Текст книги "Навозный жук летает в сумерках"

Летняя комната

Давид беспокойно расхаживал взад-вперед по своей комнате. В руках он держал раскрытую книгу и читал:

«Обнаружены некоторые доказательства в пользу поэтического и философского взгляда на цветы как живые существа, которые обладают не только индивидуальностью и душой, но и способностью общаться с другими живыми существами».

Книга называлась «Тайная жизнь цветов», Давид взял ее в библиотеке. Его беспокоил цветок из Селандерского поместья, который приснился ему еще до того, как он его увидел. Давид хотел понять, почему это растение так странно себя ведет, почему ему все время кажется, будто цветок чего-то от него добивается.

Пожилая дама, Юлия Анделиус, сказала, что Селандриан может привязаться только к одному человеку.

Но почему Селандриан выбрал именно Давида?

Было еще одно обстоятельство, никак не дававшее ему покоя, – ключ в медной коробке. Ключ от летней комнаты.

Зачем он поддался на уговоры Анники и не стал искать эту комнату? Юнас тоже хотел немедленно найти ее, но Анника была непреклонна. Это не их дело. Возможно, она и права – кто знает, во что бы они ввязались…

Однако если ему и казалось раньше, что голос на пленке говорит пустые, ничего не значащие слова, теперь он так не думал. Неважно, существует ли этот голос на самом деле, – то, что Давид разобрал слова «летняя комната», не случайность. Доказательство тому – ключ. И Давид знает, где он лежит.

Ну как он мог обещать Аннике?..

Юнас жевал «салмиак» и шагал по своей комнате, которая располагалась на втором этаже их дома, над магазином. Он снова и снова включал магнитофон и слушал голос на пленке.

Все верно. Давид был прав. Девушка шептала: «летняя комната».

Подумать только, ключ от этой комнаты был у него в руках! Наверняка Юнас задел медную коробку не случайно. Они должны были узнать про ключ! Тут нет никаких сомнений!

Но как он мог обещать Аннике не пытаться разыскать эту комнату? Какая непростительная глупость…

Может, необязательно всегда держать свое слово? Вдруг ты пообещал глупость, но понял это только потом? Что, если уговорить Аннику освободить его от этого обещания?

Нет, ничего не выйдет. Она ни за что не согласится. Анника страшно напугана всем, что случилось, и от страха готова, как страус, зарыться головой в песок. Говорить с ней бесполезно. Она отказывается даже признавать существование голоса на пленке.

Но почему в таком случае она так испугалась летней комнаты? В ее рассуждениях не было никакой логики.

А ключ лежит себе в медной коробке! И ждет…

Думать об этом было невыносимо.

Анника сидела на складе за магазином и наклеивала ценники на консервные банки. Она не в первый раз проделывала это, и обычно все шло как по маслу, но сегодня она постоянно сбивалась, путалась и никак не могла войти в нужный ритм. На несколько банок она по рассеянности наклеила по второму ценнику. Словно уже не видела, где банки с ценниками, а где нет.

Анника все больше раздражалась на саму себя.

Зачем она пообещала родителям помогать этим летом в магазине?

Да еще поливать цветы в Селандерском поместье. Вот этого уж точно делать не стоило.

А согласилась она из-за Давида – как всегда!

Потому что думала, что Давиду хочется попасть в Селандерский дом.

Потому что хотела его порадовать.

Хотела ему угодить. И порадоваться сама.

Она всегда так рассуждала. Кого бы это ни касалось. Да только что толку? Кому до этого дело? Давиду и в голову не приходило, что цветок, который ему приснился, он смог увидеть только благодаря ей. А Юнас – помнит ли он, как она уговаривала родителей купить ему магнитофон?

Все, с нее хватит!

Ключ она им взять ни за что не позволит!

Только бы Юнас перестал слоняться как неприкаянный и сверлить ее взглядом.

Давид едва кивнул ей, когда она встретила его этим утром по пути в библиотеку. И даже не слез с велосипеда. Как бы то ни было, она не собирается…

Но – но – но…

Имеет ли она право брать с других такие обещания?

