Текст книги "Дзюсан. Академия-фантом"

– Что смешного?

Сората прикрыл рот ладонью, но смех буквально лез из него наружу. Генри заинтересованно подался вперед:

– Что смешного? Я не понимаю.

– А вам не кажется это смешным? – Кимура бросил на собеседника хитрый взгляд. – Куда бы я ни пошел, всегда встречаю вас, даже там, где вас точно быть не может. Что вас понесло в лес и как вы оказались в храме?

– Я бы задал вам тот же вопрос.

– Думаете, я вам тогда солгал? Какой в этом смысл? – парень поджал под себя ноги и плотнее запахнул край одеяла. – Кстати, на следующий день я пытался поговорить о произошедшем с Руми, но она утверждает, что ничего не помнит с самого обеда. Странно, да? И если бы не это, – Сората продемонстрировал перевязанные руки и шею, секунду назад смеющийся голос поник, становясь затравленным, готовым вот-вот перейти в истерику, – тоже решил бы, что это просто дурной сон. Очень дурной сон. И знаете, мне до сих пор страшно, я постоянно вижу ее во сне.

Генри не знал, стоит ли что-то говорить. Он лично видел, как Руми возвращалась в Академию поздно вечером, и ее внезапная амнезия действительно была очень странной. Буря за окном набирала силу, ревела разбуженным зверем и плевалась острыми, как колючки, дождевыми струями, отчего казалось, будто в стекло кто-то стучал. Тепло от обогревателя осторожно лизало сырые ботинки, но выше воздух неприятно холодил кожу. Генри покрутил в руке полупустой бокал, подбирая слова:

– Понимаю, – кивнул он, сам не понимая, зачем желает утешить чужого себе человека. – Нет, правда понимаю. Я помню, сначала, в первый раз, от страха чуть в обморок не… – поймав на себе недоуменный взгляд Сораты, поспешил сменить тему. – Не важно. Скоро все забудется. Человеческая память странная штука. Так что просто представьте, что ничего не было.

Кимура замер на мгновение, а потом выдавил:

– Представить? Если бы я мог, именно так бы и сделал уже давно. Но от призраков прошлого просто так не избавиться.

– И много у вас призраков? – Генри не смог сдержать горечи в голосе. – Готов поспорить, меньше, чем у меня. Унылые японские приведения – вам бы они очень подошли.

– Что вы имеете в виду?

Макалистер представил себе жуткую девочку, которая отчего-то решила опекать повара, и хмыкнул:

– Вы себя со стороны видели? Олицетворение самурайской гордости в мини-варианте. Не подумайте, что я имею что-то против. Мне вообще все равно. Я сюда по делу прибыл.

Серьезный тон, которым он закончил фразу, наверняка не укрылся от Сораты, но тот был, похоже, уже слишком расслаблен, чтобы насторожиться.

– Да вы тот еще затейник, Макалистер-сан. У всех, кто оказался на этом острове, найдутся свои причины. Но по делу сюда еще никто не приезжал.

– А вы, кажется, успели запьянеть, мистер Кимура, – с тихим смешком заметил Генри и отпил из своего бокала, чувствуя, как теплеет в груди. – Или мне называть вас моя фея? М? Интересно, а что с вами будет дальше? Пьяные излияния и слезы в жилетку? Учтите, я не самый лучший кандидат в утешители.

Кимура заерзал на койке, мерзко скрипя пружинами, и словно бы взял себя в руки:

– Хотите, чтобы я придумал для вас более подходящую роль? Что ж, как насчет детектива? Вы очень ловко жонглируете вопросами и избегаете ответов. И да, я пьян. Совсем уже забыл это нелепое чувство. – Он, забывшись, дернул рукой, и красная жидкость из бокала выплеснулась ему на колени. – И не надо меня дразнить, вам это не идет.

Генри поднялся со стула и подошел к парню:

– Могу плеснуть еще, чтобы лучше вспоминалось. И себе заодно, чтобы не чувствовать себя единственным трезвым на студенческой вечеринке. Если понимаешь, о чем я. – Он вернулся к столу и наполнил бокалы. – Во что хочешь поиграть? В вопросы и ответы?

