Текст книги "Семилетка поиска"

Айсберг. Как дела?

Белокурая. Отлично. Я, кстати, познакомилась еще с одним интересным парнем по «аське».

Айсберг. Рад, что меня ты тоже считаешь интересным. Но появляются зачатки ревности.

Белокурая. Может быть, ревность заставит тебя вымыть машину. Кстати, у него машина была чистая.

Айсберг. Была?

Белокурая. Ну я имею в виду, во время встречи. Надеюсь, с тех пор ее не угнали.

Айсберг. И что же вы делали?

Белокурая. Обедали, болтали.

Айсберг. И все?

«О, как хочется сказать тебе правду, козел! Впрочем, тебе это все равно не поможет…» – подумала Елена.

Белокурая. Пока все.

Айсберг. А планы?

Белокурая. Наполеоновские…

Айсберг. Женат?

Белокурая. А я не ищу кандидатов на Мендельсона.

Айсберг. Так я тебе и поверил.

Белокурая. Может, ты и себя считаешь сладкой добычей?

Айсберг. Не хуже других. Кстати, я совсем не пью…

«Ох, лучше бы пил!» – подумала Елена.

Белокурая. Это большой плюс. Но больших плюсов должно быть много.

Айсберг. У меня много. Это ты увидела пока только один.

Белокурая. Ладно, тут по телику интервью с депутатом, у которого мне интервью брать. Пока.

Айсберг. Не бери интервью у депутатов. Им место в «Матросской Тишине»!

Белокурая. Кто определил им это место?

Айсберг. Я.

Белокурая. Ты? Человек, который не может отвечать даже за жизнь собственного попугая?

Айсберг. Попугай умер…

Белокурая. Потому что ты пожалел денег на ветеринара! Даже сочувствовать тебе не хочу!

Елену затрясло. Эти полумужики, не годные ни на что, заселили всю страну и рассуждают, как надо наказывать тех, кто способен что-то делать! А сами! Сами…

Она, психанув, даже прошлась из угла в угол по комнате. Толик, насколько она знала, получив однокомнатную квартиру, забрал мать к себе, а квартиру сдал. Иногда, заходя в гости к Лиде, он приходил с пустыми руками. Елена не могла предположить, что он свихнулся на скупости, просто это была позиция: «Вы у меня отняли все!» Это «все» означало новую реальность, представителями которой Толик считал обитателей квартиры. Его ломало, что Елена успешно работает в журналистике, хорошо зарабатывает, легко меняет мужей. А главное, ни секунды в нем не нуждается и входит с ним в контакт исключительно на уровне презрительных «привет-пока».

И от того, что оказался не на уровне амбиций своей молодости; от того, что первая жена его давно переросла; от того, что дочь общается с ним как с обидчивым маленьким ребенком… Толик, как и Айсберг, ненавидел новое время и сладострастно предвкушал, как придет большой сильный дядя и посадит их всех в «Матросскую Тишину». А ему, Толику, даст большой сладкий пряник за верность идеалам.

Похожим образом излагал мысли Филипп. Он был вполне востребован работой, подобран бойкой дамой. Но пил, сердешный… И за это ругал новое время подробно и матерно.

Караванов был единственным, кто считал виновницей не эпоху, а конкретно Елену. И то совсем с недавних пор. И она была благодарна ему хоть за это разнообразие.

С экрана компьютера мяукнуло пришедшее сообщение. Появился Никита.

Никита. Добрый вечер… моя радость… и, хотя тебя нет здесь, ты все равно со мной… уже соскучился по тебе, по твоим глазам, по запаху твоих духов…

Елена испытала двойственное чувство. С одной стороны, умиляла бесхитростность изложения, в ее среде так не разговаривали со студенческой скамьи. С другой стороны, именно так и должен был вербализовать свои ощущения давно не влюблявшийся спецназовец, выросший в провинции.

Она ответила:

– Я тоже сильно не в себе… Вот только сейчас собрала мозги в кучку.

Никита. Мне сейчас надо отвезти жену к подружке. Они там собираются компанией и приглашают косметичку. А потом постараюсь лечь пораньше, чтобы ты мне приснилась… А ты что будешь делать?

Белокурая. Сяду поработать. Все дела забросила в последние дни.

