Текст книги "Паркер Джонс, помоги"

I

Из актового зала доносились приглушенные звуки электрогитары и теряющиеся в этом неясном потоке музыки барабанные дроби. Лера поднималась по ступенькам и шла на певучий голос мужа, как завороженная. О чем пел Максим, какой смысл вкладывал в текст, долетавший пока в виде отдаленного эха и не различимых на слух отголосков, разобрать не получалось.

На верхней площадке Лера вдруг остановилась. Она увидела свой черный шарфик из шифоновой ткани, с приметной, растрепавшейся за годы вышивкой «LERA». Шарфом, давним подарком Максима, кто–то завязал глаза… мраморному бюсту. Одним движением, резко и без раздумий, Лера сорвала повязку. Картонная коробка с недавно испеченным, теплым яблочным пирогом выскользнула из пальцев и шмякнулась на пол. В этот момент Лере было не до пирога. Она замерла возле бюста, не в силах отвести от него взгляд.

Эти волосы, немного кучерявые, эти накачанные, мускулистые плечи, эти губы, вытянутые трубочкой. Нос – с такой изумительной, волнующей воображение горбинкой. Эту горбинку замечали на фотографиях кумира абсолютно все, горбинке поклонялись и мечтали о такой же, потому что он имел ее, родился с ней. Паркер Джонс, или несравненный Пак. Рок-звезда. Мировая знаменитость.

«Parker Johns, май 2008», – значилось на самодельной табличке, приклеенной скотчем к подставке бюста.

Под пристальным взглядом мраморного Пака Лера подобрала измявшуюся коробку с пирогом. В коридоре, ведущем к актовому залу, звуки репетиции уже не были приглушенными. Электрогитара то раскатывалась в реве и стонала, то заливалась в триолях и жалила, как будто иголкой. И голос Максима не казался отдалённым эхом. Четкие отрывистые слова постепенно, от куплета к куплету, обретали смысл. На припеве Максим крутанул ручку регулятора резко вниз, а следом прибавил побольше тона, и исходящий от его гитары звук обрел сочность и теплоту.

…., – пел Максим. Это была новая песня, обращение к сыну Павлику, такому талантливому, уязвимому, любимому.

….

….

….

У стены, где висели все значимые альбомы, когда–то записанные в студии при ДК, Лера вдруг поняла, что идти дальше она не в силах. Позади, там, где лестница – глаза. Не карие, как на фотографиях Пака, не белые мраморные. Призрачные.

Призрак Паркера Джонса мерещился Лере повсюду. Когда она возвращалась домой в плотной завесе темноты, невидимая тень скользила по стенам кирпичных домов. Тень не пугала ее, и не преследовала. Скорее хотела убедиться, что Лера благополучно вошла в подъезд, поднялась на лифте на седьмой этаж и сунула ключ в замочную скважину. Если Леру пытался кто-то обидеть, невидимый защитник тихо возникал за спиной. Призрачный Паркер Джонс подбадривал, когда ей было трудно. Вот и сейчас мраморный бюст пытался сказать – все хорошо.

Все яснее звучала песня Максима, от которой вот–вот и потекут самые настоящие слезы. Лера вздохнула, расправила плечи и решительно вошла в актовый зал, где ничто не изменилось с прошлого четверга. Пластиковое окно распахнуто настежь. Пыльная лепнина тянется по неровно выкрашенным стенам. Хрустальные люстры под потолком, в которых не горит ни одна лампочка, поблескивают словно кучи льда.

На репетициях Лера обычно занимала крайнее кресло в первом ряду, но сегодня присесть не решилась. Кто–то из зрителей порезал дерматиновую обивку, и на сидении зияла огромная дыра.

Он… Задел своей песней. Теперь мешает сосредоточиться и думать. Пришла с великолепной новостью, а он все испортил.

Он. Максим. Высокий, худой, с тремя яркими прыщиками на четко очерченном подбородке. Как будто ослеп у своей микрофонной стойки и глаза открывать не желал, не хотел замечать ее, Леру.

– Черт! – выругался он внезапно. Его коричневый ботинок запутался в мотке проводов, и он с трудом освободился, стряхнув пыльные петли.

