Текст книги "Большая книга ужасов – 86"

– Куда мы едем, Иваныч?

– Отсюда.

Я промолчала. Дорога пока одна, а там он покажет, чего, куда, зачем. Да и важно ли это? Радио проснулось и взвыло ударными, наверное мы вздрогнули оба. Я потянулась выключить, но Иваныч остановил:

– Лучше местное поймай, может, новости услышим.

Я ловила местное и думала, что всё Иваныч правильно сказал: «отсюда», потому что нельзя находиться здесь. Мы вот только в магазинчик зашли…

– Ещё четыре страшных убийства произошло в Смирновском районе. В этот раз пострадал персонал бензоколонки. Почерк всё тот же… Судмедэксперты пока отказываются давать комментарии. Будьте осторожны…

Только что поступила информация о трагедии в магазине «Шашлык». Погибли весь персонал и один из посетителей. Полиция делает всё возможное…

– Делают они! Здесь направо…

Я послушно повернула в сторону центра и повела машину по узким старым улочкам с особняками. У нас очень красивый город, особенно в центре, но я видела только запоздалые утренние фонари.

– Ещё раз направо.

Мы выехали к площади и медленно катили вдоль. Машин почти не было, и ехала я медленно, чтобы Иваныч успевал сориентироваться из своего багажника.

– Паркуйся.

Глава X

Мы встали на парковке, я пощупала свои мокрые кеды, опять влезла в шпильки, вышла, открыла багажник. Иваныч лихо спрыгнул вместе с коляской.

– Красота-то какая, Ляль! – Он потянулся и огляделся вокруг. Охота ему! Вот нервы железные!

Хотя наша старая площадь и правда классная. Особняки чёрт-те какого века с вензелями и колоннами, на первых этажах – торговые центры, и вывески не очень-то гармонируют с фасадами старых особняков, но мы привыкли. В центре – фонтан с рыбками, а в солнечные дни в него ныряют дети, чтобы достать монетки, брошенные туристами, или так. Днём и ночью на площади стоят торговцы сувенирами, вот отсюда ларёк с матрёшками виден и ещё парочка с пуховыми платками. Туристы и не такое покупают, даже летом. Ближе к обеду подтянутся художники, готовые за пару сотен нарисовать хоть шарж, хоть карандашный портрет, а один вообще пишет маслом, но сидеть позировать надо почти целый день, мало кто выдерживает. И конечно, портит всю эту картину наша городская достопримечательность: сортир имени неизвестной старушки.

Я ещё вытаскивала сумку Иваныча и запирала машину, а старик уже навострил колёса к тому туалету.

– Иваныч, он нерабочий! Вон в кафешку зарулите!

Старик только отмахнулся:

– Ломик есть?

– Не чудите, Валерий Иваныч!

– Дай мне лом!

– Иваныч, нас заберут! Мне хватит проблем с законом на текущие сутки, и стрессов тоже…

– Дай!

Я скинула шмотки на булыжную мостовую и пошла за ломиком. Замок на сортире был хороший, навесной, может, у Иваныча ещё не получится его вскрыть. Он на нервах, я на нервах, нечего нам ссориться.

Метнулась в багажник за ломиком, отдала. Старик только чуть поддел дужку, как она радостно брякнула и повисла. Замок остался висеть на второй, но дверь была уже открыта:

– Ну вот!

– Он не рабочий…

– Зато парапет какой!

Парапет и правда был что надо: длинный, пологий, Иваныч зарулил легко, только дверь не закрыл.

Я деликатно встала в сторонке. Сейчас старик поймёт, что заехал не туда, посмеётся и выйдет сам. Но Иваныч не спешил! Он чем-то громыхал там внутри (дверь оставалась распахнутой, но с моего ракурса было не видно, что там происходит). Ругался – что вообще-то понятно. Чёрт, он же плохо видит! Сейчас памятнику не поздоровится…

– Иваныч, выходите, пошли в кафешку. Нельзя здесь…

– А по-моему, здесь отлично! – Из-за распахнутой двери показалась довольная физиономия старика. Я не решалась подойти, пока не разглядела: он лежал! Вот на этой возвышенности, где забыли выпилить дыры, он вытянулся как на диване, да ещё подложил под голову свою сумку. – Заходи, Ляля, не тушуйся! Не гостиница, но жить можно.