Никита. Тогда давай прощаться… Я сегодня ни с кем не хочу разговаривать… все мысли еще там… страшно их расплескать…

Белокурая. Как здорово, что ты меня нашел по «аське»…

Никита. Здорово, что ты есть и что такая… Ладно… долгие проводы – лишние слезы…

Белокурая. Не пропадай надолго из моей жизни.

Никита. Не дождешься…

«Смешно!» – подумала Елена, отойдя от компьютера.

С Каравановым она казалась себе бабушкой русской демократии, у них даже все разборки шли как у терпеливых многоопытных гроссмейстеров, – ферзь с Е2 на Е4… А с Никитой пришел подростковый драйв; в котором все было к месту; и ни пошлости, ни глупости, ни речевые небрежности не резали капризное ухо.

А тут еще Караванов позвонил со своих деловых игр страшно виноватым голосом. Елена по привычке жалила и огрызалась, но нерв расставания был непоправимо оборван. Даже стало немного обидно: ни поголосить, ни успеть привыкнуть, ни прикинуться несчастненькой…

Из-за скоростного ритма жизни она часто проскакивала стадии, естественные для других. А тут еще Карцева вытащила ее из одной грядки и сунула в другую. Казалось, что она вынужденно досматривает кассету на большой скорости с фильмом про Караванова, чтобы быстрее достать ее из видика, поставить на полку и смотреть новую.

…На следующий день пришла на работу в таком настроении, что секретарша Олечка только развела руками:

– Ну блин… вопросов даже не задаю! Результат на лице!

– Да… удивительный персонаж.

– Где были? – ревниво спросила Олечка, как будто это было важно.

– В «Донне Кларе».

– Ой, там блины с семгой вкусные. А как он расплачивается?

– Карточкой.

– Ой, ну, Елена, по тому, как мужик расплачивается, какое у него при этом выражение лица, проверяет ли он счет, сколько дает на чай… все видно про будущие отношения.

– Да я как-то и не посмотрела…

– Цветочки купил?

– Была представительская роза. – Роза стояла у Елены в кухне.

– Ясно. Жмотяра или бедный… – грустно констатировала Олечка.

– Ну по джипу не скажешь, – прояснила картину Елена.

– Красавец?

– Да.

– Это хуже всего. Такие считают, что им бабы должны подарки делать, – убежденно кивнула Олечка.

– Он вообще похож на верного мужа.

– Вот именно! Думает, мало того, что я жене изменяю, мучусь от этого, я еще и деньги должен тратить… Я такое проходила… Пустой вариант… – покачала головой Олечка.

– Ну мы с вами разные задачи решаем… – пожала плечами Елена, хотя и намотала на ус. – Если мужик конь-огонь, да еще красивый, то можно закрыть глаза на некоторые недостатки.

– Не знаю, не знаю… С этим их огнем потом делать-то что? Все сгорит, угольки останутся…

Разговор и насмешил, и озадачил Елену. Она почему-то вспомнила, как цыганская девочка протянула им в окно букет, пока они стояли в пробке. А Никита показал ей на розу в Елениных руках, словно стыдливо оправдывался… глупость, конечно, но осадок остался. И, может быть, поэтому Елена долго не включала в компьютере программу «аська». Вот, мол, помучайся…

– Кать, я влюбилась! – призналась она подруге.

– Уже? – вытаращила глаза Катя.

– Вчера. Познакомилась по «аське», встретилась и влюбилась…

– Ну ты – цунами… Тогда не рассматривай, не разворачивай, не анализируй – дальше с ним протянешь…

Елена в ответ пожала плечами. После обеда не выдержала, включила программу «аська». Никита был тут как тут.

Никита. Думал, что не дождусь…

Белокурая. Здравствуй, милый!

Никита. Ты не представляешь… как теперь меня волнуют все слова, сказанные тобой! Но от того еще сильнее грусть от осознанного…

Белокурая. Грусть – это единственное чувство, которое я вызываю?

Никита. Это долгий разговор…

Белокурая. До каких ты свободен?

Никита. Могу сейчас отлучиться часа на два.

Белокурая. У меня в 18 в центре деловая встреча. До этого я целиком твоя.

Никита. Диктуй адрес.

