Текст книги "В ловушке"

28

На следующее утро, когда Йон собирался повесить Раушенберга в своем новом кабинете, над столом, пришла Юлия и принесла ему подарок на новоселье. Плоский, завернутый в упаковочную бумагу предмет, перевязанный бечевкой, размером добрых сорок на тридцать сантиметров.

– Сама сделала, – сообщила она. – Надеюсь, тебе будет приятно. Хотя бы недолго.

– Почему только недолго?

– Распаковывай. – Она огляделась по сторонам с одобрительной миной на лице. – Как я вижу, ты почти закончил работу. Где будет висеть твой Раушенберг? Над письменным столом?

– Да, – подтвердил Йон и порадовался, что и она находит это место самым подходящим для картины.

– Классный ящик для инструментов. – Она вытащила молоток. – Ого, да это прямо музейный экспонат.

– Ты что-то нарисовала для меня? – Через бумагу Йон нащупал рамку. – Крюк уже есть, вон на столе.

Она взяла крюк и, прищурив глаз, посмотрела на стену.

– Я вообще ничего не буду говорить. Сам увидишь. – И она тремя точными ударами загнала крюк в стену.

Он перерезал бечевку и разорвал бумагу. Под стеклом, в рельефной серебристой рамке, испещренной мелкими пятнышками, оказался коллаж. На белой шершавой бумаге были выложены лесной ландшафт, карликовый лес, таинственная чаща. Миниатюрные стволы с мелковетвистыми кронами. Из ярко-зеленых растений.

– Петрушка? – спросил он. – Лес из петрушки?

– Да, из петрушки двух разных сортов, – ответила она. – Оказывается в гладких сортах на двадцать процентов больше витамина С, чем в кудрявой петрушке. Ты знал об этом?

– Потрясающая идея! Как она пришла тебе в голову?

– Ну, я же экспериментировала, для выставки, ты ведь знаешь. Вот и натолкнулась на петрушку. Только долго она не держится, вянет и желтеет, понятно? Рано или поздно просто превращается в пыль. И лес этот тоже рассыплется. Я даже люблю, когда произведения создаются не для вечности. В конце концов, мы ведь тоже не вечны. – Она повесила Раушенберга на крюк, поправила, чтобы было ровно, отошла на два шага и сцепила руки за спиной. Из выреза оранжевой майки выглянула узкая красная бретелька.

– Значит, картина будет исчезать на моих глазах? – спросил Йон. – И я смогу наблюдать этот процесс?

– Сможешь, – подтвердила она. – Если повесишь коллаж на солнце, это произойдет довольно быстро. Я нарочно решила не делать плотную рамку, – чем больше света и воздуха проникает к петрушке, тем быстрей она разрушается.

Йон перевернул рамку. Обратная сторона была аккуратно заклеена, на клеящих полосках виднелись крошечные дырочки. В углу он обнаружил надпись, сделанную мелким, с левым наклоном, почерком Юлии: «Этюд. Йону от Юлии».

Йон положил коллаж на стол, обнял Юлию и сунул палец под красную бретельку.

– У меня тоже кое-что для тебя есть. Но тебе придется поискать.

– Поискать? Йон, это нечестно. – Она высвободилась из его объятий и посмотрела по сторонам.

Сначала он собирался спрятать билеты в спальне, под подушкой, однако это походило бы на плату за любовь. Поэтому он положил их вместе с проспектом на кухне, рядом с эспрессо-машиной. Чтобы подвинуть их как бы невзначай ближе к Юлии, когда они станут вдвоем готовить на кухне кофе.

– В кабинете холодно, совсем холодно, – подсказал он.

– Ты хотя бы опиши мне, что я должна искать, какую вещь, большую или маленькую.

– Сравнительно маленькую, плоскую. Конечно, она не идет ни в какое сравнение с твоим подарком.

Петрушка была ярко-зеленая, словно только что с грядки. Она напомнила ему Шарлотту и Роберта. Шарлотту по ассоциации с грядками, а вот почему Роберта? Быть может, потому что маленький лес вызвал в его памяти заросший берег озера Уклей-Зе? По-видимому, Юлия совсем недавно положила под стекло стебли петрушки. Скорей всего, лишь накануне вечером. Пожертвовала несколькими часами сна, чтобы сделать ему приятное.