Я вошла, скорее по инерции, закрыла дверь (там даже была щеколда). Из маленьких окошечек под самым низким потолком лился маленький свет. Иваныч разлёгся на возвышенности, кресло стояло сложенное в углу. Я могла запросто пробежать по проходу шагов восемь, даже улечься с другой стороны, мы бы даже пятками не соприкоснулись, и стоять в полный рост могла, но блин!

– Иваныч, серьёзно?

– Сама сказала: тебе некуда идти. И мне некуда. А здесь тепло, по крайне мере сейчас, и никто не достаёт.

Я слышала, что старики иногда чудят, но это… Поселиться в неработающем сортире посреди площади…

– А зачем, по-твоему, тут висел этот замок? Думаешь, мы первые такие умные?

– Думаю, Иваныч, вы такой один. – Я плюхнулась на возвышенность и стала смотреть в окошко. В окнах особняков суетились люди и торчали весёлые цветочки. К лотку с матрёшками подошла скучающая старушка, город просыпался.

– Мы так и не купили поесть, – пожаловался Иваныч. – И кипяточку достать неплохо бы…

Я встала и пошла в магазин.

* * *

В ближайший магазин я вошла не без содрогания, но вроде ничего: кассирша на месте, охранник с кроссвордом… Попросилась в туалет – пустили. В туалете тоже без сюрпризов. Умылась заодно, вспомнила, что, убегая, не взяла с собой ничего из вещей – значит, придётся вернуться. Заодно гляну, как там дети и закрывает ли Хурма лагерь. Купила поесть, две чашки и термос, попросила кипятка – налили. Подумала ещё и купила два спальника и подушки: я не йог на досках спать, а мою квартиру освободят только через пару недель. И треники с футболкой, пока не заберу свои шмотки из лагеря.

Странно думать о простых вещах, когда кругом творится такое, но не думать о них было страшно. Тогда перед глазами сразу вставал тот парень, помутневшие лампочки, посеревшее небо и тот другой, в магазине, как он кричал! Мы бы ничего не сделали, но это сомнительное утешение.

* * *

Иваныч уже переоделся в смешные синие треники и яркую красную майку с логотипом сети продуктовых магазинов (я такие только на продавцах видела. Родственница его там работает, что ли?). Лежал вытянув ноги и крутил ручку крошечного радиоприёмника.

– Вы с собой радио носите?

– А ты – компьютер, телефон, ещё килограмм книг, – он кивнул на мой телефон. Зарядиться я успела процентов на тридцать, если кто позвонит, мне хватит, а для книг уже придётся доставать банку.

Я бросила в него подушкой, потом спальником, устроила себе такое же гнездо у противоположной стены. Между нашими ногами ещё оставалось сантиметров сорок свободных досок, и я накрыла там ранний завтрак.

* * *

– Город на ушах, – объявил Иваныч, дуя на горячий чай. – Пока ты ходила, нашли ещё двоих. И одного задержали.

– Кого?

– Не знаю… Да отпустят, не переживай. Уже всем ясно, что люди ни при чём. Если уж по радио в открытую говорят о мошкаре… – Он закрутил ручку приёмника с новой силой, но ничего кроме дурацкой музычки не нашёл. Надо ждать следующего часа, тогда будут новости.

Я поставила на пол пустую чашку и наконец-то растянулась на досках. Спальник был тёплый, даже слишком, подушка мягкая, а минувшие сутки длинными, пропади они пропадом. Я отрубилась раньше, чем успела толком улечься.

* * *

Проснулась я от звуков знакомого голоса и от того, что ногу обжигает как кипятком. Вскрикнула, села.

– Ну ты здорова храпеть! – оценил Иваныч.

