Текст книги "Повелитель и пешка"

– Что ты с ней сделал?!

– Ничего, – растерянно сказал Обр, – мы разговаривали и все. Честно. Ничего такого.

Отец Антон сгреб Анну в охапку, развернул к себе, принялся торопливо похлопывать по щекам.

– Нюсь, – позвал он, – Нюся! Чего ж ты сомлела-то? Сроду за тобой такого не водилось. Этот тебя напугал?

– Нет, – шепнула Анна, – не пугал он меня… я не знаю… что-то голова закружилась…

– Да ты ела сегодня?

– Ела. А как же.

– Врешь. А это грех. Когда ты в последний раз ела как следует?

– Да я…

– Лучше не ври. Красиво выходит, как я погляжу. Последний месяц ты работала с утра до вечера, за день в два, а то и в три места норовила поспеть. Платили тебе, конечно, мало. Дурочку обмануть – дело нехитрое. Но ведь платили же – где едой, а где и деньгами. Голодать ты не должна. Я думал, ты на новую обувку копишь. Однако обновок у тебя никаких не прибавилось, да и еда, выходит, впрок не пошла. Так где ты прятался, парень?

– В лесу, – глядя прямо в укоризненные серые глаза, четко сказал Обр: нечего ее в это дело впутывать. – Знать ее не знаю и вообще в первый раз вижу. А если она чего говорить будет – не верь. Сам знаешь, она дурочка, ничего не смыслит.

– Угу. Она не смыслит, но ты-то должен. Как же ты, сидя в своем лесу, не заметил, что она не ест ничего, все тебе скармливает?

Обр уставился на бледную Анну. Ничего такого он, конечно, не заметил, да и не приглядывался особо, чего она там ест. Конечно, добровольно отказаться от своей доли могла только полная дура.

– Мне много не надо, – прошептала Анна.

Юный священник тяжело вздохнул, явно пытаясь не выпустить наружу все те слова, которые ему очень хотелось сказать Обру.

– Вот что, пойдем-ка посмотрим, что у меня на кухне делается.

С этими словами он подхватил Анну на руки и быстро вышел. Только черный подол в дверях взметнулся. Обра к трапезе не пригласили. Но он не огорчился. Дверь сторожки так и осталась нараспашку. Последыш Хортов выждал немного. Все тихо. Никто не топает, не орет, оружием не бряцает. Тогда он снова метнулся к окну. Толстые прутья, конечно, раздвинуть не удалось, но острые витые финтифлюшки все-таки оказались погнуты. Щель все равно была слишком узкой. Но ведь об этом никому, кроме него, неизвестно.

Обр зацепился краем рукава за острое украшение, дернул посильнее. На решетке повисла полотняная полоска. Для пущего правдоподобия он обтер об нее все еще кровоточившие ладони и только после этого бросился к двери. Темный крытый коридорчик без единого окна. Направо – наверняка в дом священника. Оттуда тянуло пшенной кашей и доносились приглушенные голоса.

Хорт, не теряя ни минуты, кинулся влево. На одном дыхании миновав темную галерейку, он с разгону выскочил в пустой храм. Здесь любой шелест казался грохотом. Прерывистое дыхание Обра прокатывалось под сводами грозным эхом.

В главные двери, заложенные изнутри засовом, ломиться наверняка не стоит. За ними площадь, а на площади – добрые жители Малых Солей. Окна высоко и тоже в решетках. Ага, вот еще одна дверь. Стараясь не коситься на суровых святых, которые взирали на него крайне неодобрительно, Обр бесшумно пролетел через открытое пространство, нырнул под арку, взбежал по чугунной винтовой лестничке, выскочил в открытый люк и едва не врезался лбом в большой колокол. Но это было к лучшему.

Он невольно согнулся в три погибели раньше, чем сообразил, что тут ни в коем случае нельзя вставать в полный рост. Ползком, под сложным переплетением планок, рычагов и веревок, подобрался к фигурным чугунным перилам, распластался на полу, осторожно посмотрел вниз.