– Спасибо тебе, – растроганно поблагодарил он. – Как ты считаешь, куда лучше повесить коллаж?

– В зависимости от того, долго ли ты хочешь на него смотреть. – Она скрылась в его спальне.

Йон порадовался, что она заглянула именно туда. Убранством спальни он занялся в первую очередь и закончил вчера, устроив все по своему вкусу – новую широкую кровать выдвинул на середину, на нее постелил шелковое стеганое одеяло, китайское, он увидел его в витрине «Азиатского дома» возле Альстераркаден, после продажи столового серебра. На пурпурном фоне извивался бирюзовый с золотом дракон. Он напомнил Йону татуировку Юлии, китайский иероглиф «Тоска» под ее левой лопаткой.

Он смотрел на «Этюд» из петрушки и прислушивался к звукам, доносившимся из спальни. Представил себе, что Юлия снимает с себя все, кроме этой штучки с узкой красной бретелькой – то ли одной из ее коротких, облегающих фигуру маечек, то ли бюстгальтера. Потом она ляжет на покрывало с драконом и позовет его.

– Красивое покрывало. Но здесь тоже холодно, или как? – Она вышла из спальни и пробежала на кухню. – Мне надоело искать! – воскликнула она. – Тут все выглядит так, как будто ты еще не переселился. Ты даже не привез свою кофейную кружку?

– Лишь эспрессо-машину, – ответил он в ожидании ее радостного возгласа, когда она обнаружит авиабилеты и проспект отеля «Оберж де Агассен», пять звездочек, лазурный бассейн, столетний парк. Три дня. Триста двадцать евро в сутки за номер, и это не считая завтрака. Он решил шикануть перед Юлией и надеялся, что она не запланировала на длинные выходные каких-либо встреч или подготовку в выставке. Но если даже и так, она вполне может все отменить. После той прогулки по берегу Эльбы он не сомневался, что она не откажется от поездки, тем более что она рассчитана только на три дня, а не на целый год. Ведь Юлия любознательная, легкая на подъем, хочет посмотреть мир. Ей не требуется, как Шарлотте, неделя на то, чтобы собрать чемодан.

Из кухни не доносилось ни звука.

– Юлия?

Никакого ответа.

Он прошел туда. Она стояла с билетами в руках, опираясь о подоконник и глядя на улицу.

– Мы вернемся в воскресенье вечером, – сказал он. – В Провансе уже лето, много багажа тебе не понадобится, лишь сумка. Ты соберешь ее за пять минут.

Юлия повернулась к нему.

– Не знаю, – медленно проговорила она. – Мне нужно сначала позвонить. Ко мне собиралась сестра. – Она держалась как-то странно, и в голосе ее звучала грусть.

– Признайся честно, ты хочешь туда поехать?

– Глупый вопрос, – ответила она. – Только меня вся эта твоя затея убивает. Ты слишком расточителен.

– Я люблю тебя, – сказал Йон.

Она открыла рот, словно собиралась что-то возразить, и снова закрыла. Положила билеты и проспект рядом с кофеваркой и прикусила нижнюю губу.

– Сейчас мне нужно уехать. Я договорилась о встрече с организаторами выставки. Потом тебе позвоню. Я поеду с тобой на девяносто девять процентов, понимаешь? Все зависит от того, удастся ли мне застать дома сестру. – Она чмокнула его в щеку и торопливо направилась к двери.

– Ты можешь позвонить ей отсюда, – крикнул ей вдогонку Йон, но лишь услышал, как захлопнулась дверь и щелкнул замок.

Уже через полчаса она дала о себе знать. Говорила лаконично, так как торопилась на встречу. До сестры дозвонилась и перенесла ее приезд на другое время. Завтра утром приедет в аэропорт.

– В шесть, – уточнил Йон. – Тебя разбудить?

– Не нужно. Пока.

Радостно насвистывая, он пробежался с коллажем в руках по маленькой квартире, подыскивая для него место. В конце концов повесил его в спальне, в правом углу от окна. Тут при ясной погоде на него будет пару часов в день падать солнце. Просыпаясь, Йон первым делом будет видеть этот маленький лес и наблюдать за творящимися в нем переменами.

