Текст книги "С.С.С.М."

12

В полицейском участке оказалось две камеры для задержанных: белая и негритянская. За то, что Краслен, пока двое жандармов волокли его по улице, отчаянно сопротивлялся и грозил всей мировой буржуазии революцией, его решили бросить во вторую. Белые полицейские, злые на весь мир за то, что их подняли по тревоге в такой час, посчитали это изощренной формой издевательства. Несколько белых арестантов слезли с нар и, подойдя к решетке, разделяющей две камеры, стали с любопытством наблюдать за происходящим. Смущенный Краслен осмотрел свое новое жилище и на секунду задержался взглядом на одной из коек. Старый негр, на ней сидевший, сразу встал:

– Ложитесь, сэр!

Краслен смутился пуще прежнего.

– Не беспокойтесь, я вполне устроюсь вот здесь, на свободной лежанке! – поспешил ответить он.

Белые арестанты зашушукались.

На лице старика изобразилась растерянность. Обратно сесть он, видимо, не смел, считая, что «сэр» или шутит, или издевается, а что сказать в ответ – не находил. Краслен, демонстрируя, что настроен дружелюбно, улегся на свободную койку в углу камеры и громко заявил:

– Прошу у всех прощения, что из-за меня вас разбудили!

В таком вежливом тоне с неграми, похоже, не разговаривал никто и никогда в жизни, поэтому арестанты уверились в том, что белый человек задумал над ними жестоко посмеяться. С нар соскочили еще несколько чернокожих.

– Занимайте любое место, сэр! – наперебой заголосили они. – Все, что прикажете, сэр! Вы белый человек, а мы всего лишь…

– Хватит! Лягте! – оборвал их молодой негр в рваных синих брюках на подтяжках, клетчатой рубашке и каскетке. – Он же все сказал вам!

Арестанты улеглись.

– Спокойной ночи! – пожелал Краслен сокамерникам. Это прозвучало глуповато, так как он уже заметил насекомых на постелях.

– Что за рабские манеры… – продолжал бурчать негр в клетчатом, поводя плечами и потирая спину, видимо разболевшуюся. – Раз в жизни вам попался человек без предрассудков – так ведь нет же, так ведь все равно же… У-у, позорище…

Краслен, стараясь не обращать внимания на соседей, начал думать – что же с ним будет дальше? Никаких утешительных мыслей в голову не приходило. «Ладно, – подумал Кирпичников. – Надо бы выспаться, а там – будь, что будет». Он приоткрыл один глаз. Почти все негры спали. Белые арестанты из соседней камеры давно отошли от решетки и тоже легли, захрапели. Краслен отвернулся к стене и принялся считать красных лошадок.

Между тем уснуть оказалось не так-то просто. Стоило пробыть минут пятнадцать без движения, как где-нибудь на теле начинало чувствоваться копошение насекомых. Краслен вскакивал, давил клопов и блох, ложился снова и внимательно прислушивался к своим ощущениям. Скоро клопы начали ему мерещиться: стоило зачесаться пятке или случайно задрожать какому-нибудь мускулу, как Кирпичников подпрыгивал на койке.

Через час борьбы за сон на край лежанки, выбранной Красленом, кто-то сел.

– Ну что? – спросил он тихо. – Ты не спишь?

Краслен открыл глаза и увидел того самого молодого негра в клетчатой рубашке, что недавно проявил политическую сознательность.

– Не сплю, – сказал Кирпичников.

– Я Джордан. Можно просто Джо.

Краслен сел и подал негру руку:

– Я Ноэль Лефевр. Из Шармантии.

Тот тихо рассмеялся:

– Будет врать! Ты красностранец. Это видно по манерам. Шармантиец не протянет негру руку. Ну, признайся же!

Кирпичников замешкался.

– Признайся! – сказал Джордан. – Все уснули. А во мне не сомневайся: шпионить в пользу нашего правительства я расположен меньше всего.

Задание товарища Буерова было провалено в любом случае, а для того, чтобы выжить в Ангелике и найти способ вернуться на Родину, требовались друзья. Краслен решил открыться.