Правильно ли она делает, что постоянно одергивает Юнаса?

Ну не зануда ли она после этого? Зануда и грымза?

Зачем она мешает Давиду разыскать летнюю комнату? Между прочим, именно он первым услышал голос на кассете! И именно он растолковал шепот!

Вдруг это что-то важное? Вдруг в Селандерском поместье и правда что-то неладно? А она только вставляет им палки в колеса!

Ну вот! Стоило отвлечься, и она опять начала клеить ценники по второму разу.

Ерунда какая-то… Со злости Анника отпихнула несколько банок так, что они покатились по столу.

Потом встала и пошла звонить Давиду.

Первое, что они увидели, войдя в Селандерский дом, был цветок. Сегодня он выглядел куда лучше.

Но, хотя день был в самом разгаре и за окном светило солнце, а цветы, как известно, всегда обращают свои листья к свету, этот цветок упрямо поворачивался внутрь комнаты – к лестнице.

– Странно, – сказал Давид. – Когда я вчера уходил, я повернул горшок так, чтобы свет падал на листья.

– А что, если здесь кто-то был… – Анника запнулась: ерунда, этого не может быть.

Но Юнас ухватился за ее мысль. В дом запросто мог кто-то проникнуть. Поэтому он предусмотрел все до малейших деталей. Рисковать нельзя ни в коем случае. Чтобы проверить, не приходил ли кто в их отсутствие, Юнас положил на все дверные ручки немного хвои. Если хвоя так и лежит на ручках, значит, никто не приходил. А если нет, следовательно… И тогда придется принимать меры! Еще этот метод позволял определить, какие двери открывали, а какие нет.

– Хитро придумано! – восхитился Давид.

– Ну и как хвоя? – улыбнувшись, спросила Анника. – На месте?

– Да, пока на месте, – ответил Юнас. – К коробке с ключом никто не прикасался. Цветок повернулся сам. Он хочет, чтобы мы поднялись по лестнице!

– Да, похоже на то… – сдавленно пропищала Анника.

– Ну все, давайте уже достанем ключ и разыщем, наконец, эту летнюю комнату! – сказал Давид.

– Да, давайте… – согласилась Анника.

Они поднялись по лестнице, и Давид достал ключ. Он огляделся. Куда ведет этот коридор? Из всех дверей заперта была лишь одна, ведущая на чердак. Возле нее на крючке висел ключ.

Комната, где жили только летом, вполне могла находиться на чердаке. Дети открыли дверь на чердак и оказались перед высокой деревянной лестницей. Ступеньки зловеще заскрипели, и Юнас сразу же включил магнитофон:

– Раз-раз! Говорит Юнас Берглунд!

– Какой жуткий чердак, – сказала Анника.

– Да, не самый уютный, – отозвался Давид. У него с собой был фонарик.

Юнас докладывал:

– Итак, дорогие слушатели, мы находимся на чердаке Селандерского дома. Как только что заметила одна из моих коллег, место жутковатое. Дневной свет скупо проникает через небольшие оконца, затянутые старой паутиной. В полутьме можно различить груды хлама, покрытого толстым слоем пыли. Я чувствую резкий затхлый запах. Нам приходится продираться сквозь паутину, которая серыми клочьями свисает с потолка. Вокруг носятся летучие мыши…

– Юнас, прошу тебя, не надо так ужасно преувеличивать! Мне и без того плохо! – послышался голос Анники.

Юнас раздраженно выключил магнитофон.

– Хочешь испортить мне репортаж, да? И как раз когда я почувствовал вдохновение!

– Извини, пожалуйста, я не хотела… – виновато проговорила Анника.

Давид с фонариком ушел вперед. Они видели, что он остановился у какой-то голубой двери. Давид вставил в замок ключ и повернул. Замок заскрипел, и Юнас продолжил:

– Затаив дыхание, мы стоим перед старой голубой дверью. Мы не знаем, куда она ведет. На двери следы человеческих рук. Замок тугой. Слышно, как он скрипит. Он совсем ржавый и никак не поддается. Ключ не поворачивается. Стоя на пороге, мы спрашиваем себя: кто последним входил в эту дверь? Кто ее запирал? Что за ней? Лишь на этот последний вопрос мы сможем получить ответ. Потому что замок начинает поддаваться! Дверь медленно открывается! Ключ подошел! Мы нашли ЛЕТНЮЮ КОМНАТУ!