Лера пошатала откидное сидение, чтобы скрипом привлечь к себе внимание. И хлопнула в ладоши. Из мятой коробки с пирогом шел чудесный запах ванили. Но Максим, как будто Леры и не было вовсе, ушел подальше от микрофонной стойки. Яркий луч софита ударил ему в лицо. Глаз Максим так и не открыл.

А вот и Славик, лучший друг Максима. Он извлекал из старенькой электрогитары вариации только что прозвучавшей темы и смотрел в пустой зал, будто бы он весь был забит публикой. Настоящий цвет его глаз определить невозможно, но Лера помнила, что глаза у Славика красивые, а когда он говорит о чем–то с воодушевлением – еще и очень выразительные. Вот Славик понимает влечение Леры к Паку и к его музыке.

– О, Лерка, привет! – Славик наконец заметил Леру, а нос его учуял запах пирога.

Едва Славик произнес имя жены, Максим вздрогнул, открыл глаза и сделал рукой короткую отмашку. Первой утихла барабанная дробь, после замолк глухой бас, умер сочный звук электрогитары. Потом он увидел Лерку. Она стояла у первого ряда зрительских кресел, показывая всем свою кривую коробку. Через плечо у Леры тряпичная сумка, а из нее торчит свернутый в трубочку глянцевый журнал. Пришла в своем лучшем цветастом платье. Стоит и смотрит на него как–то странно. Обиженно и скривив губы.

– Лерка, добрый тебе денек! – снова поздоровался Славик, явившийся сегодня на репетицию в черной кепке с козырьком, как у соло–гитариста Пака.

Везде этот Пак! Максим без дрожи не мог думать об этом человеке. Даже на гитару Славик наклеил эмблему в виде трилистника, как у «VictoryGA» в текущем туре. И в глаза линзы вставил, лишь бы они имели желтоватый, как у Пака, цвет.

– О, яблочками и корицей пахнет! – Славик забрал у Леры коробку и поспешно открыл. Барабанщик потер пухлые ладони в предвкушении сладкой паузы, а басист взял с подоконника бутылку с водой и начал жадно глотать.

Лера молчала и все так же смотрела на него, Максима. А Славик резал расквашенный пирог на мятые ломти.

– Видела бюст? Папаня купил в Лондоне, – похвастался он. – Мрамор. Истину говорю.

Лера кивнула.

– Узнала? – Максим поставил гитару в стойку. – Я ж глаза Паку завязал.

– И что? – спросила Лера.

– А ничего. Зачем пожаловала? Ты же по четвергам забегаешь? Мы не пишемся сегодня, только репетируем…

– Знаю, – Лера вынула из сумки журнал и зачитала набранное крупным шрифтом: – Паркер Джонс приедет в сентябре Москву.

– Серьезно?

Максим подошел к Лере и открыл отмеченную загнутым уголком страницы статью. Пробежал взглядом по строчкам.

– Все верно, фанатки дождались звездного появления и теперь по всей стране массово ликуют. В России этого короля все еще почитают? Жаль…

Журнал полетел из рук Максима в пустую корзину для бумаг. Но Лера среагировала быстро, вытащила журнал и разгладила нужные страницы.

– Я иду на этот концерт. Билеты поступят в продажу после полудня.

– Нет, – Максим покачал головой. – Я против.

Лера смотрела на него в упор.

– Да пойми, это пошло! – воскликнул Максим и снова взял гитару, лишь бы занять руки и не стоять под осуждающим Леркиным взглядом по стойке «смирно».

Барабанщик тем временем дожевал, припрятал второй кусочек пирога и пригладил ладонью длинные светлые волосы. Славик подал Лере стул, чтобы она могла сидеть на сцене, мучить и слепить, подобно софиту с балкона. Максим прикрыл глаза рукой и отвернулся к окну. Нет, не помогало. Лера сверлила дырку в его затылке и молча требовала объяснений. Да, он врал ей десять лет! Они оба врали друг другу все время, пока жили вместе.

– Я пойду на Пака, – медленно проговорила Лера. – И Маринка тоже пойдет.

– Глупо, – возмутился Максим. – Ваш обожаемый Пак – пустота, иллюзия! Зачем он вам сейчас? Варшавского концерта было недостаточно?

– Я все равно пойду, – продолжала твердить Лера.

– Фонограмму послушать? – усмехнулся Максим.