Встретились, обнялись как сумасшедшие, снова поехали в парк. Даже не пытаясь придумать более удобные варианты, а, видимо, желая проверить, по правде ли все было вчера. Оказалось, что еще как по правде…

Потом пили кофе в ресторанчике парка, и Елена спросила про грусть.

– Тебе, наверное, будет смешно это слышать, ты такая отвязанная… Но я ведь женат, – сказал он многозначительно.

– Я в курсе. И что? – удивилась Елена.

– Видимо, я очень старомоден. Мне тяжело… Второй день чувствую, что меня куда-то сносит…

– Хочешь сказать, что никогда не изменял своей жене?

– Не так… Были проходные варианты. Через секунду забывал об этом.

– Твои предложения? – Елену это стало немного раздражать.

– Нет предложений. Есть только большая тревога, – этот здоровенный навоевавшийся красавец говорил как маленький ребенок: «Мама, я не понимаю, что со мной происходит, дай мне какую-нибудь таблетку, чтоб это прошло…»

«Ясно, – подумала Елена с горечью. – Это Караванов, только упакованный в мышцы и деньги… когда же я уже наткнусь на что-нибудь другое…»

– Ну тогда давай рассмотрим все варианты. – Она снова услышала у себя интонации учительницы младших классов: – Вариант первый – мы больше с тобой не встречаемся.

– Не подходит, – обиженно пробурчал Никита.

– Вариант второй: ты понимаешь, что жена и любовница – это разные вещи. Что никто не запрещает тебе испытывать что-то к обеим, потому что это разные чувства…

– Но я-то один.

– Тогда совет: на страничке знакомств, где вывешена твоя фотка, напиши жирными буквами «верен своей жене», – усмехнулась Елена. – А еще лучше, напиши это на фотке, где ты голый, когда в очередной раз будешь ее высылать. Прямо через всю голую спину и задницу…

– Это не моя фотка. Просто взял в Интернете…

– Никита! Сколько тебе лет? Как тебе только фирму доверили… – захохотала Елена.

– Я, кстати, совсем неплохо ею управляю, – насупился он.

– Да уж, наверное, лучше, чем собственными чувствами. Я только хочу тебя честно предупредить: с моей стороны все безопасно, ты мне в мужья не нужен.

– Чем-то не вышел? – игриво спросил он.

– Выйти замуж за мужика, который больше двадцати лет был женат на домохозяйке, может только домохозяйка или сумасшедшая.

– Почему?

– Потому что у тебя в голове соответствующий образ мира. Ты привык получать утром глаженую рубашку и дымящийся завтрак. А вечером – дымящийся ужин и глаженую простыню…

– И что в этом плохого?

– Но я не умею гладить. И не собираюсь учиться.

– А кто твоим мужьям гладит рубашки?

– Сами…

– Вот поэтому ты так часто и разводишься…

– Я развожусь не часто, а нормально. А ты живешь в семье, где баба не мужика гладит руками, а рубашки утюгом.

– У нас все нормально в сексе… – вспыхнул он.

– Ты это мне говоришь? Да ты как будто вышел из тюрьмы…

– У нас есть секс.

– Ну если ты считаешь то, что у вас называется сексом, чего ты сюда приперся?

– Сам не знаю…

– Все. Вези меня домой. Я не хочу, чтоб меня посадили за растление несовершеннолетнего, – разозлилась Елена.

Ехали обратно молча. Никита изо всех сил делал музыку громче, в расчете, что она скажет:

– Сделай потише.

Елена молчала как партизанка.

У дома он положил руку на ее ладонь:

– До встречи.

– Ага, – холодно сказала она и открыла дверцу.

– А последний поцелуй? – удивился он и сгреб ее в охапку…

«Господи, что я за дура такая? Зачем обращать внимание на тексты, которые он говорит. Пусть себе мурлычет, страдает, рвет волосы на накачанной груди… ну, может, это у него всегда так в романах по сценарию: любовь-морковь-кровь! В конце концов, парень Афган прошел! Мне-то что? Меня ж в нем не тексты заводят, а тело…» – подумала Елена, отключаясь в его объятиях.

А вечером вообще не выходила в Интернет, чтобы не участвовать в «страданиях юного Вертера».

Позвонил Караванов, начал подробно рассказывать про успехи на играх. Совершенно не хотелось все это слушать. Елена грубо спросила:

– С какого момента наши бюджеты пойдут порознь?