Сората, сжав бокал ладонями, задумчиво припал губами к его краю:

– Не понимаю, но вижу, что идея вам нравится. Мы наверняка застряли здесь надолго, и я не хочу отказывать себе в удовольствии лицезреть вас пьяным. Так будет честно. И поиграть тоже можно.

– Не дождешься! – Генри ударил по столу. – Шотландцам нет равных в распитии спиртных напитков, ты еще пожалеешь, что бросил мне вызов. Ну, кто начнет спрашивать первым?

– Вызов? – Кимура хитро прищурился. – Почему ты настроен ко мне так враждебно? Можешь считать это первым вопросом.

Никто из них не заметил, как они перешли на «ты». Ливень стучал по стенам, а откуда-то снизу доносился гул, волны накатывали на скалистый берег, стремясь сокрушить основание башни и сломить ее стойкое сопротивление стихии. Макалистер понял, что все это время задерживал дыхание, и прерывисто выдохнул:

– Первый удар и сразу так метко! Что бы мне ответить? По правилам, только правду. – Он хотел придумать наиболее щадящее объяснение, но с языка сорвалось вовсе не то. – У меня есть цель, а ты меня отвлекаешь. Не спорю, без умысла, но я ничего не могу поделать с желанием отвлекаться на тебя. Сойдет?

Сказал и торопливо опустил глаза.

– Звучит несколько двусмысленно, – наконец, после некоторой заминки, протянул Сората. – Пока ты еще трезв, хочу внести ясность – я не трансвестит, не гей и вообще не тот, за кого ты меня принимаешь. Но ладно. Будем считать, что принято. Плесни еще.

Макалистер моментально встал на дыбы:

– Подожди! С чего ты взял, что меня волнует твоя ориентация? – От переизбытка чувств он побагровел, что свойственно всем рыжеволосым. – Да спи ты с кем хочешь, только меня не трогай! Я совершенно нормальный, понятно тебе?!

Он непримиримо вздернул подбородок и весьма воинственно уставился на Кимуру, будто надеясь, что тот начнет его разубеждать, что тот и сделал в своеобразной манере:

– Хочешь сказать, что это я ненормальный? Могу заверить, что предпочитаю спать один. Но если придется выбирать себе компанию на ночь, ты будешь стоять в списке последним.

Британец гневно прищурился:

– Почему же?! Чем таким, скажи, я тебя не устраиваю?

– Может, тем, что вы мужчина?

Горячность Генри моментально сошла на нет, прокашлявшись, он как ни в чем не бывало продолжил:

– Моя очередь, да? Тогда пока и ты еще трезв, скажи-ка, что сам забыл на этом острове?

И Генри приготовился наблюдать реакцию собеседника, потихоньку переходящего в разряд противников.

– Все еще изображаешь детектива? – ответил вопросом на вопрос Сората. – Подходящая роль, ничего не скажешь.

– Благодарю, я польщен. – Генри подвинул стул ближе к койке, чтобы иметь возможность следить за малейшими изменениями в лице «допрашиваемого». – И раз уж я, по-твоему, исполняю роль детектива, то кто ты? Преступник или жертва? Повар с простреленной ногой – диковина даже для такого криминального города, как Лондон. Ты спасаешься от смерти или от наказания?

– О-о-о, какой серьезный настрой, он мне нравится! Чувствую, игры скоро закончатся, ты припрешь меня к стенке и, как истинный сыщик, огласишь все мои прегрешения. Я прав?

– А ты бы хотел? – Генри уперся одной ногой в каркас койки, откинувшись на спинку и раскачиваясь на стуле. – Это, кстати, попахивает мазохизмом. Или нечистой совестью. Игра превращается во что-то другое. Сыщик и преступник? Будем строить гипотезы? Кимура Сората – беглый убийца, совершивший убийство по неосторожности. Жертва – предположительно женщина, состоявшая с ним в родстве или интимных отношениях. Не доверяя полиции, Кимура меняет имя и устраивается поваром на край земли.

– Вы весьма проницательны, но ваша проблема в том, что вы заведомо считаете всех преступниками. – Сората заметно приуныл, торчащие из складок пледа кисти обвились вокруг бокала, удивительно бледные. Генри согнул ногу в колене и резко выпрямил, оттолкнувшись от кровати. Пружинный матрас печально скрипнул в унисон с деревянными ножками стула.