Он мельком заглянул в коробку с остатками пирога. Там его дожидался кривой увесистый ломоть, измазанный сахарной пудрой. О том, чтобы набить живот сладким, даже думать не хотелось. Приторный пирог и приторный Пак вызывали дурноту.

– Ваш Пак только фанатов дразнить обожает, – произнес он с сарказмом. – Вы рты разинете, ждете у отеля, а Паку и дела до вас нет. Его музыка – пресная, ванильная, сахарная, под такую только шарики запускать и блестки разбрасывать, на радость полному стадиону идиотов.

– Макс, перестань. – Лера с трудом подбирала слова. – Пак, в отличие о многих других, умеет петь.

Если бы не новая песня Максима о сыне Павлике, она бы соображала быстрее, и не пришлось бы безмолвно просить поддержки у Славика. Славик заметил, что губы Леры стали сухими, и протянул пластиковую бутылку с водой. Уже без крышки. Лера стала пить. Вода освежала, возвращала уверенность и бодрый настрой.

– Голос Пака не обработан электронными программами, – уже четче сказала Лера. – Пак держит ноту, опевает, растягивает.

– Похвали звукорежиссера, – Максим сел на усилитель и вытянул длинные ноги. Кто–то пролил воду на грубое дерево пола, подошвы попали в лужу. – Немного умения, и курица запоет и полушепотом, и с придыханием.

– Макс, ну хватит уже, – возмутился Славик. – Пак действительно умеет петь, и об этом известно всем.

– Умел, – хмыкнул Максим. – Лер, а детей с кем оставишь? Кто будет сидеть с Павликом и Кристиной?

– Мама.

– Мам-а-а-а… – протянул Максим. – У мамы твоей ток–шоу с восемнадцати до двадцати. Попробуй, заставь выключить телевизор.

– Она не откажет.

– Ребята! – Славик встал между Лерой и Максимом. – Лично я на концерт пойду. Если дело в деньгах, папаня оплатит. А давайте пойдем всей компанией. Я еще друзей приведу. Это же праздник, Макс!

– Дело не в деньгах, Слава, – ответил Максим и отвернулся.

Нет, Паркер Джонс никогда не перестанет беспокоить. Никогда. На плече Максима татуировка с названием любимой песни «VictoryGA», и буквы никак не свести. Мастер тату недавно вынес вердикт. Теперь вот всю жизнь смотреть на вычурный шрифт: и в ванной, и в спальне, где висит широченное зеркало… От Пака не спрятаться. Теперь даже вагоны метро запестрят яркими афишами. А дома Лера без конца будет крутить свой обруч под ритмичные мелодии «VictoryGA».

Сполна хватает, что присутствие Пака без конца проявляется в их собственных мотивах. Призрачные ноты, гармонии и ритмы, не осознанно перетянутые из ранних альбомов.

Нет, это отец Славика предложил играть в стиле Пака. Чиф, как называет его вся группа, спонсор, менеджер, первым уловил в мелодиях Максима трезвучия, как у Пака и моментально принял решение:

– Стоп! Играем так и только так…

Теперь Максима будто бы душили, заставляя петь чужим голосом. Он не особо и противился. Нужно было зарабатывать на семью. Он терпел, когда теща сидела перед телевизором и упрекала, что зятя–музыканта на телевидение не зовут. Не сопротивлялся, когда Лерка сравнивала его внешность с внешностью Пака, измеряла сантиметром не только толщину и длину носа, но и искала у него, Максима, горбинку, такую же как у Пака.

Положит на подушку журнал с фотографией Пака, повернет голову Максима в профиль и сравнивает.

И в спальне до сегодняшнего утра висели постеры Пака. Максим не выдержал. Содрал их все до одного. Потом пришел на репетицию, а в ДК вдруг бюст появился. Хорошо, шарфик лежал в чехле для гитары.

– Макс! Макс! Ау! Макс!

Голос Славика вытащил Максима из задумчивости. Пак остался там, по ту сторону воображения, мертвый, живой, недоступный. Все чаще он проскальзывал в их с Лерой жизнь и внезапным своим появлением пугал.

