Текст книги "Владимир Мишуков: «Карабкаться по водосточной трубе доводилось не раз»"

ВЛАДИМИР МИШУКОВ: «КАРАБКАТЬСЯ ПО ВОДОСТОЧНОЙ ТРУБЕ ДОВОДИЛОСЬ НЕ РАЗ»

После развода мы еще год жили под одной крышей, и мне казалось, может, кризис повернет нас куда-то… Подавлял из-за этих надежд довольно сильные чувства к одной девушке. А когда смог отпустить жену и созрел, чтобы открыться тому человеку, ситуация изменилась уже у нее. Не совпали во времени, что называется…

– Константин Богомолов еще на пробах «Содержанок» предупредил: «Играть ничего не надо, в кадре нужно существовать в сдержанной манере». Мне это близко, но я не предполагал, что придется быть сдержанным до такой степени: махнуть рукой при разговоре недопустимо, теребить кольцо на пальце нельзя, браслет от часов – тоже, эмоции должны быть спрятаны, все внутри. И остается только втайне от режиссера иногда шевелить пальцами ног в ботинках, чтобы давать энергии хоть какой-то выход. Не менее требовательным Костя был и к слову: каждый съемочный день для меня начинался с того, что он почти полностью переписывал мои реплики. А я из тех актеров, которым с материалом необходимо переночевать, но тут звучит команда «Камера, мотор!» – и надо произносить совсем другой текст! Так что на съемках я постоянно находился в стрессе, однажды застопорился на слове – заменял его синонимом, который казался органичнее. Мне, но не режиссеру. И ничего не мог с собой поделать из дубля в дубль. Тогда вдруг Богомолов остановил съемку и обратился ко мне: «Ну что, распускаем группу?» Тут у меня перехватило дыхание. Признаться, актеру слышать такое крайне неприятно. Я мобилизовался, но… так и не произнес слово, которое Костя от меня ждал. Мы перескочили этот момент и конечно же довели съемку сцены до победного конца.

– У вас был долгий и извилистый путь к актерской профессии. Мечтали о ней с детства?

– Конечно! Все дети рождаются с «антенкой», улавливающей предназначение: «Хочу быть артистом! Врачом! Писателем!» Но некоторые потом обрезают ее и забывают о мечте, а кого-то сбивают с пути… У всех моих друзей, кто достиг творческих высот в своей области – художника Бориса Жутовского, клоуна Славы Полунина, режиссера Андрея Звягинцева, – «ноги растут» из детства.

В семье меня с ранних пор называли «Вовка-артист». Помню, на школьном мероприятии я, разукрашенный под солиста группы KISS, исполнял музыкальный номер под фонограмму, выйдя на сцену с гитарой, которую сам смастерил, соединив гриф инструмента со старым сиденьем от унитаза. В финале доходил до состояния экстаза, высовывая голову в отверстие стульчака. Номер имел успех!

Мне вообще всегда хотелось быть на виду: летом в пионерских лагерях был то горнистом, то барабанщиком, толком не имея предрасположенности ни к тому, ни к другому. Зато это давало возможность не стоять в общем строю и красоваться перед всеми на утренней и вечерней линейках. В старших классах назначали комсоргом школы, хотя у меня были тройки по всем точным предметам, что являлось недопустимым по комсомольским канонам. Но я всегда был настолько энергичен, заразителен, инициативен, что ни у кого не возникало сомнений, когда мою кандидатуру выдвигали на какую-то руководящую позицию. Был физоргом класса, командиром взвода на занятиях по военной подготовке и даже капитаном школьной баскетбольной команды – это при совсем невысоком росте. Старшие братья, довольно спортивные ребята, подшучивали над моей фигурой, ласково называя дистрофиком. Я был худющим, с большой головой. В армии, кстати, даже не нашлось сразу шапки по размеру – у меня голова окружностью шестьдесят один сантиметр. Все еще надеюсь, что такой объем напрямую связан с моим необузданным интеллектом, но скорее всего с тем, что в первые четыре года своей жизни перенес четыре воспаления легких и мое тело не развивалось должным образом, росла только голова.

В 1973-м папу неожиданно командировали на два года в Сомали – страну, которая казалась тогда, как, впрочем, и сейчас, другой планетой. Никогда не вдавался в подробности, как это вышло: папа был бригадиром электромонтажников на предприятии по изготовлению лифтов, а тут вдруг предложили работу коменданта в офисе. Для этого ему даже пришлось вступить в партию, иначе поездку не разрешили бы. Мама работала воспитательницей в детском саду. Побывать в африканской стране по тем временам – все равно что слетать на Луну. Родители понимали, что такой шанс выпадает раз в жизни, собрались, взяли с собой меня и среднего брата Сережу, которому тогда было около восьми. Старшего, одиннадцатилетнего Алешу, пришлось оставить в Москве с бабушкой и дедушкой из-за того, что в Африке не предполагалось обучение в средних классах. Представляю, каково ему было, когда остался один…

Мы оказались в раю: Индийский океан, экватор, манго, папайя, кола, жвачка! Папа с Сережей плавали в масках с подводными ружьями – воспоминания на всю жизнь! Мама покупала яркие кримпленовые ткани и по лекалам из модных журналов шила себе платья. Я шастал в ковбойской шляпе с палкой в руках по территории нашего поселения и отгонял макаку Яшку, который все время норовил забраться мне на голову.