29

В зале отлетов она появилась без двадцати семь, запыхавшаяся от спешки, с завязанными на затылке волосами. Их рейс давно уже объявили. С возрастающей тревогой Йон ждал ее на регистрации перед паспортным контролем, трижды безуспешно пытался до нее дозвониться. Когда же увидел, как Юлия в красной джинсовой куртке и красных сапожках, с дорожной сумкой через плечо, лавирует между пассажирами и багажом, как глядят ей вслед мужчины, его опять пронзило то особое чувство, которого он не знал до встречи с ней. Радость, волнение, энергия переполняли его. Если бы Юлия не приехала в срок, что он стал бы делать? Трудно сказать, но ни в коем случае не улетел бы без нее.

Она не слышала будильник. Потом целую вечность не приезжало такси, еще она никак не могла найти свой паспорт. Да, еще вспомнила про вечернюю тренировку, и пришлось отправить мейл для Керстин Шмидт-Вейденфельд, предупредить, что сегодня ее не будет.

– Я сослалась на то, что приезжает моя сестра, – сказала она. – Иначе Керстин просто замучает меня в понедельник. И вообще, она страшно любопытная. На мой взгляд, ее нам нужно особенно опасаться.

В самолет они поднялись самыми последними. При взлете она спросила:

– Ты тоже каждый раз ждешь, что самолет упадет?

Йон взял ее за руку:

– С нами вообще ничего не может произойти. Мы ведь только начинаем жить.

Она выглянула в иллюминатор.

– Ниндорфский парк! А там, за ним, и наша гимназия. Кажется, я вижу ее.

– А я счастлив, что не увижу ее целых три дня. – Йон рассматривал ее ухо, обычно скрытое под локонами. Нежный пушок по краю раковины, розовую и гладкую кожицу вокруг слухового прохода. Юлии не нравилось, когда он прикасался к ее уху языком, в ту ночь на Бансграбене. С тех пор он больше не делал такой попытки. И вот теперь его опять охватило желание вторгнуться внутрь ее тела через этот тайный ход. Он попытается сделать это еще раз. Научит ее возбуждаться от этого. Странно и удивительно, что при всей ее раскованности в любви именно уши оказались запретной зоной, табу. Но ведь как заманчиво нарушить, сломать табу. Сегодня в ее ушах не было украшений, – вероятно, она забыла про них в утренней спешке. Пожалуй, в Авиньоне они поищут серьги, которые бы ей понравились. Он уже предвкушал, как они станут бродить по городу в поисках подарков.

Когда самолет поднялся выше облаков, она закрыла глаза и спала до промежуточной посадки в Париже, положив голову на его плечо. Он боялся пошевелиться, чтобы не разбудить ее. В Париже им предстояло ждать местного рейса почти четыре часа. Они остались в здании аэропорта, купили для Юлии французские сигареты, пили кофе и ели теплые круассаны. Йон поинтересовался, как прошла накануне ее встреча с организаторами выставки.

– Выставки? – Юлия печально вздохнула. – Про нее придется забыть. Совершенно внезапно мне объявили, что зал будет перестраиваться. Поэтому выставку решено перенести на осень. Но я уже не верю ни одному их слову. А я-то, балда, целую неделю возилась с петрушкой!

– Но ведь о таких мероприятиях договариваются заранее, за несколько месяцев, – возразил Йон. – Выставки никогда не организуют спонтанно.

– Эти банковские крысы могут и спонтанно.

– Что они сказали по поводу твоих работ? Наверняка пришли в восторг?

Она слегка поморщилась:

– Один из них заявил, что его маленькая дочка тоже засушивает цветы. В детском саду. Догадываюсь, что они просто ожидали от меня чего-то другого. Вероятно, гигантской мазни красками. Огромных полотен в стиле арт-деко, чтобы отвлечь общественность от своих сомнительных финансовых махинаций.

Йон невольно рассмеялся:

– А ты считаешь, что твои леса из петрушки заставили бы публику быть внимательнее к финансовым аферам?

– Нет, конечно, но мне досадно. Да и денег теперь не получу.

