Текст книги "Ангел для кактуса"

Глава 9

Мне все еще весело. Не хватает только, чтобы от смеха я начала икать.

Я пристегиваюсь и ставлю на колени густо-махровую сенполию. Ее бутоны – нежно-голубые, почти прозрачные и такие многослойные, как… облака. Не зря этот сорт называется «Голубой туман». Фиалка и вправду нереально красивая!

– Приклей на нее ценник… что-то вроде «тысяча долларов». Это сработает.

– Не слишком? – Придерживая кашпо двумя руками, я слегка привстаю и заглядываю на заднее сиденье, где чудесно расположились ящики с остальными сенполиями, не менее симпатичными. – Ее красная цена – пятьсот рублей. Она почти не отличается от той, которую он собственноручно запоганил.

– Ключевое слово – «почти».

Алексей смотрит на меня и улыбается, но сейчас его улыбка не вызывает во мне бурю негодования. И хотя она совершенно иная, отличная от той, божественной, при которой он покусывает нижнюю губу, это не меняет дело.

Я отвечаю взаимностью и усаживаюсь на место.

Он надевает очки. Наверное, какие-то очень крутые и дорогие, потому что в мгновение ока превращается в одного из тех красавчиков с глянцевых обложек. Я смущаюсь, и мне приходится скрыть это за смехом.

– Думаешь, он до такой степени идиот?

Мой вопрос не предполагает ответа. Я и сама прекрасно понимаю, что тот сумасшедший с рыжими усишками – в самом деле сумасшедший. К тому же план Алексея мне до жути нравится.

Мы трогаемся.

– Он уже клюнул и ждет эксклюзив. Зачем его разочаровывать? От тебя лишь требуется придумать необычное название, впечатлить ценой и рассказать о том, как легко загубить этот капризный цветок. Уверен, после твоего ликбеза он станет сдувать с него пылинки, а если что-то пойдет не так, вряд ли решится снова сунуться к вам с претензиями.

А еще мне нравится его спокойная уверенность.

Я хихикаю.

– Но сначала мы шокируем его пальмой.

Алексей улыбается, глядя вперед. Он сосредоточен на дороге, но рука на руле лежит расслабленно. Я замечаю на ней синеватые бугорки вен и покрасневшие мозоли на пальцах. Интересно, они от длительного нахождения за рулем? Или…

– Не забудь запечатлеть лицо счастливчика и поделиться снимком в «Инстаграм».

– А? – Я не сразу понимаю, о чем он.

Ловлю себя на мысли, что мне было бы интересно узнать о его жизни, увлечениях – что он слушает, что читает, какой кофе предпочитает: американо или ванильный капучино. Но через секунду до меня доходит…

Вот гадость! Я вспоминаю про оставленные в профиле комментарии, и мое настроение разом обрушивается. Одна часть проблемы, возможно, будет решена, но как быть с ее второй половиной?

У меня невольно вырывается протяжный стон. Я вытягиваю ноги и откидываюсь на подголовник.

– Не делай так, – смеется Алексей. – Я пугаюсь.

Он отрывает взгляд от дороги и смотрит на меня так долго, что я начинаю переживать за других участников движения. К тому же не совсем ясно, куда именно он смотрит. В глаза? На мой нос? Уши? Плечи? Дурацкие очки! Но они ему безумно идут.

– Простите-извините, – натянуто улыбаюсь я. И злюсь, злюсь по-настоящему. Конечно, не на него, но… – Ты можешь снять свои дебильные очки?

– Дебильные очки? – Он снова смеется, мельком поглядывая на дорогу. – Продолжай!

– Ты хочешь, чтобы я продолжила?

– Да.

– Ну так знай: подобные аксессуары носят только эгоцентричные супчики!

Небрежным движением он снимает очки и протягивает их мне.

– Примерь, тебе такие тоже должны подойти.

– Что-о? Я не эгоцентрик!