Ярких впечатлений было много, но через десять месяцев, видимо из-за повышенной влажности, у меня опять начались проблемы с легкими. Я еле дышал, утром и вечером мне кололи очень болезненные антибиотики, по ночам бредил в мучительном ожидании этих процедур, а когда приходила медсестра, на коленях умолял ее не делать уколов – и каждый раз меня укладывали силой. Болезнь прогрессировала, оставлять ребенка в таком климате было рискованно, и меня решили отправить в Москву к бабушке. Полгода проживания с младшим внуком явились для нее испытанием! Я был импульсивным. Когда сильно ее доводил, бабушка называла меня сипатым хреном из-за свистящих звуков при дыхании. Но долго не злилась, была добрым, набожным человеком.

Из Сомали я привез несколько блоков жевательной резинки, избалованный заграничной жизнью, ходил по квартире и жевал, выплевывая каждую, едва закончится сладость. А брат, которого лишили экзотической поездки, шел за мной по пятам и подбирал весь этот сладкий мусор, прилепляя одну жвачку к другой. Получался большой цветной шар, которым Алеша во дворе щедро делился с друзьями.

У меня всегда было шило в заднице, старшие братья более уравновешенные. Но иногда я и их втягивал в свое озорство. Приходят однажды родители с работы, а на морозном окне отпечатана пятая точка: это я предложил братьям сделать трафарет! Снял штаны, они подняли меня на руках, прислонили к стеклу и долго держали – до тех пор, пока очертания моей попы явственно не проступили. Все это время я орал истошным радостным криком, но терпел.

Однажды папа твердо пообещал дать ремня, если принесу еще хоть одну двойку. И как назло на следующий же день я получил их сразу несколько! Понимая, что наказания не избежать, решил смягчить удар и напялил на себя все колготки, шаровары и рейтузы, которые у меня имелись. Подходил к среднему брату и просил ударить меня ремнем, проверяя прочность защиты. Вернувшись с работы, папа увидел мое тощее смиренное тело с широченными бедрами и сразу понял, в чем дело. Наказание отменилось из-за моей креативности.

В возрасте четырнадцати-пятнадцати лет во мне пробудилась страсть к театру – с подачи учительницы по литературе Софьи Юрьевны Дубновой. Она приобщила к Центральному детскому театру. Я ходил не только на спектакли, но и на обсуждения их в Клубе искусств и Театроведческой секции, которые существовали благодаря педагогической части при театре. Это было особое время. В новогодние каникулы нам раздавали контрамарки на спектакли столичных театров, которые в то время были на пике популярности: Таганка, «Ленком», «Современник». Мы смотрели, а затем писали рецензии и обсуждали. Меня тянуло за кулисы, я хотел быть актером. Дома часто крутил виниловую пластинку с рок-оперой Рыбникова «Юнона и Авось» и проигрывал перед зеркалом всю историю, открывая рот под фонограмму. Попасть в восьмидесятых годах на одноименный спектакль в «Ленком» простому смертному было просто невозможно. Но однажды я, минуя заграждения, умудрился залезть по водосточной трубе на второй этаж театра в приоткрытое окно – и очутился в чьем-то кабинете. Заглядывает охранник:

– Ты что тут?

– Да вот сижу жду, – попытался выкрутиться, но дело было шито белыми нитками.

Он выволок меня на лестницу и подвел к Марку Захарову, который стоял там, видимо, в ожидании гостей. Худрук велел выпроводить зайца из театра. Но до самого выхода охранник не стал меня сопровождать. Улучив момент, я нырнул к гардеробу, затерялся в толпе, разделся и просочился в зал. И наконец посмотрел легендарный спектакль! Был под таким впечатлением, что через месяц, набравшись наглости, снова проник на «Юнону…» в обход капельдинеров.

Карабкаться по водосточной трубе мне доводилось не раз. После службы в армии ночью залез к своей девушке домой на третий этаж. Просочился через форточку – так хотелось ее увидеть и поцеловать. Не смутило даже, что рядом с окном спали ее родители, через которых я просто перешагнул.

– Целеустремленный вы! Наверное, это и при поступлении в ГИТИС сработало?

– Перед этим я отслужил два года в армии. Год до и некоторое время после работал мебельщиком-реквизитором в том же Центральном детском театре. И еще год сидел дома, рисовал – этим я увлекался с детства – и подумывал, что не буду уже рыпаться с поступлением в театральный. Но проходя однажды мимо ГИТИСа, увидел небольшую очередь из абитуриентов, решил все-таки зайти на прослушивание и почитать свою программу, которую подготовил еще в прошлом году. Сразу пропустили на второй тур, на котором уже присутствовал сам мастер Владимир Наумович Левертов. Выдающийся педагог!

После того как я прочел стихотворение «Снег идет» Пастернака, почувствовал, что произвел на него хорошее впечатление, и сам влюбился в учителя с первого взгляда. Позже узнал, что я был последним в списке на поступление. Когда обсуждалось, брать меня или нет, Владимир Наумович привел крайний аргумент: «Ну должен же быть свой Гамлет на курсе!» На первом занятии он нам сказал: «Вы все одаренные, поэтому вы здесь. Запомните, в театре до вас было абсолютно все, что можно себе только представить. Единственное, чего не было в театре, – это вас». Для меня это стало почти религиозной составляющей в профессии. Учеба у Левертова, каждодневное творческое взаимодействие с ним были просто счастьем! После окончания института мы на целый месяц поехали с Владимиром Наумовичем в Южную Корею, он там преподавал актерское мастерство, а я сценическое движение. Когда Левертов набра

...

конец ознакомительного фрагмента