Ему стало ее жалко. Совершенно очевидно, что она возлагала большие надежды на эту выставку; в конце концов, должна же она каким-то образом зарабатывать на жизнь, когда закончится контракт со школой. Разумеется, он мог ей помочь, с радостью стал бы переводить ей каждый месяц щедрую сумму, пока они еще не начали жить вместе, потом-то уж все будет оплачиваться из одного кармана. Но она никогда не примет от него такой помощи, бесполезно даже и предлагать. Придется сделать это тоньше, но как, он еще не знал. В любом случае он немедленно даст ей понять, что во время этой поездки все расходы, крупные и мелкие, пойдут на его счет, чтобы не возникало никаких дискуссий, как при покупке сигарет.

– Слушай, – проговорил он, – давай сразу договоримся. В течение этих трех дней за все платить буду я, идет? Поездка – моя идея, вот я и беру на себя все расходы.

– Мне это не нравится, – возразила она.

– Зато нравится мне. И давай больше не говорить на эту тему.

– А если я захочу купить почтовую открытку или что-то в этом роде?

Он усмехнулся, покачал головой и потыкал пальцем себя в грудь.

– Значит, мне придется настаивать на соблюдении нашей договоренности. Ладно, ничего, три дня ты как-нибудь выдержишь. Рассматривай это как эксперимент. Может, тебе и понравится.

Она показала ему язык.

Перелет в Авиньон занял почти столько же времени, сколько рейс Гамбург – Париж. Юлия снова заснула сразу после взлета. Йон держал ее за руку и таял от счастья. Эта поездка была предвкушением их совместной жизни. Еще пару месяцев, и им уже не нужно будет притворяться и скрывать свои отношения. Интересно, что скажет фон Зелль, когда узнает про них? Или Шредер? Йон с удовольствием представлял себе, как будут реагировать на новость его коллеги и как они побелеют от зависти, когда он в один прекрасный день возьмет расчет и отправится с Юлией в кругосветное путешествие.

До отеля они ехали на такси с опущенными стеклами, теплый ветерок приносил аромат цветов. Юлия развязала волосы, и локоны, словно темные змеи, моментально окружили ее лицо. К ней опять вернулась бодрость. Цветущие деревья, яркое солнце, дома розового цвета – все вызывало восторг.

– Не удивительно, что римские папы сделали Авиньон своей резиденцией на много столетий, – заметила она. – Я тоже могла бы тут прожить долго-предолго. Ты уже бывал здесь с женой?

– В двадцати километрах к северу, в Оранже.

– Тебе она снится?

Йон покачал головой.

– Я часто думаю о ней, – призналась Юлия. – С тех пор как побывала в вашем доме. Мне часто представляется, как вы с ней…

Йон прижал палец к ее губам.

– Не надо. Все прошло, Юлия, той жизни для меня уже не существует. Прошу тебя, не надо смешивать Вчера и Сегодня.

Она убрала его руку от своего лица, поцеловала ладонь.

– Но все-таки ты и со мной едешь сюда. Ведь мог бы пригласить меня, скажем, в Исландию. Или в Польшу. Возможно, я тебе нравлюсь только из-за того, что похожа на нее. Я имею в виду, что сейчас я такая, какой она была когда-то.

Йон искренне рассмеялся:

– Похожа? Да вы разные словно день и ночь. И мы приехали сюда, потому что тебе тут понравится, я в этом уверен. Потому что тут тепло и светло. В Исландии ты бы круглые сутки не вылезала из толстого свитера. А здесь мы будем купаться, плавать, загорать. Ночью сидеть где-нибудь и глядеть на звезды.

Кровать в их апартаментах была невероятных размеров. Юлия знала, что ее пядь, то есть расстояние между концами большого и указательного пальцев, составляет ровно двадцать сантиметров, и тут же измерила ширину; получилось дважды по два метра двадцать сантиметров. Роскошь ей понравилась – внимательное обслуживание, изысканный ужин с множеством сортов вин, полы персикового цвета, букеты лилий и гладиолусов, стеклянные двери с видом на старинный парк.