– Рад знакомству с настоящим красностранцем, – сказал негр. – Всегда мечтал попасть в С. С. С. М. Это правда, что у вас нет безработицы? И хлеб для всех бесплатный? Джонсон так рассказывал…

– Что? Джонсон? – вскинулся Кирпичников. – А где он?

– Да откуда же я знаю! – фыркнул негр. – Где-то прячется. Я видел его только один раз, на большом митинге. А что? Ты его ищешь?

– Да… Искал… – сказал Краслен упавшим голосом.

– Подпольная работа? Понимаю… А за что арестовали-то? Спалили? Или так, за ерунду?

– За взрыв в гостинице…

Теперь, когда негр знал, кто такой Краслен и цель его приезда, запираться смысла не было. Кирпичников поведал чернокожему историю с заданием, с получением портфеля и всем прочим – вплоть до взрыва и ареста. Негр присвистнул:

– Так в портфеле была бомба?

Краслену такая мысль не приходила в голову. Точнее, несколько раз она пыталась туда проникнуть, но Кирпичников старательно гнал ее вон.

– Какая еще бомба?! Что за глупости?! Наверно, взорвалось в соседнем номере, полиция ошиблась. А скорее еще вот что: я забыл сдать ключ, его украли. Вор проник в мой номер, взял, что можно, а потом пожар устроил – чтоб следов не оставалось. Огонь дошел до какого-то взрывоопасного предмета – и-и-и…

– Так в портфеле все-таки находился взрывоопасный предмет? – опять спросил Джордан.

– Да нет же! – завелся Краслен. – Он не мог там лежать. Хотя… Если только какое-то секретное оружие, предназначенное для борьбы с империализмом. Или нет, стоп! Вот что еще могло произойти! О, Труд, как же раньше не додумался?! Этот вор на самом деле был не вором, а агентом капитала. Они, очевидно, разузнали о задании и решили уничтожить мой портфель. Ну, то есть портфель Джонсона. Ну, то есть тайный груз внутри портфеля. Труд великий!

– Если собираешься и дальше выдавать себя за шармантийца, то тебе придется научиться говорить «Мой Бог» вместо «Мой Труд». Тебя легко раскрыть.

– Ох, да, конечно… – спохватился пролетарий. – Не гожусь я для подполья… Просто, знаешь, не привык: ведь это глупо – произносить названия существ, которых на самом деле не существует. Феодальный пережиток.

– Но придется, – сказал негр. Потом вздохнул: – Скорей бы, что ли, утро! Утром, думаю, нас выпустят.

– Наверное? Откуда тебе знать? – спросил Краслен.

– Я ж не впервые! Вот, когда еще работал, взбунтовались мы с ребятами, станки все побросали, вышли с лозунгами. Ходили, значит, вокруг завода, плакатами размахивали. Главное было не останавливаться, потому что если мы идем, то это демонстрация, а демонстрации разрешаются, а если стоим, то, значит, уже пикет. А пикетировать нельзя. Ну и у меня, как назло, ботинок развязался. Встал на секунду, нагнулся завязать, а полицейские – тут как тут! Или еще был случай. Слушали, как Джонсон на митинге выступает, а тут копы нагрянули. Схватили несколько человек наугад – ну и меня в том числе. Просто так, припугнуть. Только мы уже давно не боимся.

– А в этот раз за что взяли?

– Да так, ерунда. Постучался в один особняк, хотел спросить, нет ли у них какой работы. А хозяин раскричался, мол, я, бездельник, отдыхать ему не даю. Полицию вызвал, скотина! Но завтра нас выпустят, точно. Им надо, чтобы место освободилось – новых безработных за попрошайничество арестовывать, иначе получается, что полиция вроде как неэффективно работает.

– Ну, я-то не за попрошайничество. Меня в более серьезном преступлении обвиняют, – заметил Кирпичников.

