Текст книги "Стеклянный занавес"

– Какие сюжеты вы можете делать о России, если три журналиста ваших ведущих журналов спрашивали меня в основном о русской проституции? – спросила Валя, не церемонясь.

– Но в вашем парламенте говорят о легализации проституции, – перевёл Андерс. – А в Швеции запрет проституции – горячая тема политической повестки.

– Швеция – демократическая страна, зачем ей контролировать постель взрослых людей? – не поняла Валя.

– Швеция против эксплуатации женщин для секс-услуг! – перевёл Андерс.

– Почему именно женщин? Я была в московском стриптиз-клубе, там работают мужчины, которых можно пригласить к себе за деньги. Они добровольно выбрали такую работу, – ответила Валя. – Думаю, и у вас есть такие клубы.

– Я тоже против того, чтобы государство лезло в постель налогоплательщиков, – признался директор канала в переводе Андерса. – Но наказание за проституцию активно лоббируют две партии, имеющие высокое количество женщин. При этом сами шведки ездят в страны женского сексуального туризма, покупают там за деньги молодых мужчин и не скрывают этого.

– Андерс, спросите, чего он ожидал от встречи со мной? – попросила Валя.

– Мы ведём переговоры с американским филиалом Ады Рудольф по созданию совместного новостного телеканала. Жаль, что она попала в больницу перед этой поездкой. Но я очень рад, что, приехав вместо неё, вы рассказали столько нового. Надеюсь, Аде Рудольф уже лучше?

– Ей уже лучше, – кивнула Валя, сдерживая улыбку, а Вика фыркнула в поедаемый яичный торт-пирамиду.

– Наш разговор дал новый объём понимания, но мы опасаемся вкладывать деньги до результата выборов. Я искренне признателен за эту встречу и всегда рад видеть вас в Швеции!

Он пожал руку Вале, Вике, Андерсу и бегом побежал на другую встречу.

– Машина отвезёт вас в культурный центр, там два журналиста и два фотографа из наших газет, – предупредил Андерс.

По мере Валиного разговора с директором телеканала он становился всё почтительней и почтительней.

– Больше никаких журналистов и фотографов. Желающие придут на мой вечер в артистическом клубе, – огрызнулась Валя. – И передайте руководству, чтоб нам вернули Эльзу.

Андерс обиженно пожал плечами под растянутым свитером и проводил их до машины.

– Упырь! И бабы ему дают только через агентство, – подытожила Вика. – Зато я десертов обожралась, самый крутой здесь – зелёный фисташковый торт.

В отеле они заселились в тот же номер, переоделись, решили немного отдохнуть. Вика пощёлкала пультом телевизора и остановилась на порноканале:

– Фигасе! Ща они её будут дрючить прямо в этом абажуре!

Немолодая дама в карикатурно объёмном кринолине была поглощена прелюдией к сексу с двумя голыми чёрными парнями. При этом один пристраивался к верхней части её пышного тела, а другой кромсал ножницами ткань и терзал кусачками перекладины кринолина.

Валя ни разу в жизни не видела порнографии и почти заорала от испуга:

– Переключи немедленно! Борются с проституцией, а сами такое показывают!

– Ты чё так орёшь? Порнухи не видела? – усмехнулась Вика. – Да выключу, выключу, поберегу твою девственность!

Вечером они до полного изнеможения гуляли по Старому городу, а потом уселись в баре возле Нобелевского музея. Бар был в стиле древней аптеки, а официанты долго не обращали на них внимания.

Потом к столику двинулся высоченный, под потолок, неуклюжий лохматый парень. Подал двумя пальцами меню так, что оно выскользнуло и шлёпнулось на столешницу.

– Руки-крюки! – шикнула на него Вика.

– Крюгер! – повторил за ней нелепый парень единственное понятное ему слово и захохотал, обнажая крупные зубы.

– Инглиш давай, – швырнула ему обратно меню Вика.

– Ноу инглиш, – пожал официант здоровенными плечищами, кивнув на столики, разобравшие меню на английском.

Валя показала парню на соседний столик, где ели фрикадельки с брусничным вареньем, подняла два пальца и добавила:

– Дриньк!

