Электронная библиотека » Мария Корелли » » онлайн чтение - страница 9


  • Текст добавлен: 19 октября 2020, 10:40


Автор книги: Мария Корелли


Жанр: Литература 19 века, Классика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Глава 11

Когда заканчивалась третья неделя сентября, я вернулся в Неаполь. Погода сделалась прохладнее, и благоприятные прогнозы о постепенном угасании эпидемии холеры начали обнадеживать исстрадавшихся и истерзанных ужасом людей. Торговля возобновилась, прожигатели жизни вернулись к своим удовольствиям, и общество опять закружилось в легкомысленном вальсе, словно никогда и не переставало танцевать. Я приехал в город довольно рано и располагал временем для некоторых предварительных приготовлений к осуществлению своего плана. Я снял самые шикарные апартаменты в лучшей гостинице, поразив всех своим богатством и значительностью. В разговоре с владельцем гостиницы я как бы невзначай обмолвился, что желаю купить экипаж и лошадей, что мне нужен первоклассный камердинер, и добавил, что полагаюсь на его вкус и рекомендации в том, где лучше всего получить то, что я ищу. Стоит ли говорить, что он стал моим рабом – даже монарху не служили лучше, чем мне, и даже официанты наперебой спешили угодить мне, а слухи о моих сказочных богатствах, щедрости и расточительности передавались из уст в уста, явив тот результат, которого я и стремился достичь.

Итак, наступил вечер моего первого дня в Неаполе. Я, предполагаемый граф Чезаре Олива, аристократ, которому все завидовали и льстили, сделал первый шаг к отмщению. Стоял изумительный вечер, удивительный даже для этого чудесного края, с моря дул легкий ветерок, небо было жемчужного оттенка и чистое, как опал, расцвеченное плывущими по нему облаками темно-красного и розово-лилового цвета, крохотными ворсистыми кудряшками, похожими на дождик из лепестков, пришедший из какой-то неведомой страны цветов. Ветер гнал по заливу легкую рябь, поднимавшуюся небольшими темно-синими волнами с легкими гребешками пены.

После ужина я вышел из гостиницы и направился к одному очень популярному кафе, где любил проводить время в свою бытность Фабио Романи. Гвидо Феррари тоже был завсегдатаем этого заведения, и я знал, что обязательно его там найду. Роскошные, отделанные в бело-розовых и золотистых тонах залы были полны посетителей, десятки столиков в этот прохладный вечер выставили на улицу. За ними сидели компании людей, угощавшихся мороженым, вином или кофе и поздравлявших друг друга с добрыми известиями о неуклонном спаде бушевавшей в городе эпидемии. Я быстро огляделся по сторонам, стараясь не привлекать к себе внимания. Да, я не ошибся! Мой бывший друг, а теперь предатель и враг сидел за столиком, вальяжно откинувшись на спинку своего стула и положив ноги на соседний, и, покуривая, просматривал колонки парижской «Фигаро». Одет он был во все черное – лицемерный наряд, мрачность которого выгодно оттеняла его бледность и делала его красивое лицо еще более привлекательным. На мизинце руки, которую он время от времени поднимал, чтобы поправить торчавшую во рту сигару, красовался бриллиант, мириадами ярких брызг сверкавший в вечернем свете. Он был исключительной величины и чистоты, и даже издали я узнал в нем камень, который некогда принадлежал мне!