Юнас говорил тихим, очень таинственным и напряженным голосом. Но сейчас он выключил магнитофон. Они стояли на пороге комнаты. Внутри раздавалось громкое монотонное жужжание.

– Сколько мух! – Анника вошла в комнату и направилась к окну, чтобы их выпустить. Но окно не открывалось, и Давиду пришлось помочь ей расшатать створки.

– Ого, как красиво, отсюда видна даже церковь!

Они выгнали мух и огляделись. Солнечный свет струился сквозь зеленые кроны лип. Старые деревья цвели, и комната наполнилась приятным ароматом.

Но в самой комнате, строго обставленной, было холодно и сухо. Друг против друга, вдоль стен, стояли старый деревянный сундук и простая кровать. У окна – маленький стол и стул. Больше в комнате ничего не было.

– Интересно, кто в последний раз сидел у этого окна? – сказал Давид, садясь на стул.

Анника заметила на стене небольшое зеркало с тусклым зеленоватым стеклом.

– Интересно, кто в последний раз смотрелся в это зеркало?

– И читал этот странный текст?

Юнас стоял рядом с Анникой. Возле зеркала, в рамке такого же размера и формы, висел какой-то текст. На пожелтевшей бумаге изящными буквами было выведено:

 
«Стоит ли удивляться,
что я не вижу Бога,
раз я не могу разглядеть даже то существо,
которое живет во мне».
 

Карл Линней

Юнас как раз собирался прочитать текст вслух, чтобы записать его на пленку, когда Анника вдруг бешено замахала руками.

– Что случилось? – спросил Давид.

– Какое-то большое черное насекомое влетело в окно и врезалось в меня! Вот сюда, прямо в лоб! Между прочим, очень больно!

Насекомое металось по комнате, ударяясь то в одну стену, то в другую. Потом подлетело к Давиду, стукнулось о его лоб тоже и упало на пол. Лежа на спинке, насекомое дрыгало ножками. Давид нагнулся и поднял его.

– Не трогай! – закричала Анника.

– Это навозный жук. Надо всегда помогать навозным жукам, которые лежат вверх брюшком. Сами перевернуться они не могут.

Давид протянул Аннике ладонь, по которой полз навозный жук, и собрался выпустить его в окно. Юнас подставил жуку палочку, но так неловко, что тот снова упал на пол и провалился между половицами.

– Как же мы теперь его достанем? – расстроился Давид.

Конечно, это просто старое суеверие, но говорят, что навозных жуков обижать нельзя, это не к добру. Ребята попробовали просунуть палочку между половицами, но жука достать не смогли.

Вдруг Юнас заметил, что половица, под которой исчез жук, качается. Она не была прибита. Ребята приподняли ее с обеих сторон. Доска была необыкновенно широкая и тяжелая, но поднять ее оказалось несложно.

И тут внизу зазвонил телефон. Подойти они никак не могли. Давид посветил в щелку, но ничего не увидел. Жук, видно, уполз. Давид пошарил рукой, но ничего не нащупал.

А телефон внизу все звонил и звонил…

Юнас лежал, распластавшись на полу, и смотрел вниз, под половицы. Там было пусто, только пыль и мусор, ни опилок, никакой другой изоляции.

Он посветил фонариком и просунул вниз руку…

Телефон все звонил.

– Этот телефон сведет меня с ума! – сказала Анника.

Юнас продолжал искать. Давид лежал рядом.

– Ну что, никак? – Давид был взволнован. Жука во что бы то ни стало нужно достать. Иначе он погибнет.

– Успокойся!