Он продолжает смотреть мне прямо в глаза. И улыбаться. Его ничто не смущает.

– Следи за дорогой!

Я бью его кулаком в бедро, и моя злость бесследно растворяется.

Беру очки, надеваю их и наклоняюсь, чтобы посмотреть на себя в боковое зеркало, напрочь позабыв про фиалку на коленях. Она опрокидывается набок, но я успеваю подхватить ее свободной рукой.

– Оуч!

– Что ты сказала? Оуч? – Он мотает головой, покусывая нижнюю губу, и я упиваюсь его улыбкой. – Повтори еще раз!

– Ты будешь следить за дорогой?! Или мы, в конце концов, поцелуем этот несчастный «Форд»? – Я слегка высовываюсь в окно. – А впрочем, давай! Сделай его счастливым!

– По-твоему, счастье измеряется поцелуями?

Мне кажется или он спрашивает на полном серьезе?

Я отшучиваюсь:

– В его случае – да.

– Зато у него безупречная репутация.

– По-твоему, счастье измеряется безупречной репутацией?

– Конечно нет, – смеется он. И, бросив короткий взгляд в зеркало заднего вида, перестраивается влево.

На пару секунд дедулька из «Форда» оказывается рядом со мной, на расстоянии вытянутой руки. Мне хочется помахать ему, и я незамедлительно это делаю. Сосредоточенное лицо старичка проясняется, он косится на меня и вроде даже распрямляется. Но ответного приветствия я, конечно, не дожидаюсь. Да мне оно и не нужно!

Когда мы окончательно обгоняем его, я вновь откидываюсь на подголовник. Из другого авто до меня долетают строчки любимой песни, и я беззвучно шевелю губами. Ветер сегодня такой приятный – теплый, но в то же время освежающий. Он врывается в салон, треплет мне волосы, играет отдельными прядками, но я не сопротивляюсь. Наоборот, поддаюсь ему и выставляю локоть в окно. Сейчас мне так легко, что хочется запеть в голос.

– И все-таки. Произнеси это еще раз.

Алексей улыбается. Боковым зрением я вижу его сияющее лицо.

– Что «это»?

– Ты знаешь, о чем я.

– Нет.

Он приподнимает бровь.

– Пожалуйста!

– Я не могу это повторить. Это непроизвольное междометие. Оно само выскальзывает, когда происходит что-нибудь неудобное.

Алексей смеется и бросает на меня долгий испытующий взгляд. Я снимаю очки и возвращаю ему: хочу, чтобы он надел их и снова стал парнем с обложки. Парнем с обложки, глаза которого будут сниться мне этой ночью, дьявол его подери!

Наши пальцы соприкасаются. Я словно обжигаюсь. Разряд тока проходит по коже и ныряет в самую глубину грудной клетки, отчего я раскрываю ладонь раньше, чем следовало бы. Очки брякают, ударяясь о пол, и теряются где-то под его ногами.

– Оуч!

– Да!

Он хлопает ладонью по рулю, и я искренне не понимаю, почему еще пару часов назад меня раздражали его смех или улыбка. И то и другое выходит так безупречно, так идеально, что…

Нет! Я запрещаю себе так думать!

– Чему ты радуешься? А если они разбились…

– Плевать!

Я неловко улыбаюсь.

– Мне они нравились.

– Дебильные очки, предназначенные для эгоцентричных супчиков? – смеется он.

– Ну да.

Я оттягиваю ремень безопасности и, придерживая кашпо с драгоценной сенполией, наклоняюсь немного вбок, собираясь подобрать их. Но Алексей останавливает меня.

– Брось, это того стоило!

– Нет. – Я уже шарю рукой под сиденьями.

Тогда он тоже слегка наклоняется и, продолжая следить за дорогой, с первого раза находит и поднимает очки. И сразу же предлагает мне:

– Возьми, тебе они больше идут. – А когда я тянусь, чтобы забрать их, он мягко отдергивает руку. – Может, повторим?