– Брось! К утру полицейским будет уже все равно, кого и за что арестовали. Тюрьмы ломятся от политических заключенных, а до настоящих правонарушителей полиции дела нет. Ходят слухи, – негр понизил голос, хотя их беседа шла и так почти что шепотом, – есть тайный указ премьер-министра не сажать в тюрьму воров, убийц, бандитов… Понимаешь? Чтобы люди жили в страхе и был повод повышать число копов.

– Ну и ну!

– Да ты счастливец, – сказал Джордан. – Не привык к таким вещам. Эх, Краснострания! Вот бы мне там оказаться!.. Ну, а ты не беспокойся. Утром выйдем. В крайнем случае отдашь свои часы охраннику. Перед взяткой он точно не устоит.

– Спасибо, товарищ. Ты меня здорово поддержал, – ответил Кирпичников, улыбнувшись.

В этот момент за стеной прозвучали три выстрела, скрип тормозов, чей-то крик и еще один выстрел. Два негра проснулись. Краслен испугался.

– Да ты не волнуйся, – сказал ему Джордан. – Это всего лишь мафиозные разборки. Если им надо устроить пальбу, то они всегда делают это рядом с полицейским участком. Просто у рядовых граждан может быть дома оружие, а здесь бандитов точно никто не тронет…

Наутро, едва рассвело, жандармы велели всем выметаться вон из камер.

– Наверно, кто-то им донес, что готовится стачка или демонстрация, – сказал Краслену Джордан, когда они вышли. – Ну, бывай!

– Пока, – сказал Кирпичников.

– Ты как сейчас, куда? Не по пути?

– Куда… Не знаю. Видимо, на улицу.

– На улицу?! Эх, черт побери, да тебе же действительно некуда податься! – воскликнул негр. – Значит, вот что: ты пойдешь ко мне! Да брось смущаться! Все соседи обзавидуются, что у меня в гостях настоящий красностранец!

13

В хижине пахло плесенью, керосином и давно не мытым телом.

– Джордан? Джордан! – зазвучал из темноты старческий голос. – Тебя снова арестовали?

– Не удивляйся, что у нас тут так темно, – сказал Краслену негр. – Когда мы с братом строили эту лачугу, денег на стекла не было, так что решили оставить под потолком несколько щелей, а окон не делать вовсе. Впрочем, что касается денег, то они и сейчас не появились… Да, мам, это я!

Глаза Краслена, начавшие привыкать к темноте, различили силуэт старухи.

– С тобой кто-то есть?

– Это друг. Красностранец. Мы вместе сидели в участке.

– Красностранец! – сказала старуха взволнованно.

– Приехал помочь Джону Джонсону.

– Джонсону! О! Джону Джонсону!.. Я сварю суп…

– Не стоит беспокоиться, – поспешил вставить Краслен, но Джордан оборвал его:

– Брось, не скромничай! Тебе же все равно надо поесть.

– Я сварю суп, – повторила негритянка. – У нас еще осталось немного чечевицы, Джессика принесла накануне. Друг Джонсона – наш друг. Сынок, а нет ли новостей от Джулиана?

– Нет, мам, – сказал Джордан.

Негритянка зажгла примус, и теперь Краслен смог разглядеть ее морщинистое лицо, старую залатанную кофту, длинную юбку в грязных пятнах и скрюченные черные руки.

– Тебе помочь, мам? – спросил негр. – Сбегать за водой?

– Нет-нет, я все сама! Вода осталась! Вы пока ступайте, не мешайтесь! – В голосе старухи слышалось упрямство. Видимо, ей было важно чувствовать, что она еще на что-то способна.

Джордан и Краслен вышли за порог. Отсюда, в какую сторону ни смотри, можно было видеть только десятки разношерстных, но одинаково жалких негритянских домиков, лепившихся друг к другу. Несколько чернокожих сидели на крылечках – вернее, на том, что условно выполняло эту роль в их убогих жилищах, – и курили. Над их головами трепалось белье на веревках, растянутых между хижинами. Кое-где горели костры. Там и сям бегали грязные негритята.