Обычно это случалось ночью. Максу казалось, что лицо Пака маской прирастает к его собственному лицу, и Лера видит не густые брови и длинный нос мужа, а хрустальные глаза с дьявольским огоньком в черных зрачках. После лицо отслаивалось. Лицо смеялось, лицо плавало по комнате, лицо приказывало разбить стену реальности и следовать за ним…

– Нет!

– Что «нет»? – возмутился Славик. – Решено. Идут все. Я беру билеты. Пятнадцать штук. Компания у нас большая.

Максим вздохнул. Лера сидела рядом со Славиком и взволнованно наблюдала, как его соло–гитарист разбирается с сайтом, куда вот–вот организаторы концерта «VictoryGA» выкинут билеты. Как он там регистрируется и ругается, если палец вдруг попадет не на ту кнопку.

– У меня Марина, Иришка и Светка, – Лера поочередно загибала пальцы. – Нет, постой, Маринке два купи. У нее парень вроде есть теперь.

– Заметано! – Славик и Лера ударились ладонями.

Поникший Максим слез с усилителя и сел на холодный пол. Чего–то не хватало. Понять бы, чего? Голова распухла. Для пения не оставалось сил. Посторонние мысли мешали.

– Я с вами, – вдруг сказал Максим и увидел, что в глазах Леры заблестел благодарный огонек.

– Круто же было в Варшаве? – напомнил Славик. – В тот год ездили ты и я из нашей группы. Теперь мы вместе. Команда. Говорят, Пак звучит в новом туре нереально.

– Скорее, гитара Пака, – поправил Славика Максим.

– Нет, Пак… Он!!! Если бы не его руки, голова, умение сделать сначала так, а потом так…

– Вы…

– Да брось, Макс, – Славик оставил возню с телефоном и торжественно приклеил к своей гитаре вторую эмблему «VictoryGA», взятую из журнала Леры. – Сам же пытаешься играть в стиле Пака. Так ведь?

– А вот и нет. Я хочу быть собой… Рискнул и отправил наши записи в Лондон. На днях ответ должен прийти.

– Ага. Долго будешь ждать, дружище… Бритам ты даром не сдался. У них свои Паки кругом.

Максиму захотелось крикнуть: «Замолчи!». Но он боялся потерять группу. Верных и преданных друзей. Как и Леру, ее он тоже потерять не мог.

– Пак говорит, что обожает Россию, – прочитал Славик. – Пак хочет понять, чем мы живем и что нам интересно.

– Врет он все, – перебил друга Максим.

– Написано так.

– Покажи.

Максим пробежал взглядом по странице.

– Говорит, у россиян отличный музыкальный вкус, а сам даже не смог толком перечислить артистов, у которых много поклонников.

Максим хотел читать дальше, но увидел фотографию. Пак стоял на крыльце своего особняка в смокинге, бабочке и босиком.

– Да-а-а, – протянул Максим. – Гусь лапчатый.

– Сам ты гусь, – обиделся Славик.

– Время, Славик, – вмешалась в разговор Лера и постучала пальцем по своему запястью.

– Точно, – Славик подключился к интернету и перешел по ссылке на нужный сайт.

А Максим стал ходить из угла в угол. Изредка он поглядывал на гитару в стойке, на допотопный комбик-усилитель. Нужно репетировать, искать звук для песни, а при Лере, когда она или смотрит с укором, или думает о концерте несравненного Пака, и не заставишь инструмент звучать, как нужно.

– Здесь, Славик. Желтая кнопочка и F5.

– Да вижу я. Вот… – Славик удерживал курсор на кнопке «добавить», чтобы сразу, на первых секундах, обновить страницу и отложить в корзину нужные билеты. – Есть! – Славик поднял указательный палец.

Лицо Леры просветлело. Но она не встала, не подошла к нему, своему мужу. Максим в эту минуту как будто перестал для нее существовать. В мыслях Леры был только Пак и его горбинка. И Максим еще больше обозлился на своего звездного соперника.

– Десять минут первого. А sold out не предвидится, – с презрением сказал он.

– Да подожди, Макс. Не все проснулись. Сбился из–за тебя! Так, сорок два семьдесят шесть… – Славик вводил данные банковской карточки, а Лера с воодушевлением за ним наблюдала.

– Ну–ну…, – Максим ушел к окну.

