Текст книги "Москва. Полная история города"

Такое разное барокко

В Петровские времена в Москве возник архитектурный стиль необыкновенной красоты, в котором смешались как русские, так и европейские приемы. Он получил название «нарышкинского барокко», так как именно Нарышкины явились заказчиками ряда построек в этом стиле. Называют эту стилистику еще и московским барокко, так как большая часть зданий расположена именно в Москве. Самые яркие примеры нарышкинского барокко – церковь Покрова в Филях, церковь Бориса и Глеба в Зюзине.

Просуществовало нарышкинское барокко недолго, скоро сменившись более строгим петровским барокко. Церковь Иоанна Воина на Якиманке – как раз пример смешения этих стилей.

Около Сретенских ворот в XVII веке располагался полк полковника Лаврентия Сухарева.

Именно на том месте была построена башня в стиле петровского барокко, получившая название Сухаревская. Высота башни была более 60 метров. Проект был разработан Михаилом Чоглоковым, строителем Арсенала в Кремле.

Строили башню долго: сначала возвели два первых яруса, обустроив там фехтовальную школу и «полковую избу». А потом уже надстраивали третий этаж и пристройку – обширное крыльцо. После окончания строительства здание достигло 64 метров в высоту и 40 метров в ширину.

Третий ярус башни заняла Школа математических и навигацких наук. Руководил навигацкой школой замечательный учёный Яков Вилимович Брюс, происходивший из очень знатного шотландского рода. Он был одним из самых образованных людей России, естествоиспытателем и астрономом. Владел шестью языками, активно занимался переводом и изданием научной литературы, собрал библиотеку из более чем полутора тысяч томов и «кабинет курьёзных вещей», который лег в основу Кунсткамеры. Составил «Карту земель от Москвы до Малой Азии». Увлекался астрологией, что выразилось в издании знаменитых «Брюсовых календарей».

На одном из последних этажей башни Брюс основал первую в России астрономическую обсерваторию. Здесь же находились астрономические часы и большая библиотека, а в нижнем ярусе хранился голландский медный глобус семи футов в диаметре.

Сретенка у Сухаревой башни. Фотография из собрания Э.В. Готье-Дюфайе

В помещении обсерватории собиралось овеянное легендами «Нептуново общество». Членами его, кроме Брюса, были сам Петр Первый, Александр Меншиков, Франц Лефорт, соотечественник Брюса преподаватель Навигацкой школы Андрей Данилович Фарварсон, адмирал Патрик Иванович Гордон и еще несколько человек. Их занятия вызывали живейший интерес у москвичей и порождали тьму самых невероятных слухов. Мол, царь с Брюсом вырастили в реторте гомункулуса – искусственного человека; Брюс выстроил для царя железного дракона, и они на том драконе ночами над городом летают.

Нам ничего доподлинно не известно о занятиях тайного общества, но самым логичным будет предположение, что его члены занимались не чернокнижием, а самообразованием: штудировали учебники, проводили опыты, слушали лекции Брюса и Фарварсона, спорили…

Были ли среди изучаемых ими книг трактаты по герметической философии, алхимии и оккультизму? Да, несомненно были: Брюс лично перевел на русский язык несколько таких книг.

Но в народе у Брюса слава была плохая! Не понимал народ его иноземной учености, считая ее колдовством, чернокнижием. Поговаривали, что именно Брюсу досталась та самая «черная книга», из-за которой отправился в ссылку боярин Матвеев. Что в книге той есть заклинания, способные дать власть над всем миром.

После смерти Брюса легендарную книгу пытались разыскать многие, но так и не нашли.

Легенда о «черной книге» сослужила башне плохую службу: в 1930-е годы башню разобрали по кирпичику. Официальный предлог – мешала проезду. За разборкой башни наблюдал лично Лазарь Каганович, а все выезжающие с объекта машины и всех выходящих людей обыскивали сотрудники НКВД. Явно что-то искали.

Потом до основания срыли кирху, где был похоронен Брюс и уничтожили саму его могилу.

Радиально-кольцевая планировка Москвы

Со времен Петра Первого в наследство от Брюса нам осталась и нынешняя планировка Москвы – радиально-кольцевая. До Петра Москва росла хаотично: крошечный кремль вятичей на вершине Боровицкого холма постепенно увеличивался, сползая на подол и занимая все больший по площади треугольник между реками Москва и Неглинка. К нему прирастали Китай-город, затем – Белый город. Районы эти обносили стенами с воротами. За стенами строились и ширились слободы… Москва внешне напоминала деревню: единого плана застройки не было, дворцы, дома и церкви перемежались с садами, огородами и пустырями. Оттуда и повелось выражение: «Москва – большая деревня».