– Я бы предложил тебе тоже посидеть на крылечке, – сказал Джордан. – Но, уж извини, спина у меня ни к черту, да и ноги побаливают.

– Ты же еще вроде молодой, – сказал Кирпичников.

Негр только усмехнулся:

– Три года на заводе Свинстона из любого юноши сделают больного старика! Знаешь, что за ужасная штука конвейер? «Давай не зевай, черномазый, пошевеливайся, быстрей, быстрей, быстрей!» Тьфу! Десять часов в сутки. Стоя. Без обеда. От Свинстона уходят инвалидами, а потом практически никуда невозможно устроиться.

– Зачем же ты пошел туда?

– Купился на рекламу… Свинстон обещает рабочим участок земли, дом, мебель, холодильные шкафы, радиоприемники, электроплиты… Все – в кредит. Пока ты работаешь и можешь платить по кредиту, все это твое. Потом ты становишься инвалидом, теряешь работу, и тебя выкидывают из дома. Мне в какой-то степени повезло. Когда произошел этот злополучный кризис, несколько заводов закрыли и меня выкинули на улицу до того, как я успел стать окончательной развалюхой. В этой хижине мы живем уже год. А работу я, наверно, так никогда и не найду: буду всю жизнь перебиваться случайными заработками…

Краслен молчал. Он не представлял, как можно жить в таких условиях.

– Получается так, что всю нашу семью содержит младшая сестренка, Джессика. Она служит горничной у одной важной шишки. Представляешь, я, мужчина, вынужден сидеть у нее на шее! Черт возьми, до чего нас довел этот паршивый кризис!.. Еще есть наш брат Джулиан. Он сейчас в тюрьме… Политическая статья…

Кирпичников не говорил ни слова и удрученно кивал. Подумать только, может быть, содержимое портфеля могло бы избавить этих людей от невыносимой нищеты, а он, Краслен, так бездарно провалил секретное задание товарища Буерова!

Минуту собеседники молчали. Было слышно, как старуха там, в лачуге, тяжко шаркает.

– Думаешь, ей лет под сто? – спросил негр. – Нет! Всего шестьдесят. А уже еле ходит, почти что слепая…

– Врачу покажи.

– Что, смеешься?! Даже те, кто работает, редко могут позволить себе услуги врача, а уж нам-то на что? – фыркнул Джордан. – Да я, в общем, и так знаю, что он скажет: «Чего вы хотите, такой возраст, тридцать лет на калошном заводе ни для кого не проходят даром…»

– На калошном заводе?

– Да. Знаешь, как делаются калоши? Только не говори, что тоже думал, будто их отливают из жидкой резины, как чугунные статуи!..

«Без калош от Резинпрома я не выйду из дома!» – вспомнилась Краслену рекламная вывеска. Как-то там, на Родине?

– …Детали калош вырезают из тонкой резины и склеивают, перед тем как отправить на вулканизацию, – продолжал негр. – Все дело в этом дурацком клее. Он содержит бензин. Бензин испаряется и портит глаза, кожу, горло. Мать узнала об этом, когда было уже поздно… Прибавь к этому постоянную работу стоя, вручную… Не знаю, как у нее еще двигаются пальцы рук. До шестидесяти нечасто доживают. В смысле, негры. Да и в целом – пролетарии. Вот я пол своей жизни уже прожил.

– Джо, не надо!

Джордан замолчал.

– Ты прав, товарищ. Вот ведь, сопли распустил! С чего бы это?.. Обычно со мной такого не бывает! Хватит ныть, все у нас будет в порядке, не так ли? – И негр улыбнулся.

– Вы так бедны, а тут еще я – нахлебник… – ответил Краслен.

– Ты давай-ка об этом не думай! От нас не убудет, что ты станешь спать в нашей хижине. Будем вместе работу искать… Ты ж белый – глядишь, и подыщешь чего-нибудь! Джонсона встретишь…

– Едва ли!

– Сказал – значит, встретишь! Сестренка моя – в его партии, – тихо сказал чернокожий.

– А ты?