– Отрицать не стану, но это просто вопрос привычки. Я стал детективом, что уж теперь скрывать, для того чтобы отыскать свою младшую сестру. Это и есть дело, приведшее меня в «Дзюсан». А теперь забудь, что мы играем в игру, и скажи, что в моей гипотезе было правдой? Я вижу, что частично попал в цель. Мы здесь одни, а я больше не представитель закона.

– Жаль, – кажется, Кимура и правда расстроился. – Игра была увлекательной. Но раз уж честность за честность… Я действительно скрываюсь, но я никого не убивал, хотя убийство имело место в этой истории. Она… была моей невестой.

Он замолчал, не желая продолжать, а, может, хотел, чтобы его заставили, вытащили из него слова, как пулю из раны.

– Неприятно вспоминать? – Генри перестал раскачиваться. – Как ее звали?

– Харука. Мы были обручены. Так решили мои родители, но она была замечательным другом. И, кажется, даже любила… меня.

– Сестру зовут Филлис, но мама называла ее Лилли. – Сората удивлено поднял голову, когда Генри внезапно заговорил другим, грустным, голосом. Он и сам это понимал, но скрыть, увы, не мог. – Когда отец попал под обвал на шахте, меня отослали в Лондон к маминой кузине. Мне было четырнадцать. Через год я приехал в гости на каникулы, потом еще раз, спустя пару лет, а потом просто перестал приезжать. Филлис я больше не видел.

Внезапная откровенность легко далась Генри – было еще немного непривычно, странно, будто кто-то дергал за натянутую в груди струну, и эхо рождаемого ею звука заставляло сердце болезненно сжиматься.

– Ты чувствуешь себя виноватым? – спросил он, и Сората отвел взгляд:

– Та пуля была предназначена мне. Она была не единственной, как ты уже понял, но я надеялся, что последней. Я позорно бежал, спрятался…

– Это нормально. Испугавшись возвращаться к прежней тяжелой жизни в шахтерской деревне, я не появлялся дома почти десять лет. Мама умерла, а семилетнюю Лилли отдали в приемную семью. Я спрятался от проблемы, но она не исчезла. С проблемами такое не срабатывает.

Кимура склонил голову к плечу:

– Теперь ты пытаешься ее найти? Почему здесь?

– Это долгая история. Ты заснешь, пока будешь слушать, – отмахнулся Макалистер, уже жалея, что начал эту глупую игру, но Сората вдруг потянулся и посмотрел на него с мягкой улыбкой:

– Может, хоть сегодня ночью я спокойно засну.

– Так ложись. Я пока посижу, вдруг за тобой явится призрак паучихи.

Генри усмехнулся собственной шутке, и, к его удивлению, парень поддержал:

– Но ты же меня снова спасешь от него.

Макалистер шутливо раскланялся, не поднимаясь со стула, но Сората уже на него не смотрел. Повалившись на бок, он мгновенно заснул.

– Спасу, конечно. – Генри залпом допил вино и вздохнул. – Это долг каждого порядочного рыцаря…

Мужчина протяжно зевнул и, придвинув стул к кровати, забросил на нее ноги и уснул.

Ему впервые ничего не снилось, ни мама, ни сестра, ни сгоревшие дома родной деревни в сердце Шотландии. В его снах они всегда горели, будто мстя ему за то, что он так и не вернулся домой. Генри резко проснулся, ощутив внезапный холод.

Рядом с кроватью стояла мертвая девочка и печально смотрела на спящего Сорату. Тот лежал на боку, скомкав край пледа и прижав его к подбородку, хвост растрепанных волос свисал вниз. Призрак перевела пустой взгляд на Макалистера, и мужчина тревожно подобрался:

– Зачем ты его преследуешь? Что ты от него хочешь?

Дух вздохнула, о чем можно было лишь догадываться по легкому колыханию груди, и снова повернулась к японцу. Парень мерно дышал и не подозревал, что происходит рядом с ним. Генри поднялся на ноги, скрипнув металлическими пружинами койки.