Официант кивнул и ушёл своей неловкой походкой, с трудом не сбивая стулья в проходе между столиками.

– Тебя опять понесло, – укорила Валя.

– Не понесло, а накрыло! Колбасит меня в этой Швеции, только на пароме и в Хельсинки было ништячно, – призналась Вика. – Внутри какие-то двери открываются, стены раздвигаются, внизу человечки в старинном прикиде тусуют и гонят по мне электричество. Как приход без вмазки…

В это время неуклюжий официант подошел к компании за сдвинутыми столиками и брякнул на них аж восемь огромных пивных кружек, которые запросто донёс в своих огромных лапищах.

– Видела, столько кружек цепляет своими граблями?! Реальный Крюгер! – со странным возбуждением кивнула Вика на официанта. – Я его стремаюсь.

– Крюгер – это кто? – не поняла Валя.

– Маньяк-убийца…

– Вик, что с тобой?

– Аж подташнивает, типа где-то его уже видела.

– Видела! – озарило Валю. – На первой сессии регрессионной терапии ты была таким же увальнем и таскала в шведской пивной по четыре кружки пива каждой рукой! Не помнишь?

– Не, ничё не помню… – помотала головой Вика. – Я тогда ваще как по чёрной трубе летела. Помню, как ты меня в ментовке взяла, как бабка стала откармливать, готовить моё любимое. Остальное в башке как миксером вздули. И чё там дальше было?

– Этот пьяный увалень толкнул шведского попа, спину ему сломал, и поп больше не смог ходить. А увалень заснул на дороге, и его переехала телега.

– И хрен с попом.

– Только тебе показалось, что этот поп – я.

– Фигасе! Ты была шведским попом, который покоцал финских шаманов и карельских колдуний? – возмутилась Вика.

– Я за твою регрессию не отвечаю, – улыбнулась Валя. – И официант за твою регрессию не отвечает, так что кончай на него кидаться.

Неуклюжий официант принёс два стакана напитка, Вика спросила по-английски, что это. Он объяснил на английском, и Вика перевела Вале:

– Их фирменное пойло «Лесное дно»! Почти что «Лесной источник»! Сказал, в нём всякий мусор типа грибов, ягод, коры. Не удивлюсь, если он мха с землёй нагрёб туда своими граблями!

А потом поблагодарила официанта по-шведски, демонстративно поморщившись:

– Такь со мюкке, Крюгер!

И он снова захохотал, обнажив огромные зубы, потому что был молод и охоч пококетничать с хорошенькой иностранной девчонкой. И не было ему никакого дела до её погружений в прошлые жизни.

Утром спали на час дольше, объявление на двери ресторана уверяло, что в выходной день завтрак до одиннадцати. Но без пятнадцати одиннадцать дверь была заперта. Вика забарабанила по ней, высунулась официантка, сообщила, что завтрак до десяти.

Вика ткнула её носом в объявление. Та махнула рукой, сказала что-то вроде «это старое расписание» и закрыла дверь перед Викой так грамотно, что та не успела среагировать.

– Бардак! Буду жаловаться королю с королевой! – вопила Вика и безуспешно ломилась в дверь.

Завтракали в кондитерской горячим белым шоколадом с коричными булочками и гуляли, пока Эльза не повезла в знакомое здание Культурного центра на площади Сергельстронг с нагромождёнными стеклянными кубами под названием «Кристалл».

Эльза провела Валю на сцену, усадив Вику в зал, где зрители занимали столики, набрав с движущейся ленты тарелок с едой. Валя представилась, и Эльза перевела первый вопрос пожилой жующей дамы:

– Как вы, русские, относитесь к конкурсам красоты и стриптизу?

Валя ответила, что для России это пока непривычно. Потом женщина с волосами, крашенными фиолетовыми перьями, потребовала, чтобы Валя организовала экологический марш протеста против загазованности на Ленинградском проспекте, где живёт её русская подруга.

Затем градом посыпались вопросы, ответы на которые залом не дослушивались.

– Нравится ли вам легализация проституции? Зачем вы силой удерживаете Чечню? Почему вы притесняете гомосексуалов? Как прокомментируете, что русские отняли у шведов много земли и продолжают грозить ядерной бомбой? Есть ли в России феминистки?