Когда он покупал билеты на варшавский концерт «VictoryGA», ему пришлось соревноваться в ловкости и скорости с многочисленными конкурентами. Он и Лере ничего не говорил, пока на почту не пришли e–tickets.

Как же кружилась она по залитой солнечным светом спальне, когда узнала о поездке. И поцеловала его, горячо и страстно, и бросила свой обруч на коврик, и взяла за руки и закружила вместе с собой. Лера уже мысленно была в Варшаве, она никогда не видела старый город, но смогла представить его. Она воодушевленно описывала башню с черной полукруглой крышей, навесной мост через реку и тот самый стадион, где должен был состояться концерт «VictoryGA». Пак со своими портретами еще не поселился в их квартире, не было его и в ДК. Славик не привел на репетицию отца, и группа играла только свою музыку.

II

В то ранее утро Максим мчался за Лерой по набережной Вислы. Лучшая Лерина подруга Марина, такая же фанатка Паркера Джонса, и ее спутник, долговязый чел в шапке с лисьими ушами, остались где–то позади. Впереди виднелся мост, а сразу за ним, на противоположном берегу, эллипсоидный, похожий на корону, стадион. Вчера, когда стемнело, он весь переливался в золотых огнях, сегодня едва прочерчивался в ранней заре, казался расплывчатым. Вчера венчавшие стадион гигантские металлические иглы подсвечивались по кругу и в небе мерцал радужный отблеск, сегодня холодный металл едва поблескивал и выглядел жестко, угрожающе. Вчера Лера грезила наяву, представляя, как будет вручать Паку свое письмо. Сегодня она, вся сосредоточенная на главной цели быть первой в очереди, не проронила ни слова с тех пор как они вышли из отеля и спустились по узкой лестнице на совершенно безлюдную набережную. Максим как мог поспевал за Лерой, но иногда он останавливался, унимая резкую боль под ребрами от быстрого бега.

Жену Максим нагнал у металлической решетки, ограждавшей входной павильон. Через минуту, запыхавшись, подвалили Маринка и ее бойфренд. Поддерживая друг друга, они поплелись к белому шатру.

– Пятый, шестой, седьмой и восьмой, – распорядитель мест в очереди, крупный качок с лицом старшеклассника, нарисовал маркером черные цифры на тыльной стороне их дрожащих ладоней.

Лера вытащила из рюкзака туго свернутый плед и бросила его прямо на асфальт вблизи шатра. Максим неохотно повалился наземь.

– Теперь что? – спросил он.

– Ждать, – Лера, усевшись рядом, зевнула. – Двери в пять вечера откроют.

– Зачем же мы пришли так рано?

– Макс, ты видишь, сколько народу? Если бы не мои ноги, были бы вы с Маринкой в хвосте.

– Лерочка, ты лучшая, это так мило… – пробормотала Маринка и выхватила у своего бойфренда бутылку с питьевой водой.

Со всех сторон к белому шатру стягивались поклонники Паркера Джонса. Кто-то в драных джинсах и в мешковатых куртках с портретом кумира, кто-то в строгих отглаженных брюках, в футболках и в стильных панамах. Кто-то с пирсингом в ноздрях и в черной коже с ног до головы. Совсем молоденькие девчонки с шариками и хлопушками приперлись к стадиону в розоватых накидках из перьев. Выглядели они довольно комично.

Все фанаты толпились у входа в шатер, галдели на польском и на немецком, толкались, лупили друг друга, пинали, выясняя, кто пришел первым. Глядя на них, Максим подумал, что это беженцы, штурмующие вокзал.

Двое парней, судя по их произношению, соотечественники Паркера Джонса бесцеремонно пробрались к шатру. Один был высоким и худощавым, другой – приземистым и полным. У высокого было вытянутое длинное лицо, невыразительный скошенный подбородок и светло–зеленые, близко посаженные глаза. У полного – светлые брови, высокий лоб и очень маленький рот с тонкими губами. Оба были одеты в мешковатые штаны и толстовки.

– Самый ранний вход, пожалуйста, – потребовал высокий и высокомерно посмотрел на распорядителя в шатре.

– Сожалею, ваши номера – двести и двести один, – распорядитель взял со стола маркер, но начертить числа на руках фанатов не успел. В татуированном кулаке приземистого блеснуло что–то острое. Усмешка на детском лице качка сменилась ужасом. Он, должно быть, вызвал подмогу. Неподалеку раздался вой сирены, а дежурившие у входного павильона охранники сорвались с места. Схватили и высокого, и приземистого. Крепко удерживая обоих, потащили куда–то.