А Петр хаотичности не переносил! Ему нужен был точный план.

Яков Вилимович Брюс разработал план радиально-кольцевой планировки города Москвы, положив в его основу 12 знаков Зодиака. Согласно этому плану от Кремля двенадцатью лучами расходились основные улицы, поделившие город на сектора, каждому из которых соответствовал свой зодиакальный знак. Козерог – охранял Мещанскую слободу и село Алексеевское; Рыбы – Красное село и Преображенское; Овен – Басманную и Немецкую слободы; Близнецы – Замоскворечье… Брюс предполагал учитывать, какой знак благоприятствует каким ремеслам и соответственно расселять людей различных профессий. Весьма прогрессивно для осьмнадцатого столетия!

В соответствии с этим планом с тех пор и велось все строительство в городе даже после того, как сам документ был забыт. Уж больно оказалась удобной предложенная Брюсом планировка!

До сих пор город окружают концентрические окружности – улицы, образовавшиеся на месте старых крепостных стен, а во все стороны лучами расходятся проспекты и шоссе – почти совпадая с маршрутами старинных проезжих трактов: Владимирского, Стромынского, Серпуховского, Старого Калужского…

Кузьминки

Ко временам Петра Первого относится одна небезынтересная легенда, связанная с поместьем Кузьминки. Ныне это район Москвы, а тогда имение было загородным. Петр I, отобрав эту пустошь вместе с мельницей у Симонова монастыря, пожаловал ее в вотчину своему любимцу, “именитому человеку”, позже возведенному в баронское достоинство Григорию Дмитриевичу Строганову “за верную службу и помощь в оснащении флота и армии”. Позднее вдова Строганова – Васса выстроила тут большую деревянную усадьбу и церковь Влахернской иконы Божьей Матери.

С этой женщиной связана история, сильно отдающая мистикой. Дело в том, что Васса Строганова умирала несколько раз – дважды или трижды, но даже после своей второй смерти умудрялась переписываться с императрицей Екатериной Первой.

В церковных книгах храма Петра и Павла у Яузских ворот есть запись о том, что на третьей неделе Великого поста в 1693 году патриарх Адриан отпевал супругу «именитого человека» Вассу Строганову, урожденную княжну Мещерскую. А в записях известного историка Москвы Мартынова, скрупулезно копировавшего надписи на надгробиях уже уничтоженного кладбища при той же церкви дата другая: «Строганова Васса Ивановна, жена именитого человека Григория Дмитриевича Строганова, дочь князя Ивана Ивановича Мещерского жила 38 лет 5 месяцев 5 дней, в супружестве жила 20 лет умерла против 16 марта 7231 года с среды на четверг 3-й недели Великого поста, в 7 часу ночи». В переводе на современное летоисчисление, год ее смерти – 1723-й.[13]13
  Цит. по «Московский некрополь» (составитель В. И. Сайтов).


[Закрыть]

А в следующем – 1724-м году – та же Васса писала императрице Екатерине Первой: «Пожалованы мы… в комнаты государыни цесаревны. А я, раба ваша, не сведома, каким порядком себя между прочими вести; также и сыновья мои чину никакого не имеют, а указом Вашего Величества всему гражданству определены разные чины и места по своим рангам, чтоб всяк между собою свое достоинство ведал. Просим, дабы я пожалована была местом, а дети мои чинами ради происходящего всенародного торжества…». Ошибки в дате быть не может, так как в письме упоминается «всенародное торжество» – то есть коронация Екатерины.

Существует и портрет этой таинственной женщины работы Романа Никитина. Изображена она в стилизованном под петровскую моду русском платье и в высоком головной уборе, напоминающем кокошник. На груди – портрет Петра Первого. В каталоге Русского музея портрет этот обозначен несколько странно: Васса (Мария) Строганова.

Как так может быть? Историки нашли объяснение: Григорий Дмитриевич Строганов был женат дважды. Первая жена Васса Ивановна Мещерская, вторая – Мария Яковлевна Новосильцева – именно она писала императрице в 1724 году и после этого прожила еще десять лет. Васса же умерла относительно рано – в 1693 году, то есть в 7201 по старинному русскому исчислению, а копируя полустертые буквы надгробий, историк Мартынов попросту ошибся в одной цифре, прибавив ей тридцать лет жизни.

Итак – тайны нет? Может быть, но прежде, чем быть разгаданной, эта история вдохновила писателя Алексея Константиновича Толстого на написание повести «Упырь», и именно Васса стала прототипом страшного вампира – бригадирши Сугробиной.