Внизу была площадь с развесистым дубом посредине, серая крыша острога в светлых заплатах свежей дранки, небольшая, но злобно гудящая толпа у дверей храма. Так, подниматься нельзя. Сразу заметят. Хорошо хоть, что красных мундиров нигде не видно. Ан нет, вон двое у самых дверей. Так же, ползком, Хорт перебрался на другую сторону колокольни. Теперь под ним была крыша храма. Не так уж высоко, если повезет, можно бы и спуститься, но не получится. Здесь тоже заметят. Ага, вон и еще солдаты. Стоят вдоль стены черемухового садика. Вон красный кивер[12]12
  Кивер – военный головной убор цилиндрической формы с козырьком.


[Закрыть] маячит. И еще один. И еще. Обр вздохнул поглубже. Растянулся поудобнее на мокрых досках.

Нудный дождик и не думал переставать. Сеялся и сеялся. На колокольне все было мокрым. На перилах дождик собирался в прозрачные крупные капли, веревки поседели от капель мелких, темные бока колоколов влажно блестели. Серое брюхо тучи висело так низко, что, казалось, его можно потрогать рукой. Или это Хорт забрался слишком высоко? Сейчас он видел все Малые Соли – скопище мокрых крыш, темно-красных черепичных и черно-пестрых, крытых осиновой дранкой[13]13
  Дранка – кровельный материал в виде пластин из древесины.


[Закрыть]. Крыши горбатились, тянулись вдоль серого моря, которое нынче сливалось с таким же серым и влажным небом совсем близко от берега. Это давало надежду. Темно по-настоящему сегодня не будет… Время почти летнее. Но все же… все же…

Впрочем, пока свобода оставалась такой же далекой, как если бы он по-прежнему сидел в остроге. Колокольня была всего лишь ловушкой. Надо ждать. Внизу тулко лязгнуло, послышались голоса. Сейчас поднимутся сюда, а деваться некуда. Ловушка! Придется драться, но это не поможет.

Позовут на помощь – и все, конец. Тогда уж не уйти. Обр даже за руку себя укусил от досады. Внизу грохнуло сильнее, снова послышался металлический лязг – и все, тишина. Заперли дверь и ушли. Совсем. Теперь, должно быть, уже до утра.

Понемногу сгущались сумерки. Толпа перед храмом быстро редела. Становилось все холоднее, но Обр терпел, с надеждой глядя на вал серой мглы, медленно приближавшийся к городским крышам. Вот исчезли причалы и домики рыбачьей слободки, вот мгла коснулась полосы крыш, вот очертания дуба стали расплывчатыми. Редкие огни на площади потускнели, окутались бледным ореолом. Город, и без того не шумный, будто накрыли толстой периной. Ну, еще чуть-чуть. Любопытно, почему до сих пор отец Антон не поднял тревоги? Не заметил, что его нет? Все еще утешает несчастную дурочку? Это немного покоробило Хорта, будто дурочка была его собственная. Надо рассчитаться с ней. Как-нибудь потом, когда дела пойдут получше.

И тут дела обернулись совсем скверно. Туманная тишина внезапно наполнилась стуком и грохотом. На площадь ворвался конный отряд. Всадники спешились. Явственно послышался голос капрала. Слов было не разобрать, но чувствовалось, что сей воинственный муж очень зол.

Обр понял, что ждать больше нельзя. Привстав на колени, очень осторожно, чтоб никакой дурацкий колокол не звякнул, не брякнул, где руками, а где и зубами отвязал одну из веревок. Мгновенно захлестнул ее на чугунных перилах со стороны крыши, перемахнул через них и заскользил вниз, стараясь держаться как можно ближе к стене колокольни, чтоб не было видно с площади. Веревки до конца, конечно, не хватило. Хорт отцепился от нее и упал на свинцовую крышу. Без стука не обошлось, но он получился приглушенным. По-прежнему прижимаясь к стене колокольни, огляделся и понял, что ему повезло. На Малые Соли лег, наконец, тот густой непроглядный туман, которого он ждал весь вечер. Не стало видно ни креста, ни купола, ни самой колокольни.