Итак, это любовный дар или же память о потерянном бесценном друге? Я гадал, глядя на него с мрачным презрением. Затем, взяв себя в руки, медленно направился в его сторону и, заметив рядом с ним свободный столик, придвинул к нему стул и сел. Гвидо равнодушно взглянул на меня поверх газеты, но в седом мужчине в темных очках не было ничего примечательного, и он вернулся к чтению «Фигаро». Кончиком трости я постучал по столу, подзывая официанта, и, когда тот явился, заказал кофе. Затем зажег сигару и закурил, подражая небрежной позе Феррари. Что-то в моем облике привлекло его внимание, поскольку он отложил сигару и снова взглянул на меня, на сей раз с большим интересом и какой-то неловкостью. «Начинается, дружище!» – подумал я, но тем не менее отвернулся, притворившись, что поглощен открывшимся передо мной видом. Принесли кофе, и я расплатился, оставив официанту довольно большие чаевые. Естественно, он счел необходимым с дополнительным рвением протереть мой столик и собрать все лежавшие поблизости газеты, с иллюстрациями и без, после чего положил их стопкой справа от меня. Я обратился к услужливому официанту тщательно отрепетированным грубоватым размеренным тоном:

– Полагаю, вы хорошо знаете Неаполь?

– О да, синьор!

– В таком случае не могли бы вы подсказать мне дорогу к дому некоего графа Фабио Романи, богатого аристократа, проживающего в вашем городе?

Ха! На этот раз в десятку! Я не смотрел на Феррари, но все же заметил, что он вздрогнул как ужаленный, после чего взял себя в руки и сел прямо, весь превратившись в слух. Тем временем официант в ответ на мой вопрос всплеснул руками, поднял глаза к небу и пожал плечами, всем своим видом выражая смиренную печаль.

– Ах, Боже праведный! Ведь он скончался!

– Скончался! – воскликнул я с притворным удивлением. – Такой молодой! Просто невозможно поверить!

– Ах, что поделать, синьор! Это был мор, от которого нет лекарства. Мор не разбирает, старый ты или молодой, и не щадит ни бедных, ни богатых.

Я на мгновение уронил голову на руки, сделав вид, что шокирован внезапным известием. Затем, подняв взгляд, с грустью произнес:

– Увы! Я опоздал! Я был другом его отца. Я долгие годы путешествовал, и мне очень хотелось повидаться с младшим Романи, которого я в последний раз видел совсем ребенком. У него остались родные, он был женат?

Официант, чье лицо приняло скорбное выражение, подобающее выказанным мною чувствам, тотчас же просиял и с готовностью ответил:

– О да, синьор! На вилле живет графиня Романи, хотя, полагаю, со дня смерти мужа она никого не принимает. Она молода и прекрасна, как ангел. Еще у графа остался маленький ребенок.

Торопливое движение Феррари заставило меня обратить взгляд или скорее очки в его сторону. Он подался вперед, приподнял шляпу со столь знакомой мне изящной учтивостью и вежливо проговорил:

– Прошу прощения, синьор, что прерываю вас! Я знал покойного молодого графа Романи, возможно, лучше, чем кто-либо в Неаполе. Буду чрезвычайно рад предоставить вам о нем любые сведения, которые вы, вероятно, хотите узнать.

О, как впился в мое сердце и пронзил его этот музыкальный голос, знакомый, словно припев любимой с детства песенки. На мгновение я лишился дара речи: от гнева и печали у меня перехватило горло. К счастью, это чувство оказалось мимолетным. Я медленно приподнял шляпу в ответ на его приветствие и чопорно произнес:

– Я ваш покорный слуга, синьор. Вы меня премного обяжете, если поможете связаться с родственниками этого несчастного молодого аристократа. Старший граф Романи был мне ближе, чем брат, – у мужчин иногда возникают подобные привязанности. Позвольте представиться. – И я с легким, подобающим случаю поклоном протянул ему свою визитную карточку.

Он принял ее и, увидев написанные на ней имя и фамилию, бросил на меня быстрый взгляд, в котором читалось уважение пополам с приятным удивлением.

– Граф Чезаре Олива! – воскликнул он. – Почту за величайшее счастье с вами познакомиться! О вашем прибытии нас уже известила бегущая впереди молва, так что мы прекрасно осведомлены, – тут он непринужденно рассмеялся, – что вам в Неаполе по праву будет оказан самый теплый прием. Мне лишь остается сожалеть, что столь печальные новости омрачили ваше возвращение в этот город после долгого отсутствия. Позвольте выразить надежду, что они станут для вас единственным облаком на нашем озаренном солнцем южном небе! – И он протянул мне руку с той всегдашней откровенностью и добродушием, которые свойственны характеру итальянцев в целом и его в особенности.