– Ты не можешь говорить, – догадался он. – Как же давно ты не можешь упокоиться? Несчастное дитя…

Призрак неуверенно подняла руку и, повернувшись к Кимуре, провела ею у него над головой. Повинуясь невесомому движению, на стене над койкой расплылись кроваво-красные крупные буквы. От них вниз потекли ржавые струйки.

– «Спаси его»? – прочитал шотландец. – Спасти от чего? Почему ты…

Он перевел взгляд со стены и заметил, что дух переместился к выходу.

– Постой! – Генри забылся и едва не повысил голос. – Ты видела мою сестру? Ее зовут Филлис. Загляни в мой разум, я знаю, ты это можешь.

Он прикрыл глаза, пробуждая в голове полустершийся образ сестры. Призрак, естественно, ничего не ответил, но дверь на смотровую площадку приоткрылась, и оттуда сильно сквозило. Генри вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. С моря тянуло солью и прелыми водорослями, начался отлив, а небо было одного цвета с водой, так что горизонт терялся вдали. Мужчина подошел к бордюру и вгляделся в серо-сизую в утреннем сумраке гладь. Взгляд нашел темное пятно – безымянный островок, а на нем отблескивала мерцающая точка. Вернувшись в комнату за биноклем, он смог опознать в ней немой призрак девочки. Она стояла на песчаном пляже и тянула к нему руку. Но что она хотела этим сказать? Генри нахмурился, пытаясь понять странное поведение мертвой девочки.

А потом за спиной стукнула дверь, и хриплый со сна голос произнес:

– Макалистер-сан?

Генри резко обернулся. Сората стоял рядом, посвежевший и выспавшийся, только глаза напряженно поблескивали. Мужчина догадался, что он видел кровавую надпись, и испугался, однако Кимура казался внешне спокойным. Он подошел к перилам и, взглянув вниз, вдруг сказал:

– Макалистер-сан, спасибо, что были рядом.

История пятая, в которой мертвый мальчик дает о себе знать

 
Иней его укрыл,
Стелет постель ему ветер…
Брошенное дитя.
 

Мацуо Басё

Ребенок, оставшийся без родительской нежности, все равно что оставшийся без родителей вовсе. Я мог бы сказать, что мы помогаем таким детям найти себя, но на самом деле лишь замыкаем их в собственном одиночестве.

Акихико Дайске. Мемуары

Хибики с самого раннего детства учили гордиться тем, что он часть клана Курихара. Это проявлялось во всем – от одежды и поведения до выбора увлечений и друзей. Список книг для него составлял специально нанятый человек, которого в доме называли гувернером, он же выстраивал расписание для мальчика и следил за его выполнением. В свободное от учебы время Хибики занимался единоборствами, музыкой и рисованием акварелью. Он не знал иной жизни, и его это устраивало.

На праздник цветения сакуры в том году все почтенные семейства собрались вместе в доме Курихара. Глава семьи, вдовец Курихара Риота, готовился к этому мероприятию заранее, выстраивая сценарий пошагово с тщательностью, присущей его традиционной натуре. Для сына он выделил роль на чайной церемонии, которую тому предстояло выучить и отрепетировать до автоматизма. Ничто не должно было испортить праздник. Пышный цвет сакуры покрыл обширный сад бело-розовым снежным покрывалом, и под сенью отяжелевших от ярких соцветий ветвей установили чайные домики, а у декоративного пруда с горбатым деревянным мостиком – сцену для приглашенных актеров театра кабуки.

Исполнив свою роль, Хибики послушно отправился к себе и переоделся. Выступление труппы его мало интересовало, однако это входило в программу праздника, составленную отцом, и подросток вернулся в сад, где на сцене уже развернулось действо под тревожный аккомпанемент сямисэна и хаяси. Высокий дрожащий звук бамбуковой флейты рождал в душе смятение, приковывая взгляды к одинокой фигурке танцовщицы в национальном одеянии. Ярко-алый летящий шелк кимоно с черным узором, будто по свежей розе стекают чернильные капли, подпоясан вышитым бисером оби. Солнечные лучики, просачивающиеся сквозь переплетение ветвей, играли на блестящих маэдзаси в волосах. Движения танцовщицы были плавными, чарующими, а раскрытый веер в тонкой руке порхал точно крыло райской птицы. Маленькие красные губки на выбеленном лице приковали взгляд юноши. Он понял, что влюбился, в тот короткий миг, когда его глаза встретились с ее – пронзительно-черными и сияющими, как агаты.