На площади между тем разгорался скандал. Капрал орал на кого-то так громко и самозабвенно, что Обр решил рискнуть. Оторвался от стенки, не прячась, уповая только на туман, побежал к тому краю крыши, где, как он помнил, солдат не было. Слишком высоко, прыгнешь – без ног останешься, а то и хребет сломаешь. Некстати вспомнив несчастного Матвея Дудку, Оберон Хорт уцепился за водосток, повис на вытянутых руках, зажмурился и разжал пальцы. Падать он умел, но удар был все-таки очень сильным. Ноги пробило болью, отдалось в спине, отозвалось в недавно сломанных ребрах, захватило дыхание. Однако повезло. Земля под ним была мягкой, влажной. Повозившись немного и кое-как собрав руки-ноги в кучку, Обр повернулся и прямо перед собой увидел темные очертания домов, туманный просвет между ними и рванулся туда, не обращая внимания на боль. Куда угодно, лишь бы подальше от проклятой площади, петли под дубом и капрала.

* * *

Редкие освещенные окна казались бледными размытыми пятнами. В каком-то дворе закатилась, залаяла собака, шарахнулся в сторону случайный прохожий, но орать «Держи его!» не стал. Должно быть, ничего не разобрал в тумане. К счастью, большинство жителей отсиживалось по домам, пережидая непогоду. Длинная извилистая улица была пуста. Обр летел по ней в сумраке, густом, как вода, в душном черемуховом запахе, а она все не кончалась и не кончалась. Сады, призрачно-белые цветочные облака над черными заборами, черные островерхие силуэты домов повторялись, будто это длился сон, один из тех, когда бежишь куда-то и никак не можешь добраться.

Хорт уже потерял всякую надежду, но тут заборы раздвинулись, отступили, и он грудью врезался в жерди, огораживающие городской выгон, перемахнул через них и, почуяв волю, полетел так, будто крылья выросли. Вернулось ровное дыхание, душный запах черемухи исчез, побежденный запахом мокрой придорожной полыни. Сырой песок был упругим и твердым, не проваливался, не скользил под ногами, и Обр бежал с наслаждением, пока не споткнулся о толстый корень и не растянулся во весь рост. Сел, потирая ушибленную ногу.

Похоже, пригородные поля кончились. Он был уже в лесу. С обеих сторон дороги темнело нечто неясное, шевелилось в тумане, шуршало, капало. Так. Выходит, он все это время бежал по дороге. Это была такая вопиющая глупость, что Хорт даже подумал, не заразился ли он от той дурочки. На дороге конная погоня достанет его в два счета.

Он встал и с ходу нырнул в ближайшую темную тень, оказавшуюся густыми кустами. Продравшись сквозь скопище мокрых веток, Обр оказался в хорошем сосновом бору. Нечастые прямые стволы выступали из тумана в самый неподходящий момент. Бежать не получалось. Да и идти было трудно. Обхватив очередной смолистый ствол, он вдруг почувствовал, как земля медленно проседает под ногами. Присел и нащупал под корнями сосны широкую яму. Укрытие показалось подходящим. В яме было сухо и вроде не так холодно. «Пережду, пока туман рассеется, – решил Обр, – все равно передохнуть придется». Забился в обретенное убежище и стал ждать рассвета, слегка задремывая, но то и дело просыпаясь, благо холод и сырость не давали забыться.

* * *

Медленно светлело. Наконец туман стал молочно-белым. Должно быть, взошло солнце, но Обр по-прежнему не видел ничего дальше тонких кривых корней, свисавших над входом в его убежище. Потянуло ветром, корни согласно качнулись – и вдруг туман унесло вверх. Сразу будто занавеску отдернули. Обр ахнул. То, что он принял за стенку ямы, оказалось песчаным склоном прибрежного откоса.

Море лежало перед ним, гладкое, как полотно, бесшумно покачиваясь, лизало песок. На воде мерцала яркая дрожащая дорожка. Солнце уже поднялось над рогатыми скалами, било прямо в пещерку под корнями. Хорт потянулся навстречу горячим лучам. Так, рассиживаться нечего. Надо идти. Берег – это слишком опасно. Надо исчезнуть в лесу. В лесу его никто не найдет. «Только сначала согреюсь, – подумал он, – только согреюсь, и все».

 Повелитель устало потер пальцами около глаз, осторожно коснулся ноющего виска. Ночь, проведенная над доской, миновала незаметно, но ход игры все еще не удовлетворял его. Князь, раззадоренный полным разгромом Хортов, намеревался ввязаться в новую войну, потихоньку присвоить богатый и хлебный Угорский край. Допускать этого Повелитель не собирался. Эта война была ему не нужна.