Вскочил пожилой помятый мужчина и басом объявил на чистом русском:

– А вы кто? Я не понял… Вы – певица? Скучаю по России. Вы мне русским языком прямо сердце рвёте! Прошёлся бы сейчас в Ярославле от Волжской набережной по проспекту Ленина… Съел бы килечку в томате, халвы подсолнечной, ситник с маслицем, кефирчика… Здесь все продукты не родные!

И все «съедобные» слова он выговаривал как имена любимых женщин.

– Хочу вам сказить! – закричала с другой стороны старушка с крашенными в свекольный цвет волосами. – Я немножко замуж за русский казак! Он пил водка, танцевал калинка-малинка и бил мой лицо! Он был кароооооший!

После перехода на русский язык народ возмущённо загомонил, вопросы иссякли и некоторые стали покидать зал.

– Им неинтересно, давайте побыстрей закончим! – попросила Валя Эльзу.

– По программе мы должны работать ещё четырнадцать минут, – возразила Эльза, переводившая с совершенно отсутствующим лицом.

– Спросите, что думают о выборах президента России? – предложила Валя.

Но эта тема их ни капельки не волновала.

– Крезихаус, – вздохнула Вика, когда мероприятие закончилось. – Теперь в секонд-хенд, а то бабка нас уволит.

Увидев, что они скупили половину магазина, Эльза подчеркнула, что это очень выгодное вложение. А Валя подметила, что Вика выбирает кокетливую женственную одежду.

Эльза отвезла их к ратуше, где проходит нобелевский банкет, рассказала, что на банкетных салфетках и скатертях выткан портрет Нобеля. Сервиз стоит больше полутора миллионов долларов, в нём уйма посуды и одна специальная чашка для принцессы, которая не пьёт кофе, а пьёт только чай, хотя Швеция на третьем месте в мире по потреблению кофе.

И эта одинокая чашка немного сблизила Валю с холодными камнями города на 770 000 жителей, название которого переводилось как «остров, укреплённый сваями» и оправдывало его тесноту, выверенную с кладбищенской строгостью.

Ужинать отправились в ресторанчик национальной кухни, Эльза пообещала настоящую шведскую селёдку.

– Нашей традиционной селёдки можно поесть теперь только здесь, авиакомпании запрещают её вывозить, – сказала Эльза. – Она взрывается на борту.

И Валя с Викой решили, что это шведский юмор.

Немолодой официант принёс блюдо варёного картофеля, мисочку брусники, мисочку мелко порезанного красного лука, горшочек масла, тарелку с жареным ржаным хлебом и кувшин молока. Потом поставил на стол стеклянную вазу с водой и банку консервов.

По благоговейному выражению лица Эльзы было видно: всё идёт «по протоколу». Банка погрузилась в вазу с водой, затрещала от контакта с открывалкой, и запахло так, что Валя с трудом не выбежала из-за стола.

– Это сюрстрёмминг, – пояснила Эльза. – В воду кладут, чтоб не взорвалась!

– Она со взрывчаткой? – уточнила Вика, зажав нос.

– Когда шведы воевали с немцами и у них не было соли, нашим деликатесом стала квашеная селёдка, – объяснила Эльза. – Запах сейчас уйдёт.

– Она стухла, – скорчила рожу Вика.

– Не стухла, а скисла, как говорил мой русский муж, – поправила Эльза.

Немолодой официант любовно выложил селёдку на досочку, нарезал специальным ножом, намазал жареный ржаной хлеб маслом, разложил на него куски селёдки, сверху ломтики картошки, посыпал это красным луком и брусникой. И разлил кувшин молока по стаканам.

Эльза с трудом дождалась окончания ритуала, впилась зубами в свой бутерброд, запила молоком и закрыла глаза от блаженства.

– Оружие массового поражения, – фыркнула Вика. – Мне это жрать стрёмно.

– Прошу вас попробовать! – настаивала Эльза.

Валя откусила из вежливости крохотный кусочек селёдки с бутерброда, он оказался сносным, хотя и кисловатым.

– Попробуй, главное, не нюхай, – посоветовала она Вике.

Но Вика не поддалась и запивала молоком картошку с жареным хлебом, стряхивая с него деликатес.