Максим заметил, что Леру происшествие нисколько не впечатлило. Она без конца ощупывала задний карман и проверяла в нем наличие письма для Пака.

– Лерочка! Да глянь же! – крикнула Маринка. – Бритишей повязали!

– Марин, отстань! – отмахнулась Лера и вытащила из кармана письмо. На конверте были нарисованы голубые слезки и алые сердечки. Гелиевой ручкой Лера разборчиво вывела слово «dream»и погладила рукой место склейки.

Максим зевнул, закрыл глаза и задремал, свесив руки между колен. Очнулся ближе к полудню. Голова гудела. Во рту пересохло. Он поглядел по сторонам и понял, что Леры нет рядом. И на месте, где она сидела, лежал сложенный вдвое черный шарф с вышивкой «LERA».

– Марин, – Максим дотронулся до Маринкиного плеча. – Лерка где?

Марина, видимо, не услышала его.

– Аккуратнее воду пить не пробовал? – нападала она на своего спутника, показывая ему мокрую руку с размытой черной кляксой. – Как теперь докажешь, что у меня седьмой номер? Как?

– Ну Марин… Марин… – ныл спутник.

– Что Марин? Иди маркер мне ищи.

– Да где ж я найду?

– Где хочешь!

– Марин, где Лерка? – повторил свой вопрос Максим.

– Там! – Марина тыкнула пальцем в сторону коричневой будки, куда ранее увели драчунов.

Максим обернулся. У входного павильона царило оживление. В толпе, среди девчонок, напиравших на металлическую сетку, Леры не оказалось. Она стояла чуть поодаль. Прижимала обе ладони к груди и смотрела туда, откуда вот-вот должен был появиться кортеж Пака. Пока в поле зрения были панельные пятиэтажки, трамвай с номером «семь», выпустивший из салона очередных фанатов, и развязка у моста.

Вдруг вдали появился черный лимузин. Спустился с моста и проскользнул вдоль ряда зеленых кустов. Фанаты, идущие от остановки, увидели машину и побежали к ней. А Лера застыла на месте и только мешала бегущим.

– Пак! Пак! Пак! – закричали девчонки у ворот.

Но лимузин катился гладко и притормозил только перед железной решёткой забора. В стекле дверцы с пассажирской стороны промелькнуло усталое лицо Пака. Кумир приподнял ладонь и мгновенно растворился в глубине кожаного салона.

Ворота со скрипом разъехались. В воздухе что–то хлопнуло и на головы девчонок, захлебывающихся в обожании и страсти, горстями посыпались бумажные звездочки. Лимузин Пака тронулся с места. Самые ловкие, самые смелые бросились следом. Девушка в джинсах и в белой куртке споткнулась и растянулась прямо перед воротами, но никому дела до нее не было.

– Лерка! Затопчут! – испугался Максим, вспомнив, что его жена одета также.

За оградой охранники обгоняли лимузин и вылавливали из–под его колес обезумевших фанаток. Максим оглянулся туда, где только что стояла Лера и с облегчением выдохнул. Слава Богу, у нее хватило ума не кинуться к воротам, не броситься под колеса, не прилипнуть на окно лимузина, за которым скрывался кумир.

Лера вернулась к пледу со слезами на глазах, присела на шарф и обняла свою тряпичную сумку.

– Ну вот. Фанатка, называется. Ничего не могу. Те девчонки побежали, а у меня ноги будто к земле приросли!

– Успокойся, скоро увидишь своего Пака, – ласково сказал Максим.

Но Лера отстранилась и не позволила себя обнять.

Запускать начали ровно в семнадцать часов, как указано в билете. Служитель стадиона в ярко-салатовой форме отодвинул ограждение, крикнув по-английски и по-польски, что проходить следует небольшими группами.

– Первые десять, – скомандовал он.

Все с билетами наготове бросились наперегонки к входному павильону. Побежал и Максим. За Лерой, за Мариной и ее ушастым спутником.

– Быстрее, Макс! – кричала Лера, задыхаясь.