Пила она за ужином многовато, но Йона это забавляло, и он вновь и вновь наполнял ее бокал. Небольшой хмель ей шел, она стала еще прелестней. Ела с аппетитом, почти комичным: после десерта чей непременно захотелось снова отведать закуску – паштет из зайца с трюфелями. В результате она так объелась, что пришлось выпить «Фриголе», а вино оказалось таким вкусным, что последовал еще бокал и еще. По дороге в номер она совсем обессилела, и Йон последние метры коридора нес ее на руках. Словно в каком-нибудь голливудском фильме про любовь. Сравнение ему понравилось.

– Завтрак только в постели, – пробормотала она, когда Йон снимал с нее платье.

На следующее утро она сидела обнаженная среди подушек, завороженно любовалась буйством зеленых, голубых и розовых красок в окне и непрестанно отщипывала кусочки от свежей булочки.

– Вот бы каждое утро было таким, как это, – мечтательно вздохнула она, когда Йон вышел из-под душа.

Он уже пробежал три круга по парку, проплыл двадцать дорожек в бассейне и теперь, не укрываясь, лег рядом с ней. Он мог себе это позволить, так как был в превосходной форме.

– Ты получишь это, – заявил он. – Выходи за меня замуж.

– Это предложение? Ты делаешь мне предложение?

– Может, мне упасть перед тобой на колени?

Она озорно усмехнулась:

– «Упасть»? Ты и так уже лежишь…

Они оставались в постели до полудня. Не услышали стука в дверь, лишь испуганное «Excusez-moi» [21]21
  Извините меня (фр.).


[Закрыть], и увидели, как дверь деликатно прикрыли. Оба засмеялись.

– Вот мы и показали французам! – воскликнула Юлия. Когда язык Йона проник в ее ушную раковину, по ее телу пробежала дрожь, она застонала и вонзила ногти в его спину.

После обеда они отправились на такси в старые кварталы Авиньона. Юлия хотела взглянуть на знаменитый мост, а вот экскурсия по папскому дворцу ее не заинтересовала.

– Возможно, в другой раз, – сказала она. – Когда будет больше времени.

Йон невольно подумал про Ковальски, которого так часто кормил теми же обещаниями. Впрочем, Юлия говорила искренне. Она явно чувствовала себя как рыба в воде, смеялась его шуткам, соглашалась со всем, что бы он ни предлагал. Когда он обнял ее посреди улицы и поцеловал, она ответила ему тем же. От гамбургской сдержанности не осталось и следа.

Без сопротивления она позволила затащить себя в ювелирный салон. Они хотели подыскать для нее серьги, но ей приглянулся тяжелый серебряный браслет. Ее не смутило, что это мужское украшение. Она немедленно надела его на руку и помахала перед носом Йона.

– Согласись, что он мне идет.

После покупки браслета они заглянули в бутик, затем в обувную лавку и собирались отыскать магазин кожаных изделий, чтобы купить красивый маленький чемоданчик – новые вещи Юлии не умещались в ее дорожной сумке. Йон уговаривал ее не смотреть на ярлыки с ценами; впрочем, у нее почти и не было такой возможности – большей частью они заходили в те салоны, где ярлыков с ценами не оказывалось. Никогда еще он не получал большего удовольствия от покупок, хотя они предназначались не ему. Зоркий взгляд Юлии мгновенно отделял зерна от плевел, и она примеряла лишь те вещи, которые словно были созданы специально для нее. Для сестры она выбрала красную майку с надписью «Toujours» [22]22
  Всегда (фр.).


[Закрыть] черными буквами.

– Потому что я уже много лет откладываю встречи с ней, – пояснила она. – Только я сама заплачу, хорошо?

– Разве вы не ездили с ней отдыхать совсем недавно?

Она растерянно посмотрела на него:

– С чего ты взял?

– На Зильт, – пояснил он. – На весенние каникулы, на три дня.

– Ах, ты об этом, – протянула она. – Но ведь это было давно. Мы очень привязаны друг к другу, понимаешь? Она мне очень дорога. Во всяком случае, она получит от меня в подарок эту майку.

Разумеется, он оплатил и эту покупку; в конце концов, Юлия именно из-за него отложила встречу с сестрой.

Он испытывал немыслимое блаженство, когда протягивал кредитную карточку, не задумываясь о списываемых с нее суммах. А они в тот день были таковы, что Эмине с семьей хватило бы на целый год. При этом он чувствовал себя победителем.