– Завтра по программе приём в тюрьме на острове Лангхольмен, – напомнила Эльза. – Она переделана под отель.

– Опять тюрьма! – захихикала Вика.

– Шведы не боятся тюрем, как русские, в наших тюрьмах комфорт, – заметила Эльза, помахала официанту, крикнула странное название.

И он принёс куски незнакомой выпечки, рассыпающейся во рту, как сахарная вата.

– Спеттекака – свадебный торт-пирамида, его несколько часов выпекают на крутящемся вертеле, – засияла Эльза. – Я выполнила программу по национальной кухне – вы попробовали сюрстрёмминг и спеттекаку!

На следующий день она повезла Валю с Викой в ресторан бывшей тюрьмы на острове Лангхольмен, переделанной под отель. Дворик отеля огораживала непреодолимая стена из серых булыжников, но больше ничего «пенитенциарного» в заведении не осталось.

В ресторане было уютно и вкусно, правда, среди закусок подали солёные огурцы, которые сперва макали в мёд, а потом в сметану.

– Меня сейчас вырвет от этого зрелища, – зашептала Вика.

Принимавшие люди были уверены, что Валя – это Ада, и задавали через Эльзу вопросы про деньги. Оставалось только пожимать плечами и просить отправить вопросы по факсу.

На обратном пути Эльза спросила:

– Что больше всего вас поразило в Швеции?

– Здесь все пиплы под копирку! – влезла Вика.

– Шведам важны равновесие, сдержанность, порядок и равенство, это называется общим словом «лагом». Человеку нужно всего ровно столько, сколько нужно. Из-за этого кажется, что все мы похожи.

Они забрали из номера собранные накануне чемоданы, и Валя протянула Эльзе большой пакет с русскими сувенирами: водкой, шоколадом, матрёшками и павловопосадским платком. Но та отскочила, как от змеи, и сказала, что дорожит своей работой.

– Обидите, если не возьмёте! – стали уговаривать Валя с Викой.

– Администратор увидит, что выхожу от вас с пакетом, и сообщит в мою компанию, – объяснила Эльза.

– Сами понесём его до машины! – хором заорали Валя с Викой.

– Мой русский муж тоже не понимал, почему на работе нельзя подарки…

– Всё время вспоминаете его, – сказала Валя. – Мне кажется, вы были счастливы вместе.

– Мне нравится моя жизнь, моя работа, моя свобода. Я ценю это выше любви. Моя фамилия Сегел – она означает «парус»! Никогда не делюсь своей жизнью, не приглашаю домой, у нас это не принято, – смутилась Эльза. – Но с вами иначе. И я почувствовала, что тоже хочу иметь дочь. Пусть не такую взрослую, но именно дочь-подругу.

Валя с Викой переглянулись. Они умели говорить одними глазами и сейчас проговорили ими, что Эльзе не нужно знать, как они оказались вместе.

– Я позвонила психологу, который рассказывал про «лиану смерти», – сказала Эльза. – Он знает про терапию через «прошлые жизни», он даст мне адрес профессора из Амстердама. Я думала, вы шутите, но теперь поеду в Амстердам, чтоб понять свою историю с русским мужем.

– Лучше в Москву. Мы вам организуем регрессионную терапию.

– В Россию? – испуганно вскинула Эльза глаза. – Но ведь там так опасно!

И Валя с Викой расхохотались на всё унылое шоссе, ведущее к аэропорту.

В полёте Валя оценила, насколько отдохнула от навалившегося после продажи квартиры в родном городке, от Ады, от внимания на улице. Ещё теснее ощутила необъяснимое родство со Скандинавией, хотя и споткнулась о то, от чего в Хельсинки страховала Соня.

Стокгольм был третьим в её жизни большим городом после Москвы и Хельсинки. Хельсинки казался нарисованным акварелью на стекле, а Стокгольм наваливался каменной глыбой.

Была в нём, как сказала бы Юлия Измайловна, «усталость материала». Он был какой-то стариковский. И люди словно вбитые в камень гвозди.

Мать загнала их с дороги за накрытый стол в кухне и озабоченно спросила:

– Ну, как там люди живут?