– Пи, пи, – запищал считыватель штрих–кода, проверяя билет у кого–то в руке.

Максим втиснулся в соседнюю с Лерой очередь. Лера еще только предъявляла свой билет контролеру, а Максим уже стремился к пункту досмотра. Там он попал в распоряжение сутулого парня в тонкой спецовке, говорившего очень быстро и неразборчиво:

– Открываем, открываем… Проходим…

Максим благополучно миновал контроль, а Лере снова не повезло. Рамка металлоискателя завыла и предательски замигала по краям, едва сквозь нее прошла девица, успевшая втиснуться в очередь на секунду раньше. Максим обернулся и понял, что Лера не бежит за ним. Она застряла на той стороне. Стояла там и тряслась, и как безумная оглядывалась, и жестами показывала:

Беги, беги!

Только без нее Максим бежать дальше не решился. Перетаптываясь, он ждал.

Двадцать человек…

Пятьдесят…

Семьдесят пять…

Прошедшие досмотр спотыкались, кричали, размахивали руками. Ушастика окатили пивом. Маринку толкнули. Она с визгом полетела на бетон и с трудом поднялась, отряхивая колени.

У распахнутых настежь дверей в фан-зону завязалась драка. Лера тем временем ожидала, когда отпустят девушку с подозрительным содержимым карманов. Вот и ее черед. На улице была пятой, внутри оказалась сотой… Они снова бегут вдвоем, держась за руки. Едва в стену не впечатались – грудастая девица подножку подставила… Но нет. Успели… К подиуму.

– Кто олдфаг, ваша цель – подиум! Ньюфаги – главная сцена! – вещал в мегафон распорядитель.

– Третий ряд! Третий! – задыхаясь сказала Лера Максиму. – И ладно.

Максим не ответил. Его тошнило от духоты и бесили визжавшие у главной сцены фанатки в розовых накидках.

– У них вместо головы шарик, а внутри хлопушка, – возмутился он. – Ты бы слышала, какой альбом «VND» выпустили! Гитары жужжат, рычат, шипят, скрипят как гвозди по металлу! Я куплю тебе эту пластинку, обещаю… Только, прошу, забудь своего Пака!

– Макс, не начинай! – перебила его Лера и вынула из кармана телефон.

Пространство стадиона поражало. Три яруса зрительских трибун, еще пустых, шли полукругом. Защищал их белый пластиковый навес. Солнце, проходя сквозь него, становилось мягким, молочным. А здесь, на арене, солнце было яростным и пекло в спину. Максим понял, что лучше и правда молчать сейчас. Нет, молчать он не мог. Когда она стоит рядом и даже не смотрит на него. Сгорбилась, вот. И пальцами стучит по экрану… Что–то пишет. В заметках.

Максим легонько толкнул ее.

– А…, – отстранилась Лера. – Минутку…

Максим ждать не хотел.

– И концерта теперь никакого не надо, – с досадой проговорил он. – Смысл подниматься в такую рань, даже если из первого ряда до Пака не дотянуться. Смотри, какое расстояние до сцены. И охрана вряд ли позволит тебе передать письмо.

– Не изобретай сложностей, Макс, – Лера оторвала глаза от экрана и погладила Максима по руке. – Голоден? – спросила она. – Потерпи. Маринка вернется, и мы пойдем в бар.

Максим вместо голода ощущал мутную тошноту. Он хотел, чтобы изнурительный день закончился. Жажда увидеть Пака на сцене уже не была столь сильна, как на рассвете, когда Максим, еще не успевший проснуться, несся по набережной Вислы вслед за резвой женой. И обстановка на стадионе напрягала. Визги и громкая музыка не прекращались. Славику и его отцу сейчас хорошо. Они, видимо, все еще гуляют где-то в городе и на концерт придут к началу. По их дорогущим вип-билетам полагается отдельный вход, фуршет и комфортные места на трибуне нижнего яруса.

А в фан-зоне продолжалась толкотня. Все стремились пробраться поближе к сцене. Парень в синей майке задел локтем и его, и Леру, хотел пролезть во второй ряд, но Лера среагировала быстро. Подставила подножку и заговорила по–английски:

– Эти места наши.

– Sorry, – донеслось неуверенное в ответ.

– Лера! – возмутился Максим.