– Я так, просто сочувствую. Боязно как-то. Узнают копы – мигом в тюряге окажешься, лет так на десять… Вот так-то. А Джессика – смелая. Я даже ей удивляюсь… Эй, глянь-ка, приятель, да вот и сестренка!

К лачуге приближалась миниатюрная, худенькая негритянка с узелком в руках. Желтое хлопковое платье в цветочек, надетое на ней, было изношено до крайности и кое-где залатано, но Краслен почему-то прежде всего заметил не то, как оно бедно смотрится, а то, как выгодно подчеркивает смуглую кожу негритянки. Следовало ужаснуться, увидев, что девушка ходит босой, но Кирпичников невольно залюбовался ее маленькими ногами.

– Эй, сестренка, не ожидал тебя увидеть! – крикнул Джо. – Какими судьбами?

– Я сегодня выходная, ты что, забыл?

– Совсем вылетело из головы!

– Вот как ты относишься к своим родственникам! – насмешливо ответила Джессика, всплеснув руками. – Завел дружбу с белым парнем и зазнался, так я понимаю? Говори, кого это ты привел к нам?

– Э-э, девочка, давай-ка полегче! Поверишь или нет, я только что из полицейского участка! С прошлого раза кровати там сделались еще жестче.

– Ну-ну! Я смотрю, ты не вылезаешь из арестантских камер, точь-в-точь как Первый вождь Краснострании при старом режиме!

– Ты вспомнила о Краснострании как раз вовремя, девочка, потому что наш гость именно оттуда! – гордо заявил Джо.

– Что еще за глупые шутки…

– Это не шутки, – сказал Кипичников. – Меня зовут Краслен, я из С. С. С. М.

– Ой, товарищ! – вскричала негритянка.

Кирпичников и охнуть не успел, как оказался заключен в ее объятия. На секунду он почувствовал себя пальмой, на которую взбирается цепкая обезьянка. Потом ощутил спиной узелок, который Джессика не выпустила из рук. Наконец понял, что вот-вот задохнется, и стал вырываться. Когда отпустили, облегченно вздохнул, но немедленно пожалел, что все уже закочилось.

– Товарищ! Товарищ! – Девушка неожиданно взяла деловой тон. – Скажите, а каково ваше мнение насчет этой чудовищной подлости агентов капитала, которая потрясла все прогрессивное человечество?

– Какой еще подлости? Что-то случилось? – не понял Краслен.

– Похищение тела Вождя.

– Что-о-о?! К-какого в-вождя?!

– Ну так вашего! Как?! Вы не знаете?

Ноги Краслена ослабли. Он сполз по стене, сел на землю.

– Вот черт, ты серьезно не знаешь? – спросил его Джордан.

– Когда? Как? Ошибка какая-то… Я же видел его на днях! – бормотал Кирпичников.

– В ночь на первое, – сказала негритянка.

– Труд великий! Я отплыл тридцать первого вечером! Но как же?.. А охрана?!

– Всех красноармейцев нашли на следующее утро мертвыми, со следами отравления удушающим газом, – серьезно ответила Джессика, на лице которой не осталось и следа от только что бушевавших радостных эмоций. – Мы прочитали об этом в партийной газете «Заря». Я как раз принесла новый номер. И хлеба вам с мамой.

– Скорей покажите газету! – воскликнул Краслен.

– Тс-с-с! Потише! Нас могут подслушать! Хотя здесь и так все все знают про каждого, лучше нам войти в дом.

Суп, который уже сняли с огня, доходил, завернутый в одеяло, а на керосинке теперь грелся утюг.

Джессика развязала свой узелок, внутри которого, кроме краюхи хлеба, обнаружились аккуратно сложенное почти новое коричневое платье горничной, маленькая (в один разворот), напечатанная на дрянной оберточной бумаге газета.

– Хотя здесь и темно, мы читаем запрещенную литературу только в хижине, – сказала Джессика. – Ни к чему давать соседям лишний повод для доноса. Кстати, не зажечь ли нам в честь гостя керосиновую лампу, а, братишка?