Было видно, что на самом деле хочет спросить «что привезли?». Валя с Викой предложили ей открыть чемоданы и ели под восторженные охи и ахи, несущиеся из большой комнаты.

Мать влетела в кухню в напяленном на халат кардигане:

– На рынок завтра надену. Рукав-то не короток?

– Это, бабуль, фасон такой, – успокоила Вика.

– А вот, доча, который после Юрика с тобой жил, в газете написал, мол, разглядел в массажистке звезду.

– Лошадин? – вздрогнула Валя; час от часу не легче. – Где газета?

– В папку ложу, чтоб Шарик не замял! Мне всё про тебя в киоске оставляют!

Валя впилась глазами в текст, Вика прижалась к её плечу, чтоб читать одновременно. Поседевший и отвратительно разжиревший Лошадин, известность которого закончилась в годы знакомства с Валей, улыбался с фотографии и бесстыдно врал.

«– Вы были женаты на Валентине Лебедевой?

– Она работала массажисткой и, узнав, что я режиссёр, тут же ушла ко мне от мужа. Я первым увидел в ней звезду и готовил на главную роль в фильме “Весна в горах”.

– Главную роль в этом фильме сыграла заслуженная артистка Надежда Куклина.

– Потому что Валентина изменила мне с артистом Лебедевым.

– За это вы сняли обоих с главных ролей в фильме “Весна в горах”?

– Бросив меня, она загубила карьеру в кино. Разве что снялась в эпизоде сказки, прославившейся благодаря рекламе воды. Я стал для неё такой же ступенькой в карьере, как и её первый муж. Потом она перешагнула через Лебедева, охмурила министра Горяева, он сделал её личной массажисткой и просунул на телевидение.

– Вы не смотрите передачу “Берёзовая роща”?

– Нет. Валентина Лебедева – акула, в челюстях которой пропадают мужчины, стоящие всё выше и выше по карьерной лестнице. Режиссёры, артисты, министры, депутаты. Они, как я, покупаются на её фальшивую чистоту и искренность, но вместо сердца у неё машинка для пересчитывания денег.

– Лебедева живёт с матерью и дочерью в хрущёвке.

– Эта квартира для встреч с журналистами, живёт она в шикарном загородном доме, который ей купил депутат Горяев из вороватого окружения Ельцина.

– Ваш рассказ огорчит наших читателей.

– Кто-то же должен рассказать всю правду о Валентине Лебедевой!»

Валя с Викой потрясённо переглянулись.

– Доча, это специально? Для рекламы? – спросила мать. – Как про пацанов, что трусы в ресторане сымали?

– Да, ма, специально, – выдавила из себя Валя.

– Женой назвал, – отметила мать. – Видать, заноза у него сердешная. Режиссёр. В самой Германии живёт.

– А мы втроём живём в загородном доме, который подарил Горяев? – накинулась на неё Валя.

– Так если напаскудил, пиши в редакцию письмо правды, что с брака сдёрнул, да не женился! – посоветовала мать и вернулась к неразобранным чемоданам.

– Зуб даю, этот старый шланг текста не видел, – предположила Вика. – Как твои интервью разбодяживают, так и за него нарисовали.

К обеду зазвонил сотовый, Валя увидела, что это Горяев, ушла говорить в материну комнату.

– Как Швеция? – спросил он.

– Нормально. Как выборы?

– Гарант гастролирует. Его инфаркт скрываем. Делаем историю страны без перекуров, пока вы путешествуете.

– Могу пойти листовки расклеить, – съязвила Валя.

– Твой Лошадин уже расклеил.

– Лошадин – скотина, хотя могли написать за него.

– Я ему когда-то денег не дал на кино. Вот он на интервью от зюгановских получил. Оно не про тебя, а про меня, как про окружение ЕБНа. Ты тут случайно оказалась с загородным домом, на который я пожидился. Думал, любишь меня бескорыстно.

– Я б не взяла…

– Никак это интервью не комментируй. Говори: «Лошадин? Слышала, но лично не знакома. Пожилой человек, запутался, когда и на ком был женат, могу показать паспорт…» Увидимся?

– Как от поездки очухаюсь. – Интервью с Лошадиным затмило шведские впечатления.