У меня по жилам пробежал леденящий холодок. Боже! Могу ли я принять его руку? Должен, если хочу виртуозно сыграть свою роль, ведь отказ он сочтет странным, даже грубым, и я проиграю всю игру в результате одного неверного хода. С натянутой улыбкой я неохотно протянул ему свою руку, не сняв перчатку, однако, когда он радушно ее пожал, меня словно огнем обожгло. Я чуть не вскрикнул от боли – такие внутренние мучения я испытывал в тот момент. Но все кончилось, суровое испытание осталось позади, и я убедился, что отныне смогу пожимать ему руку так же часто и с таким же равнодушием, как любому другому. Лишь в первый раз его рукопожатие уязвило меня до глубины души.

Феррари ничего не заметил, он пребывал в прекрасном настроении и, повернувшись к официанту, задержавшемуся посмотреть на церемонию нашего знакомства, воскликнул:

– Официант, еще кофе и пару рюмок «Глории»! – Затем он взглянул на меня. – Вы ведь не против «Глории», граф? Нет? Замечательно. А вот и моя карточка. – Он вынул из кармана визитку и положил ее на стол. – Гвидо Феррари к вашим услугам – художник, и очень бедный. Отпразднуем наше знакомство, выпив за здоровье друг друга!

Я поклонился. Официант исчез, чтобы выполнить заказ, а Феррари придвинул стул к моему столику.

– Я вижу, вы курите, – весело произнес он. – Позволите угостить вас сигарой? Превосходный сорт. Разрешите? – Он протянул мне богато украшенный серебряный портсигар – с геральдическими символами, с гербом Романи и выгравированными на нем моими инициалами. Конечно, это была моя вещь, и я принял портсигар с мрачной веселостью: ведь я не видел его со дня своей смерти!

– Чудесная старинная вещица, – равнодушно заметил я, повертев портсигар в руках. – Весьма любопытная и дорогая. Это подарок или семейная реликвия?

– Он принадлежал моему покойному другу, графу Фабио, – ответил Гвидо, выпустив облачко дыма и вынув сигару изо рта. – Священник, ставший свидетелем его кончины, обнаружил портсигар у него в кармане. Потом его и другие личные вещи, находившиеся при покойном, отправили его жене, и…

– Она, естественно, подарила этот портсигар вам в память о вашем друге, – прервал я его.

– Именно так. Вы угадали. Спасибо. – И он взял у меня портсигар, который я вернул ему с учтивой улыбкой.

– А графиня Романи молода? – не без усилия спросил я.

– Молода и прекрасна, как летнее утро! – восторженно ответил Феррари. – Сомневаюсь, чтобы солнце когда-либо озаряло более очаровательную женщину! Будь вы молодым человеком, граф, я бы умолчал о ее прелестях, однако ваши белоснежные волосы внушают мне доверие. Торжественно заверяю вас, что, хоть Фабио и был моим другом и во многом прекрасным человеком, он никогда не был по-настоящему достоин женщины, на которой женился!

– Неужели? – холодно произнес я, хотя его слова пронзили мне сердце. – Я знавал его еще мальчишкой. Тогда он, казалось, обладал открытым и любящим нравом, возможно излишне великодушным и чрезмерно доверчивым, однако подавал большие надежды. Так считал его отец, и, должен признаться, так же думал и я. Время от времени до меня доходили известия о том, как он распоряжался доставшимся ему огромным состоянием. Много жертвовал на благотворительность, ведь так? И разве он не любил книги и простые радости жизни?

– О, в этом можете не сомневаться! – с некоторым нетерпением ответил Феррари. – Он был самым высоконравственным человеком в безнравственном Неаполе, если вас это интересует. Начитанным, настоящим философом, совершеннейшим аристократом, чертовски гордым, добродетельным, лишенным подозрительности – и в то же время глупцом!