Вспоминая проведенное с ней время, Хибики научился видеть в этом определенную иронию. Сын богача и простая танцовщица, история старая как мир и такая же горькая.

– Я буду называть тебя Сакурой, ладно?

Мэзуми рассмеялась и, зачерпнув ладонью воды из фонтана, плеснула ему в лицо. Хибики перехватил тонкое запястье, и жар нежной кожи испугал его, как пламя свечи пугает робкого мотылька. Все для него было впервые, и эта невинная встреча вечером, после занятий в школе, под косыми оранжевыми лучами, играющими в пенных струях фонтана. Девушка подсела поближе, прижимаясь к парню горячим боком, сквозь тонкую ткань сарафана он ощущал трогательную мягкость ее округлого бедра. Незнакомые чувства и желания смешались в его груди, и, повинуясь им, Хибики обнял Мэзуми за талию, гибкую, точно ивовая ветвь. Девушка обхватила его лицо ладонями и поцеловала. И наследник клана Курихара узнал, что есть жизнь куда более интересная и приятная, чем та, какую он вел на протяжении своих унылых пятнадцати лет.

Они стали встречаться чаще, в уединенных местах, посещать которые Хибики было не положено по расписанию. Он начал прогуливать курсы французского и спортивные секции, но зато музыка и рисование стали даваться юноше несравненно лучше, ведь перед глазами у него всегда была прекрасная муза в ярко-алом кимоно, такая, какой он запомнил ее с первого взгляда. Правда, Мэзуми была старше на два года и почему-то упорно не желала приходить в дом Курихара, но в этой ее робости Хибики видел только прекрасную чистоту скромности. Однажды их свидания едва не открылись. Отец вызвал Хибики в свой рабочий кабинет и в свойственной ему патетичной, немного неискренней, как теперь юноше казалось, манере напомнил ему про долг, честь и ответственность перед семьей. Хибики же больше не видел в этом того смысла, что раньше. Уходя, он полагал, что сумел скрыть изменения в себе, однако на следующий день Мэзуми не пришла на встречу. Хибики просидел на скамейке в городском парке до самого закрытия. Пошел не по-весеннему холодный дождь, и легкая одежда юноши пропиталась влагой и леденила кожу, но холодок в груди беспокоил его куда сильнее.

Не пришла Мэзуми и следующим вечером, и через день, и даже через два. Тогда Хибики вдруг понял, что совсем ничего не знает об этой девушке, ни ее телефона, ни адреса, ни родственников, ни друзей. В театре, где она была ученицей, сказали, что Мэзуми оставила танцы. Хибики казалось, что мир рушится под его ногами.

– Нам надо поговорить, сын.

Риота никогда не называл его по имени, если этого можно было избежать. Имя Хибики дала мать, погибшая в прошлом году, и о ней не принято было упоминать. Хибики приготовился к очередной порции нравоучений, но отец удивил его:

– Сын, ты будущий наследник семейного дела Курихара. Ты получаешь блестящее образование и воспитание. Я могу, наконец, спокойно заняться своей жизнью. – Он нахмурил брови, точно ожидая упреков. – Сын, сегодня вечером я познакомлю тебя со своей будущей женой.

Хибики привык повиноваться. Слово отца для него было все равно, что приказ для солдата, но то, что юноша услышал, привело его в ужас.

– И не смей перечить. Свадьба – дело решенное.

До самого вечера Хибики просидел в своей комнате, и мысли о Мэзуми не давали ему покоя. И вот настал час, когда служанка оповестила о приезде гостьи – будущей хозяйки дома. Воображение юноши успело нарисовать некий абстрактный образ мачехи, почерпнутый в основном из литературы, и, спускаясь к ужину, он полагал, что готов к чему угодно.

Ярко-алый шелк платья ослепил его.

– Хибики! – позвал кто-то по имени суровым голосом. – Хибики, поприветствуй госпожу Накано Мэзуми.