Юнас посветил снова. Кажется, вон там, чуть дальше, в пыли, что-то шевелится. Юнас просунул руку как можно глубже, но ничего не нащупал. Он посветил еще. Точно, шевелится! Но ему туда не дотянуться.

– Давид, у тебя руки длиннее. Давай ты! Вон там, куда я свечу, видишь?

Давид протянул руку и пошарил.

На лице у него отразилось удивление.

– Что такое? – спросил Юнас.

Давид отдернул руку. Жука там не оказалось, зато было что-то другое.

– Посвети еще, Юнас! Чуть дальше! Правее!

Юнас посветил – и они увидели! Там в пыли что-то блестело! Что-то, похожее на шкатулку.

– Дотянешься? – спросил Юнас.

Да, конечно, Давид легко мог дотянуться. Он снова протянул руку, схватил шкатулку и подтащил поближе. Теперь она стояла в промежутке между половицами. Юнас достал носовой платок и стер сверху пыль. Это была старинная деревянная шкатулка, обитая медью. Именно медь и светилась в темноте, когда они направили на нее фонарик.

Давид вытащил шкатулку и поставил на пол.

– Смотрите! Жук! – прошептала Анника.

На ключе, вставленном в замок шкатулки, совершенно неподвижно сидел навозный жук. Он не сопротивлялся, когда Давид взял его и выпустил в окно.

– Как вы думаете, что внутри? Давайте скорее откроем! – нетерпеливо сказал Юнас.

– Это не наша шкатулка, – возразила Анника.

Конечно, шкатулка не их, но если бы не они, шкатулку бы никто никогда не нашел, считал Юнас. Давид молчал.

– Думаете, это ее шкатулка? Юлии? – спросила Анника.

– Тогда она бы тут не стояла. Нет, Юлия о ней даже не знает! – ответил Юнас.

– И все-таки дом принадлежит Юлии, а значит, шкатулка ее! – решительно сказала Анника.

– Нельзя иметь то, о чем ты даже не догадываешься! – Юнас не собирался ей уступать.

– Нет, можно! Правда, Давид?

Давид очнулся от своих мыслей. Шкатулка, разумеется, очень старая и лежит здесь очень давно.

– Ее хозяина, скорее всего, уже нет в живых, – добавил он.

– Что я говорил! – Юнас не сомневался в своей победе, ведь Давид был на его стороне. – Именно это я и имел в виду! Так чего же мы ждем?

Он потянулся к шкатулке. И тут снова зазвонил телефон.

– Подожди, Юнас! – сказал Давид. – Мне надо немного подумать!

– Чего тут думать!

– Нет, подожди.

– Может, кто-нибудь все-таки подойдет к телефону? – спросила Анника. Она начинала нервничать.

– Сама и подходи! – огрызнулся Юнас. – У нас есть дела поважнее!

Потирая подбородок, Давид задумчиво уставился на шкатулку. Он, казалось, и не слышит этих сигналов.

– Мы бы никогда не нашли эту шкатулку, если бы жук не провалился в щель, – сказал он. – Выходит, жук указал нам путь. Странно!

– Вот и я о том же! – Юнас от нетерпения переминался с ноги на ногу. – Мы нашли ее не случайно! Не понимаю только, чего мы ждем?

Да, конечно, все это не случайно. Давид кивнул.

– Именно поэтому не следует торопиться, – серьезно сказал он. – Я должен все хорошенько обдумать, чтобы не наделать глупостей.

Они все равно придут сюда вечером поливать цветы. А раз так, то можно немного подождать и открыть шкатулку чуть позже.

– Подождать?.. – Юнас уже прыгал на месте, так ему не терпелось поскорее узнать, что же там внутри, но Анника согласилась с Давидом, шкатулку поставили обратно, а доску положили на место.

Телефон упрямо звонил, и Давид побежал вниз. Но подойти не успел – как только он снял трубку, раздался щелчок. Трубку на другом конце уже повесили.

Был полдень. Они покидали Селандерское поместье.

Юнас был крайне разочарован. Ему, как он выразился, пришлось подчиниться «сильной руке».

