Текст книги "Варавва"

Глава XVIII

Прежде чем Иоанн успел что-либо ответить, Петр сурово отрезал:

– Тот, Кого распяли священники с твоей помощью, не отвечает на зов не праведных. К предателям у Него нет жалости.

– Не говори так, Петр, – остановил его Иоанн. – Что ты можешь знать о Божественном промысле? Мне кажется, наш милосердный Учитель утешил бы эту скорбящую душу…

– Петр охотно прощает только свои собственные грехи, – вступил в разговор Варавва.

– Ты никого не любишь, – устало сказала Юдифь, глядя на Петра. – Но без любви нет жизни! Поэтому я умерла!

Юдифь пошатнулась, но Мария была рядом – она поддержала ее.

– Как мне тяжко, – пожаловалась Юдифь подруге, обвисая в ее объятиях. – Мы вместе с тобой были в саду Царя, но не нашли Его… Иуды тоже нет…

– Он придет к закату, – успокаивала ее Мария. – А солнце еще высоко.

– Не может быть, – не соглашалась Юдифь. – Уже ночь – мрак окружает меня…

Все удивленно переглянулись – горячее солнце падало прямо на Юдифь, ярким пламенем зажигая ее рыжие волосы.

– Не бойся, Юдифь, я с тобой! – Варавва бросился к любимой.

Девушка протянула ему вялую руку.

– Ты – Варавва, – сказала она слабеющим голосом. – Ты когда-то любил меня… Скажи, ты доволен смертью Каиафы?

– Ты ошибаешься, Юдифь. Каиафа жив, он только ранен, – поспешил сообщить Варавва то, о чем узнал, когда ходил к Искариоту.

Этим известием он хотел успокоить Юдифь. Но она разъярилась.

– Каиафа не умер? – закричала она. – Предатель, обольститель, лжец будет жить! О Всемогущий Бог, воздай по мере грехов Твоему не праведному служителю! Прошу Тебя, Иегова, – исступленно взывала она, – ниспошли Свое мщение на хитрого священника, а не на слепого исполнителя его коварного замысла, не на Иуду! Проклятие Каиафе! Проклятие мертвого Иуды и умирающей Юдифи! Вечное проклятие всех несчастных, кого ложь завела в ад!

Безумная девушка, только что походившая на страстную пророчицу, вдруг затихла. Красноречие ее иссякло. Затаив дыхание, она не сводила глаз с Масличной горы. Взор ее прояснился, засиял восторгом.

– Смотрите! – закричала она торжествующе. – Царь! Я вижу Его!

Молитвенно подняв руки к небу, она шагнула вперед, но пошатнулась и упала на пыльную дорогу.

Все бросились к ней. Вся в слезах, Мария наклонилась над подругой, но та была бездыханна.

Вдруг послышался стук лошадиных копыт.

– Что случилось? – спросил всадник и, не дожидаясь ответа, спешился.

Разыскивая беглянку-дочь, старый Искариот наконец настиг ее. Все расступились.

С криком «Юдифь!» старик упал на колени и стал заглядывать в лицо дочери. Как трогательна была ее застывшая красота!

Вдруг несчастный отец поднял голову и взглянул на окружающих.

– Уходите! Прочь с моих глаз, галилеяне, – взорвался он гневом. – Я не позволю вам торжествовать над моим горем! Где ваш Пророк, совершающий чудеса, воскрешающий мертвых? Пусть Он оживит мою чудную дочь, моего восторженного сына! Он не может возвратить мне детей! Все вы лжецы! Будьте вы прокляты!

Простив несправедливые слова, ученики и Мария печально удалились. Что могли они сказать потрясенному горем отцу? Они не обладали могуществом своего Великого Учителя, Который Один имеет власть возвращать к жизни.

Возле безутешного Искариота остался только Варавва.

Глава XIX

Почти неделя прошла с тех пор, как весть о чудесном воскресении Распятого Назарянина потрясла Иерусалим.

Несмотря на болезнь, первосвященник Каиафа настоял перед Пилатом, чтобы Галбус и Максимус были отправлены подальше отсюда – в Рим. Подозреваемый в симпатиях к учению Назорея Петроний тоже был отослан на родину. Но все трое по чьей-то протекции получили хорошие назначения в римских легионах.