– Здрасте, Ляля Евгеньевна. – Сашка и пацанчик класса, наверное, из третьего, сидели на полу, подложив под себя рюкзаки. В ногах у меня дымились чашки с чаем, лежали бутербродики, пацан жевал и таращился на меня недоумёнными глазами, Иваныч хихикал, Сашка смущённо смотрела в пол.

– Та-ак! – я вложила в это «так» всё своё актёрское мастерство. Трудно быть злой воспиталкой, когда только проснулась в уличном сортире, на тебе треники, дурацкая футболка с леопардом (что было), а на голове небось птичье гнездо, я даже расчёску не купила вчера…

– Ляля Евгеньевна, лагерь закрывают. Всех разогнали по домам, а мои в командировке.

– И ты сбежала сама.

– Нет. Екатерина Вадимовна позвонила моим, они завтра же приедут. А пока велели отпустить меня домой с братом одну. Ключи у меня есть…

– Очень приятно. Толик, – отрекомендовался третьеклашка, не переставая жевать.

– Я её позвал, – вмешался Иваныч. – Чем дома одним куковать, лучше с нами под присмотром. Правильно я говорю? – обратился он к парню, и тот закивал. – У тебя телефон почти разрядился, но я послал сообщение. Пора осваивать эти ваши шайтан-машинки!

Пусть кто-нибудь ещё скажет мне, что я безответственная! Да этот старик меня с ума сведёт!

– Все живы?

– В лагере – да. Я даже вашу сумку захватила. – Сашка привстала, и я увидела, что под ней не только её рюкзачок, но и моя сумища.

– Погоди, что значит «в лагере – да»?

– Мы слушали радио, пока вы спали. Ещё несколько человек по городу. И двоих задержали ещё. Петровича и ещё кого-то.

Я села на досках, отобрала у Сашки чашку и глотнула кипятка. Чёрт-те что!

Иваныч понял:

– Сходи-ка, Саш, купи воспитательнице кофейку…

– Нет! Нельзя детьми рисковать! Пришли – сидите смирно. В туалет – до ближайшей кафешки под моим конвоем. И чтоб ни звука!

Я нашаривала на полу туфли: купить кофейку и правда хорошая идея. Может, мозги на место встанут и придумаю, как быть дальше.

– Ляль, ты чего?

– Страшно.

Кое-как я обулась, схватила рюкзак и вышла на воздух. Уже вечерело – не смеркалось, а так, садилось солнце, в воздухе чувствовался вечер. На площади, обычно такой людной в это время, не было ни души, даже вечный торговец матрёшками куда-то делся. На его месте стоял пустой каркас прилавка, как скелет. Две жирные дворняги дербанили какой-то бумажный пакет то ли с беляшом, то ли… И ни души больше! Я сунулась в ближайшую кафешку и упёрлась в табличку «Закрыто». Ладно, она тут не одна…

Цокая каблуками на всю безлюдную площадь, я прошлась вдоль домов. Все первые этажи заняты магазинами, кафешками… Закрыто, закрыто, закрыто… Ну да: все боятся! Это что ж теперь будет-то?

В чебуречной на углу два таджика спешно сворачивали торговлю. Увидев меня, вздрогнули, будто привидение пришло:

– Закрыто-закрыто!

– Мне только кофе…

Один кивнул на автомат с кофе и напитками-шоколадками, другой сунул мне тарелку с остывшим чебуреком – «За счёт заведения»: наверное, у меня был очень жалкий вид. Я взяла кофе, холодный чай для Иваныча и всяких там шоколадок детям. Шоколадки и бутылку с чаем распихала по карманам: удобная вещь треники. Только Петрович задержан. Интересно, того, первого, выпустили? И могут ли прийти за мной, ведь я тоже там была…

Идти по пустой улице одной было почему-то страшно. Хотя белый день и за этими окнами куча народу, который пялится на дуру в трениках и на шпильках, идущую в закат… В сортир… Невесело. Всю дорогу я таращилась в небо – не темнеет ли: если бы хоть тучка прошла, я, наверное, сошла бы с ума. Но нет, небо было чистым.