Я хочу его стукнуть. Но вместо этого прячу лицо в ладонях.

– Не-ет!

Хохотнув, он тормозит перед нерегулируемым пешеходным переходом и пропускает женщину с ребенком. Та кивает в знак благодарности и тянет малышку за собой. Очки уже у меня, и я снова их надеваю. Мир сквозь затемненный пластик становится чуточку строже.

– Знаешь, я думаю, тебе просто стоит ответить на его комментарии, – прерывает он наше молчание. – Но не сейчас, а после того, как клиент получит свою компенсацию и будет доволен. Так ты спровоцируешь его на публичные извинения. Как тебе такой вариант?

Мы трогаемся. Я анализирую услышанное и понимаю, что Алексей прав. Можно написать этому горе-любовнику сегодня же вечером: «У вас еще остались к нам какие-то претензии?» или «Как чувствует себя наша красавица на новом месте?»

– Звучит неплохо, – соглашаюсь я.

На что он быстро отзывается:

– И это тоже звучит неплохо.

– О чем ты?

– Кажется, кто-то спрятал свои колючки и впервые согласился со мной. И этот кто-то…

О нет!

Или… да.

По-моему, это и вправду звучит не так уж плохо. Но мне трудно признаться даже самой себе, что с самого начала я была несправедлива по отношению к нему.

– Иногда ты генерируешь умные мысли и говоришь по делу, – пожимаю плечами.

– Иногда? – коротко усмехается он.

Его рука все так же свободно лежит на руле, но мне кажется, что в ней заключена вся его сила.

– Да, это случается крайне редко. Какие-то единичные случаи…

– Ты ведешь подсчет?

– Не-ет. – Я тоже смеюсь и отворачиваюсь. Даже в очках я не могу смотреть ему в глаза.

Мимо проплывают стройные тополя, столбы с рекламными щитами, мелкие магазинчики, редкие велосипедисты. Жутко печет солнце, и я убираю локоть.

– Твое полное имя – Алина? – вдруг спрашивает он.

Я невольно хихикаю: Алексей первый, кто так подумал.

– Нет, Ангелина.

Смотрю на него с интересом. Жду комментария. Но он молчит. И даже не улыбнется. Испытывает меня?

– Чем тебе не нравится мое имя? – не выдержав, отстреливаюсь его же фразой.

Он приподнимает бровь.

– Почему ты решила, что мне не нравится твое имя?

На секунду он позволяет себе оторваться от дороги – а этот участок действительно требует максимум сосредоточенности! – и одаривает меня коротким, но многозначительным взглядом. Я читаю в нем все. Кажется, даже больше, чем нужно. Поэтому приказываю себе остановиться и не выдумывать то, чего нет и быть не может, но зачем-то продолжаю изучать его лицо. Каждый миллиметр. Ведь где-то здесь должен, ну просто обязан скрываться хотя бы один весомый подвох. Но даже теперь, когда он смотрит прямо перед собой, его взгляд излучает теплоту, и я впитываю ее как губка.

Смешно! И почему я решила, что Алексей – один из тех заносчивых супчиков, которые упиваются своим статусом?

Вот пропасть! Меня кидает из крайности в крайность. Я должна быть последовательной. Должна, должна, должна… Но все еще смотрю на него и зачем-то пытаюсь приподнять бровь. Брови… То одну, то другую… На его манер. Предпринимаю попытку за попыткой, зная, что могу скрыть свой глуповатый вид под очками, но в какой-то момент, представив себя со стороны, все-таки срываюсь на хохот.

Алексей наконец-то одаривает меня своей потрясающей улыбкой.

– Вижу, тебе показалось?

– Мне показалось, – киваю я.

Заметив любимую кофейню в паре шагов от остановки, я привстаю, но, вовремя вспомнив о фиалке на коленях, плюхаюсь обратно на сиденье. После чего торопливо машу свободной рукой и в порыве легкого, невесомого счастья цепляюсь за локоть Алексея.