Я начал закипать, но это было опасно, и я, взяв себя в руки и вспомнив свою роль в задуманной мною драме, разразился громким резким смехом.

– Браво! – воскликнул я. – Легко заметить, какой вы прекрасный человек! Вы не любите моралистов – ха-ха, превосходно! Согласен с вами. Сегодня добродетель и глупость стали синонимами. Да, я прожил достаточно долго, чтобы в этом убедиться! А вот и наш кофе вместе с «Глорией»! С удовольствием выпью за ваше здоровье, синьор Феррари, мы с вами должны подружиться!

На мгновение он, казалось, удивился моей внезапной вспышке веселья, но в следующий момент сам рассмеялся от души, а когда появился официант с кофе и коньяком, пользуясь случаем, отпустил несколько двусмысленную и бестактную шутку насчет прелестей некоей Антуанетты, на которую официант вроде бы имел матримониальные виды. Тот широко улыбнулся, нисколько не обидевшись, и принял очередные чаевые от Феррари и от меня, после чего отправился обслуживать других посетителей, явно довольный собой. Возобновляя прерванный разговор, я спросил:

– А этот бедный недотепа Романи – он скончался внезапно?

– На удивление внезапно, – ответил Феррари, откинувшись на спинку стула и подняв свое красивое раскрасневшееся лицо к небу, где одна за другой начали зажигаться звезды. – Судя по всему, он встал очень рано и отправился на прогулку невыносимо жарким августовским утром, но на самом краю своих владений наткнулся на умиравшего от холеры юного продавца фруктов. Разумеется, с его донкихотскими идеалами он не мог не остановиться и не поговорить с мальчишкой, после чего, как безумный, побежал по жаре в Неаполь, чтобы найти ему врача. Вместо врача ему повстречался священник, он повел его на помощь продавцу фруктов (который к тому времени умер и больше в помощи не нуждался), но тут его самого поразила холера. Его отнесли в какой-то трактир, где примерно через пять часов он скончался, все время угрожая проклятиями тем, кто осмелился бы отнести его домой, живого или мертвого. Хотя бы в этом он продемонстрировал наличие у него здравого смысла: естественно, он не хотел заразить свою жену и ребенка.

– А у него мальчик или девочка? – рассеянно спросил я.

– Девочка. Совсем малышка, неинтересная и старомодная, прямо вся в отца.

Моя бедная маленькая Стелла.

Все мое существо затрепетало от негодования при виде безразличной холодности, с какой он, качавший ее на руках и делавший вид, что любит этого ребенка, теперь говорил о ней. Она, и ему это было известно, осталась без отца. Кроме того, он, несомненно, имел веские причины подозревать, что мать не очень-то о ней заботится. Из этого мне стало ясно, что она уже была или очень скоро окажется совсем одинокой и брошенной всеми в собственном доме. Но я ничего не сказал, лишь с рассеянным видом несколько секунд потягивал коньяк, а потом спросил:

– А как похоронили графа? Ваш рассказ чрезвычайно меня заинтересовал.

– О, находившийся рядом с ним священник отдал распоряжения насчет похорон и, я полагаю, смог его соборовать. В любом случае графа со всеми надлежащими почестями поместили в фамильный склеп – я лично присутствовал на похоронах.

Я невольно вздрогнул, но быстро взял себя в руки.

– Вы лично присутствовали… Вы Вы… – Слова застряли у меня в горле.

Феррари удивленно приподнял брови.

– Конечно! Вас это изумляет? Но вы, возможно, не до конца все понимаете. Я был самым близким другом графа, даже ближе, чем брат, позволю себе сказать. Было вполне естественно и даже необходимо, чтобы я проводил его в последний путь.

К этому мгновению я окончательно овладел собой.

– Понимаю, понимаю, – поспешно пробормотал я. – Прошу вас меня извинить – с возрастом я стал восприимчивее к самым разным болезням и подумал, что и вас могла испугать опасность заражения.