– Что Лера! Куда, по–твоему, встанут Маринка и ее спутник?

– Не успели войти, а кому–то уже понадобились носилки, – пожаловался Максим. – Лер, туда глянь. Что-то с девушкой. Дышит в ингалятор… Парень еле волочет ее. Идем, поможем.

– Макс, стой на месте! Я же сказала. Не уходим, пока Маринка не вернется.

– А справа вопят… Как думаешь, там Пак?

– Где Пак? – Лера взглядом обвела пустую сцену. – Что ты несешь, Макс! Дымовую шашку взорвали!

Тут Максим посмотрел на свою жену и понял, что не узнает ее. С самого утра она казалась ему чужой. Лера мечтала о мимолетной встрече с Паком, а Максим мечтал, чтобы она вернулась к нему. Спустилась по лесенке на землю с условной планеты «VictoryGA» и вновь окружила заботой и вниманием.

И Лера будто бы прочитала его мысли. Поспешно убрала телефон в карман куртки и обняла:

– Ты даже не представляешь, Макс, как будет круто и горячо, когда Пак выйдет. Маринка отзывы читала. Потерпи… И не дуйся.

– Пак порадует меня, если сыграет «Silence of Sound».

– Ну что ты такой унылый, Макс. Марина! – Лера, заметив Маринку, подняла руку, чтобы ее подруга знала куда идти.

– Цены адские, – возмутилась втиснувшаяся в их ряд Маринка. – Мы так, перекусили. Вы идете?

– Чуть позже.

Лера стала болтать с Маринкой, а Максим посмотрел на часы. Без пятнадцати семь… Только…

На трибунах появились первые зрители. Изредка человек из технической команды поднимался на специальный помост возле подиума и садился, подогнув колени. Максим видел потное лицо, короткие шорты и рацию с наушником. Техник проверял провода, инструменты, шептал в динамик рации и спускался по приставной лестнице обратно.

Лера и Маринка делали совместное селфи и добивались, чтобы в кадр попадали и экраны, и бегущая по ним световая дорожка с просьбой поднимать руки, когда будет указано, и сцена с огромной, как целый оркестр, ударной установкой: со множеством барабанов, больших и маленьких, тарелок и микрофонов.

И тут Максим решил, что он уйдет из этого зала и подальше. Сейчас он был готов на что угодно, даже бросить Леру с ее Паком. Он представил, как сбежит со стадиона в старый город. Как будет слоняться там в одиночестве по извилистым улочкам в поисках бродячего музыканта. Как одолжит у него расстроенную гитару и станет играть на ней для людей о людях.

– Я выйду, Лер, – сказал он.

– Проголодался? И мне хот–дог купи, – ответила она ему, удаляя из памяти телефона неудачные фотографии.

– И футболочки прихвати, Макс. Мы, когда выходили, очередища до рамок растянулась. – Мне – «M». Лерочке – «L». Ушастик – перебьется.

– Ладно, – махнул рукой Максим.

В холле стадиона было намного свободнее. И дышалось полегче. В крытый павильон заходили с улицы не фанаты, а люди, просто любившие музыку Пака. И они никуда не спешили. Показывали контролеру билеты, выкладывали на столик ключи, мелочь и ждали, сколько требуется.

К таким людям и относил себя Максим. Он вздохнул и пошел дальше.

В специальных киосках продавали футболки, диски, магниты, кружки. На каждой вещи – лицо Пака. Даже на сувенирном стакане для пива. Максим пошатнулся, едва увидел эти глаза. Эти волнистые волосы. Эту ненавистную горбинку.

Девушка со скрученными в объёмный пучок волосами снимает рюкзак и натягивает через голову футболку с портретом Пака на спине. Максим пятится и бежит. Бежит, спотыкаясь и расталкивая идущих навстречу. У лифта на верхний ярус останавливается и пытается отдышаться. Поднимает голову и понимает, что круг замыкается. Снова киоск. Снова голограмма Пака. Только теперь в полный рост. Снова девушка, светловолосая и растрепанная, примеряет майку, прыгает и верещит от радости, пока ее смуглая подружка прячется в сторонке и пересчитывает купюры.

Максим подходит ближе, прикидывает, что имеющихся денег хватит и на еду, и на пиво, и на футболку для Леры. Нужно купить, он обещал.