– Тормози!

– Тормозить?

– Да! Если мы, конечно, не нарушаем никакие правила, – спохватываюсь я.

– С тобой не соскучишься. Ты снова где-то что-то забыла? – мягко усмехается он. И, не дожидаясь моего ответа, заставляет Черную Убийцу обратиться в податливую Черную Кошечку. Машина плавно тормозит у обочины.

Я довольна. Но не могу обойтись без сарказма:

– Хочешь сказать, что я Маша-растеряша?

Он отстегивает ремень безопасности, разворачивается ко мне, согнув правую ногу и закинув ее на левую, и отвечает на мой вопрос одним лишь взглядом, от которого я по-настоящему теряюсь. Мое сердце подпрыгивает вверх, словно вагончик, несущийся по мертвой петле американских горок, внутри которого, вцепившись копытами друг в друга, ошалело визжат розовые пони.

И я направляю все свои силы на то, чтобы унять его.

– Ты опять это делаешь.

– Что?

– Смотришь на меня.

– Ты запрещаешь мне смотреть на тебя? – Он не сводит с меня глаз. И улыбается. Божественно улыбается.

– Нет. То есть да.

В моей голове творится полная неразбериха, и я решаю, что нам необходимо сменить тему. Срочно.

– В этой кофейне, – я указываю на неприметную вывеску с витиеватыми буквами, – самый лучший ванильный капучино. И тающий во рту венский штрудель. – Вздыхаю и невольно зажмуриваюсь, понимая, как сильно проголодалась. Но не позволяю себе надолго забыться: снимаю очки и кладу их на приборную панель. – Ты любишь ванильный капучино? Или предпочитаешь американо? Мокко, эспрессо, бреве?

Кажется, я слишком много и часто думаю о кофе.

– Ты отважилась выпить со мной кофе? – смеется Алексей.

– Я отважилась позвать тебя туда, где ты, возможно, никогда не был. Я знаю, что люди твоего круга не посещают подобные заведения, не сидят на высоких стульях, поедая кремовые пирожные и пачкая нос, но…

Но он перебивает меня:

– Бреве здесь так же бесподобен, как и ванильный капучино. Пошли!

Я бью его по коленке.

– Подхалим!

Он блистательно улыбается.

– Тебе очень идет твое имя.

Глава 10

Единственное, что мне не нравится в этой кофейне, так это шум перфоратора, неустанно работающего где-то по соседству. А в остальном все очень даже прилично.

Я стараюсь не смущать Лину, пока она расправляется с десертом, но у меня плохо получается. То, как она ест, удостоено отдельного внимания – ведь она кайфует, кайфует от таких обыденных вещей, как кофе и кусочек торта. Я делаю еще один глоток ванильного капучино и указываю на вертикальную витрину-холодильник:

– Мне кажется, вон то пирожное смотрит прямо на тебя.

– Какое? – Она оборачивается, чтобы отыскать его, и ее мелкие кудри пружинят по плечам. Хочется потрогать эти колечки, поиграть с ними, попробовать распрямить…

И о чем я думаю? Чувствую себя пятнадцатилетним мальчишкой!

– Шоколадное, во втором ряду. – Наклоняюсь к ней ближе, чтобы указать направление, а сам ловлю момент и без зазрения совести любуюсь ею, в который раз пытаясь понять, чем она привлекает мое внимание.

– Хорошо. – Она кладет ложечку на блюдце и встает. – Но оно будет последним! Иначе я стану подозревать, что ты в сговоре с моей бабушкой.

Я смеюсь. И прикрываю рот кулаком:

– Роза, Роза! Я Тюльпан. Нас разоблачили. Как слышно? Прием!

Я говорю негромко, но Лина меня слышит. И улыбается. Она открывает холодильник, берет оттуда тарелку с пирожным, говорит что-то официанту и возвращается за наш столик.