Современные постройки усадьбы Кузьминки относятся к более позднему периоду: четверть века спустя внучка Григория Дмитриевича Строганова и таинственной Вассы-Марии вышла замуж за князя Михаила Михайловича Голицына.

Голицын постарался украсить поместье как можно лучше. При нем были перестроены церковь, главный дом, конный и скотный дворы. Был создан ландшафтный парк с экзотическими деревьями. В центре парка была вырублена знаменитая звезда из двенадцати лучей-просек. Это огромная клумба обведена круглой дорожкой, а от нее отходят 12 дорог-лучей, символизировавших месяцы года (сейчас их осталось только 10). Каждая дорога была декорирована соответственно времени года.

Его сын любил поместье не меньше: при нем тут появились колоннады и беседки, ажурные литые скамейки, липовая аллея, висячий мост, оранжерея, фонари и жирандоли…

ЭТО ИНТЕРЕСНО

Есть в парке среди множества старинных построек одна, пользующаяся мрачноватой славой: там с 1918 по 2003 год располагался Всероссийский научно-исследовательский институт экспериментальной ветеринарии. Известно совершенно точно, что в этой лаборатории проводились опыты с радиоактивными и ядовитыми веществами. Эти здания не отремонтированы и оборудование оттуда не вывезено. Считается, что заброшенная лаборатория охраняется, она действительно огорожена забором с колючей проволокой.

Лефортовский дворец

Лефортовский дворец – одно из самых загадочных и несчастливых зданий в Москве. Он был возведен по приказу Петра в качестве подарка для Франца Лефорта.

Архитектором дворца был переучившийся печник, «каменных зданий художник» – Дмитрий Аксамитов. Он был действительно талантливым и умелым человеком, царь остался очень доволен его работой.

Строительство дворца завершилось в 1698 году. Дворец, выходивший фасадом на Яузу, выглядел необычно, в нем сочетались старинные русские мотивы и западные формы. Народ специально приезжал из разных мест полюбоваться на это здание – об этом хвастливо писал брату довольный таким щедрым подарком Франц Лефорт. Приёмный зал площадью свыше 300 квадратных метров с потолком высотой 10 метров мог одновременно вместить полторы тысячи гостей. Вокруг был разбит парк с прудами, в которые запустили рыбу, в роще гуляли лани. Прекрасно было и внутреннее убранство: стены обили гобеленами, парчой и даже кожей; комнаты украшала дорогая мебель и множество замысловатых и красивых вещиц: статуи, макеты кораблей, поделки в китайском стиле…

Новоселье справили пышно и весело: с танцами, с фейерверками…. Разгоряченные и захмелевшие гости забыли, что на дворе только февраль – месяц студеный и коварный. Во время гуляний сорокапятилетний Лефорт простудился – и через три недели его не стало. Ни прекрасный уход, ни лучшие врачи, ни даже такие ухищрения, как музыканты, присланные молодым царем, чтобы больной не печалился – ничего не помогло.

Петр был в отчаянии от потери друга. Он устроил Лефорту пышные похороны. На надгробии было начертано: «На опасной высоте придворного счастья стоял непоколебимо». Однако предание сохранило и другую версию эпитафии: «Остерегись, прохожий, не попирай ногами сего камня: он омочен слезами величайшего в свете монарха».

А вот где именно погребли царского любимца – вопрос открытый!

В петровские времена иноверцев хоронили в двух местах: на старом кладбище в Марьиной Роще и на более новом – в Немецкой слободе близ нынешней улицы Радио. Скорее всего, Лефорта похоронили в Немецкой слободе. Бытует версия о перезахоронении праха Лефорта на основанном в начале 1770-х Введенском кладбище – об этом писали старинные путеводители.

Всешутейшие соборы

С тех пор некоторое время в Лефортовском дворце никто постоянно не жил, он использовался как место проведения праздников, знаменитых петровских ассамблей и кощунственных «всешутейших и всепьянейших соборов».

Председательствовал на них Никита Зотов – «всешумнейший и всешутейший патриарх московский, кокуйский и всея Яузы». Кокуй – это ручей, протекавший неподалеку от дворца и впадавший в Яузу.

При Зотове состоял конклав из дюжины отъявленных пьяниц и обжор обоего пола. Обычно их называют игуменами, стесняясь выговорить настоящее слово, которым прозывал этих людей Петр – ху*гумены. Особыми членами «собора» были женщины – «монаху*ни». У женщин высший титул был – «княжна-игуменья». До 1717 года ею бессменно была Дарья Гавриловна Ржевская – веселая и любившая выпивку старуха, потом на короткое время должность заняла Анастасия Петровна Голицына, прозванная Петром «дочкой-бочкой» из-за огромного количества спиртного, которое она могла влить в себя, не свалившись. Даже прилизанные приукрашенные портреты не могут скрыть, каким одутловатым и испитым было лицо этой женщины. Голицына продержалась недолго: ее обвинили в заговоре, признали виновной, били батогами и отправили в ссылку. Однако «дочку-бочку» это не сломило, и уже через несколько лет она сумела вернуть расположение царя.