Пришлось долго и осторожно манипулировать важными фигурами при дворе, пожертвовать несколькими неважными, что повлекло за собой кое-какие перемены по всей стране. Но лучше малые жертвы, чем большая кровь. К утру позиция, наконец, сложилась, но выходило, что непременно придется ехать в княжескую столицу лично. Терять время на дорогу, тратить силы на пустые беседы… Повелитель тяжело вздохнул. Ответственность слишком велика. Не время думать об удобствах.

Весьма довольный своим мужеством и готовностью жертвовать собой ради общего блага, он решил, что вполне заслужил хороший отдых, медленно пошел вдоль доски, случайно задел краем широкого рукава какую-то фигуру. Фигура качнулась, но устояла. Повелитель пригляделся, стремясь убедиться, что не сдвинул ее. Пешка. Та пешка, которую он еще вчера собственноручно убрал с доски. Висок прошило тупой мучительной болью. Да, тот самый парень с приметной сединой в волосах, который был должен умереть еще вчера. Парень мирно спал, да еще и улыбался во сне. По безмятежному лицу скользили теплые солнечные пятна. Невероятно. Доска отказывается служить? Минувшие столетия, когда ею пользовались редко или не пользовались вовсе, не прошли даром? Нет. Этого не случится. На его век хватит. Хватит с избытком. Безотчетно он толкнул лишнюю пешку пальцем. Пешка скользнула по доске и исчезла в темной области, на просторах Злого моря. Безлюдные моря и земли доска не показывала никогда.

Глава 8

Обр встрепенулся, отгоняя дремоту. Нет, спать нельзя. Бежать, и как можно скорее! Тело ныло, будто от долгой неподвижности. В пещерке было темновато. Он осторожно выглянул наружу и от души выругался. Вот тебе и погрелся. Солнце ушло.

На прибрежном песке лежала неровная тень леса. Освещенным оставался только самый край у кромки прибоя. Ветер успел раскачать спокойное с утра море. Волны опять взялись за свою бесконечную работу.

Дурак ленивый! Проспал целый день. Обр высунулся из-под свисающих корней, чтобы оглядеться, и выругался снова, хотя грязные слова вряд ли могли помочь делу. Заколдованы они, что ли, эти Малые Соли? Всего в полуверсте чернели домишки рыбацкого конца, тянулись в море полоски причалов, торчали мачты пузатых кочей. От крайнего причала до этого откоса вообще рукой подать. Хуже всего было то, что на берегу между причалом и ближайшими домиками копошились человеческие фигурки, быстро двигались в сторону Обра. Бежать или переждать, спрятаться?

Хорт помедлил минуту и понял, что ждать не сможет. Хватит с него ловушек. Глубоко вздохнув, он выскользнул из пещерки, прижавшись к сосновому стволу, бросил последний взгляд на берег, но красных мундиров среди бегущих не заметил. «Интересно, чего это они всполошились?» – мелькнула праздная мысль. Впереди, путаясь в длинной юбке, все пытаясь подобрать ее на ходу, бежала женщина, за ней в некотором отдалении – кучка парней разного возраста, от совсем пацанов до вполне взрослых. Один из них нагнулся на бегу и, ловко размахнувшись, бросил камень. Попал. Женщина споткнулась, но продолжала бежать. Обр уже слышал свист и крики парней. Еще один камень просвистел мимо, но брошенный следом кусок мокрого плавника сделал свое дело. От удара в спину женщина упала. Пока она пыталась подняться, первый преследователь оказался рядом, грубо схватил за плечи, содрал и отшвырнул прочь рваный зеленый платок. Зеленый платок!

Увязая по щиколотку, Хорт слетел по крутому песчаному откосу и только потом подумал, что бежит не в ту сторону.