Исчезновение тела Пророка священники объяснили тем, что оно украдено. Члены синедриона авторитетно заявляли, что они уже напали на след преступников. Кроме того, внимание народа было отвлечено неожиданной смертью Юдифи Искариот. Давно город не видел таких пышных похорон. Нескончаемая вереница юных дев Иерусалима провожала тело первой красавицы Иудеи к семейному склепу, где уже покоился ее злосчастный брат.

Глядя на белые лилии и покрывала – символ девственной чистоты умершей, многие качали головами и шепотом передавали скандальный слух о сомнительной нравственности Юдифи, но громко произносить не решались: в старческих руках ростовщика Искариота громадная сила; участь не одной иерусалимской семьи зависела от его расположения, и боязнь оказаться нищим укорачивала языки.

Ученики и последователи Назорея покинули город – кто опасаясь мести священников, кого позвали в дорогу дела. Жизнь продолжалась. Поговаривали, что скоро в Иудее будет новый наместник цезаря – в связи с расстроенным здоровьем прокуратор Понтий Пилат просил императора Тиверия об отставке.

… Над маленьким городком Назаретом заходило солнце. Красные предзакатные лучи освещали плодоносную долину и заглядывали в небольшое оконце столярной мастерской, возле которого сидел старик. Он спешил выполнить заказ – маленький деревянный стульчик с затейливой резьбой. Морщинистые руки удивительно ловко справлялись с тонким делом. Видно было, что мастер пристрастен к своему труду. Перед ним лежали несколько лилий – их изображение он и переносил на спинку стульчика. Мастер был так поглощен работой, что не замечал прохожего, остановившегося возле дома. Путник кашлянул, привлекая к себе внимание.

Старик встрепенулся и, прервав свое занятие, удивленно вскинул глаза на мужчину могучего телосложения, покрытого пылью дальней дороги.

– Кто ты? Что привело тебя сюда?

– Мое имя Варавва. Я пришел из Иерусалима, чтобы поговорить с тобой, если ты – Иосиф, сын Иакова, потомок дома Давидова и отец Того, Кого называли Царем иудеев…

Почтенный старец сказал:

– Я – Иосиф.

– Ты – старый человек, – заговорил, волнуясь, Варавва. – Твои ноги на краю могилы, и ты не пожелаешь солгать…

Он так уставился на Иосифа своими воспаленными глазами, словно хотел прочесть все сокровенные тайны его души.

– Я Варавва, – снова повторил он свое имя, – бывший вор, бунтовщик и убийца. Если бы человеческие законы были справедливы, меня должны были распять на месте твоего сына, ибо Он неповинен, а я преступник! Но невинность на земле всегда страдает. Так было в Иерусалиме в эти ужасные дни, и так, мне кажется, будет в дальнейшие времена… Но ты смотришь на меня спокойным, невозмутимым взглядом! Разве тебе безразлично, что я живу, а твой Сын умер?

Иосиф не ответил.

– А, ты, пожалуй, уже знаешь все, – продолжал Варавва, ловя хоть какую-нибудь перемену в лице старца. – Иисус из Назарета восстал из мертвых и явился Своим ученикам! Но ты же не безумец, Иосиф, и не станешь приписывать Божественность тому, кто рожден от тебя, обыкновенного, смертного человека!

Варавва старался говорить подчеркнуто бесстрастно, но за нарочитым спокойствием скрывалась грызущая тоска. Он не вынес этого напряжения – его бурное нетерпение прорвалось.

– Говори, старик, говори! – закричал он яростно. – Если бы ты только знал, как это мучает меня! Его лицо, Его голос, весь Его Облик меня не покидают! Его смиренные глаза тревожат мою душу! Он так непохож на смертного! Нежность и доброта Его – неземные! Люди жестоки – Он являл милосердие! Люди всегда жалуются – Он смиренно молчал. Умирая, Он превращал страдание в торжество… Как я хочу знать, кто Он в действительности! Я обращался к Его Матери, твоей жене, умоляя раскрыть тайну Его рождения, но она молчала, как и ты… Ее окружало чудесное сияние – таинственное, неземное, которое наполнило меня страхом. Такое же сияние озаряло Назорея, когда я увидел Его в судилище. Чудный свет этот казался Его частицей, Его сутью. Все эти загадки лишили меня рассудка, потому я и пришел к тебе. Скажи правду, Иосиф! Ты – Его отец и должен знать все про своего сына с первой минуты Его рождения в мир! Сжалься над моим страданием, ответь!