– Хватит и коптилки, – буркнул Джо.

Старуха, сняв утюг с плиты, принялась гладить.

– Нет ли там про Джулиана? – проскрипела она тихо, без особенной надежды.

– Нету, мам, – сказала Джессика.

Печальный свет коптилки выхватил из темноты кусок запрещенной газеты. «Krylolyot Bueroff», – вдруг увидел Краслен на бумаге знакомое имя. Взял газету, посмотрел на заголовок – и чуть снова не упал. «Агент буржуазии разоблачен», – торжественно провозглашала передовица. Чуть ниже, на фото, Кирпичников не без труда разглядел кринтяжпрома, а справа – толпу пролетариев с поднятыми руками и суровыми лицами. «Рабочие голосуют за смертный приговор изменнику», – значилось мелкими буквами.

Краслен опустился на стул. Руки дрожали, голова кружилась, сердце грохотало, как сотня станков. За то время, что Кирпичников читал передовицу, он три раза успел подумать, что сходит с ума, и два – что все, жизнь кончена.

«В Краснострании наконец разоблачен опасный агент империалистов, так долго скрывавшийся под личиной борца за свободу трудящихся. Не так давно имя Крылолета Буерова связывалось в наших умах с крупнейшими стройками века, с лучшими достижениями братской красностранской промышленности, с ратными подвигами на полях классовой борьбы. Сегодня мы проклинаем это имя. Крылолет Буеров, пять лет работавший на ангеликанскую разведку, выведен на чистую воду! Этот буржуазный подголосок сознался во всем: и как он недопосылал кирпич на стройки гидроцентралей, и как злонамеренно снижал пятилетние нормы для трудящихся тяжпрома, и – самое главное! – как помог ангеликанским агентам выкрасть тело Первого вождя, организовав подземный ход от здания своего ведомства к Мавзолею, который обнаружили доблестные сотрудники КЧК. Сознался предатель и в подготовке покушения на товарища Джонсона. К счастью, тот оказался вовремя предупрежден и не пришел на встречу с пособником Буерова, который призвез Джонсону портфель с бомбой под видом неких секретных документов. Розыск этого пособника, чье имя пока неизвестно, продолжается. Приговор в отношении предателя Буерова уже приведен в исполнение».

Листок вывалился из рук Краслена.

– Арестуйте меня, – проговорил он.

– Что? – Джордан взял газету, пробежал глазами строки передовицы.

– Арестуйте меня, если хотите, – бормотал бледный Кирпичников. – Мне теперь все равно… Арестуйте, отведите к руководству своей партии, казните… Вы будете правы…

– Что с ним? Что он говорит? – спросила Джессика.

До Краслена дошло, что он перешел на красностранский язык.

– Арестуйте меня. Я виновен. Мне теперь нет пути на Родину, – произнес он уже по-ангеликански.

– Бомба… – прошептала Джессика, добравшись глазами до конца статьи.

– Я же говорил, что бомба, черт возьми! – выдохнул Джордан. – Но ты этого не знал, Краслен, так ведь?!

– Не знал. Но я виновен.

– В чем?

– Я не был бдителен. Хороший коммунист раскусил бы его!

– Брось! Я не верю, что ты плохой коммунист! Этому Буерову доверяло все ваше руководство!

– У меня нет классового чутья, – продолжал сокрушаться Краслен. – Я проявил преступную неорганизованность. Я предатель, хотя и невольный, но предатель и головотяп!

– Хм, Джо… – вставила Джессика. – А может быть, он прав? Ты в нем уверен?

– Цыц, девчонка! Черт возьми! Да, я уверен! Интуиция никогда меня не подводила! Может, у тебя и нет классового чутья, но у меня оно точно есть, да и у всех наших товарищей, так что не хорони себя раньше времени! Давай вытирай сопли, парень, поедим и отправимся с тобой искать работу! А по дороге подумаем, как нам доказать товарищам твою невиновность! О’кей, друг?

– Что мне вытирать? – спросил Кирпичников.

Слова «сопли» он пока не выучил.