а она снова сорвалась.