– Что я могу сказать тебе, бедная душа, – в голосе Иосифа было сострадание, – кроме того, что Божественный Человек, о Котором ты говоришь, не сын мне!

Варавва был потрясен.

– Не сын?! – повторил он изумленно. – Разве Мария не твоя жена? Разве у тебя нет детей?

– Ни одного, кто называл бы ее матерью, – ответил Иосиф. – Дети у меня есть, но все они рождены в дни моей молодости от первой жены, которая давно умерла. Марию я знал только как существо не от мира сего. Невинность этой Девы я призван был охранять…

– Но разве ты на ней не женился? – недоумевал Варавва.

– Именно так, как мне было ведено, – ответил Иосиф. – Я преклонялся перед ней, как перед царицей и ангелом!

– Опять ты меня смущаешь! – воскликнул Варавва. – Почему ты называешь ее царицей? Молва гласит, что она простая девушка из Египта!

Глаза Иосифа повлажнели.

– Туда мне велели с ней бежать, чтобы спастись от изверга Ирода, который мог отнять жизнь ее Младенца… Когда я впервые увидел ее, была весна, тихий вечер… Она одна шла по полю. Странное сияние было в ее волосах. Мне казалось, я встретил ангела с небес.

Старик умолк, вспоминая, но скоро опять продолжал:

– Потом пришло повеление жениться на ней, и я послушался.

– Что ты говоришь? – раздраженно закричал Варавва. – Разве ты не по своей воле женился на этой царице, как ты ее называл? Но она была твоей?

– Не смей произносить таких речей! – сказал Иосиф с внезапной пылкостью. – Она никогда не была моей – ни взглядом, ни дыханием, ни прикосновением! Ее друзьями были ангелы, они ей пели в ту ночь, когда родился Младенец. Я был только верным слугой Марии.

– Ты бредишь! – закричал Варавва в гневе. – Ты потерял рассудок, бедный старец! И на самом краю могилы хочешь поддержать обман! Если Он не был твоим сыном, скажи, чей же Он Сын!

Вдруг тень упала на землю – солнце зашло. В сером вечернем свете друг против друга молча стояли двое.

– Чей же Он Сын? – повторил Варавва почему-то шепотом.

Иосиф смотрел прямо в глаза дерзкому гостю.

Яркий свет внезапно озарил все вокруг. Иосиф торжественно простер руки и произнес:

– Спроси Его Самого! Он здесь!

И старец, упав на колени, замер в глубоком поклоне. Смущенный, испуганный Варавва обернулся. Перед ним, излучая лучезарную красоту, стоял… Назорей.

Глава XX

Все величие утра, дня и вечера, все тайны творчества были сосредоточены во взгляде, который выражал силу и любовь – несказанную, безмерную, недоступную смертному пониманию, безграничную, как небо, всепроникающую, как воздух.

Пораженный, боящийся верить собственным глазам, Варавва опустился на колени перед воскресшим Спасителем мира.

– Это Ты, Учитель? – прошептал он. – Ты пришел, хотя я в Тебе сомневался.

Бесконечная любовь, которой дышал весь Божественный облик Иисуса, наполнила Варавву восхищением; его томящаяся, давно заключенная в оковы греха душа потянулась к новой жизни, где были бессмертие и чистота.

– Ты – мой Бог! Я верю Тебе! – воскликнул он исступленно.

Светлое Создание медленно отступило, повернулось и тихо заскользило по туманному лугу, оставляя за Собой светящуюся тропинку.

Варавва встал и пошел следом, ничего не видя, ничего не помня, ничего не сознавая кроме того, что Бог вел его. Радость наполняла его, такая огромная, что земля во всей красе казалась только каплей в море охватившего его восторга.

На склоне горы Лучезарное Видение остановилось и, как легкое облачко, растаяло в воздухе.