Анна закричала, как зайчонок, попавший в силок. От этого крика у Обра потемнело в глазах. Подвернувшимся кстати куском плавника он шарахнул обнаглевшего парня по крепкому загривку. Бревно разломилось на две мало пригодные к бою половинки. Парень, охнув, обернулся. Девчонку ему пришлось выпустить. Хорт левой рукой отпихнул подальше несчастную дурочку, а правой с наслаждением врезал прямо по пухлым губам, по угреватому носу уточкой. Бить пришлось снизу вверх, парень был на полголовы выше, но все равно получилось удачно. Помогло толстое железное кольцо на безымянном пальце. Удобная вещь, оказывается. Кровь струей хлынула из разбитой губы и сломанного носа, заливая лицо и перед рубахи. Парень взревел и размахнулся, намереваясь дать сдачи. Обр, рассчитывавший как раз на это, летящий на него кулак пропустил мимо, карающую руку аккуратно перехватил и резко выкрутил, заодно развернув взвывшего от боли парня лицом к остальным, чтоб видели. Крови натекло уже много, и Обр надеялся, что выглядит все это достаточно страшно. В конце концов, он же не кто-нибудь, а Хорт. Должны бояться. И верно, парни подбежали и остановились шагах в трех-четырех. Семеро. Еще один взрослый, остальные подростки, может, и помладше самого Обра. Но Хорт точно знал: такие гораздо опасней взрослых. Так и вышло. Старший встал как вкопанный, видно припомнив кое-какие рассказы о нраве Хортов. Остальные медленно приближались. Парень в руках Обра дергался, пытался достать его ногой и всякий раз начинал хрипеть от боли.

Ну что ж, семеро так семеро.

– Эй, Герман, – глядя поверх голов надвигавшихся противников, весело сказал Оберон Александр, – ты чего так долго-то?

Мертвый брат не подвел. Помог. Все как один испуганно обернулись. Воспользовавшись этим, Обр основательным пинком швырнул своего пленника, так что тот врезался прямешенько в живот второму двадцатилетнему амбалу, и они вместе повалились на песок. Пока они бранились, цеплялись друг за друга, пытаясь встать, Хорт быстренько разобрался с третьим противником. Без затей с разбегу врезал ему ногой в пах. Парень повалился и завыл так, что даже жаль его стало. Себе Обр такого не пожелал бы. Краем глаза он заметил, как сбоку подбирается четвертый, норовя запустить камнем, а пятый, согнувшись, тянется к голенищу сапога. Хорт вовремя ударил ногой по кисти, уже сжимавшей нож. Нож взлетел, сверкнув в воздухе серебряной рыбкой, и приземлился прямо в подставленную ладонь. Маркушкины уроки всегда приносили пользу. Только не те, которые про столбцы. Эти еще ни разу не пригодились.

Второй здоровяк, спихнув с себя страдальца, рука которого была если не сломана, то уж точно вывихнута, поднялся, наконец, на ноги, весь в песке и чужой крови, двинулся было к Обру, но, увидев нож, призадумался. Хорт широко улыбнулся, скользнул взглядом по растерянным хмурым лицам и крутнул нож в пальцах. Фокус, которому он тоже научился у Маркушки. Видать, они уловили что-то в прищуренных Обровых глазах.

– Хорт проклятый! – подозрительно знакомым гнусавым голосом заорал кто-то из младших. – Висельник! Хватай его!

– Такой убьет – недорого возьмет, – нерешительно донеслось из задних рядов.

– Тебя даром уделаю, – пообещал Обр, оскалясь по-волчьи.

Первым дрогнул бывший хозяин ножа, который еще не успел разогнуться. Так и рванул в сторону Малых Солей почти на карачках.

– На помощь звать надо, – солидно пробасил здоровяк с разбитым носом и, живо развернувшись, кинулся прочь. Через минуту на берегу вокруг Хорта было чисто. Парни быстро удалялись к городу.

Не обращая внимания на пару камней, брошенных в него с безопасного расстояния, Обр повернулся, отыскивая девчонку. Она сидела на песке, там, куда он ее толкнул, молча глядела на него большущими от испуга глазами. Хорт ухватил ее за руку, заставил подняться.

– Это и есть твои добрые люди?

Девчонка посмотрела вслед убегавшим и вдруг вцепилась в Обра обеими руками, уткнулась в грудь, прижалась всем телом. Она не плакала, только мелко дрожала и дышала часто-часто, как смертельно раненный зверь. Цепкие пальчики тискали суровое полотно его рубахи.

Согреть ее надо, что ли. Хорт замер в растерянности, а потом все-таки решился, неуверенно обхватил трясущиеся плечи свободной левой рукой. Но этого показалось как-то мало. Правая рука выпустила нож и присоединилась к левой. Как ни странно, это помогло. Глупая девчонка обняла его за шею, уткнулась носом в самую грудную ямку, но дрожать перестала. Лишь ходили под рукой острые воробьиные ребрышки.