Письма

Дети вставили ключ в замок голубой двери. Разговаривать никому не хотелось, даже Юнасу. Всем было как-то тревожно, но никто не понимал отчего.

Они вошли в комнату, залитую зеленоватым сумеречным светом.

Какая одинокая комната, вдруг подумала Анника. Комната одинокого человека, тихая комната одиночества. Ей показалось, что если бы она по-настоящему в кого-то влюбилась, то хотела бы сидеть здесь одна, у окна, вдыхать аромат лип, смотреть на улицу и думать об этом человеке. Но это была мимолетная мысль, и Анника тут же прогнала ее прочь. Она ни в кого не была влюблена.

– О чем ты думаешь, Анника? – спросил Давид.

– Да так, ни о чем…

– Нет, ты о чем-то задумалась, я видел.

В ту же минуту зазвонил телефон.

– Ну вот, опять, – разозлилась Анника.

– Я отвечу, – сказал Давид и поспешил вниз.

Подняв трубку, он услышал знакомый скрипучий голос:

– Здравствуй, Давид! Это я… Юлия Анделиус.

– Здравствуйте.

– Скажи, пожалуйста… ты торопишься?

– Нет-нет.

– Тогда мы можем немного поговорить?

– Конечно.

– Ты, наверное, удивляешься, почему я так часто звоню, но я давно не была в Селандерском поместье и, вспоминая о нем, пытаюсь представить, как оно выглядит сейчас… Многое ли изменилось… Как там цветы?

– Хорошо. Мы только что их полили.

– Замечательно! А Селандриан?

– Все в порядке, он поправился. Не волнуйтесь.

– Вот и славно. Я очень рада это слышать…

В трубке замолчали, Давид не знал, что еще сказать. Может, Юлия хочет закончить разговор? Он ждал.

Но его собеседница снова заговорила:

– Скажи мне, Давид…

– Да?

– Ты играешь в шахматы?

– Ну да, играю.

– Как хорошо! А ты не хочешь сыграть со мной партию?

– Конечно, с удовольствием, но…

– Посмотри налево, у кресла стоит небольшой столик. Видишь?

– Рядом с креслом?

– Да-да… оно еще обтянуто зеленой кожей.

– Точно.

– Если уберешь лампу и поднимешь крышку стола, внутри найдешь старые шахматы…

– Секундочку!

Давид сделал так, как сказала Юлия Анделиус. Ему даже не пришлось отходить от телефона – столик стоял совсем рядом. И под крышкой он действительно нашел шахматы. На доске уже были расставлены большие резные фигуры, похожие на скульптуры.

– Нашел?

– Да.

– Хорошо. Это очень красивые шахматы… на редкость красивые, правда?

– Да.

– Тогда начнем?

– С удовольствием!

– Я бы хотела играть белыми, если ты, конечно, не против.

– Нет, пожалуйста.

– Я начинаю… так, посмотрим…конь gl на f3.

– Так… gl на f3… Интересное начало!

В трубке раздался смешок:

– Ты считаешь? Что ж, теперь твой ход. Или хочешь подумать?

– Я хотел бы немного подумать.

– Это разумно. Я позвоню позже. До скорого, Давид!

– До свидания.

Юлия повесила трубку. Разговор казался каким-то нереальным, но при этом очень важным. Давид медленно опустил трубку.

По лестнице спускались Юнас и Анника.

– Где ты застрял? – Юнас нервно жевал «салмиак» и от нетерпения не находил себе места.

– Это Юлия звонила, – ответил Давид.

– Что она хотела на этот раз?

– Она предложила мне сыграть в шахматы.

– Что?

Давид повторил: да, Юлия предложила ему сыграть в шахматы.

– В шахматы? С тобой? По телефону?

– А что тут такого? Думаешь, я не умею играть в шахматы?

– Да нет, просто странно, – Юнас пожал плечами. – Ладно, а теперь мы идем наверх открывать шкатулку! – сказал он и побежал наверх.

Вдруг на первом этаже забили часы, старые напольные часы. Они бесперебойно ходили с тех пор, как их растряс поезд, но бить еще не били. Во всяком случае, при детях этого не случалось. Часы пробили восемь раз. Восемь легких, почти боязливых ударов.