Петр сам сочинил устав Всешутейшего собора, в котором первой заповедью его членов было названо напиваться каждодневно и не ложиться спать трезвыми. У шутов были свои облачения и песнопения, пародирующие церковные обряды. Как в древней церкви спрашивали крещаемого: «Веруеши ли?», так в этом соборе каждому новому члену давали вопрос: «Пиеши ли?» Трезвых отлучали от всех кабаков в государстве, поборников трезвости предавали анафеме.

Из алкогольных напитков Петр предпочитал водку. Ящики, в которых хранились бутылки, по форме напоминали книги. Такие подарочные упаковки и сейчас распространены. В те годы винокуренное производство было еще развито плохо. Тогдашнюю водку мы бы сейчас назвали плохо очищенной самогонкой или спиртом-сырцом. Крепостью она была не более 18 градусов, зато отчаянно воняла сивухой.

Часто на святочной неделе Петр собирал огромную компанию – человек двести, обряженных в вывернутые наизнанку полушубки и страшные маски, и ночами напролет катался на санях по Москве. Во главе процессии стоял шутовской патриарх – с жезлом и в жестяной митре. Он благословлял преклонявших перед ним колена гостей, осеняя их сложенными накрест двумя чубуками, подобно тому, как делают архиереи в церкви. Хозяева домов, удостоенных посещением этих гостей, обязаны были угощать их и одаривать деньгами. Москвичи подчинялись, но втихаря передавали друг другу сплетни: мол, государь-то ненастоящий! Настоящего похитили, а вместо него прислали «немчину».

В 1706 году Петр подарил Лефортовский дворец Александру Меншикову – его собственный, в Семеновской слободе – сгорел. Меншиков принялся расширять постройку, пригласив архитектора итальянца. Тот, к счастью, не тронул старое здание, а просто окружил его квадратом из двухэтажных флигелей, соединённых с главным корпусом переходами. Второй этаж был жилым, а первый – хозяйственным; дворец стал намного комфортнее и удобнее.

Меншиков владел дворцом двадцать лет, пережив Петра Первого. Но в конце концов и Меншиков угодил в опалу, а дворец конфисковали в казну.

ЭТО ИНТЕРЕСНО

Рядом с Лефортовским дворцом возводились и другие прекрасные здания, но большая их часть была из дерева, и до наших дней не дошла. Сохранился Головинский дворец, принадлежавший «птенцу гнезда Петрова» Федору Головину и напоминавший по стилю французский Версаль. Именно в этом дворце в марте 1703 года император принимал французского посла, а после кончины Головина и вовсе выкупил дворец в казну. Вокруг дворца был разбит парк с фонтанами, ставший чем-то вроде опытного образца для более позднего великолепного Петергофа.

Осьмнадцатый век

Петр Второй Алексеевич

На короткое время статус столицы в Москву вернул внук Петра – Петр Второй. Очень многие были этому искренне рады: обычаи в Москве привычнее, климат несравненно лучше, нежели в Петербурге. «…нет русского, который бы не желал Петербургу провалиться на дно морское, и не посылал бы все новоприобретенные провинции к черту, дабы возвратиться в Москву, в соседство своих поместий, где можно жить и роскошнее, и дешевле, кроме того русские дворяне уверены, что России лучше было бы вообще не путаться в европейские дела, как она прежде не путалась в них, и ограничиться защитой «собственной старой земли»» – писал английский посол.[14]14
  Цит. по М. Баганова Русская история в сплетнях, М, 2009, стр 78.


[Закрыть]

Взошел Петр Второй Алексеевич на престол одиннадцати лет от роду, а в четырнадцать лет – умер.

Вместе со старшей сестрой Натальей он поселился в Лефортовском дворце. Именно здесь в первой половине XVIII века был самый престижный, самый развитый район Москвы – центр светской жизни города. Ну а в Кремле оставались одни монахи и священнослужители, то был уголок московской старины.

Петр и Наталья были несчастными детьми: отца их, царевича Алексея Петровича, Петр Первый запытал до смерти. Мать – немецкая принцесса – после смерти мужа впала в депрессию и нарочно уморила себя. Дети остались совсем одни. Единственной их кровной родственницей была бабушка, первая супруга Петра Первого и мать их казненного отца – Евдокия Лопухина. Любящий внук поселил ее в Новодевичьем монастыре в особых «Лопухинских» палатах, где она ни в чем не нуждалась. Впрочем, посещал он ее редко.