Вечером Юлия надела новое платье. Красное как мак, с открытыми плечами. Единственным украшением стал тяжелый серебряный браслет. Когда метрдотель вел их через зал к столику, Йон заметил, какими взглядами их провожали другие гости, и положил руку на ее голое плечо. Глядите, завидуйте, думал он. Она принадлежит мне.

30

В воскресенье в четверть шестого они точно по расписанию совершили посадку в аэропорту «Фюльсбюттель». Йон включил свой мобильный телефон, пока они стояли возле транспортера в ожидании нового чемодана Юлии. В тот же момент раздался звонок.

– Как хорошо, что я дозвонилась до вас, – проговорил нежный женский голос.

Йон еле разбирал слова: как раз в этот момент загремело очередное объявление.

– С кем я говорю?

– Я Глория Эсром. Мы с вами созванивались пару раз. Скажите, господин Бон объявился?

Йон сдвинул лопатки, отгоняя внезапный ледяной холод, пробежавший по спине, и отошел на пару шагов.

– Я в аэропорту. Только что прилетел. Так что ничего нового не знаю.

– У меня уже появились серьезные опасения, – сообщила фрау Эсром. – Почему он вообще не подает никаких вестей?

– Вы правы, очень странно. – Краешком глаза он наблюдал, как Юлия, поставив ногу на бортик, что-то сказала мальчишке, который выдернул возле нее с ленты свой рюкзак. Проклятье, Нико Бегеманн из десятого «б». Его еще не хватало!

– Я не буду вам жаловаться, что не получила деньги за апрель, – сказала фрау Эсром, – чтобы вы не подумали, что я волнуюсь из-за этого. Это ерунда. Я понимаю, что моя работа закончилась. Проблема вот в чем: у меня остались ключи. От дома и квартиры. Мне хотелось бы их отдать.

Слава Богу, все-таки это не Нико Бегеманн. Йон получше рассмотрел лицо мальчишки и вздохнул с облегчением. А что, если бы кто-нибудь из «бушевских» обормотов сидел позади них в салоне самолета и всю дорогу наблюдал за ними? Самое позднее завтра в полдень об этом уже знал бы фон Зелль.

– Вы меня слышите? – спросила фрау Эсром.

– Да. Ключи. Почему бы вам просто не бросить их в почтовый ящик?

– Потому что он переполнен. А у меня нет ключа от ящика, господин Бон никогда не давал мне его, не было надобности. Вдруг кто-нибудь посторонний захочет достать оттуда газету и вытащит заодно и ключи.

– А если вы их отдадите управляющему?

– Ой, я недавно к нему заходила. Он вообще не видит ничего странного в том, что господин Бон так долго отсутствует, и заявил, что как только уйдет на пенсию, то будет появляться дома лишь на свой день рождения, чтобы забрать подарки. Вообще он не слишком приятный человек, господин Бон тоже не очень его любит.

– Понятно, – отозвался Йон. Чемодан Юлии пока еще не появился. Она беседовала с тем, кого он принял за Нико Бегеманна, а тот все возился со своим рюкзаком, застегивал, подгонял лямки. Ясное дело, не каждый день удается поговорить с такой красивой женщиной!

– К тому же я не хочу нести ответственности в случае, если этот человек войдет в квартиру господина Бона и перевернет там все, – продолжала фрау Эсром. – Могу я отдать ключи вам?

Йон задумался. Если дело когда-нибудь дойдет до расследования, не станут ли ключи уликой против него? С другой стороны, получив ключи, он сможет посмотреть, нет ли в квартире Роберта вещей, которые лучше было бы изъять. Скажем, каких-то компрометирующих, интимных писем Шарлотты. Фотографий. Или записей в дневнике, связанных с ее смертью. Возможно даже, что Роберт успел сформулировать на бумаге свое гнусное подозрение. Тогда Йон сможет все это вовремя устранить.

– Ладно, – согласился он. – Можете бросить их в почтовый ящик по моему новому адресу. Я недавно переехал. – Он назвал ей улицу и номер дома.

– Я это сделаю, не откладывая, – сказала фрау Эсром. – Мне все равно нужно в город. Скажите, вы уже обращались в полицию?