– Как тебе захочется, – сказал Караванов.

– Надеюсь, это шутка? – зловеще намекнула она.

– Конечно, – ответил он.

– Шутка должна быть смешной.

– Чем богаты…

Появилась Лида с многозначительным выражением лица:

– Пошли чайку на ночь попьем, мужиков обсудим! Я, между прочим, влюбилась!

– Поздравляю! – обняла ее Елена. – Я тоже…

– Ни фига себе! Муж в Тверь – жена в дверь! – воскликнула Лида и радостно запрыгала вокруг матери. – И чё теперь будет?

– Да ничего, кроме кайфа. Женатый мужик – это полезная возможность никуда не торопиться, когда крышу сносит. Мы просто оба с ним оказались на всю катушку. Даже если завтра точку поставим, будет что вспомнить…

– Класс! А вы уже… это?

– Это… – засмеялась Елена.

– Ну, мать, ты чумовая баба… – восхищенно вздохнула Лида. – Вон у меня Алка развелась полгода назад – до сих пор черная сидит… А она меня на год старше.

– Ничего, к моим годам тоже научится – разводиться…

…Утром Никита разбудил по телефону.

– Доброе утро, моя хорошая. Бужу, как просила!

– Спасибо! – От его голоса по телу разливалось тепло, как будто пила горячий шоколад.

– Вставай, беги на работу и включай комп. Я тебя там жду!

Когда включила компьютер на работе, Никита был тут как тут.

– Ура!!! Ты вновь со мной…

Белокурая. Привет.

Никита. А у меня совершенно поехала крыша.

Белокурая. Не только у тебя.

Никита. Остаток дня ощущал тебя и слышал твой запах…

Белокурая. А я думала о твоем дурацком тексте…

Никита. Забыли об этом. Вспоминаю твои глаза, у меня мороз по коже…

Белокурая. Аналогично…

Никита. А ты действительно заметила мою фотку с сайта знакомств?

Белокурая. Я же тебе об этом писала. И писала, что очень удивилась: а этот тут что делает?

Никита. Как что?.. Я тебя там ждал…

Белокурая. Боюсь, что я бы никогда не написала тебе первая…

Никита. Почему? Корона упадет?

Белокурая. Наверное…

И почему тогда не написала ему, от фотографии которого внутри все замерло, а написала Айсбергу? Видимо, потому же, почему, заходя на кухню, выбирала для себя в вазе с фруктами начинающее портиться яблоко. А для Лиды и Караванова – свеженькие. Именно потому, что спешила ухватить на распродаже что-нибудь не очень нравящееся, но дешевое; проехать на метро вместо такси; тащить тяжелые продукты через полгорода только потому, что здесь они продаются дешевле…

Потому что, будучи женой и матерью, строила семью в логике: я сделаю им хорошо, пусть у них все будет без помарок, а я уж как-нибудь… потерплю, доношу, доем, дожму… И взрослые люди Лида и Караванов замечали это, демонстративно возмущались иногда, но в целом считали такой порядок правильным; потому что Елена, будучи более сильным человеком, завела и поддерживала его железной рукой. И вдруг бунт Караванова открыл ей глаза – «декабристы разбудили Герцена…». И она почувствовала, что больше не хочет быть строительным материалом для чужого комфорта. И попробует поискать себя в новом качестве…

Белокурая. Вчера дочура сообщила, что влюбилась. Я ей ответила, что тоже.

Никита. А ты что, влюбилась, что ли?!!!!!!!

Белокурая. А разве нет разницы между моим взглядом на тебя в первую минуту встречи и потом?

Никита. А ты в меня не в первую минуту влюбилась?

Белокурая. В третью…

Никита. А я в тебя – в первую. Но все, что я вчера наговорил, на самом деле остается в силе. Хотя мои чувства к тебе пытаются заткнуть мне рот.

Белокурая. Что остается в силе?

Никита. Пропасть между моей и твоей жизнью… Пришли мне еще своих фоток. Хочу иметь целую галерею тебя.

Белокурая. Зачем?

Никита. Ты скоро от меня уйдешь, а фотку можно хранить вечно!

Белокурая. Каких тебе фоток?

Никита. Поэротичнее!