Она была очаровательна как никогда, но куда делась невинная чистота взгляда и естественная легкость движений? Мэзуми казалась великолепной куклой в красном платье, точно специально подобранном в тон того самого алого кимоно, в котором она давала свое выступление среди цветущей сакуры. Хибики не вынес ее взгляда и выбежал вон.

Он испугался. Испугался того, о чем подумал, глядя в глаза девушки, которую любил. На долю секунды в его голове промелькнули обрывки черно-белых картинок, вереницы бессвязных фраз, среди которых он сумел выцепить главное. И очень скоро оно получило подтверждение.

– Сын, я долго терпел твое безответственное поведение, – строго начал отец, вызвав Хибики к себе несколько дней спустя. – Ты перестал посещать школу и больше месяца не являлся на дополнительные занятия. Я закрывал на это глаза. Но теперь Мэзуми ждет моего ребенка, и он может унаследовать мое состояние вместо тебя, потому что ты слишком мягкотелый для этого. Я не могу поверить, что ты плоть от моей плоти.

Хибики не сразу понял, что губы отца давно не шевелятся, и последние слова он не произносил, и все же они читались в его глазах. Юноша невольно сделал шаг назад.

– Отец, я…

– Я думал, что ты верно усвоил важность чести и долга в жизни мужчины. Если Мэзуми родит мне сына, я смогу воспитать его лучше твоей матери.

И снова последнюю фразу мужчина не произносил, но Хибики слышал ее так же четко, как если бы сказал ее сам. Его захлестнула волна гнева и жгучей, невыносимой обиды.

– Да это не твой ребенок! – выкрикнул Хибики. По лицу Риота пробежала тень.

– Ребенок? Кто тебе сказал?!

Юноша понял, что каким-то образом услышал, о чем думал отец, и не смог остановиться:

– Она сама не знает, от кого его нагуляла! Она же тебя обманула, ты что, не понимаешь?! Спала с тобой, потому что ты ей подарки делал!..

Хлесткая пощечина опрокинула Хибики на пол. Отец навис над ним, красный от гнева, но отчего-то Хибики было не страшно, а смешно. Он смеялся, когда его схватили за грудки и рывком вздернули на ноги, смеялся, когда новый удар ожег щеку. Смеялся и не замечал, что уже давно не смеется, а плачет.

– Наглый щенок! – рычал Риота, руки его дрожали. Юноша улыбнулся ему в лицо:

– Я ее любил, отец. А что делал с ней ты?

Тренировочный меч синай с размаху врезался в мягкую преграду, и сдавленный стон Сэма вывел Хибики из транса.

– Я же без доспеха! – Парень потер ноющее плечо. – Курихара – ты монстр!

Хибики опустил меч и провел рукой по лбу, как бы сбрасывая ненужные мысли. Чандлер понимающе покачал светловолосой головой:

– Что на этот раз? Свои или чужие?

– Свои…

Хибики отпустил рукоять и прижал обе ладони к лицу. Дрожь, вызванная нахлынувшей яростью – постоянным напоминанием о той боли, – все равно бы не дала ему продолжить тренировку. Сэм подошел к нему:

– Я могу помочь.

– Нет! – Хибики отшатнулся. – Ты не должен переживать то же самое, что и я.

– Дурак. – Сэм не обиделся на резкость. Привык. – Я сам решил разделять все с тобой, помнишь? Давай же, совсем немного. Я даже ничего не замечу.

И он без предупреждения обнял парня.

Хибики застыл столбом, чувствуя, как через дружеские прикосновения уходят тоска и бессильный гнев. Руки Сэма крепко сжимали его плечи, а взъерошенная голова упиралась макушкой ему в грудь.

– Хватит. – Хибики отстранил блондина и поспешил смягчить грубость. – Мне уже лучше.

– Я, конечно, даже представить не могу, что ты чувствуешь, – серьезно начал Сэм, – но не стоит замыкаться в этом. Правда, не стоит, я же с тобой. Я не Мэзуми.

– Не произноси ее имени. – Хибики отвернулся, возвращая на лицо прежнее отстраненно-спокойное выражение. – Прости, я ударил тебя сильнее, чем собирался. Идем в комнату.