– Меня! – беспечно рассмеялся он. – Я в жизни ничем не болел и ничуть не боюсь холеры. Полагаю, я немного рисковал, хотя в то время над этим не задумывался, но священник, монах из ордена бенедиктинцев, умер на следующий же день.

– Потрясающе! – пробормотал я, глядя в кофейную чашку. – Просто потрясающе. Вы и в самом деле совсем за себя не боялись?

– Нисколько. По правде сказать, я вооружен против инфекционных болезней убеждением, что мне не суждено умереть от заразы. Пророчество… – Тут лицо его омрачилось. – Когда я родился, было оглашено странное пророчество, которое, сбудется оно или нет, позволяет мне не паниковать в дни эпидемий.

– Вот как? – с интересом отозвался я, поскольку это было для меня новостью. – А позвольте узнать, в чем заключается это пророчество?

– О, конечно же. Оно состоит в том, что я приму смерть от руки человека, некогда бывшего моим другом. Это всегда казалось мне абсурдом, нянькиными сказками, а теперь звучит еще абсурднее, если учесть, что единственный друг, который у меня был, умер и похоронен. И его имя – Фабио Романи.

Он тихо вздохнул. Я поднял голову и пристально посмотрел на него.

Глава 12

Спасительная чернота моих очков не позволила ему заметить мой испытующий, немигающий взгляд. Лицо его сделалось слегка печальным, а взор – задумчивым и почти грустным.

– Значит, вы его любили, несмотря на все недостатки? – спросил я.

Он очнулся от задумчивости, в которую было погрузился, и улыбнулся.

– Любил? Нет! Конечно нет – никаких сильных чувств! Но он мне нравился: он купил несколько моих картин, а бедный художник всегда испытывает добрые чувства к тем, кто покупает его работы. Да, он мне действительно нравился, пока не женился.

– Ха! Полагаю, между вами встала его жена?

Он слегка покраснел и торопливо допил коньяк.

– Да, – сухо ответил он, – она встала между нами. После женитьбы мужчина уже не тот, что прежде. Однако мы немного засиделись. Давайте прогуляемся?

Ему явно очень хотелось переменить тему разговора. Я медленно поднялся, словно мои суставы с возрастом потеряли гибкость, и вынул часы, украшенные драгоценными камнями, чтобы взглянуть, который час. Они показывали начало десятого.

– Быть может, – обратился я к нему, – вы проводите меня до гостиницы? Как правило, мне приходится рано ложиться, я страдаю хронической болезнью глаз, как вы заметили. – Тут я поправил очки. – Не очень хорошо переношу искусственный свет. Поговорить мы можем по дороге. Вы дадите мне возможность взглянуть на ваши картины? Почту за счастье стать одним из ваших заказчиков.

– О, благодарю вас! – весело отозвался он. – С удовольствием покажу вам свои скромные творения. Если вы найдете среди них что-нибудь по своему вкусу, сочту за честь. Однако, слава богу, я уже не столь сильно нуждаюсь в заказчиках. Вообще-то примерно через полгода я намереваюсь и вовсе оставить это ремесло.

– В самом деле? Вы получили наследство? – рассеянно спросил я.

– Ну… не совсем, – беспечно ответил он. – Собираюсь жениться, а ведь это почти одно и то же, не так ли?

– Совершенно верно! Поздравляю вас! – произнес я намеренно равнодушным и несколько скучающим тоном, хотя сердце у меня бешено колотилось от закипавшего в нем гнева.