Белокурая. У меня нет поэротичней. Впрочем, есть одна… в купальнике. Второй муж снимал на катере.

Никита. Срочно присылай. Буду открывать ее на экране во время совещания, снимать стресс. А они пусть думают, что я договора смотрю.

Белокурая. Ей-богу, я сдурела. Надеюсь, ее увидишь только ты.

Фотка была отличная. И Елена бесшабашно отправила ее Никите, подумав, что еще десять лет тому назад ни за что такого бы не сделала. И что, оказывается, возраст иногда освобождает от предрассудков.

Никита. Фотка пришла. Считай, что мой рабочий день сорван, не хочется смотреть никуда, кроме компа. Имей в виду, я – сентиментальный, наивный, обидчивый, старомодный, примитивный…

Белокурая. Хочу такого, какой на самом деле. Мне не надо, чтоб ты стоял на цыпочках.

Никита. Долго и не простою. У меня осколочное ранение левой стопы, раньше немного прихрамывал…

Белокурая. Тебе удалось понять, что твоя семья живет с тобой на одной планете, а я живу с тобой – на другой?

Никита. Для меня это выглядит, как оправдание нечестных поступков.

«Началось!» – вздохнула Елена.

Белокурая. Тогда честно откажись от следующей встречи со мной!

Никита. Легкость, с которой ты вступаешь в отношения, меня обескуражила. Ты три раза была замужем. Значит, выйдешь и в четвертый…

Белокурая. Это будет не завтра. Кроме того, создаст симметричность в наших отношениях.

Никита. Увы, я – подлый собственник! Посему склоняюсь к замораживанию близких отношений.

«Опять понесло! – усмехнулась Елена. – Без этого не может общаться!»

Белокурая. Это напоминает человека, который откопал в огороде клад и начинает закапывать его обратно.

Никита. Но клад не принадлежит мне, а чужого я сроду не брал…

Белокурая. Клад по закону принадлежит нашедшему, хотя, конечно, 30 % надо отдать государству.

Никита. Если клад мой, то хрен я кому что отдам, но он не мой – я это за вчерашнюю встречу крепко усвоил… тебе все это слишком легко: я, другой, третий…

Белокурая. Должна признаться, дорогой, я к тебе не девственницей пришла.

Никита. Для меня все всегда глубоко и серьезно…

Прибежала Олечка и позвала к главному.

Белокурая. Извини, начальство требует. Целую, целую, целую… везде, куда дотягиваюсь…

Никита. Пока, моя радость.

Главный, как обычно, не знал, чего хотел. Хотел такого материала, который бы был гвоздем номера, но не знал, о чем он может быть.

Он говорил:

– Лена, надо что-то жареное, но в рамках благопристойности. Чтоб это не было желтым, но на грани фола…

– Подумаю, – кивнула Елена с выражением лица: «Соглашаюсь, только отцепись!»

– Вы как-то изменились, – прищурился он. – Покрасились в новый цвет?

– Цвет тот же, – засмеялась Елена.

– Странно как-то, все лицо стало ярче и светлее, – сказал он, улыбаясь. – Женский секрет какой-нибудь новый?

– Старый… Влюбилась, – призналась Елена.

– Ах, вот оно что… А я думаю, почему я ей говорю, а она не слышит… Я вот тоже иногда думаю, отлучиться куда-нибудь на недельку, сбросить с себя все это. Пройтись по улице свободным человеком, влюбиться в первую идущую навстречу женщину и сделать ее на неделю счастливой… – вдруг неожиданно доверительно сказал он.

Главный был эффектным мужиком лет шестидесяти, застегнутым на все пуговицы, и Елена изумилась такому переходу.

– Так и отлучитесь! – подмигнула Елена.

– И вы думаете, у меня еще есть шанс кому-то понравиться? – Он закурил.

– Еще какой! Мне тоже еще месяц тому назад казалось, что я знаю все про оставшийся кусок жизни, – сказала Елена. – И вдруг выяснилось, что ничего не знаю… Что впереди еще столько всего. И оно ярче, чем даже было в юности… Как объяснила моя психолог, человек много раз в жизни проходит кризисы идентичности, и, если он не разрешит себе проходить их, он умрет ребенком.