– Еще пару часов назад я бы сказала, что ты не Тюльпан, а Нарцисс, – она перекладывает бисквит на салфетку и подносит к губам, – но Тюльпан, как ни странно, тебе тоже подходит.

Она кусает его и почти не пачкается. Только крошечная капля шоколадной глазури остается в ямке над верхней губой.

– Я требую подробностей!

– Я требую, чтобы ты тоже ел, а не пялился на меня.

Я снова смеюсь. Но теперь уже не над ее словами или действиями, а над собой. Черт, ведь я действительно пялюсь! Не смотрю, а именно пялюсь. Темно-коричневая точка под ее вздернутым носиком меня гипнотизирует. Ничего не могу с собой поделать – безотрывно слежу за движением ее губ. Но так нельзя!

– Хорошо. – Я виновато утыкаюсь в меню.

– Не стоит. – Она улыбается и тянется за чистой салфеткой. – Я уже заказала на вас двоих фирменный рулет.

Перехватываю ее руку и отнимаю салфетку. Лина в недоумении замирает.

Мне не нужна салфетка: я просто не хочу, чтобы она вытирала губы.

– «На вас двоих»? – хохотнув, переспрашиваю я. – Нас здесь трое?

– Нет, – она как ни в чем не бывало ведет плечом, – двое. Но раз вы в сговоре, тебе придется отдуваться за себя и за Розу.

Я наигранно прищуриваюсь.

– А ты коварная женщина.

– О-о-о, ты меня еще не знаешь! – смеется она и облизывает губы. Капелька шоколадной глазури бесследно исчезает, но я все еще смотрю на то место, где она только что была. И Лина это замечает. – Еще раз так на меня посмотришь…

– И… что тогда?

– Я что-нибудь придумаю… – Она доедает последний кусочек пирожного, видит крем на своих пальцах и быстро, без лишних колебаний, по очереди отправляет их в рот. – Ты тысячу раз пожалеешь, что связался со мной.

Ее угроза звучит убедительно, и я покусываю нижнюю губу, чтобы не рассмеяться.

Кофейню мы покидаем поспешно: в цветочной лавке нас уже дожидаются. Но нам требуется полчаса, чтобы добраться туда и успеть подготовить ценник. Поэтому я прошу Ларису отправить клиента погулять, предварительно взяв у него номер телефона. Нетерпеливый дядька спас меня от поедания гигантского рулета с тонной взбитых сливок, поэтому я намерен отблагодарить его от всей души.

Я звоню в оранжерею и уточняю по поводу доставки, напоминая о ее срочности. Мне отвечают, что машина уже выехала по указанному адресу. Отлично!

Мы трогаемся.

Отсюда до магазинчика Ларисы минут пятнадцать езды, и я стараюсь не отвлекаться по пустякам. Но Лина к «пустякам» не относится, поэтому я то и дело на нее отвлекаюсь.

Нацепив мои «дебильные» очки, она делает вид, что меня рядом нет, и мурлычет себе под нос слова одной заезженной песенки. Я тысячу раз слышал ее по радио, но понятия не имею, кто ее исполняет. Лина чувствует себя расслабленно, иначе бы не стала петь и настукивать ладошкой мелодию. Настукивать по своей коленке. Она светится счастьем, и я улыбаюсь ей. Мне нравится ей улыбаться. Но она включила игнор.

О’кей, меня нет.

Я не смотрю на нее. Не смот-рю… Представляю, что еду один. Совершенно один. В салоне пахнет ароматизатором, а не чьим-то приятным парфюмом. Нет. Никого нет. Я один, но… Но! Но! Но!