Я прекрасно понимал, о чем он вел речь. Через полгода он намеревался жениться на моей вдове. Полгода – самый короткий возможный срок между кончиной прежнего мужа и свадьбой с другим человеком, который нужно выдержать, чтобы соблюсти приличия, но даже этот срок был столь короток, что обычно едва ли считался подобающим. Полгода! За это время многое может произойти: масса немыслимых и нежелательных событий, тщательно продуманные, медленные истязания, внезапное и суровое наказание! Погруженный в эти мрачные мысли, я шагал рядом с ним в глубоком молчании. Ярко светила луна, девушки танцевали на берегу со своими возлюбленными под звуки флейт и мандолин, откуда-то из залива доносилось красивое и печальное пение сидевших в невидимой лодке. Вечер был напоен красотой, покоем и любовью. Но я… Пальцы мои дрожали от нестерпимого желания впиться в горло этого изящного лгуна, спокойно и уверенно шедшего рядом со мной. О господи, если бы он только знал! Если бы он мог увидеть правду, сохранилась ли бы на его лице эта беззаботная улыбка, вел бы он себя столь же непринужденно и раскованно? Я украдкой взглянул на него: он мурлыкал себе под нос какую-то мелодию, однако, инстинктивно почувствовав на себе мой взгляд, умолк и обратился ко мне с вопросом:

– Вы много путешествовали и много повидали, да, граф?

– Да.

– А в какой стране вы встретили самых красивых женщин?

– Прошу прощения, мой юный друг, – холодно ответил я, – деловые обязанности почти полностью лишили меня дамского общества. Я посвятил себя исключительно накоплению богатства, досконально уяснив, что золото является ключом ко всему, даже к любви женщины, пожелай я ею обладать, чего я вовсе не желаю. Боюсь, я не большой ценитель женской красоты, женщины меня никогда не привлекали. А теперь, в моем возрасте, с устоявшимися привычками, я не намерен менять свое мнение на их счет. Честно вам признаюсь, что оно противоположно благосклонному или благоприятному.

Феррари рассмеялся.

– Вы напоминаете мне Фабио! – сказал он. – Он говорил примерно так же, перед тем как женился, хотя был молод и не испытал ничего, что могло сделать циником вас, граф! Тем не менее он очень быстро изменил свои взгляды – и неудивительно!

– Значит, его жена такая красивая? – спросил я.

– Очень! Она красива хрупкой, изящной красотой. Однако вы, несомненно, сами ее увидите. Вы ведь навестите ее как друг отца ее покойного мужа, правда?

– К чему мне это? – довольно грубо отозвался я. – У меня нет никакого желания с ней встречаться! К тому же безутешная вдова редко принимает гостей, и я не стану мешать ее скорби!

Не было лучшего хода, чем это выказанное с моей стороны полное равнодушие. Казалось, чем меньше я проявлял интереса к знакомству с графиней Романи, тем больше Феррари хотелось меня ей представить – представить меня моей же жене, – и он с удвоенным рвением принялся готовить собственную гибель.

– Однако вы обязательно должны ее увидеть! – нетерпеливо воскликнул он. – Она примет вас, я уверен, как почетного гостя. Ваш возраст и ваше прежнее знакомство с семейством ее покойного мужа обеспечат вам ее крайнюю любезность и учтивость, поверьте! К тому же она не столь уж безутешна…

Внезапно он остановился. Мы подошли ко входу в мою гостиницу. Я пристально на него посмотрел.

– Не столь уж безутешна? – с интересом переспросил я.

Феррари делано рассмеялся.

– Конечно нет! – ответил он. – С чего бы? Она молода и легкомысленна, совершенно очаровательна и в самом расцвете юности и сил. Нельзя ожидать, чтобы она долго горевала, особенно по человеку, который был ей безразличен.

Я сделал пару шагов к двери гостиницы.

– Прошу вас, зайдите! – сказал я, жестом приглашая его последовать за мной. – Выпейте бокал вина, прежде чем уйти. Так, значит, вы говорите, что она его не любила?

Обрадованный моим дружеским приглашением и расположением к нему, Феррари повел себя еще более непринужденно, взял меня под руку, когда мы вместе входили в широкие двери гостиницы, и доверительным тоном произнес:

– Мой дорогой граф, как может женщина любить мужчину, навязанного ей отцом из-за денег, которые он ей давал? Как я уже сказал, мой покойный друг был совершенно нечувствителен к красоте своей жены – он оставался холодным как камень и предпочитал книги. Так что естественно, что у нее не было к нему никакой любви!