– Да, пару недель назад. Мне ответили, что мы живем в свободной стране и каждый волен делать все что угодно, если никому не причиняет вреда. В том числе и надолго уезжать. – Наконец появился чемодан Юлии. Поскорей бы фрау Эсром закончила разговор, сам он ни в коем случае не должен нервничать и сворачивать его.

– Но вы подали заявление о том, что пропал человек? – спросила она.

– Хотел, верней, пытался. Но мне сообщили, что у нас в стране ежегодно пропадают буквально сотни тысяч человек, но большинство всплывают… хм, ну, то есть большинство рано или поздно объявляются, целые и невредимые. Так что, если нет прямых свидетельств несчастья или преступления, рекомендуют просто ждать. Извините, фрау Эсром, я сейчас нахожусь в аэровокзале и…

Она перебила его своим нежным голосом:

– Знаете, что я подумала? Что его уже нет в живых.

– Перестаньте! – воскликнул Йон. – Почему сразу «нет в живых»? Что вы говорите? Я уверен, что он сидит сейчас где-нибудь на солнышке и радуется жизни.

– Да, конечно, вы знаете его лучше, чем я, но… – Ее голос звучал теперь так тихо, что Йон едва его различал.

– Если я что-нибудь услышу, немедленно вам сообщу, – заверил он. – Можете на меня положиться. До свидания, фрау Эсром. – Он отключил связь, прежде чем она успела что-то возразить. И тут же рассердился на себя, что слишком резко оборвал разговор. Надо было произнести еще две-три фразы и деликатно закруглиться. Но его встревожило ее предположение. Не съездить ли ему снова на озеро Уклей-Зе? Убедиться, что там все в порядке. Глупости, сейчас самое главное – не дергаться. В хорошую погоду там наверняка уже побывали орды отдыхающих, не считая заядлых рыбаков. Пластиковый мешок, плавающий на поверхности, давно бы уж выудили. И вообще, разумней пока что не появляться в тех местах. Ведь там он рискует наткнуться на гамбургских знакомых. Много лет назад они с Шарлоттой встретили ее зубного врача на смотровой площадке Эйфелевой башни и с трудом от него отделались. Нигде на свете ты не застрахован от нежелательных встреч.

Что важно в самом деле, так это квартира Роберта, надо наведаться туда, как только у него в руках будут ключи. Не имея вестей о лучшем друге четыре с лишним недели, он имеет право заняться интенсивными поисками и побывать в его квартире. После этого он пойдет в полицию и будет настаивать на том, чтобы Роберта внесли в списки пропавших.

Сунув трубку в карман, он вернулся к Юлии. Фальшивый Нико Бегеманн отвалил с ухмылкой, показавшейся Йону слишком бесцеремонной.

– Твой знакомый? – поинтересовался он и забрал у нее чемодан, надеясь, что она не станет спрашивать, кто ему звонил только что. Если же проявит интерес, он ответит, что это его жильцы с Бансграбена, по поводу всяких мелочей.

Но Юлия ничего не спросила.

– Он учился в гимназии «Август Хирзиг», – ответила она. – Приятный мальчишка. После второго семестра первой ступени заленился и вылетел из школы; теперь перегоняет автомашины в Испанию, Африку и другие места. А на обратном пути смотрит мир. По-моему, классно.

– Ну-ну, – хмыкнул Йон. Он не находил в своей душе сочувствия к лентяям. Тимо Фосс и Лука делла Мура принадлежали к их числу – дерзкие, не интересующиеся учебой, словом, сущее наказание.

Юлия засмеялась:

– Знаю, у тебя такие вещи не находят отклика. Но ведь ты и сам хочешь отправиться в кругосветное путешествие.

– Это дело другое, что тут сравнивать? – возразил Йон. – Я могу себе это позволить, в любом смысле. Кстати, ты поедешь со мной?

– В кругосветное путешествие? Я подумаю. – Она быстро шагнула в плывший мимо сегмент огромной крутящейся двери, которая вела из зала прилетов на улицу, повернулась к Йону, оказавшемуся в следующем сегменте, и крикнула сквозь стеклянную стенку:

– С огромным удовольствием!

В Гамбурге было солнечно. Командир экипажа что-то говорил про восемнадцать градусов. Они с легкостью могли посидеть еще часок на террасе, попивая привезенное вино.