– И кстати, до конца выборов квартиру не покупаешь. Иначе на первых полосах будут её фотографии с заголовком «ельцинский прихвостень купил зазнобе гнёздышко».

– Чёрт бы вас всех побрал! – не сдержалась Валя.

– Издержки производства.

– Не буду издержкой твоего производства и куплю назло!

– До конца выборов денег не дам, – мягко предупредил он.

– Свет на тебе клином не сошёлся! Куплю без твоих денег! – заорала Валя и отключила сотовый.

В поездке она отдохнула каждой мышцей, каждой косточкой, каждым суставчиком и каждой ресничкой. Но первый день дома снова спихнул на грязную, бешено вертящуюся карусель, на которой не на что опереться, а все с интересом наблюдают, удержит она равновесие или свалится.

Так вот, плевать на прессу и Виктора, она не упустит квартиру своей мечты, а деньги займёт у Сони. Без всякой надежды набрала её сотовый, и вдруг подошёл Юкка.

– Привет! Почему не подходили к телефонам? Где Соня?

– Сони болеет нервами…

– Юкка, мы с Викой плавали на пароме к вам из Стокгольма! Ни разу не дозвонились! У неё опять депрессуха?

– Есть депрессуха. Умер её тетя Роза, тётя Хая остался один и заболел инсультом. Сын взял тётя Хая в Израиль, но она имеет страх горячий погода. Сын сказал Сони, что умер тётя Роза, когда сделал похороны. Сони не имеет телефон в больнице, а я купил новый номер для телефон. Может быть, Сони надо приехать немножко в Россию?

– Юкка, конечно, надо!

– Как поживает твой мазер и девочка? – Его голос стал теплее.

– Вика учится. У нас скоро выборы президента.

– Мы имеем страх соседов-коммунистов! Вы не должны сделать их президент!

Валя помнила сестёр Сониного отца: тётю Розу, тётю Хаю. Соня и без базовых потерь регулярно укладывалась в клинику, где отнимают сотовый, делают массаж, проводят аутотренинги и прочие радости, возвращающие вкус к жизни.

Какой же брызжущей жизнью Соня была дома в застой при проблемах и безденежье, всё вокруг неё ходило ходуном. И как помертвели её глаза в Финляндии.

Конечно, все проблемы человек возит с собой. Но дома его поддерживают родные, знакомые, родной язык, родные улицы, родной вкус и запах жизни, а в эмиграции он один на один со своим рюкзаком проблем.

– Бабуль, а если я ща твои вещи выкину? – послышался недовольный голос Вики.

– Вот те крест, Шарик с ними игрался да побил! – неубедительно оправдывалась мать. – На что тебе глазки прятать? Глазки-то как незабудки!

Оказалось, исчезли Викины очки с простыми стёклами, и было очевидно, что виноват вовсе не Шарик. Вика дала слово завтра же купить ещё более страшные очки. Но закрутилась и, слава богу, забыла про них.

На следующий день Валя начала приём больных. Чуточку опоздала, так что сразу помыла руки и пошла в кабинет, решив вручить подарки Маргарите и Эдику позже.

Маргарита кивнула ей со своего администраторского кресла, и Валя заметила в пучке её огненных волос странные палочки. Вроде подаваемых к японской и китайской еде.

– Пока вы ездили, матушка пошла на ведьму учиться. Тексты вечерами учит, как на актёрском факультете, – шепнул Эдик.

– А что за макаронины у неё в волосах?

– Японские палочки от сглаза и магического навета. Говорит, что нашла себя!

«Этого только не хватало», – подумала Валя, но тут вошла первая пациентка – нелепо одетая, сутулящаяся девушка лет двадцати пяти с избыточным весом. Не задавая вопросов, Валя могла рассказать про то, что у девушки давящие родители и страх стать взрослой.

– Я сниму головные боли, но тебе надо менять жизнь, – посоветовала Валя, разговорив пациентку во время рейки-терапии. – Во-первых, перестать жить с родителями.

– У нас большая квартира. Меня никто не ограничивает.

– Ты сама себя ограничиваешь – боишься стать взрослой, чтобы не огорчать родителей.