– Здорово… – Он вдруг засмущался, натянул маску и поменял голос: – Так вы зайдите ко мне к началу следующей недели с эти материалом.

– Хорошо, – кивнула Елена и заговорщицки добавила: – А вы мне обязательно расскажите про то, как уехали на недельку…

Пошла за рабочий стол, захотелось позвонить Караванову:

– Привет! Говорить можешь?

– Могу, но недолго. Ты как раз в перерыв попала.

– Какие новости?

– Набрал очень много очков в очередной игре. Но меньше, чем в прошлый раз, – недовольно отчитался Караванов, намекая на заклеенную бровь и подбитый глаз.

– Мне сказали, что, чтобы снять квартиру, надо дать мобильный нескольким агентствам. Правда, цены на квартиры через агентства выше, зато гарантий больше, – мягко сообщила Елена.

– Да, я знаю. Тоже узнавал, – напрягся Караванов. – Ты меня торопишь?

– Нет.

– Мне надо снять не дороже 300 долларов.

– Понимаю… Можно еще подписаться на распечатки сдаваемых агентствами квартир. Они ими торгуют – будут каждый день все предложения высылать.

– Спасибо, учту. А у тебя как дела?

– Честно?

– Честно.

– У меня отлично.

– Звучишь оптимистично. С чего бы это? Неужто я тебя так давил?

– После того не значит вследствие того…

– Ладно. Меня зовут. Пока.

– Пока.

Елена еще ощущала жизнь с Каравановым удобной разбитой чашкой, которую можно склеить и пользоваться ею сколько угодно. Но словно неожиданно узнала, что у нее полно денег. А в магазине полно новых чашек. И она вполне достойна этих чашек, выбранных по ее новым требованиям к ним… И Никита вовсе не гарант, а только признак этого. Но этот признак витаминизирует пространство и время вокруг.

…На следующий день решила потерпеть и не встречаться с Никитой. Он разбудил утренним звонком, звонил днем, писал на «аську», посылал сообщения на мобильный. Отвечала, что выполняет важное редакционное задание и будет свободна только завтра. С одной стороны, пусть помучается, с другой – хотелось разобраться с собой. Остановиться и понять что-то про новую жизнь, потому что завтра возвращался Караванов и сюжет двигался к вывозу его вещей.

Итак, она снова свободна. Теперь на ней одной Лида и родители. Впрочем, дети Караванова теперь тоже не на ней. И их разборки с матерями, здоровье и отношения с папашей тоже уходят из ее пространства. В свете Лидиного романа Елена оказывается практически одна в квартире, чего с ней не было с молодости.

К плюсам и минусам этого придется привыкать. Так же, как и к тому, что Караванов больше не будет гулять с ней по вечерам, приносить ее любимые шоколадки, покупать понравившиеся шампуни, ругать за пользование его бритвенным станком, оставлять на столе непомытую чашку, шаркать тапочками, разбрасывать газеты, целовать и называть нежными словами, бормотать во сне, утешать по телефону, смотреть по телевизору плохие боевики на максимальной громкости, давать хорошие советы, задумчиво ходить по дому с рюмкой водки, гладить по волосам, забывать в ванной книги по истории, делать зарядку с гантелями… у Елены брызнули слезы.

Она отревелась и сказала себе словами Карцевой: всего этого не будет делать «тот» Караванов, которого уже нет. А этот, новый, другой Караванов, будет делать все это не так. Точнее, так же, но тебе все это будет «не так». Потому что он вырос и пошел искать себя. Так же, как ты выросла и разрешила себе искать новые параметры жизни. И ценность объятий с Никитой заряжает и укрепляет тебя для поиска себя больше, чем полгода мурлыканья с Каравановым… Не потому что Никита более важный человек в твоей жизни, а потому что такой этап… и справиться с ним тебе поможет именно Никита со всеми своими громкими глупостями. Потому что у него тоже период поиска, просто он не понимает, чего он ищет и где. А главное, считает, что в его жизни все уже найдено, и никак не поймет, почему найденное когда-то не работает на новом этапе…

Благодаря Карцевой Елена ощутила, что уйма людей на разных возрастных рубежах мается от того, что не знает, как жить по-новому, хотя уже не может жить по-старому. И даже ей, вполне раскованной женщине, без Карцевой казалось бы, что она преступница, рушащая замечательную семью.