* * *

Издалека послышался рёв мотора, я даже не сразу узнала этот звук: на пешеходной площади стояла такая тишина, я и забыла, что рядом дорога. Впереди показалось синее пятно кузова: седанчик с грохотом въехал на площадь, просвистел мимо меня, я успела метнуться в сторону, и вовремя: заднее стекло опустилось, высунулась рука то ли с камнем, то ли с бутылкой, зазвенело стекло…

Витрина огромного магазина осыпалась как в кино буквально в паре шагов от меня. Кто-то из машины что-то выкрикнул и уехал прочь, оставив меня среди стёкол. Начинается!

Я прибавила шагу, соображая, что именно начинается. Когда люди боятся, они и не такое способны выкинуть: думаю, разбитая витрина – это ещё цветочки. Будто читая мои мысли, из дворов вышли двое парней и, не обращая на меня внимания, принялись расписывать красками опустевший ларёк с матрёшками. Первым порывом было рявкнуть, но я струсила. Иду и иду. Иваныч и дети ждут холодного чебурека. Меня.

Кофе, пока я добрела, успел остыть, по дороге встретила ещё парочку с баллончиками краски и одного с ломиком – знать не хочу, куда он идёт. Не хочу, не хочу… Парень тюкнул витрину продуктового магазина, объяснил мне: «Мать за молоком послала, а всё закрыто» – и исчез за выбитым стеклом двери. Дурак, доставка же есть! Дурак, тут же сигнализация!

– Никто не приедет! – крикнул он, отвечая на незаданный вопрос. – Все заняты неуловимым маньяком!

– Да нет никакого маньяка… – Я вошла в дом-сортир – плевать, что подумает парень, грабивший магазин, – и стала выкладывать из карманов всё, что удалось добыть:

– Не протянем мы здесь, ребята. Магазины закрыты, мародёры проснулись.

– Доставка же есть! – удивилась Сашка.

– И не такое переживали, – отмахнулся Иваныч.

* * *

– Ещё одна жертва неизвестного явления найдена в районе Ухово. На этот раз женщина…

– Выключите, Валерий Иваныч! – Ещё несколько часов назад мне казалось, что следующее подобное объявление по радио сведёт меня с ума. А сколько их уже было-то!

Старик выключил своё радио, но легче мне не стало. Хороши мы тут, спрятались! Нашли местечко! А вокруг…

– Прямо как в «Поезде скелетов», – неожиданно выдал Толик.

– Поезд убийц, – поправила Сашка. – «Если смотреть на наш город с крыши самой высокой новостройки и представить рыболовный крючок, жало которого начинается на Купеческой улице, а цевьё тянется через Ежиный лес и дальше, далеко за пределы города, то вот это и будет маршрут поезда убийц». Только ерунда это всё, Толик. Сказки. Да и убийцы-то не мошкара, они по-другому должны действовать. Правда, Ляля Евгеньевна?

– Я-то что… Не смешно, Саша! Тут такое, а ты… И вообще, спать пора!

Спать я, конечно, не хотела, но время на телефоне приближалось к отбою в лагере. Мне хотелось действовать по уставу, чтобы ещё хоть что-то было как надо и под контролем… Я сгребла сумки и кресло в один угол и стала стелить на полу спальник для Сашки и Толика. У меня в сумке одеяла есть…

– А я работал на железной дороге. – Иваныч растянулся на своей лежанке. Я не видела его лица в темноте, но почему-то казалось, что он мечтательно смотрит в потолок.

– И видели тот поезд? – спросил Толик. Всё-таки третьеклашку трудно напугать. Тут такое настоящее, а он про скелетов…

– Вот уж не знаю, тот или нет… Однажды утром был сильный туман. В книгах пишут «как молоко», я думал, это так, фигура речи, а нет – реально как молоко, ног не видно. Да какой ног: состав у меня тогда стоял, я и его-то нашёл не сразу. А когда нашёл…

– …полезли скелеты? – спросил Толик, и Сашка на него цыкнула.

– Иду я, значит, вдоль состава, вытянул руку и пальцами скольжу по грязному борту, потому что в тумане ни черта не видно. Иду, иду… И главное, помню, что там двадцать вагонов, прекрасно помню, иду считаю: двадцать три, двадцать четыре…

– Ну, обсчитались, с кем не бывает.

– На двадцать седьмом палец поцарапал. Ничего страшного, но ржавой железкой всё-таки. Сунул палец в рот, долго отплёвывался потом – грязища, масло… И вот плюю в туман и слышу шипение. Думаю, всё, крыша поехала. А потом смотрю: вагона больше и нет. Вместо него – ржавый скелет металла. Это об него я порезался. И вроде ничего особенного – но кто будет цеплять такое к составу? Делаю шаг, чтобы рассмотреть как следует – и тут что-то мне под ноги метнулось… Не разглядел, что там, вроде собака. По штанине задело, вжик – и вперёд меня.

– И?

– Я не знал, что собаки могу так орать!

– Орать?! – ошалело спросил Толик.

– Орать, по-другому не назову. Это был не скулёж – это был крик, почти как у человека.

– А вы?

– А я секунды три стоял как истукан, а потом побежал в обратную сторону. Собака меня спасла. Бегу-бегу, на моих ногах не очень-то побегаешь, а я бегу, что делать! Туман рассеивается, а я и не замечаю, не до того. Когда к паровозу подбежал, уже светло и ясно стало, и машинист надо мной ржёт. «Чего, – спрашивает, – привидение, что ли, увидел?» А я ничего сказать не могу – одышка, сердце в глотке колотится. Оборачиваюсь – состав как состав. Как был. Без всяких там ржавых скелетов. И вагонов вроде столько же, сколько было… И тумана больше нет, вот что! Только рука у меня вся в масле, в грязи и кровит…

– Так что это было-то? – спросила Сашка.

– А шут его знает. Поговаривали, что на тех путях то ли кого-то сбили, то ли целый поезд сошёл с рельсов.

– Ну, такие истории, наверное, на каждом километре есть.

– Не на каждом, не преувеличивай. Но в нашем направлении хватает. Только знаешь что? Я ж до этого сто раз обходил эти пути, да после ещё двести. Ничего больше такого никто не видел. Как наваждение: пришло и ушло…

– На дороге всё движется, – философски заметил Толик, разворачивая очередную шоколадку.

– Точно! – хмыкнул Иваныч. – Где ж мы теперь кипяток-то для чая будем брать, а, Ляль? Хоть и впрямь доставку заказывай…

Глава XI

Проснулась я от того, что в стену ударило что-то тяжёлое. Села, протирая глаза, и несколько секунд соображала, где я и какое теперь время суток. В нашем убежище царит вечный полумрак, окошечки-то маленькие. Я рассматривала разноцветные горы спальников и пледов, соображая, где кто, а снаружи слышалась возня и разговоры:

– Да ну, ерунда, красивое что-нибудь можешь нарисовать?

Не успела я сообразить, что происходит, как гора Иваныча зашевелилась, старик сел и с ноги распахнул дверь:

– А ну не хулиганить! Здесь люди живут! Старики и дети, ясно?!

Снаружи стояли растерянные Толстый с Владиком. В руках у них были баллончики с краской, на штанах и майках – следы художеств, а на лицах полное офигение. Когда на полу шевельнулся спальник и показалась Сашкина голова, Толстый невольно вскрикнул и попятился.

– Здравствуйте, молодые люди, – напомнил Иваныч.

– Здрасте, Валерий Иванович, здрасте, Ляльевгеньна, здрасте, Сашка… А вы чего здесь, а?

– Осознаём своё место в обществе.

– Прячемся от поезда скелетов, – вразнобой ответили Сашка и Толик.

Толстый завис, а Владик сунул нос в наше убежище и понимающе хихикнул:

– Удобно!

– Ой, ребят, – говорю, – вы ж рядом живёте? Принесите кипяточку, а? А то все магазины-кафешки позакрывались, хоть на костре обед вари. Пожалуйста! – Я протянула термос.

Толстый взял, кивнул. Владик придирчиво осматривал наш быт:

– А где вы чай-то пить будете?