– Просто я не сплю со всеми подряд, как моя подружка, – ответила девушка с вызовом. – Она живёт с бандитом. В их компании бандиты с девочками летом на «лазурке» топчаны забивают. Сто долларов в сутки два топчана. Такая попсовая любовь, а моя мама говорит, что на проститутках не женятся.

– Зачем обсуждать подружку, если пришла со своими проблемами? Ты хочешь семью, но женятся на взрослых, сексуально привлекательных женщинах. А ты хочешь быть привлекательной, оставаясь маленькой девочкой при родителях. Но маленькая девочка привлекательна только для педофила.

– От этого у меня, по-вашему, болит голова? – усмехнулась девушка.

– Болит от того, что страшно увидеть свою жизнь со стороны. Постоянные проблемы со здоровьем – отмазка, чтобы не видеть себя со стороны.

– Я читала, что вы массажистка! – язвительно напомнила девушка.

– Тогда почему я делала тебе не массаж, а рейки-терапию? И почему ты рассказала мне о себе? Уверена, что снова придёшь ко мне, когда мои слова пройдут через тебя насквозь, – сказала Валя ей на прощание.

После девушки пришёл интеллигентный мужчина и канючил во время массажа:

– Деньги есть, счастья нет. Нравятся женщины-вымогательницы. Крышу сносят, лопатник потрошат, а потом пустота… Я болен? Говорят, вы всё знаете!

– Я думаю, женщины вам нужны не для любви, а для адреналина. А на чувства у вас нет энергии.

– Теперь на чувства ни у кого нет энергии. Только на зарабатывание денег.

– Вы уже заработали, на что теперь тратите энергию?

– Встаю, пробежка в парке, офис, совещания, переговоры, деловой обед, деловой ужин, ночной клуб.

– И что из списка приносит удовольствие?

– Если честно, только утренняя пробежка!.. – засмеялся он.

Последняя посетительница была жеманной худой дамой лет сорока.

– От меня ушёл муж, – проговорила она так, словно озвучивала пролог пьесы. – Это предательство! Он знает, что мы с дочерью неприспособленны.

– А сколько лет дочери?

– Двадцать.

– Две здоровые взрослые женщины!

– Он пил, иногда бил меня, изменял. Мы не спали вместе лет десять.

– Так радуйтесь, что ушёл.

– Привыкла, как приходит вечером, садится к телевизору, подаю ужин, он гуляет с собакой… Думаю, ему сделали приворот. Ваша коллега обещает помочь.

– Моя коллега? – насторожилась Валя.

– Которая в коридоре. Она сразу подтвердила, что у нас и техника в доме ломается, и часы останавливаются. И серьги с кольцами теряю. Все признаки приворота. Она говорит, это война на тонком плане.

Отпустив последнего пациента, Валя вручила Эдику шведскую ветровку, Маргарите ожерелье стокгольмского ювелира и начала неприятный разговор:

– Маргарита, вы работаете под моей вывеской администраторшей. И если будете предлагать свои сомнительные услуги, я сниму другой кабинет.

– Вы, Валентина, получили образование в дуркиной конторе. – Маргарита изысканным жестом поправила японские палочки в причёске. – А я учусь в официально зарегистрированном колледже и получу сертификат!

– И что же там напишут?

– Сертифицированный маг, изучивший историю волшебства, зельеварение, создание оберегов и выполнение магических ритуалов, – перечислила Маргарита покровительственным тоном.

– А вам не объясняют, что бывает с человеком и его близкими за использование сильнодействующих средств? – спросила Валя словами Льва Андроновича.

– Мы платим за ошибки… Но стараемся их не совершать, – ответила Маргарита так многозначительно, словно прослужила по колдовскому ведомству десятилетия. – И не работаем с сексуальными приворотами, если люди не зарегистрированы. Требуем паспорта с печатями, как попы перед венчанием.

– Налаживаете семьи, как месткомы при советской власти? – усмехнулась Валя.

– Если у человека появляется соль или земля в карманах и в обуви или у порога земля рассыпана. Или комки шерсти, иголки в обоях, в дверном косяке, мы обязаны помочь. Ведь мы посредники между реальным и потусторонним мирами, – пояснила Маргарита.