…Караванов приехал утром, притихший и многозначительный. Очень внимательно смотрел на Елену глазами в синяках и констатировал:

– Какая-то ты другая стала…

– У разведенной женщины всегда более жизнерадостное выражение лица. Ты же знаешь, что мужчина в браке живет дольше, а женщина – короче, – отшутилась Елена и пошла на кухню пританцовывающей походкой. – Личико заживает?

– Заживает. А ты зачем старый халат достала? Он же на плече разорван, – спросил Караванов, хотя раньше такие вещи его не волновали.

– Под руку попался. Между прочим, очень сексуально разорван. – Она надела старый халат, потому что вдруг ощутила, что похудела.

Это был халат из эпохи прошлого междубрачья, свидетель ярких сцен и страстных объятий. Она даже помнила, кто его порвал и почему…

Елена налила чаю, откусила шоколадку и умиротворенно попросила:

– Рассказывай…

– Ну у меня нет особых новостей, – самодовольно потупился Караванов, и Елена увидела, что у него «сладилось» с девочкой, неумеренно пользующейся духами.

И у нее отлегло от сердца, потому что после кайфа, обретенного в Никитином автомобиле, ей хотелось, чтоб Караванов тоже получил свою пайку радости.

– Все выиграл на играх? – улыбнулась она.

– Не все, но кое-что… – с вызовом ответил Караванов.

– Жалко, что не все… Ты только пойми, я к тебе очень хорошо отношусь и радуюсь всему, что у тебя получается хорошо… – сказала она нежно.

– Я это заметил, – насупился Караванов.

– Хочешь, я поищу квартиру через своих?

– Сам справлюсь… – и раздраженно спросил: – А почему помада валяется среди кастрюль?

– Ой, а я ее ищу по всему дому! – захохотала Елена; вспомнила, что стояла вчера перед зеркалом в ванной, красила губы, а мобильный с кухни запищал – пришло сообщение от Никиты; напрочь забыла о помаде, что было совсем не похоже на нее.

– Понимаю, что ты очень переживаешь, но будь внимательней, – сказал Караванов поучительно. – Когда я открывал дверь, твои ключи висели с входной стороны. Ночью сюда мог зайти кто угодно.

– Ну надо же, и никто не зашел! Вот обида-то! – Внутри у нее было так комфортно, что она говорила, как пела.

– Не понимаю, почему надо с утра паясничать?

– Карцева сказала, кризис идентичности может принимать самые причудливые формы…

– Так это же у меня кризис идентичности, – обиженно напомнил Караванов.

– У меня тоже, – откликнулась Елена.

– Кто тебе сказал?

– Карцева.

– Подожди, но это же я попросил пригласить психолога, и решил, что так жить нельзя! – возмущенно сказал Караванов.

– Я у тебя авторские права не оспариваю. Просто, когда ты все это начал, я позволила себе понять, что достойна лучшей жизни. А раньше я об этом и думать не смела. И за это я тебе страшно благодарна…

– А кто тебе раньше мешал думать о том, что ты достойна лучшего? – напрягся Караванов, ситуация явно выходила из его понимания.

– Кто-кто… Воспитание, жизнь, комплексы… Мне казалось, что я и за это должна быть благодарна. Но как только поняла, что ты можешь прожить без меня, а я могу быть молода, весела и любима… И чувствовать, что кровь из густой и липкой становится газированной!

Караванов удивленно уставился на нее. Такой милый небольшой пухловатый мужчина с ясными, подбитыми глазами:

– Кем любима?

Почему-то сразу вспомнилось, как первый раз привела в дом Филиппа, познакомила с Лидой и сказала, что собирается за него замуж. Лида сделала примерно такие же глаза, какие сейчас были у Караванова, и спросила:

– А как же я?

И Елена мягко ответила:

– Ну я же беру его в мужья, а не в любимые дочери!

У Лиды, видимо, что-то щелкнуло в детской голове, она успокоилась и сказала:

– Тогда ладно. Только пусть не заставляет меня делать зарядку, как папа…

Судя по вопросу «Кем любима?», у Караванова в голове не щелкало ничего. Он даже не понимал, как его собственная «жена-мамашка» может быть кем-то любима.