– На Манштейнштрассе, – сказал Йон таксисту, когда они сели в машину, потом повернулся к Юлии. – Извини, я тебя не спросил.

– Ничего, – ответила она. – Я поеду потом дальше. Меня немного беспокоит родительское собрание во вторник. Мне нужно подготовиться.

– Даже на пару минут не зайдешь?

Она взглянула на часы.

– Нет, не может быть! – внезапно воскликнула она с огорчением и повернулась к Йону. – Браслет! Был у меня на запястье, ты сам видел. А сейчас его нет! Пропал! – Она вытянула руки и засучила повыше рукава куртки. На ее левом запястье остались лишь часы на красном кожаном ремешке.

– За завтраком он еще был, – сказал Йон. – Во время полета ты отлучалась в туалет; вероятно, там…

– Только один раз, когда мы летели из Авиньона в Париж, и точно помню, что браслет еще был на руке. Да и зачем мне снимать его в туалете, скажи, пожалуйста? – Она порылась в сумочке. – Он мог каким-то образом соскользнуть. Но как? Абсолютно не понимаю. Ведь замочек на нем очень надежный.

– Досадно, – вздохнул Йон, – но теперь уж ничего не поделаешь. Не переживай, все же это мелочи жизни. Может, его кто-нибудь нашел. Надо позвонить.

– Куда? – спросила она. – Где его могли найти? В самолете? В аэропорту? В Париже? Или еще в Авиньоне? На это нечего и надеяться. Кроме того, не думаю, что нашедший его человек захочет с ним расстаться. Он просто обрадуется такой роскошной находке и сунет браслет в карман.

– Юлия, есть и честные люди.

– Блажен, кто верует, – буркнула она с раздражением. Видно, переживала из-за потери.

– Я подарю тебе новый, – пообещал он. Браслет из серебра обошелся ему в триста девяносто пять евро, многовато для удовольствия поносить полтора дня. Впрочем, на фоне общих затрат на поездку в Прованс, это был сущий пустяк.

– Я не хочу новый, мне нужен тот. – Она бросила сумочку на сиденье, отвернулась к окну и закусила нижнюю губу. – Как ты не понимаешь! – добавила она, помолчав.

Его тронуло, что она так переживает потерю. Слов нет, это был не просто браслет, его ценность намного превышала денежную стоимость. Ведь это первое украшение, которое Йон ей подарил. Во время их первой поездки. Короче, нечто, подобное обручальному кольцу. Однако Йону не хотелось усугублять ее огорчение.

– Не расстраивайся, это всего лишь браслет, – сказал он. – Не стоит портить себе весь вечер из-за его потери.

Она приподнялась и сказала таксисту:

– Пожалуйста, высадите меня на автобусной остановке! – А Йону пояснила: – Извини, но боюсь, что весь остаток дня буду совершенно невыносимой. Все время казню себя, что следовало быть внимательней. Не сердись, но лучше я доберусь домой на автобусе. Спасибо тебе за все, поездка получилась сказочная, и вообще, все замечательно. Кроме этой досадной потери.

Он вышел вместе с ней и попытался успокоить ее. Она что-то буркнула и была явно не в духе. Лишь сказала, что хочет побыть одна и еще раз спокойно припомнить, когда и как браслет мог пропасть с ее руки. Собиралась позвонить в аэропорт и в их отель, хотя ни на что и не надеялась.

– Ты сам ничего не предпринимай, – сказала она Йону, – это моя забота, ведь раззява, в конце концов, именно я. Увидимся завтра в «Буше».

Показался автобус. Таксист засигналил, он не имел права останавливаться в этом месте.

– Если я все же тебе понадоблюсь, – сказал Йон, – позвони. – Он опять сел в такси. Отъезжая, попытался еще раз увидеть Юлию, но ее уже загородил автобус.

В почтовом ящике он обнаружил среди субботней почты ключи от квартиры Роберта. Вероятно, Глория Эсром бросила их туда несколько минут назад. Ключи лежали в ярко-оранжевом конверте с приложенной запиской: «Если узнаете что-либо новое, позвоните мне, пожалуйста. Я очень беспокоюсь. Г.Э.».