Сэм немного задержался и, убедившись, что друг его не видит, зябко обхватил себя руками за плечи, прогоняя навязчивый холод. Так было всегда, когда он брал на себя часть чужой боли. К горлу подкатили слезы, и парень через силу улыбнулся, заставил себя это сделать, чтобы Хибики ни о чем не догадался. Они обещали не оставлять друг друга, потому что нуждались один в другом, каждый по-своему, но одинаково сильно.

К занятиям по литературе Курихара подходил серьезно, и сразу же после тренировки по кэндо устроился за столом с книгой. Его часть комнаты была по-спартански лаконична, и его строгая прямая фигура отлично вписывалась в скудную обстановку. В отличие от товарища, Сэм предпочитал забить свою половину всяким мусором, по выражению Хибики. Одежду он складывать не любил, предпочитая сваливать ее на кровать или на спинку стула, учебники неровной горкой высились на краешке стола, открывали их редко и с большой неохотой. Зато под кроватью лежал баскетбольный мяч, а на стене висели боксерские перчатки. Сам Чандлер лежал на постели животом вниз и дремал, изредка приоткрывая один глаз, чтобы убедиться, что Хибики все так же прямо сидит за своим столом и читает.

– Хочешь поразить госпожу Асикагу? – закинул удочку Сэм, но Хибики даже не повернул головы.

– Ерунда. Она всего лишь женщина, и притом не самая умная.

Сэм потянулся и расплылся в довольной ухмылке:

– Женщина. И какая, скажу тебе, женщина! Стоит только вспомнить ее роскошную…

В дверь негромко постучали.

– …лекцию.

Курихара отвлекся от чтения и переглянулся с соседом.

Поздним гостем оказался новый комендант, принявшийся-таки за выполнение своих прямых обязанностей. Не спрашивая разрешения, он прошел в комнату и критическим взглядом пробежал по мусорке, коей выглядела изрядная ее часть.

– Вечерний обход, – сообщил Макалистер. – Решил поближе познакомиться с подопечными.

– Наши личные данные хранятся в документах прежнего коменданта, – заметил Хибики не слишком любезно. – Можете изучить их, не выходя из-за стола.

Мужчина спокойно выдержал его пристальный взгляд.

– Меня интересуют не данные, а люди.

Сэм поднялся с постели и первым протянул руку:

– Да вроде знакомились уже. Я Сэм Чандлер, тихий сумасшедший. А это Курихара Хибики, может быть очень буйным, если его разозлить. А вас за что к нам заслали?

– А я сам, по собственному желанию. – Он усмехнулся и пожал протянутую ладонь. – Генри.

Хибики проигнорировал дружественный жест. Его раздражало присутствие в комнате постороннего, и он стремился как можно скорее от него избавиться. Впрочем, визит грозил затянуться.

– Я видел, как вы занимались в спортзале сегодня. – Генри, не смущаясь, присел на край стула, с которого свисали мятые брюки и край футболки. – В Академии есть тренер по восточным единоборствам?

Сэм сел прямо на стол:

– Меня учит Хибики, но иногда приходит Сората и дает советы.

– Сората? – удивился Макалистер. – Повар Кимура Сората?

– Ага. Он охрененно дерется. Ой! – Сэм быстро заткнулся, но комендант не обратил на его оговорку никакого внимания. Подавшись вперед, он полюбопытствовал:

– Отличные условия для учебы, да? Наверняка, попасть сюда стоит больших денег?

Сэм немного неуверенно покосился на Хибики, и тот ответил вместо него:

– Вы не слишком хорошо осведомлены. Академия существует за счет спонсорской помощи. Главный источник средств – наш шеф-повар, богатенький дурачок, которому нечем заняться и некуда потратить деньги. А еще есть такие, как мой отец. Те, кто желает отослать свои проблемы подальше от себя и готов за это щедро платить.

– Хибики…

– Разве я не прав? Причем платить настолько щедро, что хватает на содержание всех остальных, к кому жизнь оказалась не так «добра».

– Ты заткнешься или нет? – неожиданно зло перебил его Чандлер и, спрыгнув со стола, навис над другом. – Ты за полчаса ни разу страницу не перевернул! Хватит уже над собой…

Он резко замолчал. Выпрямился и пробормотал извинения. Макалистер, ставший свидетелем неприятной сцены, никак ее не прокомментировал, напротив, к вящему удовольствию Сэма, решил сменить тему разговора.

– Здание такое старое, вам не холодно бывает зимой?

– Нет. У нас хорошо топят.

Генри задумчиво провел пальцем по столешнице, будто бы намеренно не глядя на ребят:

– Странно, почему тогда ученики в таком количестве покидают «Дзюсан» прямо посреди года? Я видел списки – только с января без объяснения причин уехало двое. – Мужчина поднял голову и по очереди оглядел юношей. – Странно, да? Мне просто стало интересно, может, я чего-то не знаю важного? Например, Накамура Хироши. Вы же одного возраста, наверняка дружили.

Курихара не изменился в лице, а вот Сэм заметно стушевался:

– Как вам сказать. Он был странным парнем, из комнаты почти не вылезал, ни с кем не хотел общаться. Чудак, одним словом, даже на фоне всех нас. – Парень хотел еще что-то добавить, и тут его осенило. – Вы лучше с Ода поговорите! Николь к нему подход знала. Николь – это такая…

– Я знаю, – остановил его Макалистер и поднялся. – Спасибо за помощь, молодые люди. И помните про комендантский час, если вдруг решите прогуляться ночью по коридорам.

Когда за ним закрылась дверь, Чандлер недоуменно уставился на соседа:

– Что это такое сейчас было? Ты что-нибудь понял?

Хибики равнодушно покачал головой:

– Мне все равно. Здесь все немного сумасшедшие. Одним больше, одним меньше.

Он вернулся к книге и сразу перевернул зачитанную до дыр страницу, совершенно не помня, о чем та была.

В это время в другой части Академии не могла заснуть Ода Николь. Девушка безуспешно закрывала глаза, которые тут же, без желания хозяйки, открывались. Часы шли, а сна все не было, а когда он пришел, Николь пожалела об этом, промучившись от кошмаров до раннего утра. Хироши звал ее по имени, но она так и не увидела его лица.

На столе стояла коробка с вещами Юлии. Николь в последний раз заглянула в нее и запечатала. Давно нужно было отнести ее замдиректора.

Ранний час еще не успел наполнить коридоры Академии голосами, девушка добралась до кабинета Акихико, так никого и не повстречав, о чем нисколько не жалела. Единственное, что ее немного смущало, – Генри Макалистер, точнее, перспектива пересечься с ним наедине. Миновав холл, девушка увидела неподалеку от кабинета зама повара Кимуру Сорату. Мужчина выглядел больным и бледным, прислонившись к стене, он устало провел рукой по лбу и начал медленно сползать по ней на пол. Девушка поначалу испугалась, потом подбежала к нему и озабоченно поинтересовалась:

– Кимура-сан! Кимура-сан, что с вами?

Повар с благодарностью оперся о плечо Николь и выпрямился.

– Благодарю, все хорошо.

Однако весь его вид говорил об обратном. Ода заметила голубоватые тени под глазами и лопнувшие капилляры, придавшие белкам воспаленный и мутный оттенок. Ладонь Кимуры была холодной и твердой, и Ода испугалась, как бы мужчина не потерял сознание, хотя сегодня ей показалось, что она бы смогла без труда поднять его на руки.

– Кимура-сан…

Но минута слабости прошла, Сората отошел в сторону и склонился в вежливом поклоне:

– Спасибо, Ода-сан, мне уже гораздо лучше.

Мужчина направился в сторону кухни, прямой и собранный, хотя ему наверняка еще нездоровилось. Николь искренне за него переживала, ведь Кимура был практически единственным человеком во всей Академии, кто умел найти общий язык с каждым, с удовольствием помогал и поддерживал и являлся, по мнению Ода, добрым духом-хранителем «Дзюсан». Его невозможно было не любить и с ним невозможно было поругаться. Девушка улыбнулась, вспоминая случайно подсмотренную сцену ночью в холле, и мысленно поправилась. Один человек мог поругаться с Соратой, причем горячо и на пустом месте.

Визит к Акихико прошел быстро, к вящему удовольствию Николь, которая всегда рядом с замом чувствовала неловкость и дискомфорт. Дайске не зря в шутку называли вампиром – глядя в неподвижные фиалковые глаза мужчины, несложно было бы представить, как он пьет человеческую кровь из фужера.