– Не важно кем… – Елена хотела замять, а потом раздумала. – Впрочем, я его сразу же нашла. Но дело не в нем, а во мне…

– В ком «в нем»? – Караванов продолжал не въезжать.

– Боже мой, ну, смотри… Мы поняли, что наши отношения больше не реализуют нас эмоционально. Ты влюбился в девочку. Я влюбилась в мальчика. Ясно, что это проходные варианты, можно сказать, тренажеры, но они дали нам ощущение нужности, единственности, праздника, – объясняла Елена.

– В какого мальчика? – Караванову все еще казалось, что его разыгрывают.

– Ой, ну какая разница. Какая разница, в какую девочку ты влюбился, это же с бухты-барахты, какая подвернулась. У меня тоже он по «аське» выпал, как выигрыш в игральном автомате!

– Ты влюбилась? – Караванов смотрел на нее как на инопланетянку.

– А ты полагаешь, что я не способна влюбиться? – удивилась, в свою очередь, она.

Он пожал плечами:

– Не знаю. Но я только сейчас сообразил и сопоставил: эти ключи, помада, твой голос… Интересно… Я как-то об этом не думал…

– То есть тебе не приходило в голову, что такая профессиональная мамка может иметь личную жизнь? Что ее может интересовать что-то, кроме школьных успехов ее деток, завтраков, обедов, стирки и уборки? – уточнила она, дико захохотав.

– Да, наверное… Извини, мне надо кое-какие вещи там разобрать. – Он вышел.

Елена допила чай и, проходя к себе, заметила, что Караванов сидит за Лидиным письменным столом с наушниками.

– Ау! Ты чего там делаешь? – тронула она его за плечо.

Он посмотрел на нее странными глазами, снял наушники и протянул ей:

– Послушай. Тебе нравится?

Елена надела наушники и услышала, как высокие детские голоса завопили под музыку:

– Нас не догонят! Нас не догонят!

– Что это такое? – спросила она.

– Это группа «Тату». Мне очень нравится, – смущенно сказал Караванов.

– Какая-то детская кислотная дискотека, – поморщилась Елена.

– А мне нравится, – с вызовом ответил Караванов.

– Ну-ну…

Зазвонил телефон, и Елена бросилась к нему со всех ног.

– Просыпайся, моя радость! – пропел Никита в телефонную трубку.

– Уже проснулась! – выдохнула Елена.

– Я жду тебя в Интернете. Уже извелся…

– Бегу-бегу! – Положила трубку и начала торопливо собираться.

– Поздно будешь вечером? – внимательно посмотрел на нее Караванов, зайдя в комнату.

– Да. У меня сразу три мероприятия.

– Сочувствую.

– Волка ноги кормят…

…Поскакала на работу чуть не вприпрыжку, поймала такси, красила ресницы прямо в машине…

И тут что-то заставило замереть, она даже не сразу поняла, что это были детские голоса из приемника, кричащие припев:

– Нас не догонят! Нас не догонят!

– Вам нравится? – спросила она молодого человека за рулем.

– Татушки? Ничего, но они ведь эти… – ответил парень с неопределенной улыбкой.

– Нас не догонят только скажи дальше нас двое только огни аэродрома мы убежим нас не догонят дальше от них дальше от дома ночь-проводник спрячь наши тени за облака за облаками нас не найдут нас не изменять им не достать звезды руками… – звучало из приемника.

– Не поняла, – уточнила Елена.

– Ну, розовые они. Им наш брат не нужен, – огорченно сказал парень. – А так девчонки клевые…

«Караванов свихнулся с концами!» – с ужасом подумала Елена. Впрочем, что-то манило и ее в этом подростковом празднике убегания от взрослых, обозначенном воплем: «Нас не догонят!»

На работе включила компьютер. Написала Никите:

– День без тебя как год!

Прекрасно понимала, что это и правда, и неправда. Это как, когда в постели говоришь «люблю», ведь чистая правда… но на отдельно взятый момент…

Никита. Не могу, не услышав тебя, начать рабочий день…

Белокурая. Надеюсь, убытки фирмы не за мой счет?

Никита. Черт с ней, с фирмой…

Белокурая. Вернулся муж. Точнее, бывший муж.

Никита. И что?

Белокурая. Ничего. Мило пообщались.

Никита. И ничто не дрогнуло внутри?