Ее идеально белые кеды. Колени. Рука. И локоть, который время от времени меня задевает. Смешно! Я снова любуюсь ею, не в силах скрыть интереса. И жду. Жду, когда она вспыхнет как спичка, одарит меня своим вниманием и неординарными комплиментами, а потом все-таки улыбнется. Ведь ее улыбка очаровательна. Лина – одно сплошное очарование…

– Почему тебе никто не звонит? – вдруг спрашивает она, и я искренне радуюсь, что Лина наконец-то закончила играть в молчанку.

– А кто мне должен звонить?

Она пожимает плечами.

– Не знаю. Но кто-то должен: друзья, родители, доставка какой-нибудь бредятины.

– Какой-нибудь бредятины? – перепрашиваю я, готовый рассмеяться, и заглядываю ей в лицо. Но доступ к глазам закрыт.

Лина была права насчет очков: хочется выкинуть их куда подальше.

– Ты с самого утра в чужой компании, – заключает она, и я улыбаюсь. Мне кажется, ее компания уже давно не чужая.

– Я предупредил, что у меня срочные дела.

Хотя я, конечно, уже реально задерживаюсь.

Она прищуривается.

– Но кто-то тебе все-таки звонил.

– Да.

– Но ты не ответил.

– Да.

– Попахивает вечерним скандалом, – смешно ухмыляется Лина.

Я понимаю, к чему она клонит, но сейчас мне трудно разобрать: язвит она, сочувствует или злорадствует по поводу того, что я якобы могу огрести проблем.

– Все может быть, – отвечаю неопределенно и намеренно не смотрю на нее.

Лина молчит. Боковым зрением вижу, как она теребит тесемку за запястье.

Она волнуется? Ей не все равно? Что? О чем она думает?

– Ты все еще переживаешь насчет «Инстаграма»?

Лина отвечает слишком быстро:

– Нет. Не особенно.

Ее голос звучит мягко и приглушенно. По всей видимости, это не то, что тревожит ее.

– Ты покажешь мне ваш профиль? – Я протягиваю ей свой айфон.

– Зачем? – Она непонимающе смотрит на гаджет. Но вдруг расслабляется и смеется: – О нет. Не-ет! Тебе его не жалко? Если все это ради моего нелепого возгласа, то ты сошел с ума!

– Что? – Я не могу смотреть на нее без улыбки. Лина мелет какую-то несуразную чепуху, но эта чепуха мне отчего-то нравится. – Я просто хочу взглянуть на ваш профиль, и все.

– Ну да, конечно. – Она складывает руки на груди, как это делала уже несколько раз, и буравит меня взглядом сквозь очки. – Ты хитрый жук. Твои потаенные мысли скрыты под слоем помпезного обаяния, но я читаю тебя насквозь. Ты снова хотел, чтобы я…

– Погоди!

– …произнесла это…

– Стоп! Остановись! – Я смеюсь и сворачиваю на Московскую. – Не хочу слышать все, что ты намерена говорить дальше. Давай отмотаем немного обратно. Так ты считаешь меня обаятельным?

Лина дергается, собираясь меня ударить, но я все еще предлагаю ей взять мой айфон…

– Я такого не говорила! – с жаром открещивается она. – Положи его сюда, – указывает на приборную панель, – я возьму его оттуда.

Я делаю как велено, после чего театрально почесываю нос.

– В твоей речи было что-то такое про помпезность… Не напомнишь?

– Я сказала это ради сравнения!

Сняв очки, она утыкается в мой айфон, а через пару секунд возвращает его обратно, позабыв об осторожности. Но прежде чем забрать его из ее рук, я внимательно смотрю ей в глаза, потому что совсем не собираюсь провоцировать Лину на это ее «оуч». Хотя то, как она его произносит, вызывает соблазн повторить предыдущий трюк.

Но все проходит гладко, телефон у меня.

– И с кем ты меня сравниваешь? Только придумай что-нибудь новенькое, не надо повторяться.

– Тебе это так важно знать?

– Важно, – киваю я. Подписываюсь на профиль их цветочной лавочки и откладываю айфон в сторону.

– С чего бы это?