Варавва осмотрелся. Он был уже далеко от Назарета. Еще царила ночь. Но светлая радость в душе осталась. Отсутствие Христа было временным – Он жив и опять вернется! Ликуя, Варавва поднял глаза к небесам. Мог ли человек быть несчастным, имея Бога в сердце и сознавая, что душа его бессмертна! Когда-то мятущийся, страдавший Варавва был теперь спокоен, сомнения его пропали навсегда.

– Христос, Спаситель мира, Тебе я вручаю свою душу!

Он произнес эти слова громко, торжественно, глубоко веря в то, что они будут услышаны. Радостно и уверенно Варавва двинулся вперед по пути, по которому шел Учитель. Он возвратится к своему странному другу Мельхиору. Ему первому расскажет о том, что с ним случилось в Назарете. Потом он провозгласит свою веру каждому, кто станет его слушать. О последствиях он не думал: внутренняя духовная сила, наполнявшая его, внушала полное равнодушие к житейским трудностям. Жестокость, месть, людская злоба были ему нипочем. Пытки и мученические страдания мог перенести тот, кто увидел Христа.

Глава XXI

Серебристый свет полного месяца озарял стены и башни Иерусалима в ту ночь, когда Варавва возвратился из Назарета. Городские ворота были уже закрыты, но ему удалось разбудить спящего привратника, который, выйдя из своей будки, смотрел на путника в изумлении.

– Варавва?! – воскликнул он.

– Да, я. Но почему ты так удивлен? Привратник вместо ответа громко закричал:

– Эй, вот человек, которого вы ищете!

Послышалось топанье многих ног, звон оружия, и прежде чем Варавва понял что-либо, он оказался окруженным воинами.

– Что это значит? – спросил он. – Разве вы не знаете, что я освобожден волей народа?

– Молчи, злодей! – послышался гневный ответ. – Ты пытался убить первосвященника Каиафу… Ты помогал ученикам Назорея выкрасть Его тело из запечатанного склепа… За все это тебя непременно распнут…

Варавва выслушал стражника с удивительным спокойствием.

– Это Каиафа меня обвиняет? – спросил он, заранее зная, что ему ответят.

– Да, Каиафа донес на тебя Пилату – он узнал тебя, хотя была ночь… Тебя видели с известной блудницей Магдалиной, а также в обществе Петра, ученика Назарянина. В то самое утро, когда исчезло тело Распятого, ты крутился возле склепа. Словом, улик хватает. Да и твоя репутация не позволяет сомневаться в твоей вине. Так что следуй за нами. Участь твоя решена.

Варавва улыбнулся.

– На этот раз я не совершал того, в чем меня обвиняют… Но какой бы ни была моя участь, я готов перенести ее. Во имя Иисуса Христа я готов принять смерть…

– Безумец! – закричал воин, толкая арестованного копьем. – Не смей говорить так!

– Каждый должен говорить правду, даже если за это ждет суровое наказание, – ответил Варавва спокойно.

– Сумасшедший, – переглянувшись, решили воины. – Внезапная смерть Юдифи Искариот, которую он, говорят, любил, лишила его рассудка.

Варавву повели по безлюдным, темным улицам ночного Иерусалима. Скоро тяжелые тюремные ворота впустили узника и его конвоиров.

– Ты вернулся, Варавва! – пробурчал тюремщик. – Только пятнадцать дней прошло с тех пор, как тебе даровали свободу, но у тебя такая подлая натура, что ты не мог не совершить нового злодеяния! Пойдем! Я введу тебя во владение твоей прежней камерой.

И он открыл дверь в тот самый каменный мешок, в котором Варавва провел много времени. Дверь скрипнула, приветствуя узника и отсекая его от внешнего мира; рявкнула тяжелая задвижка под рукой тюремщика, и Варавва остался один, если не считать постоянных жильцов этого помещения – мышей. Еле заметная полоска лунного призрачного света пробивалась через узкую щель в стене.

Варавва лег на солому. Предстоящий суд и наказание смертью не пугали его. Он твердо решил не защищаться и не опровергать выдвинутых против него обвинений, и если на суде ему дадут слово, он громко провозгласит свою веру: Иисус Назорей – Сын Бога Живого!