– Бабушка рассказывала, когда брали девку в ведьминское дело, опытная ведьма вела к колодцу, бросала горбушку хлеба. – Валя сделала паузу, поискала правильную интонацию. – Из колодца поднималась нечисть, щипала горбушку, а опытная говорила: «Так и душу твою после смерти будут щипать черти!»

– Помилуйте, Валентина! Кончается двадцатый век! – скривила губы Маргарита. – Наше предназначение – восстановить контакт с природой, потерянный современным обществом!

Она не просто была непробиваема, а словно проснулась от спячки, глаза заблестели, а пластика медузы поменялась на собранную кошачью.

Валя помнила бабушкин рассказ, как две бабы делали привороты на одного мужика у чёрной колдовки в соседней деревне Опушки. Обе начали после этого болеть, а сам мужик – спиваться.

Потом одна попала под машину, другая – повесилась в лесу. Обе ходили к бабушке Поле за помощью, просили остановить запущенную адскую машину, но она этого не умела. Посылала их в церковь, но обе были неверующими.

Лев Андронович учил, что всего можно добиться с помощью молитвы, сказанной своими словами и отправленной космическим письмом. Потому что молитва – диалог, а заговор и приворот – взлом.

И если молитва приветствуется небесным диспетчером для урожая, появления жениха, беременности, здоровья, то взлом чужой свободы тяжко карается. Валя не понимала, зачем заниматься сверхъестественным, если под рукой столько естественных инструментов.

Она видела, как все эти читатели «магического отдела» Ленинки, колдуны, рерихнутые и кастанедчики прорывались «на рынок услуг». Как быстро после этого разрушались, маргинализовывались, спивались или оседали в психушках.

Помимо бабушкиного фольклора, Валя помнила регрессию, где была колдуньей, рождённой колдуньей. И на эту тему она больше чувствовала, чем могла объяснить.

К тому же считала себя виноватой, ведь без опыта работы администраторшей в её целительском центре бывшей виолончелистке Маргарите в голову не пришло бы учиться на ведьму.

Вечером заехала Юлия Измайловна – Валя с Викой привезли ей альбомы с видами Стокгольма и свитер небесного цвета. Она смущалась подарками и одаривала в ответ. Вот и теперь привезла Вике книгу о великих режиссёрах советского кино.

– Это ж наш препод сбацал! Суну на автограф – пятихатник на экзамене обеспечен! – обрадовалась Вика.

– Мои знакомые из той среды дурели от вида Запада, – пожаловалась Юлия Измайловна за чаем, выслушав Валины впечатления о поездке. – Они превращались в идиотов и говорили только о том, сколько стоят в магазинах вещи. Хотя никто из них не потратился на Лувр.

– Без вашей школы я была бы ещё хуже, смотрела бы на себя завистливыми глазами девчонок из нашего городка, – призналась Валя. – Можно, куплю вам турпутёвку в Европу?

– Я вовсе не бедна, – поджала губы Юлия Измайловна. – Просто посылаю деньги своим в Питер. Это мой выбор, и только я должна платить за свой выбор. Вот уволюсь из школы по старости, буду весь год путешествовать.

– Никогда не уволитесь. Вы к своей школе приговорённая.

– Чувствую себя там нужной, – кивнула Юлия Измайловна.

– А я сбежала в Швецию с финала выборов, – покаялась Валя.

– Справились без вас. – Юлия Измайловна поменяла интонацию на скорбную. – Но если бы вы любили страну, а не Горяева, трудились бы в штабе Григория Алексеевича.

– Юлия Измайловна, когда Немцов и Чубайс требовали, чтоб олигархи платили налоги полностью, фракции Зюганова и Явлинского голосовали против, потому что любят хорошие машины и хорошие костюмы.

– Слышу из ваших уст голос Горяева.

– Я веду передачи с политиками и уже сама что-то соображаю, – обиделась Валя.

– Упрощаете мир до понятной модели, а он сложнее, – покачала головой Юлия Измайловна. – Я, пожалуй, пойду.

Когда Валя игнорировала острые углы, они расставались с Юлией Измайловной «классовыми врагами».

А вскоре на сотовый позвонила Ада. И снова голосом, будто ничего не случилось: