Текст книги "#Панталоныфракжилет"

О заимствовании из немецкого расскажет стечение согласных шт в начале слога: штопор, штаб, штабель, штопать, штрейкбрехер, флагшток. Правда, среди них затесался один ложный германизм: бифштекс. Это несомненное английское beef-steak “говяжья вырезка” (ср. новейшее стейк), вот только st в этом слове произносят на немецкий манер – так уж повелось. Ведь и коренной британец Уолтер Скотт стал у нас немцем Вальтером.

Бросающийся в глаза признак западноевропейского заимствования – не только из индоевропейских языков, но также из финно-угорских – использование Э оборотного, которое передает отсутствие j в начале слова или после гласного (Е в таких позициях по умолчанию считается йотированным): эхо, экран, электрон, Эстония, фаэтон, поэт, коэффициент. Однако, как видно из последнего примера, правило “после гласного” не распространяется на И. Использование Э после И, а также после согласных для передачи твердости отмирает: мы пишем диета, тезис, плед, леди вместо диэта, тэзис, плэд, лэди, как писали еще в начале прошлого века; довольно быстро тренд одержал победу над трэндом и бренд над брэндом (сейчас пишу, и Word подчеркивает мне красным варианты этих слов через Э). Причем, если в большинстве случаев мы все-таки различаем твердость в таких иностранных словах и произносим тренд, как если бы это был трэнд, а не так, как русское треск, то в отношении Л, похоже, рождается запрет на твердость перед [е]. Мы не только пишем леди, плед, но и произносим эти слова мягко. Исключение, подтверждающее правило – современный лэптоп, с которым пока еще успешно конкурирует ноутбук.

Современный русский язык отчасти склонен запрещать твердое Н перед [е] в западноевропейских заимствованиях: слова пионер, пенсионер, инженер, легионер, брюнет с самого начала писались через Е, а произношение типа пионэр, брюнэт ощущалось как ошибочное или манерное по меньшей мере с середины XX в. Именно этот нюанс придает столь неподражаемый сарказм знаменитой реплике Фаины Раневской: Пионэры, идите в жопу. Вместе с тем твердое произношение сохраняется в словах турне, кашне, аннексия. (Пока еще неясна будущая судьба слова интернет и производных от него: популярность в русском языке каламбуров со словом нет может “законсервировать” твердое произношение с целью избежать омонимии.) Так или иначе, твердость никогда не отражается на письме – все эти слова пишутся через Е. Но, что интересно, на японские заимствования этот запрет не распространяется: мы называем японский сувенир нэцкэ, а лисичку-оборотня из японской мифологии – кицунэ.

Немногочисленные слова западноевропейского происхождения, в которых Э оборотное после согласного вошло в устоявшуюся норму – английские мэр, пэр и сэр, а также французское мэтр. В последнем случае оно необходимо во избежание омонимии – чтобы отличать от метра (и так уже деятели искусства измучены шуточками на тему “мэтров и сантимэтров”). Однако русский язык до того не любит ставить эту букву после согласных, что слово метрдотель мы пишем через Е, хотя корень там тот же, что в слове мэтр.

Итак, буква Э существует почти исключительно для обозначения некоторых особенностей произношения иностранных заимствований. Единственные исконно русские слова с ее использованием – междометия вроде эх! и местоимения этот, этак, но еще в XIX в. допускалось написание етотъ, и некоторые интеллектуалы считали букву Э ненужной[63]63
  О букве Э см.: Щерба Л. В. Теория русского письма. – Л.: Наука, 1983. – С. 69–70.


[Закрыть]. Собственно, она и утвердилась в русском алфавите только в петровскую эпоху. Примеры употребления Э в XVII в., на которые обычно ссылаются, принадлежат белорусским авторам; рассматривать обозначения твердости и мягкости перед [e] в украинском и белорусском мы здесь не станем – это увело бы нас далеко в сторону. Выходит, и в данном случае речь идет о сравнительно недавних заимствованиях – моложе 300 лет. А как обстоит дело со старыми заимствованиями?

Легких ответов тут ждать не приходится. Чем древнее заимствование из европейских языков в русский, тем труднее его опознать. Например, тюркизмы, усвоенные в XVI в. и даже раньше, вполне может определить человек без специальной лингвистической подготовки – выше мы показывали как. А вот для того, чтобы выловить европейские заимствования, нужно серьезное знание истории языка.

Наиболее простой случай – когда однокоренные слова известны в распространенных европейских языках. Так, французское слово jupe подсказывает нам происхождение слова юбка. Почему, однако, не жюбка? Потому что на самом деле русское слово заимствовано из немецкого, просто немецкое слово Jupe в XX в. вымерло (сейчас юбка по-немецки называется Rock). Интересно, что и немецкое, и французское слово тоже были заимствованиями – из арабского jubba “рубаха”, от которого, в свою очередь, происходит русское шуба. А откуда в русском слове юбка взялось Б, если у французов и немцев было П? Еще во времена Пушкина многие писали юпка. Сам Александр Сергеевич оставил по этому поводу следующий комментарий:

Многие пишут юпка, сватьба, вместо юбка, свадьба. Никогда в производных словах т не переменяется на д, ни п на б, а мы говорим юбочница, свадебный[64]64
  Пушкин А. С. Опровержение на критики и замечания на собственные сочинения // Пушкин А. С. Собр. соч. в 10 т. Т. 6. – М.: ГИХЛ, 1959– 1962. – С. 347.


[Закрыть].

Вероятно, вначале произошло озвончение П между гласными (говорить юбочница удобнее, чем юпочница), а потом орфография была унифицирована по морфологическому принципу, как и предлагал Пушкин.

Сходным образом мы можем угадать иностранное происхождение слов:

● табак (оно обманчиво похоже на тюркизм, но у нас есть английское tobacco, испанское tabaco, французское tabac и немецкое Tabak);

● стул (англ. stool, исландск. stóll, нижненем. stuhl);

● лампа, лампада (англ. lamp, франц. lampe, нем. Lampe – независимо из греческого lampás);

● крокодил (англ. crocodile, франц. crocodil, нем. Krokodil);

● панцирь (нем. Panzer).

Но чем старше слова, тем труднее опознать заимствование: ведь со временем слова меняются до неузнаваемости. Кто, например, заподозрит скандинавские корни в слове ящик? А оно происходит от askr, “ясень”. Почему А в начале слова стало Я – читатель, наверное, уже догадался. Щ же получилось из sk по тому же закону палатализации, по которому из доски получается дощечка, а древнеанглийский scilling стал современным шиллингом (shilling). Похожая судьба у слова якорь, которое попало к нам через посредство скандинавских языков и восходит к латинскому ancora. Начальное Я вместо А в заимствованиях, как правило, указывает на их глубокую древность: русский язык “обкатывал” их по-своему, приспосабливая к своему произношению. Более недавние заимствования, как мы уже убедились, сохраняют А в начале.

В английском языке очень старым заимствованием является слово sable: это наш соболь. Как мы видим, оно приобрело вполне английский облик.

Фантастически запутанными в английском оказались отношения между словами warrant и guarantee. Оба значат “гарантировать” и оба заимствованы из французского, но в разное время: вариант с начальным gu- выдает недавнее заимствование из романских языков, тогда как вариант на W, более “английского” облика, средневековый. Но в самом французском это слово – германского происхождения!

Язык может обойтись с заимствованием и вовсе бесцеремонно, совершенно изгладив его иностранные черты, – и для этого оно необязательно должно быть древним. Задумывались ли вы, например, о происхождении слова противень? Против чего он предназначен? Или – напротив чего его ставят? Вроде бы русские предлоги против или напротив не имеют никакого отношения к выпечке пирогов. И никогда не имели: слово противень – это искаженное немецкое Bratpfanne, “жарочная сковорода”. Здесь поработала народная этимология, использовав похожее слово, которое в русском языке было и раньше, только значения имело другие, например “копия с документа”.

Поколение сорокалетних наверняка помнит модный в эпоху перестройки романс “Малиновый звон на заре…”. Словосочетание “малиновый звон” ассоциируется с чем-то старинным, традиционным и глубоко русским. А почему, собственно, колокольный звон – малиновый? В смысле – сладостный, как малина? Увы, придется огорчить патриотические чувства читателя: русское слово малина тут ни при чем. Слово малиновый в данном случае происходит от названия бельгийского города Малин (или Мехелен, в зависимости от того, по-французски или по-немецки его называют). Этот город издавна был знаменит колокольным литьем и школой колокольной музыки, и оттуда Петр I импортировал стандарт звона – который вместо малинского стал малиновым. Разумеется, здесь сыграло важную роль то, что слово малина в просторечии к XIX в. стало означать высшую степень блаженства (Национальный корпус русского языка подсказывает, что это значение известно по крайней мере с 1849 г.).

Попытки иных этимологов остаться на родной почве и связать малиновый звон с идеями красного и прекрасного несостоятельны, поскольку игнорируют историю словоупотребления[65]65
  Совсем уж наивна гипотеза, связывающая выражение “малиновый звон” с синестезией (цветовым восприятием звука). Процент людей-синестетов невелик, и к тому же разные личности “видят” один и тот же звук в разных цветах. Достоверных примеров влияния синестезии на общеупотребительный словарный запас языка не имеется.


[Закрыть]. Слово красный изначально означало только “красивый” и в значении цвета утвердилось лишь в XVI–XVII вв. Раньше этот цвет обозначался словом червленый. При этом вплоть до XVIII в. слово красный в значении “красивый” свободно сочеталось с самыми различными существительными. И сейчас в фольклорных стилизациях нам известны выражения: красна девица; красно солнышко; не красна изба углами, а красна пирогами и т. д. Но нет ни одного примера, чтобы в этих значениях использовалось слово малиновый. За исключением устойчивого оборота малиновый звон, слово малиновый в русском языке не предполагает значения “красивый”. Так что, увы, гипотеза, что речь идет о красивом цвете, родственном красному, не подтверждается.

Совсем уж невероятная история произошла со словом рында. Тем, кто читает исторические романы, наверное, приходилось удивляться – какая связь между придворной должностью в Московской Руси и железной штуковиной, в которую громко звонят? Разумеется, никакой. Смысловой перенос между царским рындой и рындой-колоколом не происходил. Все объясняется просто: в петровскую эпоху матросы, слыша команду на английском языке Ring the bell! (“Звони в колокол!”), шутливо переиначили ее в Рынду бей! Пресловутую должность рынды Петр I только что упразднил, а слово еще не успело исчезнуть. В результате оно стало обозначать сам колокол – вначале судовой, а потом и пожарный.

Сам английский язык тоже не отстает по части народной этимологии. Весьма причудливо, например, он обошелся с названием таракана. В самом деле, почему таракан по-английски cockroach? Cock означает “петух”, roach – “плотва”, на гибрид птицы и рыбы таракан уж никак не похож… Любителям музыки ответ подскажет название старинного танца – времен, когда еще не было ни компакт-дисков, ни магнитофонов, а пластинки были бьющимися. Конечно, “Кукарача”! Cucaracha и значит по-испански “таракан”. Англичанам это слово было непонятно, и жажда слышать что-то понятное оказалась сильнее логики и смысла.

В следующей главе вы узнаете еще больше о приключениях заимствованных слов в языках и о том, что с ними может произойти.

5. Верблюдослон, разрезанный омнибус и NADSAT: похождения слов

Как мы только что убедились, судьба слов при заимствовании из одного языка в другой бывает драматичной. И это не исключение, а скорее, правило. История многих слов напоминает авантюрный роман с весьма непростым сюжетом.

1. Сдвиг значения

Возьмем, например, такое всем известное слово, как верблюд. А откуда оно, собственно, “всем известно”? На Руси верблюды не водились, и почерпнуть это слово наши предки могли разве что из книг. Те читатели, которым случалось иметь дело с древнерусскими текстами, наверное, обращали внимание, что в старину это слово писалось как вельблудъ. Это не искажение, вариант вельблудъ – старший: Р возникло там для удобства произношения в результате фонетического процесса, который называется диссимиляцией. Однако самое раннее написание этого слова – вельбудъ (оно засвидетельствовано в Остромировом евангелии 1056 г.). Второе Л появилось вследствие народной этимологии – слово было переосмыслено как состоящее из двух корней, вель- (то есть “большой”, ср. современное велик) и блуд.

Откуда мы можем с такой уверенностью знать, что вариант вельбудъ первоначальный, и откуда вообще взялось это слово? Ведь по-гречески обозначение верблюда звучит совсем непохоже – kámēlos (и тут ничего неожиданного нет, даже те, кто никогда не учил греческий, знают сигареты Camel). Почему древнерусские книжники переводили греческое kámēlos как вельбудъ?

К счастью, ответ на этот вопрос найден, и он кроется в давно вымершем восточногерманском языке древних готов. На готском языке не сохранилось почти никаких текстов, кроме Библии. Зато Библия переведена на готский непосредственно с греческого, и там как раз верблюды упоминаются – вспомним знаменитую притчу о том, что проще верблюду пройти через игольное ушко, чем богатому попасть в рай. Есть, правда, мнение, что евангелист имел в виду не kámēlos, верблюда, а kámilos, корабельный канат, но проверить его нельзя, поскольку первоначальные рукописи Нового Завета не сохранились. Так вот, готский переводчик Ульфила использовал для передачи греческого kámēlos слово ulbandus. Похоже на нашего “вельбуда”, не правда ли? Особенно если учесть, что исходно вместо У в славянском слове стояла буква ѫ (“юс”), которая читалась как носовое [õ]. По-польски до сих пор “верблюд” – wielbłąd (буква А с “хвостиком” как раз и обозначает [õ], носовой звук, уцелевший в польском с древних времен). Итак, к славянам, по всей видимости, это слово попало из готского.

Но и это еще не начало истории. Трудно представить себе, чтобы у германского племени было собственное название верблюда: германцы и верблюды исторически обитали далековато друг от друга. Тоже заимствование? Оказывается, да. Лингвисты опознали в этом слове… греко-латинское обозначение слона: elephas, в косвенных падежах – с основой elephant- (латинский родительный падеж звучит как elephantis, греческий как eléphantos). Современное английское elephant оттуда же. Превращение [f] в [b] вполне естественно: многим латинским словам с [f] соответствуют родственные германские слова с [b]. Например, латинскому frater “брат” соответствует английское brother, немецкое Bruder, а у готов это было broþar (буква þ означает тот же межзубный звук, что и английское th; когда-то она употреблялась и в древнеанглийском). Готы просто “пересчитали” заимствование по своим правилам произношения.

Как слон стал верблюдом? Названия животных довольно часто переносятся на другие объекты. Мы называем летучей мышью животное, которое совсем не родственно мыши, и морским котиком животное, не имеющее отношения к котам. И много ли у гиппопотама (по-гречески “речная лошадь”) общего с лошадью? Но древние скандинавы умудрились усмотреть нечто лошадиное даже в морже, назвав его hrossvalr (“лошадь-кит”). Заметим, во всех этих случаях речь идет о животных, которых носители языка могли наблюдать воочию. Готы же, скорее всего, ни слона, ни верблюда не видели, и оба животных были для них одинаково огромными и мифическими.

Каким образом готское слово попало к славянам, загадка с исторической точки зрения. Первый славянский перевод Библии – Кирилла и Мефодия – появился во второй половине IX в., когда мало кто уже говорил на готском: община готов, сохранявших родной язык, в это время оставалась только в Крыму и жила довольно изолированно[66]66
  О вымирании готского языка см.: Гухман М. М. Готский язык. – М.: Изд-во литературы на иностранных языках, 1958. – С. 12–13.


[Закрыть]. Тем более что готы принадлежали к арианской ветви христианства, которая была признана ересью и в VI–VII вв. искоренена; литературу на готском языке, включая готскую Библию, в это время практически уничтожили (вот почему до наших дней дошло так мало памятников готской письменности). Не менее трудно представить себе и присвоение этого слова живой славянской речью в дохристианскую эпоху – вряд ли у славян в их регионах обитания была настоятельная потребность как-то называть верблюдов. Может быть, у франков, обитавших в Великой Моравии, куда отправились Кирилл и Мефодий со своей миссией, все же сохранялись на тот момент какие-то списки готской Библии? Или же Кирилл и Мефодий могли найти такую рукопись в Паннонии, где она осталась от времен готского владычества Теодориха Великого? Эта загадка, вероятно, так и останется нерешенной.

История слона-верблюда, однако, тянется еще дальше в глубь времен. В Греции и Риме слоны, разумеется, не водились, так же как и на землях германцев или славян. Греки, а потом и римляне, познакомились со слонами только при контактах с землями Северной Африки. Источник греческого слова eléphas обнаруживается, соответственно, в афразийских языках. Это слово склеено из двух компонентов – elu “слон” и ābu (тоже “слон” или же “слоновая кость”[67]67
  Верблюд // Фасмер М. Этимологический словарь русского языка [https://vasmer.lexicography.online]. См. также: Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. В 2 т. Т. 1. Изд-е 5-е. – М.: Рус. яз., 2002. – С. 142. Оба автора говорят о “хамитских” языках, в наше время этот термин считается устаревшим (языки, раньше называвшиеся “хамитскими”, теперь включены в афразийскую макросемью).


[Закрыть]). Таким образом, фантастический гибрид слона и верблюда оказывается еще и ходячей тавтологией – “слон-слон”!

Происхождение русского слова слон, впрочем, и вовсе таинственно. Многие лингвисты склоняются к мысли, что оно получилось из тюркского aslan – “лев”! (Кто читал “Хроники Нарнии” К. С. Льюиса, тут же вспомнит льва Аслана.) Как мы видим, не только слоны превращаются в верблюдов, но и львы в слонов.

Итак, одно из приключений, которые может пережить слово – сдвиг значения. На самом деле это самая распространенная трансформация, которую переживают слова при заимствовании. Вот лишь небольшой список слов, изменивших свои значения в других языках:

● рус. алкоголь, англ. и исп. alcohol, нем. Alkohol < араб. al-koḥl “сурьма” (с артиклем al-);

● рус. бланк < нем. Blankoscheck “незаполненный чек”[68]68
  Формально немецкое blanko – прилагательное, но в качестве отдельного слова не встречается, а только в составе нескольких сложных слов.


[Закрыть] < франц. blanc “белый”;

● рус. огурец < греч. ágouros < áōros “незрелый” (так как главная особенность огурцов в том, что их, в отличие от других плодов, едят незрелыми);

● рус. поганый < лат. paganus “язычник” (первоначально “деревенщина”);

● рус. утиль < франц. utile “полезный”;

● рус. ябеда < ябедник “клеветник” < ябетникъ (первоначально “должностное лицо в суде”) < древнесканд. “служба” < галльск. ambactus “гонец”;

● англ. babushka “способ завязывать головной платок”, а также вариант названия матрешки < рус. бабушка;

● англ. chagrin “огорчение” < франц. chagrin “шагрень”, но также и “огорчение” (обыграно в “Шагреневой коже” Бальзака) < тюрк. sagri “сорт кожи”.

2. “Раздвоение” слова

Это достаточно типичный случай, и происходит такое, когда из разных языков в один и тот же язык заимствуются когнаты, то есть слова общего происхождения. Классический пример – это пара проект/прожект. Ни в одном из языков Западной Европы такой пары нет, везде это одно и то же слово, и пишется оно через J: англ. project, нем. Projekt, франц. projet, итал. projetto. Все эти слова восходят к латинскому projectus. Произносятся они по-разному, в зависимости от языка – где-то через [j], где-то через [ʒ] или [dʒ], но в рамках одного и того же языка никаких разночтений не бывает. Только в русском языке это слово звучит по-разному в зависимости от того, как мы относимся к данному “проекту”: если нейтрально или положительно, то это проект, а если мы сомневаемся в его успехе и намерены его обругать, то прожект. Причем если с происхождением проекта все понятно (оно определенно немецкое), то прожект выглядит странно: произношение через [ʒ] характерно для французского, но во французском слове нет звука [k]. Судя по всему, это обратное образование от прожектера (франц. рrоjесtеur).

Бывает и так, что раздвоение чисто звуковое, не влияющее на смысл. Его можно наблюдать в паре рента/рантье. Рантье и есть тот, кто живет на ренту. Просто слово rent(e), Rente в английском и немецком читается так, как пишется, а во французском подчиняется общему правилу, по которому сочетание en произносится как носовое [ã]. В русском же языке этот французский звук, за неимением лучшего, передается как ан.

Бывает, что раздвоение разводит значение слов довольно далеко, и речь уже не идет об эмоциональной окраске – возникают совершенно разные смыслы. Мы уже упоминали шубу и юбку, независимо в разное время попавшие в русский язык из арабского. Намного ближе друг к другу оказались шапка и кепка – оба восходят к латинскому caput “голова”, от которого в средневековой латыни было образовано слово cappa, “головной убор”. Первое пришло в русский язык через французское посредничество, второе – через англо-немецкое. В принципе, некоторые головные уборы, например бейсболку, можно называть и шапкой, и кепкой. Гораздо меньше общего у гитары, цитры и кифары – кроме того, что все это струнные инструменты и их названия происходят от греческого kithára.

Серьезная лингвистическая подготовка нужна, чтобы распознать общее происхождение слов роза, русалка и рожа (“заболевание”). С розой все более-менее ясно: название этого цветка заимствовано из латыни и звучит сходно во всех европейских языках. А как с ней связаны рожа и русалки? По-немецки болезнь, как и цветок, называется Rose (такие поэтические ассоциации у немцев вызвало покраснение кожи при воспалении). От немцев это название перешло к чехам и полякам, которые произносят в этом слове вместо [z] – [ʒ]: růže по-чешски, róża по-польски; среди восточных славян так говорят белорусы – ружа. На русской почве это название было переосмыслено по созвучию с рожа “неприятное лицо”. История русалок еще длиннее. Женские духи, обитающие в воде, известны в поверьях всех славян, но только в России они называются русалками – их исконное название, по-видимому, вилы. Дело в том, что слово русалки – достаточно позднее обратное образование от названия праздника Русальная неделя, то есть первая неделя после Троицы. Что бы там ни думала церковь о суевериях, у народа была своя логика: в фольклоре многих стран существует убеждение, что нечисть ведет себя особенно активно в праздничные дни. Поэтому духи, особо “достававшие” людей во время Русальной недели, получили название русалок. Сама же неделя первоначально называлась Русалии – от латинского rosaliae, “праздник роз” (в более теплых краях для празднования Троицкой недели использовались розы – у нас их заменителем стали березовые ветки с распустившейся зеленью).

А почему, например, и фрукт, и китайский чиновник называются мандарин? Вначале это слово означало только китайского чиновника, а название фрукта возникло из усеченного словосочетания “мандаринский апельсин” (исп. naranja mandarina, англ. Mandarin orange[69]69
  Английский язык имеет отдельное название для марокканских мандаринов, которые считаются принадлежащими к другому виду – tangerine. Генетика цитрусовых, однако, весьма запутанна из-за многократной гибридизации.


[Закрыть]).

Наконец, раздваиваться могут имена: 700–800 лет назад имя Юрий было фонетическим вариантом имени Георгий (в древнерусских летописях встречаются формы Георгий – Гюргий – Юрий). На самом деле это имя даже не раздвоилось, а растроилось: третий вариант – Егор. В древнерусской “Повести о разорении Рязани Батыем” фигурирует князь Ингварь Ингоревич (именно так!). Современное имя Игорь – то же самое скандинавское Ingvar, только заимствованное столетиями раньше; варианты Ингварь и Ингорь возникли при вторичном заимствовании. Впоследствии победил наиболее удобопроизносимый.