Вспоминая своего Божественного Друга, Который так круто переменил все мысли, всю душу бывшего разбойника, Варавва сладко заснул,

… Вокруг благоухали цветы, слышалась чарующая музыка. Белый ангел сидел на поляне и сплетал венок из странных, неколких роз.

– Где я? – шепотом спросил Варавва.

– В убежище от бурь, – ответил ангел, – в ограде Царского сада…

И вдруг уже виденное Вараввой неземное сияние возвестило появление Божественного Иисуса Назорея.

– Господи, Господи! – в восторге закричал Варавва. – Прости меня, грешника. За мои грехи Ты принял крестные муки! Это я должен был умереть позорной смертью, а не Ты!

– Верующий в Меня не умрет вовек! – услышал он дивный голос Христа.

Чудный свет превратился в бесконечное золотистое море, стены темницы раздвинулись, сильные, нежные руки коснулись раскаявшегося грешника и повлекли туда, где был иной мир, иной закон, иная жизнь…

– Я не допущу, чтобы Варавву казнили, – говорил Мельхиор, спускаясь вслед за тюремщиком в мрачное подземелье – он добился разрешения посетить тюрьму, где томился его друг,

– Хоть ты и обладаешь перстнем императора, тебе не изменить наших законов, – возражал тюремщик, любезно несший перед таинственным иностранцем факел.

– Да, закон ваш суров, но исполнителей закона можно смягчить… – сказал Мельхиор уверенно.

Тюремщик не успел ответить – они уже пришли.

– Варавва! – позвал Мельхиор друга. Никто не отозвался.

– Спит, – сказал восхищенный тюремщик, – и смерти не боится.

Мельхиор подошел к куче гнилой соломы. Варавва спал глубоким, безмятежным сном. Смуглое, грубоватое его лицо запечатлело застывшую смиренную улыбку.

– Ни перстень императора, ни злоба священников уже не властны над ним, – тихо сказал Мельхиор. – Его освободила воля свыше!

Послесловие

День близился к концу, когда двое путников остановились, чтобы последним взором окинуть Святой город. С вершины горы они следили за тем, как багровое предзакатное солнце бросало свой свет на белые дома и зеленые сады Иерусалима, на величественный храм Соломона. Видна была Голгофа – темная, пустынная.

Один из путников – высокий, могучего телосложения мужчина опустился на колени и стал пристально смотреть в ту сторону.

– Ты печален, Симон, – сказал его товарищ. – Тяжело покидать страну, которую посетил Бог. Но не грусти – Господь теперь всегда с тобой, и Голгофа уже не принадлежит одной Иудее, она – символ всего спасенного мира.

Киринеянин поднял голову.

– Все так, Мельхиор, – сказал он. – Но я никогда не забуду, как нес крест по той горе. Душа моя дрожит от одной мысли об этом! Я опять вижу Лик Христа!

Симон встал с колен.

– Посмотри, – обратился к нему Мельхиор, указывая на могилу. – Вон там я похоронил Варавву. Одинокая пальма склоняет над ним свои резные листья. На земле он был так же одинок, как дерево над его могилой. Но на небе его ждет другая участь – там он найдет прощение, любовь и покой.

– Да, нелегко обрести веру, – добавил он, немного помолчав. – Не всем дано такое удивительное счастье. Тебе, Симон, выпало нести крест на Голгофу, и ты теперь отказался от своего дома и от родных, чтобы служить одному Господу. Но пройдут долгие века, прежде чем человечество поймет, что это единственный путь постижения истины, что только во Христе можно обрести мир и покой.

Симон удивленно посмотрел на Мельхиора.

– Но почему должно пройти так много времени? – спросил он. – Я уверен, скоро все поклонятся Ему, даже Каиафа…

– Нет, этот лжец никогда не признает правду! – жестко ответил Мельхиор. – Каиафа сделает все, чтобы имя Христа было вытравлено из иудейских летописей. Но Истина восторжествует! Любовь и Милосердие бессмертны! Даже в мрачные дни мы не должны терять мужества и светлых упований. Будем всегда твердо держаться учения Христа, Его Божественного света, и мы никогда не заблудимся!

Спустившись с горы, путники направились в ту сторону, где лежала таинственная страна с величественными пирамидами и лениво текущим Нилом.