К этому времени мы дошли до моего номера. Распахнув дверь, я заметил оценивающий взгляд, которым Феррари окинул роскошное убранство и дорогую мебель. В ответ на его последнее замечание я с холодной улыбкой произнес:

– Как я вам уже говорил, мой дорогой синьор Феррари, я ничего не знаю о женщинах, и еще меньше меня заботят их привязанности и антипатии! Я всегда считал их не более чем игривыми котятами, которые мурлычут, когда их ласкают, и визжат и царапаются, когда им наступают на хвост! Попробуйте это «Монтепульчано»!

Он принял протянутый мною бокал и пригубил вино с видом знатока.

– Великолепно! – пробормотал он, лениво потягивая напиток. – Вы тут прямо по-королевски устроились, граф! Завидую вам!

– Не стоит, – ответил я. – У вас есть молодость и здоровье, а также, как вы намекнули, любовь. Все это, как говорят, куда лучше богатства. В любом случае молодость и здоровье – это хорошо, а в любовь я не верю. Что же до меня, то я всего лишь любитель роскоши, обожающий комфорт и легкость и ставящий их превыше всего. Я пережил много всякого и теперь отдыхаю по своему вкусу.

– Вкусу весьма изысканному и тонкому! – улыбнулся Феррари, непринужденно откидываясь на атласные подушки мягкого кресла, в которое он опустился. – Знаете, граф, теперь, когда я вас хорошенько рассмотрел, мне кажется, что в молодости вы были очень привлекательны! У вас превосходная фигура.

Я сдержанно поклонился.

– Вы мне льстите, синьор! Полагаю, что я никогда не отличался каким-то особым уродством, однако внешность мужчины всегда стоит на втором месте по сравнению с силой, а сила во мне еще осталась.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, – ответил он, по-прежнему рассматривая меня с какой-то скрытой тревогой.

– Вот ведь совпадение, скажете вы, но в вашем росте и телосложении я замечаю поразительное сходство с моим покойным другом Романи.

Недрогнувшей рукой я налил себе вина и выпил.

– В самом деле? – отозвался я. – Рад, что вам его напоминаю, если это вызывает у вас приятные воспоминания! Но если говорить о фигуре, то все высокие мужчины похожи друг на друга, при условии что они хорошо сложены.

Феррари задумчиво наморщил лоб и ничего не ответил. Он по-прежнему смотрел на меня, и я без тени смущения выдержал его взгляд. Наконец он выпрямился, улыбнулся и допил вино. Потом встал и начал прощаться.

– Надеюсь, вы позволите упомянуть о вас в разговоре с графиней Романи? – дружелюбно спросил он. – Я уверен, что она вас примет, коль скоро вы этого захотите.

Я изобразил на лице досаду и сделал рукой резкий нетерпеливый жест.

– Дело в том, – наконец ответил я, – что я очень не люблю разговаривать с женщинами. Они нелогичны, а их легкомыслие и ветреность меня утомляют. Однако вы столь ко мне расположены, что я попросил бы вас кое-что передать графине, если вы, конечно же, не возражаете. Мне не хотелось бы без особой нужды вас обременять, к тому же, возможно, вам в ближайшие дни не представится случай ее увидеть.

Он чуть покраснел и неловко повернулся. Затем с некоторым усилием ответил:

– Напротив, я увижусь с ней нынче же вечером. Уверяю вас, что с удовольствием передам ей любое приветствие, какое вам будет угодно.