– Самовлюбленному эгоисту необходимо знать, что о нем думают.

Лина смеется.

– Я же вижу, ему плевать.

И пока я нахожусь с ответом, мы сворачиваем на парковку мини-маркета. Красная «Киа» оказывается по соседству.

Я глушу двигатель, кладу локти на руль и поворачиваюсь к Лине.

– Признайся, у тебя просто нет подходящего сравнения, кроме как «обаятельный».

Кажется, она снова жаждет меня ударить, но ее порыв отнюдь не агрессивный. Скорее похоже на своеобразный коннект через прикосновение, и это говорит о том, что Лина впустила меня на свою территорию еще тогда, когда впервые стукнула.

– У меня есть тысяча сравнений для тебя!

Она отстегивается и выбирается из машины. Но не спешит в магазин: обняв плошку с цветком, терпеливо дожидается, пока я выйду, открою заднюю дверцу, достану ящик…

Сейчас Лина такая покладистая: неторопливая, мягкая, совершенно своя, как будто мы уже лет двадцать делаем что-то вместе. Ее злость остается только в словах. В словах, за которыми она все время прячется.

– Около десяти я уже слышал. Осталось девятьсот девяносто, – смеясь, приближаюсь к ней с первой партией фиалок. – Сколько еще дней нам нужно провести вместе, чтобы ты успела уложиться? Лета тебе хватит?

Она не выдерживает и пихает меня локтем. Я разыгрываю комедию, что вот-вот уроню ящик. Испуг расползается по ее лицу, но тут же сменяется на праведный гнев. Когда Лина сердится по-настоящему, трясется земля и замолкают все птицы, щебетавшие на ветках. Но такой она мне нравится даже больше.

– Ты когда-нибудь бываешь серьезным? – Она открывает дверь, звоном колокольчиков оповестив Ларису о нашем появлении.

– Я всегда серьезен.

Лариса смотрит на нас с интересом, в ее взгляде читается вопрос: «Вы так и не сумели найти общий язык или вам присущ именно такой стиль общения?»

Я ставлю ящик туда, куда мне указывают, и отправляюсь за вторым. А потом за третьим, четвертым и пятым. Лина тем временем колдует над ценником, попутно рассказывая маме, что мы придумали. Я ловлю обрывки их диалога, но и без того понимаю, что Лариса лишь позволяет нам эту маленькую шалость, хотя совершенно не одобряет. Но я, честно говоря, на что-то большее и не рассчитывал.

К магазину подъезжает «Ивеко Дейли» с логотипом оранжереи и яркой надписью, один в один как вышивка на фартуке администратора. Пальму заносят внутрь помещения и предлагают Ларисе расписаться. Не знаю, успела ли Лина рассказать ей и об этом, но Лариса держится и пока не возмущается. Но по выражению ее лица видно, что это просто «пока»…

– Она отлично впишется в тот угол, – будто бы равнодушно сообщает Лина, но, спрятавшись за спиной матери, испепеляющее смотрит на меня и стучит кулаком себе по лбу, как бы намекая, что я идиот.

Я воспринимаю ее жест как знак: настала моя очередь объясняться. Поэтому подхожу ближе к Ларисе и выкладываю все как есть. Мне самому до конца не верится, что эффект неожиданности сработает нам на руку и тот импульсивный дядька немного смягчится. Но я улыбаюсь, и Лариса улыбается мне в ответ. На самом же деле пальма – подарок цветочной лавочке… точнее, персональный подарок Лине. Но если я скажу об этом напрямую, боюсь, Лариса останется не в восторге. Она и так еле согласилась принять от меня вполне справедливую помощь.

Мы переглядываемся и единогласно решаем, что пора позвонить клиенту – чем раньше разделаемся с ним, тем меньше резонанс. А пока Лариса набирает его номер, я ловлю взгляд Лины и возвращаюсь к вопросу, который остался без ответа:

– Ну, так как насчет лета?