– Странно, – сказал Давид. – Что это может значить?

– Пошли! – нетерпеливо закричал Юнас с чердака.

– Как красиво бьют, – сказала Анника. – Как живые…

Анника начала тут понемногу осваиваться. Страх перед неизвестным прошел. Теперь ей уже казалось, что шкатулку наверняка можно открыть. Должен же быть во всем этом какой-то смысл.

Войдя в летнюю комнату, дети сразу подняли половицу и вытащили шкатулку. Они поставили ее на стол у окна. Под липами сгущались сумерки.

Их взгляды были устремлены на ключ в замке. Давид повернул ключ, замок легко поддался.

Дети переглянулись, их глаза блестели. Кто откроет шкатулку?

– Я открою! – сказала Анника и положила руку на крышку.

– И не страшно тебе? – зловеще произнес Юнас. – Кто знает, что таится в этой…

Но Анника уже подняла крышку.

– Ну-у… всего лишь пачка писем! – разочарованно произнес Юнас. Он явно ожидал увидеть сокровища: золото, серебро, драгоценные камни…

– «Всего лишь»! – передразнил его Давид.

– Смотрите! Зеркало! – Анника встретилась взглядом с Давидом в тусклом зеркале на внутренней стороне крышки.

Юнас снова оживился. Ему вдруг пришло в голову, что в письмах могут содержаться тайные карты, документы и указания, как найти тайник с сокровищами.

На самом верху стопки лежал небольшой свиток. Дети развернули его и увидели, что он весь исписан старинным, изящным, но неразборчивым почерком. Однако Анника сказала, что попробует прочесть.

– Читай вслух! – сказал Давид. И Анника начала:

Сегодня 30 июня 1763 года.

Часы внизу только что пробили восемь…

Анника замолчала и посмотрела на Давида.

Сегодня тоже было тридцатое июня, и они только что слышали, как часы внизу пробили восемь…

Юнас вытаращил глаза. Вот это да! Он включил магнитофон. Письмо надо было зачитать для репортажа.

Листок в руке Анники дрожал. Собравшись с духом, она продолжила:

Я сижу у окна. Цветут липы, и мне так хочется открыть окно и вдохнуть их аромат, но сейчас у меня нет сил. Я знаю, что жить мне осталось недолго. Но я спокойна.

На столе передо мной шкатулка, которую смастерил Андреас на мой четырнадцатый день рождения. Когда в зеркале на крышке я встречаю свой собственный взгляд и вижу свое отражение, я думаю об Андреасе и мечтаю, чтобы зеркало запечатлело мое лицо и чтобы в один прекрасный день мои глаза встретили взгляд того, кто найдет и откроет эту шкатулку. Как бы я хотела увидеть глаза этого человека, узнать его сердце и характер, ибо то, что я оставляю в этом тайнике, бесконечно мне дорого.

В шкатулке лежат письма, в которых Андреас изложил свои мысли, и это очень важные мысли. Но их время еще не пришло. Посему я надеюсь, что нашедший письма будет жить в иную эпоху, которая сможет по достоинству оценить его идеи.

Но если случится вдруг так, что письма увидят свет в эпоху столь же неразумную и нещадную, как моя, то пусть нашедший, не раздумывая, положит их обратно в шкатулку и спрячет куда-нибудь подальше.

Перу Андреаса принадлежат не все письма – некоторые написаны его сестрой, моей дражайшей подругой, Магдаленой Ульстадиус. Не зная, как лучше сохранить ее письма, я решила положить их в шкатулку вместе с письмами Андреаса.

Наконец, хочу привести здесь слова, которые часто повторял Андреас: «Все живое взаимосвязано». Он просил меня как следует их обдумать и никогда не забывать. Он знал, что и мертвые тоже живут.

Дни мои сочтены. Но наш с Андреасом цветок будет жить, хотя скоро меня, как и Андреаса, не будет в живых.

Вот последние слова, которые выведет моя рука и которые произнесут мои губы: я всегда, всегда любила Андреаса.

Анника закончила читать, и в маленькой комнате стало тихо. Последние слова дались ей нелегко, она была растрогана, в ее глазах блестели слезы.

– Возьми «салмиак», Анника, – сочувственно сказал Юнас, и, как ни странно, Анника взяла одну пастилку и положила в рот.

– Анника, а письмо не подписано? – спросил Давид. – Там не указано, кто его написал?

– Указано… – Анника кивнула и вытерла слезы. – Тут написано, что ее зовут Эмилия, – едва слышно прошептала она.

Даже Юнас был потрясен.

– Не может быть! Ну и жуть! Это же имя, которое Давид услышал на пленке! Похоже, мы впутались в какую-то историю!

Анника слегка улыбнулась и снова вытерла глаза.

– Я словно предчувствовала это и немного боялась. Но теперь уже слишком поздно, назад пути нет. Остается только двигаться дальше.

– Да, назад пути нет, – медленно повторил Давид.

– Может, посмотрим остальные письма? – предложил Юнас.

Они переставили шкатулку на пол, сели вокруг нее и зажгли свечку, чтобы всем было видно.

Давид взглянул на остальных и неуверенно улыбнулся.

– Выходит, мы втроем должны решить, пришло ли время для идей Андреаса.

– Но это невозможно, – серьезно сказала Анника.

– Еще как возможно, давайте скорее начнем! – ответил Юнас и, быстро склонившись над шкатулкой, вынул второе письмо и протянул Аннике.

Анника взяла письмо, но читать начала не сразу. Она оглядела комнату. Юнас и Давид следили за ее взглядом, который остановился сначала на столе, а потом на кровати. Все трое думали об одном и том же: однажды вечером, больше двухсот лет назад, Эмилия сидела за столом у окна и писала свое последнее письмо, а потом легла в постель и приготовилась умереть. Возможно, это случилось спустя всего несколько часов… в точно такой же вечер, обычный июньский вечер, как сегодня. Наверное, ей было очень одиноко. Она писала свое письмо в будущее – кому-то, кого не знала. Она не знала, когда оно попадет в чьи-то руки.

Но сегодня вечером письмо нашло своего адресата. Выходит, Эмилия написала свое последнее письмо им – Давиду, Юнасу и Аннике. Именно им она доверила мысли Андреаса.

Анника развернула письмо, которое протянул ей Юнас, и начала читать:

Лиаред, 16 июня 1763 года

Моя верная, моя дорогая подруга, моя Эмилия.

Тороплюсь поскорее написать это, ибо крайне обеспокоена твоим последним письмом. Дорогая моя Эмилия, не следует считать болезнь смертельной. Твое здоровье ослаблено, что неудивительно после всего, что тебе пришлось испытать и пережить. Но ты, всегда доставлявшая нам, твоим друзьям, столько радости, не должна позволить недугу победить себя! Знай, что мы с Ульстадиусом, моим дорогим супругом, каждый день молимся за тебя. И твердо убеждены, что с Божьей помощью ты скоро поправишься.

Милая моя Эмилия, я уверена, что Малькольм Браксе, твой добрый супруг, позаботится о цветах, если, упаси Господи, здоровье к тебе не вернется.

Я верю, что ваш с Андреасом цветок переживет нас всех!

В своем письме ты спрашиваешь о древней надгробной статуе, которую Андреас, к несчастью для себя и окружающих, привез из путешествия в землю Египетскую, но умоляю тебя не принимать никаких поспешных и необдуманных решений. Пусть статуя пока покоится в сундуке в твоей мансарде.

Ульстадиус считает, что злое проклятие, которое якобы лежит на этом деревянном идоле, не может иметь силу спустя три тысячи лет. А если, не дай Бог, неизвестное божество и в самом деле отмстило нашему Андреасу и навлекло на него погибель, то доставать эту статую тем более не следует. Пускай она навсегда остается там, где лежит, дабы она никому больше не навредила.

Но и уничтожать статую, по нашему мнению, не следует.

Лучше всего просто предать ее забвению.

Моя любимая, моя дражайшая Эмилия, послушайся, наконец, ту, что по-настоящему любит тебя и беспокоится о тебе. Более всего в твоем письме меня пугает то, что ты просишь похоронить тебя рядом с Андреасом в неосвященной земле.

Дорогая Эмилия, если Бог призовет тебя, ты будешь покоиться в Селандерском склепе, в святой земле. Там ты обретешь покой.

Ты же в своем письме пишешь, что уже и теперь спокойна, после того, как тебе пообещали похоронить тебя рядом с Андреасом. Кто дал тебе такое обещание, ты не говоришь. Однако разум мой подсказывает мне, что это кто-то, кому ты полностью доверяешь, и человек этот очень тебя любит. А раз ты сама говоришь, что супруг твой ничего не знает об этом желании, то единственный, кто приходит мне на ум, – это мой дорогой отец, Петрус Виик.

Зная о твоем горе и отчаянии, я, конечно, понимаю, что движет тобою, моя Эмилия. Но все же умоляю тебя отказаться от этой затеи и поскорее освободить несчастного от данного им обещания!

При всем том я ни на секунду не сомневаюсь, что скоро вновь увижу тебя пышущей здоровьем и навсегда оставившей эти страшные мысли.

Да пребудет с тобой Господь, моя Эмилия, шлю тебе горячий привет!

Твоя верная подруга

Магдалена Ульстадиус

Когда Анника закончила читать письмо, в комнате на некоторое время воцарилось молчание. Потом на нее обрушился град вопросов, особенно от Юнаса, которому устаревший язык письма казался непривычным. Аннике пришлось заново перечитать ему отдельные места. Особенно Юнаса заинтересовал отрывок, где говорилось о трехтысячелетней египетской надгробной статуе. Когда Анника во второй раз прочитала его, Юнаса осенило. Он вскочил на ноги.

– Сундук на чердаке! Может, это и есть тот самый сундук?

Он указал на сундук у стены напротив кровати.

Да, конечно, это вполне мог быть тот самый сундук – Анника и Давид были с ним согласны. Глаза у Юнаса засветились.

– Так здесь, вероятно, лежит египетская статуя! Статуя, которой три тысячи лет!

Он бросился к сундуку и попытался поднять крышку, но она была слишком тяжелая. Давид помог ему. Не потому, что думал найти там статую, – просто он знал, что Юнас не успокоится, пока не выяснит, что там. Однако никакой статуи в сундуке не было, только старые, белесые от стирки половики.

– Лучше бы о ней навсегда забыли, – спокойно сказала Анника. Юнас недоуменно посмотрел на нее.

– Забыли? Ты что, думаешь, можно забыть о статуе, которой три тысячи лет? Нет, мы непременно должны ее найти! Может, мы назначены судьбой! А ты как думаешь, Давид?

Но Давид ничего не ответил, вид у него был рассеянный. Статуя его не особенно интересовала. В письме было кое-что другое…

Цветок, например, цветок Эмилии и Андреаса, которому суждено было выжить! Не тот ли это самый цветок, что стоит внизу? Цветок, который Давид видел во сне? Селандриан, о котором постоянно спрашивала Юлия?

Внезапно Анника вскрикнула от удивления. На дне шкатулки она нашла брошь – массивное серебряное украшение в виде цветка. На обратной стороне было выгравировано:

Эмилии от Андреаса 29/8 1759.

Анника протянула брошь Юнасу, который включил магнитофон, чтобы описать находку. Он был крайне возбужден и что-то бормотал о египетских статуях и страшных заклятиях.

Но ведь в письме говорилось не только об этом!

Эмилия хотела покоиться в неосвященной земле рядом с Андреасом…

Но почему Андреас лежал в неосвященной земле?

Ведь, кажется, так хоронили только преступников?

Может, Андреас, как тогда говорили, наложил на себя руки?

В таком случае почему?

Эмилия его любила… Может, он ее не любил?

А может, он сделал это, потому что никто не понимал его идей?

Можно ли понять их сегодня?