К царственным детям приставлены были воспитатели, обязанные учить юного государя и его сестру наукам и государственному управлению. Один из них – немец Андрей Иванович Остерман – старательно выполнял свои обязанности, а второй – из старинного боярского рода Долгоруковых принялся потакать самым дурным наклонностям коронованного ребенка и нарочно его спаивал. В этом ему помогал сын Иван – «красивый молодой человек и живого характера», который сумел стать закадычным приятелем юного монарха. Ну а что предпочтет подросток – учебу или развлечения? Вот так и вышло, что государственные дела юный Петр забросил, правлением не интересовался, предпочитая им гулянки и охоту. Праздники и кутежи следовали один за другим: музыка не смолкала, плясали до упаду, в темное время суток на Яузе устраивали фейерверки; а однажды, дабы развлечь царя, в Лефортово установили фонтан, содержимым которого была не вода, а вино.

Сестра государя Наталья Алексеевна, напротив, учиться любила. Будучи совсем юной, она хорошо разбиралась в людях, интересовалась политикой, умела принимать решения. Она была девушкой редкого ума и добродетелей, но очень слабого здоровья. Туберкулез и переживания о беспутстве брата свели ее в могилу в 14 лет. Лефортовский дворец наполнился плачем.

Но и крепкое поначалу здоровье юного императора постепенно подтачивали алкоголь, неподходящая для его возраста диета и всевозможные излишества. Результатом стали болезни: корь, затем тяжелая простуда – горячка. Болезни эти проходили все тяжелее, давали осложнения…

Долгоруковы забеспокоились, но не о здоровье Петра, а о собственном благополучии. Чтобы упрочить свою власть, они решили срочно женить четырнадцатилетнего императора на сестре Ивана – семнадцатилетней Екатерине. Девушка любила другого, но кого волновали ее чувства? Екатерину заставили разыграть перед Петром влюбленность, и даже состоялась помолвка. Но злая судьба распорядилась по-своему!

Незадолго до дня назначенной свадьбы в Лефортовском дворце произошел случай, воспринятый народом как роковое предзнаменование. «Государыня-невеста» в новой карете въезжала во дворец. Кичливые Долгруковы постарались изукрасить экипаж как можно богаче, а наверху установили императорскую корону. Много народу собралось на это посмотреть. Однако размер кареты не рассчитали, и установленная на крыше вызолоченная корона оказалась выше, чем арка ворот[15]15
  Арка это сохранилась, теперь там проходная для входа в архивы.


[Закрыть]. Корона зацепилась за арку, упала и разбилась на множество кусков.

– Свадьбе не бывать! – крикнул кто-то в толпе.

Так и вышло: в середине января 1730-го года молодой император заболел. Сначала подозревали простуду, потом открылась оспа. Оспа в те времена была довольно-таки распространена. Она признавалась очень опасной болезнью, но не приговором: врачи умели с ней бороться, выхаживать больных. Заболевших держали в теплом помещении, давали обильное теплое питье с лекарственными травами, дабы усилить потоотделение, а на открытые части тела ставили компрессы из сливок – это помогало предотвратить появление уродливых следов-оспин. Оспа представляла серьезную опасность для младенцев, но у здорового подростка при правильном лечении обычно давала минимум осложнений: благодаря компрессам цесаревна Елизавета перенесла ее даже без вреда для своей красоты. Однако организм юного царя был ослаблен беспорядочной жизнью, и это создавало дополнительную опасность.

Казалось, что врачи справляются: жар спал, стали высыпать оспины, т. е. болезнь перешла во вторую – менее опасную стадию. Стали надеяться, что юноша пошел на поправку.

Но, почувствовав себя лучше, молодой государь встал с постели и открыл в своей комнате окно, желая подышать свежим морозным воздухом и полюбоваться замерзшей Яузой… В результате он простыл, оспины скрылись, последовали осложнения, и ребенок-император умер ровно в день предполагаемой свадьбы. Похоронили его в Архангельском соборе Кремля, и он стал последним погребенным там русским самодержцем.

Современному человеку непонятно, как врачи могли допустить, чтобы столь ответственный больной так нелепо загубил свою жизнь. Ответом служит то, что Петр был императором, самодержцем всероссийским: лекарь не имел права приказать ему оставаться в постели. Врачи и сиделки могли лишь уговаривать его – но не более. А Петр не привык кого-либо слушаться.