– Ты вернулся за мной, – прошептала она, – ты правда за мной вернулся…

– Угу, – сказал Обр в склоненную, обтянутую белым платком макушку. А что еще он мог сказать? Что-то щекотало его шею, точно муха. Он попробовал смахнуть ее, и пальцы наткнулись на тонкую светлую прядку, выбившуюся из-под платка.

– О, оказывается, у тебя волосы есть.

Прядка обвилась вокруг пальцев, мягкая, как беличья шерстка. Хорт слегка потянул за нее и, видно, сильно дернул. Нюська встрепенулась, оторвалась от него, заполошно завертела головой.

– Ты… Тебе нельзя здесь.

– Знаю, – согласился он.

– Ничего ты не знаешь, ты сбежал, а там такое началось.

– Чего там могло начаться-то…

– Сначала, конечно, ничего. Мы пришли, а тебя нету. Ну, Антоша сказал, что это к лучшему.

– Антоша?

– Ну, отец Антон. Моя мать с его теткой дружила, он меня с детства знает. Он хотел потихоньку домой меня отвести, но тут приехал господин капрал со своим отрядом. Воняло от них от всех, будто на площадь сто пудов тухлой рыбы вывалили. Злющие, страсть. Господин капрал как спешился, так сразу и начал орать.

Сначала разорялся, что тебя слишком рано повесили. Ну, Антоша сказал, что тебя не повесили, мол, древний городской обычай и все такое. Но это ему тоже не понравилось. Разорался пуще прежнего. В острог хотел меня забрать. Антоша вступился. Это, говорит, дурочка, все равно ничего не понимает и никуда из своего дома не денется. Ну, я и пошла домой. А тебя теперь по всей округе ищут. Только они, верно, думают, что ты далеко ушел. Как спал туман, поскакали куда-то сломя голову.

– Угу, – снова сказал Обр, – а эти чего хотели?

Анна опустила голову, стиснула жалкие кулачки.

Хорт плюнул и, подхватив по дороге нож, потянул ее за собой.

– Ты куда? – пискнула Анна.

– В лес.

В прекрасный вольный лес, который ждал и манил, обещал надежное укрытие, покой и свободу.

– В лес нельзя, – вдруг уперлась Анна, – у них собаки.

– Ха. Собак обмануть ничего не стоит, – просветил ее Обр, – главное – найти текучую воду.

Анна кивнула и покорно побрела за ним, спотыкаясь на каждом шагу. Да, с ней прятаться будет труднее. Намного труднее. Опять же, если от собак бегать.

Тут Оберон остановился как вкопанный. Чего ее искать, воду-то. Вода лежала прямо перед ним. Много воды, способной навсегда отделить его от господина капрала и всех собак на свете. Последний из Хортов круто развернулся и побежал к причалу, волоча за собой девицу. При этом он все время поглядывал в сторону города, но там пока никто не появлялся.

У ближайшего причала качалось на привязи с полдесятка пустых карбасов[14]14
  Карбас – парусно-гребное судно среднего размера.


[Закрыть], пара больших шестивесельных, для выходов в открытое море, прочие поменьше, но такие же широкие, прочные, обитые по бортам еловой доской. В одном – какая удача! – лежали весла, валялся небрежно сложенный плащ, на корме – свернутые сети. Как видно, кто-то собирался на ловлю, да отлучился, оставив карбас готовым к отплытию. Обр не стал долго раздумывать, подхватил Анну, сунул в лодку, спрыгнул сам, рубанул ножом по веревке, закрученной вокруг мокрой сваи.

– Ты что! – пискнула Анна. – Это не моя. Моя там!

Обр оглянулся, увидел такой же прибрежный карбас с двумя веслами, но старый, побитый, глубоко осевший в воду.

– А это чья?

– Это Гладыша. Он на ночной лов собрался.

– Ага. Была Гладыша – теперь моя будет, – сообщил Хорт, воткнув нож поглубже в лавку и сноровисто отпихиваясь веслом от причала. Грести он умел. Грести и плавать в Усолье умели все.

Волна была небольшая, ветер дул в корму. Обр налег на весла, поглядывая в сторону берега. Там все еще было пусто и тихо. Лишь в отдалении спокойно шли двое, несли что-то длинное, свернутое. Небось снасть какую-нибудь для ночного лова тащат. Хорт принялся грести быстрее, надеясь уйти подальше, чтоб никто не мог разобрать, чья там лодка бултыхается в море.

– Так нельзя, – жалобно твердила дурочка Нюська.

– Можно, – не согласился Обр, – я точно знаю, сколько раз пробовал.

– Все равно нельзя.

– А так, как эти с тобой поступили, можно?

Нюська стиснула руки, затравленно оглянулась, но причитать перестала.

– Прави́ло бери, – приказал Оберон. Кормовое весло болталось без толку, править приходилось самому, и это уменьшало скорость.

Анна встряхнулась, кивнула, но бросилась почему-то к мачте и принялась умело и быстро отвязывать обернутый вокруг нее парус. Парус хлопнул, развернулся. Девчонка ловко воткнула в отверстие в лавке отогнутую подпору, веревку на свободном треугольном конце зацепила за крюк в полу на корме. Одним движением встряхнула и разгладила в воздухе тяжелую мешковину. Обр только одобрительно присвистнул. Парус поймал ветер, лодка ходко рванулась вперед. Анна уселась на корме, вцепилась в кормовое весло, ногой уперлась в деревянный брусок, приколоченный к днищу, всей грудью навалилась на тяжелую рукоять. Тоже уверенно, будто сто раз это делала. Карбас, качнувшись, повернул, стал уходить от берега. Обр поглядел-поглядел, как Анна сражается с правилом, вытащил весла, девчонку, пошатнувшись с непривычки, снял с кормовой скамьи, усадил у мачты, а правилом занялся сам.

– Все, мы в расчете, – сказал он.

– Как это? – не поняла Нюська.

– Ты мне жизнь спасла. Я – тебе.

Она задумалась.

– Нет. Ты мне еще должен.

– Это почему же.

– Я тебя два раза спасла, а ты меня – только один.

Обр тряхнул головой и рассмеялся довольный. Дурочка, а соображает.

Вышли из тени берега, ветер задул шибче, проклятущие Малые Соли уверенно удалялись, вытягивались в нитку вдоль Усольской бухты. Показались лесистые холмы за ними, позолоченные долгим летним закатом. Но на воде уже лежала тень. По берегу метались какие-то черные точки, но это Обра почти не беспокоило. В бухте, пользуясь хорошей погодой, мотались и другие карбасы под скошенными парусами. Отличить один парус от другого на таком расстоянии не смог бы никто. Когда он оглянулся в следующий раз, людей уже различить не смог, однако заметил, как над рыбачьим концом поднимается растрепанное облачко черного дыма. А вот и пламя. На расстоянии это казалось мирным далеким костром. Этакий добрый оранжевый огонек, который манит усталых путников к дому. Вдруг Нюська вскрикнула, вскочила, едва не оказавшись за бортом, но вовремя ухватилась за мачту, да так и застыла возле нее.

– Эй! – позвал Обр. – Чего там? Погоня, что ли?

Нюська сползла вдоль мачты, жалким комочком съежилась на лавке, закачалась, обхватив руками тощие плечи. Вот теперь она плакала, тоненько подвывая, тихонько всхлипывая.

– Ну, чего еще? – угрюмо поинтересовался Хорт. И правда, чего ей надо? Все так хорошо обошлось. Ловко всех одурачили, а она рыдает. Вон слезищи какие, больше глаз.

– Дом… – донеслось до него жалобное, – мой дом.

Обр пригляделся. Верно. Яркий костер на берегу вполне мог быть на месте старой хижины.

– Отплатили, стало быть, – хмыкнул он, – ну и ладно. Пусть горит. Чего там хорошего. Сама ж говорила – стены дырявые, крыша течет. Барахло твое старое сгорит – так туда ему и дорога.

Но Нюська плакала, не слушала его уговоров, уткнулась лбом в широкую лавку, всхлипывала и дрожала как давеча, на берегу. Ничего из ее причитаний разобрать было уже нельзя, кроме жалобного слова «мама» и невнятного бормотания «отец вернется – а дома нету». Обр понял, что простыми уговорами не отделаешься. Внезапно он кое-что вспомнил и, закрепив рулевое весло, перебрался к Нюське, устроился рядом на дне лодки.

– Вот, гляди, чего у меня есть.

Потянул девчонку за руку, разжал стиснутые пальцы, осторожно вложил в них стеклянную кошечку. Нюська словно и не видела ничего сквозь слезы, но схватила игрушку, стиснутый кулачок прижала к груди.

– А вот еще. – Обр покачал перед лицом зареванной девчонки серебряным сердечком на цепочке.

Нюська ахнула тихонько, попыталась цепочку поймать, но пальцы не слушались. Тогда Хорт собственноручно расстегнул нехитрый замочек, сам надел медальончик на тощенькую, обмотанную платком шейку.

– Не реви. Вот твои сокровища. Все при тебе, в целости и сохранности. А больше там ничего и не было.

Нюська снова всхлипнула, но хоть скулить перестала. Тогда Обр закутал ее в подвернувшийся под руку плащ, накрыл с головой, так что лишь один покрасневший носик остался снаружи, и вернулся к рулю. Решительно взялся за правило, потихоньку, пока позволял ветер, поворотил на север.

* * *

Солнце окончательно покинуло бухту, скрылось за поросшими сосной холмами, за дальними скалистыми кручами. Малые Соли отдалялись, сливались в одну серую полосу, тонули в тени берега. Только столб дыма поднимался к небу, да все еще сверкал медный крест на колокольне.

Зато Соли Большие вставали из воды во всем величии своих высоких крыш, башен и шпилей. Уже можно было различить тусклые огни на причалах и в прибрежных домах, фонари на высоких мачтах, остроконечную тень башенки охраны порта. Но Обру Большие Соли были без надобности, он держал на север, к маяку на Рогатом камне, к крутым откосам Козьей кручи. Хотя ночь была светлой, над маяком все равно плясало бледное пламя.

Ветер еще дул с запада, ровный, сильный, так что Хорт справлялся, хотя в море хаживал нечасто. Вскоре огни Больших Солей качались уже за кормой, зато черные утесы, оберегавшие выход из бухты, придвинулись почти вплотную. И тут парус провис, хлопнув, натянулся и снова повис бесполезной тряпкой. Лодку, потерявшую ход, тут же развернуло бортом к волне. «Скалы гасят ветер, – сообразил Обр, изо всех сил навалившись на правило, – надо браться за весла, пока не опрокинуло». Из-под плаща, все это время пролежавшего на дне лодки жалкой всхлипывающей кучкой, вынырнула Нюська. Глаза вспухшие, наплаканные, бледное личико в красных пятнах. Оглянулась, как только что вылупившийся птенец, испуганно уставилась на Хорта. Вскочила, ухватилась за весла, несколькими гребками ловко отвела лодку от опасного места. Обр тут же решительно направил ее к входу в пролив.

– Ты куда правишь-то?! Куда тебя несет?!

– Туда.

Он качнул головой в сторону выхода из бухты, который был так близко, что уже казался широким. Вдали, между черных скал светилась серебром полоска лунной шири – то ли море, то ли небо, отсюда не разберешь.

– Туда нельзя! К берегу давай!

– Угу. А там господин капрал уже дожидается. С собаками.

– Да нельзя туда, – задыхаясь, жалобно вскрикнула Анна.

– Это почему? Там же большие лодьи запросто проходят. Значит, и мы проскочим.

– Нельзя, – заупрямилась дурочка, – там Злое море.

– Ну да! А я думал, там молочная река – кисельные берега.

– Там Морская старуха. Стережет выход, ставит подводные сети.

– Ты еще про Морского змея вспомни, – ухмыльнулся Обр.

Дурочка, она и есть дурочка. Что с нее взять.

– Ты не понимаешь. Там мой отец погиб, – выдыхала-выговаривала Нюська в перерывах между гребками. – Год был плохой. В бухте рыбы не было вовсе. Ну, решили артельно в море идти. На больших карбасах. В первый раз хорошо сошло, во второй сошло, а в третий…

– А в третий никто не вернулся, – пробормотал Обр. За мотавшимся парусом он не видел Нюськиного лица, но был уверен – она снова плачет. – Стало быть, так, – сурово сказал он, – там еще неизвестно: либо потонем, либо нет. А здесь в Усолье меня наверняка убьют. Да и тебя не помилуют. Забыла, что ли?