– О, это не приветствие, – спокойно ответил я, внимательным взором подмечая признаки смущения на его лице. – Просто некоторые факты, которые, однако, помогут вам понять, почему мне так хотелось повидать ныне покойного молодого человека. В пору моей юности граф Романи-старший оказал мне неоценимую услугу. Я никогда не забывал его доброты – моя память крепко хранит и добрые, и злые дела, – и мне всегда хотелось отплатить ему наиболее подходящим образом. У меня с собой есть несколько практически бесценных самоцветов, я сам их выбирал и хранил для подарка сыну своего старинного друга просто как обычные сувениры или же как выражение благодарности за прежде оказанную мне его семьей поддержку и помощь. Его внезапная кончина лишила меня удовольствия осуществить это намерение, но, поскольку эти драгоценные камни для меня совершенно бесполезны, я исполнен желания передать их графине Романи, если та соблаговолит их принять. Они принадлежали бы ей, останься ее муж в живых, и должны принадлежать ей теперь. Буду вам премного обязан, если вы, синьор, сообщите ей эти факты и узнаете ее пожелания касательно этого дела.

– С удовольствием исполню вашу просьбу, – ответил Феррари, одновременно собравшись уходить. – Горжусь тем, что выполняю столь приятное поручение. Красивые женщины обожают драгоценные камни, и кто их за это упрекнет? Сверкающие глаза и сверкающие бриллианты так дивно смотрятся вместе! Полагаю, мы станем часто видеться.

– Не сомневаюсь, что так, – тихо ответил я.

Мы обменялись дружеским рукопожатием, я ответил на его прощальные слова с мимолетной холодностью, которая уже вошла у меня в привычку, и на этом расстались. Из окна гостиной я видел, как он легко сбежал по лестнице и вышел на улицу. Как же я его проклинал, когда он зашагал прочь своей небрежной походкой, как же ненавидел его учтивое очарование и непринужденные манеры! Я наблюдал за тем, как ровно он держит изящную голову и плечи, я заметил его уверенную осанку и безмерное тщеславие. Само поведение этого человека говорило о его полном довольстве самим собой и об абсолютной уверенности в светлом будущем, которое откроется перед ним, когда истекут положенные полгода напускного траура по моей безвременной кончине. Один раз он остановился и оглянулся, затем приподнял шляпу, чтобы охладить голову дуновением ветерка. Полная луна освещала его лицо, высвечивая профиль, словно изящно изваянную камею на фоне темно-синего вечернего неба.

Я смотрел на него с тем мрачным восхищением, которое испытывает охотник, глядя на загнанного оленя, прежде чем перерезать ему глотку. Он был в моей власти, он по своей воле бросился в поставленный капкан. Он полностью зависел от милосердия того, кто никакого милосердия не ведал. Он не сказал и не сделал ничего, что заставило бы меня отказаться от задуманного. Если бы он выказал хоть немного нежности при воспоминании обо мне, Фабио Романи, его друге и благодетеле, если бы он почтил мою память хоть одним добрым словом, если бы он хоть раз пожалел о моей кончине, я мог бы заколебаться, мог бы каким-то образом изменить план действий, дабы наказание пало на него в меньшей мере, чем на нее. Ибо я знал, что она, моя жена, совершила больший грех из них двоих. Если бы она выбрала самоуважение, то вся запретная любовь мира не смогла бы запятнать ее честь. Поэтому малейшее проявление со стороны Феррари раскаяния или привязанности ко мне, его предположительно скончавшемуся другу, склонило бы чашу весов в его пользу, и, несмотря на его предательство, помня, что она, очевидно, ему потворствовала, я бы, по крайней мере, избавил его от мучений. Однако не было произнесено ни единого слова скорби, поэтому не было нужды в сомнениях и жалости, и я этому радовался!

Так я думал, глядя на него, стоявшего с непокрытой головой в свете луны, остановившегося на пути к… к кому? Конечно же, к моей жене. Я прекрасно это знал. Он станет утирать ее вдовьи слезы, успокаивать ее разрывающееся сердце – прямо-таки добрый самаритянин! Он зашагал дальше и медленно скрылся из виду. Я подождал, пока его удалявшаяся фигура в последний раз мелькнула в лунном свете, и отошел от окна, довольный выполненной за день работой. Отмщение началось.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8
  • 4.3 Оценок: 6

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации