Текст книги "Фонарщик"

Глава XIV
Горизонт проясняется

Это было новое испытание, одно из самых тяжких для Вилли, но он мужественно переносил его. О самых тяжелых моментах борьбы он никому не говорил – ни своей обеспокоенной матери, ни раздраженному деду. Герти стала теперь его главным утешением. Только ей он рассказывал о всех неприятностях, и, несмотря на свой возраст, она прекрасно научилась его поддерживать. Всегда стараясь предполагать лучшее, всегда предсказывая ему успех на следующий день, она много сделала, чтобы сохранить в нем надежду и укрепить его решимость.

Ум Герти, наблюдательный и живой, был не по-детски проницателен; она быстро схватывала суть дела. Часто она давала прекрасные советы, которым Вилли охотно следовал.

Однажды им попалось объявление в газете, которое казалось подходящим для Вилли. Требовался мальчик лет пятнадцати, ловкий, способный и честный. Пробыв несколько лет в учении, он получал долю в деле хозяина и становился его компаньоном.

Это было не место, а клад. Герти сияла, отправляя своего друга по указанному адресу.

Хозяин, маленький человечек, с хитрым выражением лица и острым взглядом, послушал его некоторое время, потом задал целую кучу вопросов и поставил Вилли в очень неловкое положение, выразив сомнение относительно его способностей и честности. А в конце беседы заявил, что даже при самых лучших рекомендациях он не рискнул бы заключить договор с молодым человеком, если его родители не согласятся принять участие в деле и вложить на его имя небольшую сумму.

Такой тон вовсе не понравился Вилли; он догадался, что это просто мошенничество или что-то в этом роде.

Отчаяние овладело мальчиком. Он не решался показаться на глаза матери и прямо прошел к Труману. Был рождественский сочельник. Дома была одна Герти. Замирающее пламя камина и последние отблески вечерней зари слабо освещали комнату. Герти собиралась делать печенье к чаю. Она вышла из кладовой с чашкой муки в руках, когда Вилли бросил свою фуражку на скамью и сел, обхватив голову руками. Герти тотчас же поняла, что бедный мальчик потерпел новую неудачу. Безмолвный приход был так необычен для него, так странно было видеть его красивую голову склоненной под тяжестью горя и всю его фигуру, усталую и будто постаревшую, что Герти стало ясно, что его сердце готово разорваться. Отложив в сторону кружку и тихо подойдя к нему, она с беспокойством тронула его за руку. Дружеское прикосновение и сочувствующий взгляд оказались последней каплей, переполнившей чашу терпения мальчика. Он уронил голову на стол; спустя мгновение раздались тяжелые рыдания, раздиравшие душу Герти. Она часто плакала, и это было естественно; но Вилли, всегда такой веселый и жизнерадостный!.. Она никогда не видела, чтобы он плакал, и не думала, что это возможно. Обняв его, она тихо сказала:

– Это ничего, Вилли, что ты не получил это место; я не думаю, чтобы оно было таким уж хорошим.

– Я тоже, – отозвался Вилли, приподняв голову, – но что же делать? Я не в силах ничего найти! Но не могу же я сидеть сложа руки!..

– Ну, нам приятно, что ты сидишь дома.

– И мне было очень приятно приходить домой, когда я служил у мистера Брэя и кое-что зарабатывал. Тогда я чувствовал, что все рады меня видеть.

– И теперь мы рады не меньше.

– Теперь не то, что раньше! – горько воскликнул Вилли. – Теперь мать постоянно смотрит на меня так, точно ждет, что я вот-вот скажу ей, что наконец нашел место. А дедушка – тот, кажется, и раньше считал, что я ни на что не годен!

– Но ведь ты не виноват, Вилли, что мистер Брэй умер. За что же тебя бранить?

– Да он и не бранит меня! Мне как раз было бы легче, если б меня бранили. А то сидит вечером в своем кресле, вздыхает и смотрит так, будто говорит: «Ничего, братец, из тебя не выйдет, я всегда это говорил».

– А я верю, что выйдет! – возразила Герти. – В один прекрасный день ты разбогатеешь. Вот он удивится!

– Герти! Ах, если бы я когда-нибудь разбогател, я непременно поделился бы с тобой… Но, – разочарованно прибавил он, – это не так просто, как я думал раньше…

Герти взяла его за руки.

– Послушай, Вилли, – сказала она, – не думай больше об этом. У каждого есть свое горе, и каждый его превозмогает. Быть может, через неделю тебе будет лучше, чем у мистера Брэя, и мы снова будем счастливы! А знаешь, – она решила переменить разговор, – знаешь, что сегодня вечером исполняется два года, как я здесь?

– Правда? Разве дядя Тру взял тебя к себе в сочельник?

– Конечно.

– Вот так штука! Значит, тебя привел сам Санта-Клаус!

Оказалось, что Герти ничего не знала о Санта-Клаусе, который приносит детям подарки на Рождество. Вилли начал рассказывать и постепенно увлекся.

Когда Герти увидела, что интересный рассказ разогнал его грусть, она принялась за свое печенье; глаза ее горели таким задорным огоньком, что Вилли, заметив это, воскликнул:

– О чем ты думаешь, Герти? Отчего у тебя стало такое лукавое личико?

– Я думаю, быть может, Санта-Клаус принесет тебе что-нибудь сегодня. И отведет тебя куда-нибудь на службу, где ты будешь хорошо зарабатывать.

– Только на него и остается надеяться, потому что если я не найду места к Новому году, не знаю, что со мной будет…

В эту минуту вошел Труман. Старик принес жирную индейку, подарок на Рождество от мисс Грэм. Герти она прислала книгу.

– А для Вилли, дядя, у тебя ничего нет? – спросила Герти.

– Как же, есть! Только боюсь, подарок-то неважный. Так, просто записочка!..

– Записочка? Мне? – удивленно воскликнул Вилли. – От кого же?

– Не знаю, – ответил Труман, роясь в своих карманах. – Я только повернул на нашу улицу, как встретил человека, который спросил, не знаю ли я, где живет миссис Салливан. Я ему указал дом, а когда он увидел, что я иду туда же, то попросил меня передать эту записочку мистеру Вильяму Салливану, – и он протянул Вилли записку.

Мальчик громко прочел:

«Р. X. Клинтон просит Вильяма Салливана быть у него в будущий четверг утром между 10 и 11 часами…»

– Что это значит? – спросил Вилли. – Я не знаю этого имени.

– Зато я хорошо знаю, – ответил Тру. – Он живет в том большом каменном доме… Это очень богатый человек, и тут адрес его конторы.

– Как? Отец тех красивых детей, которыми мы любовались вечером под их окном?

– Он самый.

– Для чего же я ему нужен?

– Для службы.

– Значит, это место! – воскликнула Герти. – Настоящее, хорошее место, и это Санта-Клаус тебе принес! Ведь я же говорила! О, Вилли, как я рада!..

Вилли не знал, радоваться ему или нет. Приглашение от незнакомого человека казалось ему в высшей степени странным, и он взял с друзей обещание пока ничего не говорить матери и деду.

На второй день Рождества Вилли отправился в назначенный час по указанному адресу. Мистер Клинтон, очень любезный и приветливый человек, принял его ласково, недолго расспрашивал и даже не потребовал аттестата. Сказал, что ему нужен мальчик при конторе, и предложил Вилли эту должность. Вилли ответил не сразу.

Предложение было очень заманчивым и много обещало в будущем. Но мистер Клинтон не упомянул о жалованье, а Вилли не мог работать без вознаграждения, что бы новое место ни сулило в будущем.

Увидев нерешительность мальчика, мистер Клинтон спросил:

– Быть может, мое предложение вам не подходит? Или же вы уже нашли другое место?

– О, нет, – ответил Вилли. – Вы очень добры, доверяя работу в конторе незнакомому человеку, и ваше предложение для меня столь же привлекательно, сколь и неожиданно; но до этого я служил у аптекаря и имел определенный заработок, необходимый для поддержки моей матери и деда. Я многим другим местам предпочел бы такую контору, как ваша, сударь, и я надеюсь, что был бы вам полезен. Я знаю также, что есть немало молодых людей, детей богатых родителей, которые были бы очень рады работать у вас без всякого вознаграждения. Я не могу надеяться на жалованье у вас раньше, чем через несколько лет. Конечно, к этому времени я буду с избытком вознагражден опытом и знаниями, которые приобрету в деле, но, к несчастью, сударь, мое положение не позволяет мне поступить как на такую службу, так и на учение в колледже.

Мистер Клинтон улыбнулся:

– Откуда, милый юноша, вы это знаете?

– Я слышал, сударь, от бывших школьных товарищей, которые теперь служат в больших торговых домах, что они не получают вознаграждения, и считаю это справедливым. По той же причине я должен был довольствоваться своим скромным местом в аптеке. Хотя это и не соответствовало моим вкусам, но давало, по крайней мере, возможность содержать себя и помогать матери-вдове и деду, который уже стар и беден.

– А кто ваш дедушка?

– Мистер Купер, псаломщик в церкви у мистера Арнольда.

– Купер? Да, да, я его знаю… Ну, так вот что: мы действительно не даем жалованья мальчикам при конторе, это совершенно верно, и тем не менее к нам охотно идут на службу. Но я слышал о вас хорошие отзывы и думаю, что буду доволен вами. Я дам вам то же жалованье, какое вы получали у мистера Брэя; если вы будете стараться, то потом и прибавлю… Так вот, если вы согласны, то с первого января можете приступить к работе.

Вилли поблагодарил мистера Клинтона и поспешил домой.

Старший конторщик, который присутствовал при этом разговоре, нашел, что Вилли слишком сухо поблагодарил хозяина. Но мистер Клинтон следил за выражением лица мальчика и понял, что тот просто не смог выразить свою признательность словами.

И ему припомнилось то далекое время, когда он сам пришел в Бостон искать работу, чтобы содержать свою мать. С тех пор прошло больше двадцати лет; старушка мать давно в могиле; на его лице пролегли морщины – следы трудов и забот, но как живо припомнилось ему то восторженное письмо, которое он послал матери, чтобы порадовать ее известием: после долгих неудач он наконец нашел место. Нет, он не счел Вилли неблагодарным. И недаром пробудились в нем эти далекие воспоминания!..

Ничто не сравнится с восторгом доброй миссис Салливан, когда она услышала эту чудесную новость. Мистер Купер и Герти радовались, но каждый по-своему: усталые глаза старика горели необычным для него огнем надежды, а девочка, как маленькая сестра, гордилась тем, что другие тоже оценили достоинства ее брата. Дядя Труман, похлопывая мальчика по плечу, приговаривал:

– Вот видишь, мистер Вилли, нечего было падать духом! Я ведь не раз говорил дедушке, что дело скоро опять пойдет на лад!

Кто рассказал мистеру Клинтону о Вилли, так и осталось неизвестным. Миссис Салливан перебрала всех своих знакомых, думала то на одного, то на другого, но так ничего и не решила.

Пришлось согласиться с Герти, что Вилли помог Санта-Клаус.

Глава XV
Ангел-хранитель

– Посмотри, Белла, – говорила одна молоденькая девушка другой, – вон опять та девочка, которую мы встречаем каждый день по дороге в школу. Мне она очень нравится. Посмотри, как она ласково говорит с этим старичком.

– Но, Китти, ты всегда любуешься тем, что все находят безобразным.

– Безобразным? – рассердилась Китти. – Наоборот, по-моему, она прелестна! Посмотри, когда они поравняются с нами, какой у нее кроткий взгляд, когда она говорит со стариком. Хотела бы я знать, что с ним. Как его рука дрожит! Та самая, которую поддерживает девушка…

– У нее очень красивые глаза, это правда, – согласилась Белла, – но в ней нет ничего особенного. И чего это она все время гуляет по улице с этим стариком; он едва-едва ходит, а ей солнце светит прямо в лицо. Я ни за что не стала бы так прогуливаться!

– О, Белла! – воскликнула Китти. – Как можно так говорить! Мне так жаль старичка!..

– Ну, – возразила Белла, – если начать всех жалеть, так больше ничего и делать не останется! Смотри, вот идет Вилли Салливан, папин конторщик. Я остановлю его и заговорю!..

Но Вилли шел очень быстро. Поравнявшись с девушками, он вежливо поклонился.

– С добрым утром, мисс Изабелла, мисс Китти, – поздоровался он и, прежде чем они успели произнести хоть слово, был уже далеко.

– Смотри, Белла, – заметила Китти, обернувшись, – он догнал старика и мою девочку. Смотри, смотри, он взял старика под руку, и они пошли втроем. Странно!..

– Ничего странного, просто, наверное, он с ними знаком. Пойдем скорей, а то опоздаем на урок.

Нетрудно угадать, что этот старик с девочкой были не кто иные, как Труман Флинт с Герти. Но теперь роли переменились: бедная, покинутая сиротка, которой он заменил и отца, и мать, стала его опорой и утешением.

У дядюшки Трумана случился удар, и он больше не может ходить один. Если он не гуляет под руку с Герти, то целыми днями сидит в своем кресле. Прошло почти пять лет с тех пор, как он взял к себе девочку; едва она успела подрасти и окрепнуть, как пришел ее черед поддерживать старика. С утра до ночи ходила она за ним, занималась хозяйством; Герти работала без устали и действительно сделалась отрадой его немощной старости, его последних дней…

Случилось это два месяца тому назад. Правда, уже раньше здоровье Трумана пошатнулось; он прихварывал, но мог еще работать. Но однажды утром Герти вошла к нему и очень удивилась, что он еще не встал. Она подошла к постели, заговорила с ним, но Труман не отвечал. В ужасе она кинулась к миссис Салливан.

Пришел доктор и сказал, что это паралич. Некоторое время боялись, что Труман не встанет. Однако он стал понемногу поправляться; к нему вернулась речь, и недели через две он уже мог с помощью Герти вставать.

Доктор советовал ему как можно больше двигаться. Поэтому каждое утро в хорошую погоду, пока еще не было жарко, Герти отправлялась с ним на прогулку. Заодно она обычно покупала все, что ей было нужно для хозяйства, чтобы потом не выходить и не оставлять Трумана одного.

В это утро Вилли догнал их и проводил до лавки, где Герти покупала провизию. Усадив Трумана, он отправился в свою контору, а Герти подошла к прилавку, чтобы взять, что нужно к обеду. Она отложила кусок мяса и только мельком взглянула на овощи: надо было быть экономной; нечего и думать о зеленом горошке, который так любил Труман.

– Сколько стоит мясо? – спросила она у мясника.

Сумма, которую он назвал, была так мала, что Герти показалось, будто он увидел содержимое ее кошелька и прочел ее мысли.

Протягивая ей сдачу, продавец нагнулся к ней через прилавок и тихонько спросил, какая пища рекомендована мистеру Флинту доктором.

– Ну, например, зеленый горошек ему можно? Я только что получил его из деревни и с удовольствием пришлю вам.

– Доктор сказал, можно все питательное, – ответила Герти.

– Я не сомневаюсь, что зеленый горошек доставит ему удовольствие.

– Я очень благодарна вам, – сказала Герти, – он страшно любит зеленый горошек.

– Отлично! Я пришлю вам, он очень хорош!

Мясник быстро отвернулся к другому покупателю, и Герти надеялась, что он не заметил, как она вспыхнула и что на глазах у нее выступили слезы.

Труман, у которого сохранился прекрасный аппетит, вкусно пообедал и заснул, сидя в своем кресле.

Когда он проснулся, Герти прыгала возле него и радостно кричала:

– Дядя Тру, мисс Эмилия пришла нас навестить!

– Благослови вас Бог, милая барышня! – поздоровался Тру, силясь приподняться и сделать несколько шагов ей навстречу.

– Не вставайте, пожалуйста, мистер Флинт, – сказала Эмилия, угадав его движение, – ведь вам это трудно. Дай мне стул, Герти, я сяду поближе к мистеру Флинту.

– Вот, мисс Эмилия, – промолвил Труман, – я уже не тот, каким вы знали меня раньше; похоже, мне недолго осталось жить…

– Я так огорчена, что ничего об этом не знала. Только сегодня Георг, наш кучер, увидел вас с Герти в лавке и, вернувшись на дачу, рассказал мне. Я уже побранила Герти, что она мне не написала.

Герти стояла у кресла Тру, лаская своими тонкими пальцами его седые волосы. Когда Эмилия упомянула ее имя, Тру повернул к ней голову. Сколько любви было в его взгляде! Герти потом никогда не забывала его…

– Ну зачем было вас беспокоить. Никакие доктора и сиделки не сделали бы для меня больше, чем это милое дитя. Когда пять лет тому назад я взял ее к себе, думал ли я, что так скоро свалюсь и буду нуждаться в ее помощи?

– О, дядя, голубчик! – воскликнула Герти. – Я все готова сделать, чтобы ты был снова здоров!

– Знаю, знаю, дитя мое. Но на все воля Божья… А уж вас, мисс Эмилия, – сказал он, помолчав, – мы оба должны благодарить. Я любил свою птичку, но был неразумен и мог бы испортить ее. Вы лучше знали, что хорошо и для нее, и для меня. Если бы кто-нибудь сказал мне шесть лет тому назад, что я стану беспомощным стариком, прикованным к креслу, не зная, кто прокормит меня и моего птенчика, я ответил бы, что никогда не перенесу такого горя. Но эта малютка сумела научить меня бодрости и терпению. Когда я в первый раз после удара смог заговорить и выразить свою мысль, я был так взволнован, думая о своем положении и нужде, которая ожидала Герти, что мне стало еще хуже. «Что мы будем делать? – говорил я. – Что с нами будет?» И тогда она шепнула мне на ухо: «Дядя Тру, Бог не покинет нас!» А когда, забыв ее слова, я снова спросил: «Кто же теперь накормит и оденет нас?» – она опять ответила: «Бог поможет нам». Когда же ночью, в тоске, думая о своем ребенке, я, забывшись, сказал вслух: «Кто позаботится о Герти, если я умру?», эта моя милая крошка, которую я считал спящей в ее постельке, положила голову рядом с моей и сказала: «Дядя Тру, когда меня выгнали на улицу темной ночью, и я никому не была нужна, и у меня не было ни родных, ни крова, вы пришли ко мне; теперь же, если я не умру вместе с вами, найдется еще кто-нибудь, кто позаботится обо мне». После этого, мисс Эмилия, я больше не отчаивался. Эти слова глубоко запали в мою душу и принесли ей мир. Я думал: если я буду жить и сохраню силы, Герти сможет еще долго ходить в школу и многому научиться, потому что у нее большие способности и охота к учению. Ведь это слабое дитя, и я не мог допустить мысли, что ей придется тяжелым трудом добывать себе кусок хлеба; мне кажется, она не создана для этого. Я питал надежду, что она вырастет и станет учительницей, как мисс Браун. И я перестал мучиться. Я знаю, что все к лучшему – как она сказала.

Когда он закончил, Герти, прятавшая лицо у него на плече, смело подняла голову.

– Дядя Тру, уверяю тебя, что я сумею делать любую работу. Миссис Салливан говорит, что я очень хорошо шью; я могу стать модисткой или портнихой, это не очень тяжелая работа.

– Мистер Флинт, – сказала Эмилия, – вы доверяете мне свое дитя? Если вы уйдете от нас, оставите ли вы ее у меня со спокойной душой?

– Мисс Эмилия! Вы спрашиваете, спокойно ли я оставлю ее у ангела?

– Не говорите так, – возразила Эмилия, – я знаю, что мой недуг и недостаток опыта не дают мне возможности воспитывать такого ребенка, как Герти. Но если вы одобряете воспитание, которое я уже дала ей, и если по доброте своей думаете обо мне лучше, чем я того заслуживаю, я убеждена, что вы тем более поверите в искренность моего желания быть ей полезной. Если для вас может быть утешением то, что после вашей смерти я с радостью возьму Герти к себе, буду следить за ее воспитанием и всю жизнь заботиться о ней, я даю вам торжественную клятву – при этих словах она положила свою руку на руку Тру – сделать это и все силы отдать на то, чтобы наша девочка была счастлива.

Первым движением Герти было броситься к Эмилии и обвить руками ее шею; но, увидев, что Тру плачет, как дитя, она воздержалась. Через минуту слабая голова старика лежала у нее на плече; рука Герти отирала его слезы.

Он так был далек от того, что предложила ему Эмилия, это казалось ему слишком яркой, несбыточной надеждой. Через минуту одна мысль усилила его сомнения.

– А мистер Грэм? Понравится ли ему это? Не стеснит ли его Герти?

– Отец сделает это для меня, – утешила его Эмилия. – Он знает, как я люблю Герти. И потом, она ведь может быть полезна и мне. Впрочем, я уверена, что вы, мистер Флинт, поправитесь и еще долго проживете, и говорю это лишь для того, чтобы успокоить вас.

– Где уже мне поправиться, милая барышня! – прошептал добрый старик. – Моя песенка спета, и скоро вам придется заменить меня. Я не забыл, что пережил, когда привел ее к себе; я боялся, что буду неспособен воспитать это созданьице, у меня не было средств. Но вы помните, мисс Эмилия, как вы сказали: «Вы хорошо сделали». И теперь, в свою очередь, я говорю вам: вы совершите доброе дело, и придет время, когда это дитя заплатит вам такой же любовью и привязанностью за все, что вы для нее сделали… Герти!

– Ее нет здесь, – сказала Эмилия, – я слышала, как она прошла в свою комнату.

– Бедная пташка! – сказал Труман. – Не любит она, когда я завожу разговоры о смерти. И как грустно мне думать, какое горе ее ждет! Хотел сказать ей, чтобы она не забывала, чем обязана вам, впрочем, думаю, она и сама знает… До свидания, дорогая барышня.

Георг ждал Эмилию у дверей, и она встала проститься.

– Если я вас больше не увижу, – продолжал фонарщик, – помните: вы принесли бедному старику столько счастья, что ему нечего больше желать в этом мире. Да будет с вами благословение умирающего и пожелание, чтобы в конце своих дней вы были так же счастливы, как он…

Вечером, когда Тру лег в постель, Герти читала ему, по обыкновению, Новый Завет. Когда она закончила, он подозвал ее поближе к себе.

Уже несколько дней подряд он перед сном просил ее прочесть его любимую молитву «о болящих».

Герти опустилась на колени и прочла молитву со всем усердием и благоговением.

– А теперь, дитя мое… Прочти мне еще молитву… об умирающих. Ведь она есть у тебя в молитвеннике?

Сердце у Герти болезненно ёкнуло. Да, у нее была эта чудная, трогательная молитва. Только где взять сил, чтобы прочесть ее? Но дядя Тру просил. Он хотел, чтоб она прочла эту молитву. Собравшись с духом, Герти начала…

По мере того, как она читала, ее волнение улеглось, и она благополучно дошла до конца. Раза два голос ее срывался, рыдания готовы были вырваться из ее груди. Но девочке удалось сдержать их, и слова лились мерно и ясно, так что дядя Труман и не подозревал, каких страданий это ей стоило.

Закончив молитву, Герти осталась стоять на коленях, зарывшись головой в одеяло. Старик положил руку на голову девочки.

– Ты ведь любишь мисс Эмилию?

– Да, очень люблю.

– И будешь ее слушаться, когда меня не станет?

– О! – вырвалось у Герти. – Дядя, не покидай меня! Я не смогу жить без тебя, дорогой дядя Тру! Я не переживу этого! Я не жила до того, как попала к тебе, и если ты умрешь, я хочу умереть с тобой!..

– Не надо желать этого, дорогое мое дитя! Ты молода, ты должна жить, чтобы делать добро людям, а я уже стар и только лишняя обуза для тебя…

– О, нет! Ты не обуза! Это я была всегда бременем для тебя…

– Дорогая птичка, поверь, ты всегда была радостью моего сердца. Единственное, что огорчает меня, так это то, что ты трудишься и сидишь подле меня, когда надо ходить в школу. Но… все мы не от себя зависим… И вот что я еще хотел сказать. Я чувствую, что скоро покину тебя, даже раньше, чем кажется. Сначала ты будешь плакать, ты будешь в большом горе, но мисс Эмилия возьмет тебя к себе и найдет для тебя слова утешения. Вилли тоже сделает все возможное, чтобы облегчить твою скорбь, и вскоре ты вновь улыбнешься. Долгое время, быть может, ты, Герти, будешь бременем для мисс Эмилии и доставишь ей много хлопот: тебя надо будет учить, одевать… Но я надеюсь, что ты будешь хорошей девочкой и станешь во всем слушаться мисс Эмилию. И со временем, быть может, когда вырастешь, ты сможешь сделать что-нибудь и для нее. Она слепая; пусть твои глаза будут ее глазами; она слаба, надо поддерживать ее, как ты поддерживаешь меня. Если тебе станет грустно и тяжело на душе – с каждым это временами бывает, – вспоминай своего дядю Тру, когда он говорил тебе: «Будь добра, моя птичка, и все окончится хорошо». Ну, не огорчайся; ложись спать, детка, а завтра мы совершим хорошую прогулку… Вилли пойдет с нами…

Из любви к дядюшке Тру Герти взяла себя в руки и легла спать, но долго не могла уснуть; наконец она погрузилась в тяжелый сон и проснулась поздно.

Ей снилось, что дядя Тру опять бодр и здоров, с блестящим взглядом и уверенным шагом, что она и Вилли веселы и счастливы.

А в то время, как она видела этот чудный сон, тихо пришел вестник смерти, и в ночной тишине, когда все спали, отлетела душа доброго старого Тру.