– Сейчас спальники уберём…

– Кипятку принесите! – невежливо брякнул Иваныч и захлопнул дверь.

Сашка хрюкнула, Толик заржал:

– А говорила, скучно будет! Да я в Ютубе так не веселюсь!

– Кто это говорил, что будет скучно? – Иваныч строго посмотрел на Сашку. И опять врубил своё радио.

Ночью опять что-то случилось, я уже боялась этого радио. Хуже нет, чем чувство беспомощности: сидишь и только слушаешь, кого убили. А Сашка с Толиком держались бодро: свернули одеяла-спальники, сбегали в раскуроченный магазин – исключительно, чтобы воспользоваться туалетом, – позвонили родителям. Когда явились наши художники с термосом, их встретили радостными воплями:

– Кипяток!

Владик и Толстый уселись на рюкзаки, без намёков подставили свои кружки под термос и осматривались, пока я разливала чай.

– Мы тут подумали… – неуверенно начал Владик.

– Молодцы! – подбодрил Иваныч.

– Вам же надо в туалет там, в душ… А мы рядом. Давайте к Толстому, а? У него мать на сутках. На улице уже спокойно, всего пару витрин кокнули, полиция только что приехала. Только выбираться надо потихоньку, чтобы они не увидели.

Иваныч посмотрел на нас, мы закивали.

– Лифт есть? – он кивнул на своё кресло.

– Поднимем, – пообещал Владик.

И мы стали дружно собираться в туалет и в душ.

* * *

Уличный сортир может вместить кучу вещей. У меня получился огромный баул: начиная от халата и мокрых кедов (может, у Толстого найдётся какая сушилка для обуви – шпильки с трениками начинают меня напрягать) и заканчивая зарядкой для телефона. Иваныч покопался в своей сумке, вытащил новёхонькую белую рубашку, ещё в магазинном пакете, и непрозрачный чехол для одежды, явно тяжёлый:

– Похоронный костюм, – он протянул мне чехол. – Положи на всякий случай.

– Валерий Иванович!

– Мне с ним спокойнее. – Старик сложил это всё в мою сумку, да ещё и застегнул её, показывая, что разговор окончен.

* * *

Как мы затаскивали Иваныча на второй этаж старого особняка (конечно без лифта), достойно отдельной саги. Скажу только, что к концу подъёма на первый лестничный пролёт, на который мы убили полчаса, старик спешился, залез на закорки к Владику, Толстый подхватил кресло – и так мы взлетели на этаж за несколько секунд.

Толстый жил скромно и в бардаке, как все подростки, у кого мать ушла на сутки. Тут и там валялись упаковки из-под чипсов, всякие дошираки, работали невыключенные компьютер и телик, электричество Толстый не экономит. Я отправила Сашку в душ и занялась уборкой. Толстый и Владик пытались протестовать, но я была непреклонна:

– Если твоя мама всё-таки застанет нас здесь, пусть это будет хотя бы в чистоте.

– Да понимаю, вы воспитатель, – пожал плечами Толстый.

Я выдала ему пустой пакет и велела пробежаться и собрать весь мусор. По взгляду, которым он меня одарил, поняла, как он возмущён и где видал этот пакет, этот мусор и меня вместе с ними.

Иваныч ходил по периметру комнаты, держась за мебель и стены, рассматривал там всё и засыпал хозяина вопросами. Я бегала по комнате с веником и тряпкой.

– Сам рисовал?

– Нет, это другой художник, из Америки. Фотография исписанной стены. Это граффити метров десять на два, нам таких стен не перепадало.

– Гоняют?

– Ага. Пока что-то дельное нарисуешь, со всего города полиция сбежится. Мы делаем маленькие картиночки.

Иваныч смеялся, Владик накрывал на стол, Толик уже оккупировал компьютер и смотрел какую-то ерунду на Ютубе. Я в очередной раз думала про пир во время чумы. Да ещё Иваныч со своими байками!

* * *

– Это было уже в ночное дежурство. Зима была, вьюга, мороз. Я пришёл с обхода, сидел спокойненько в своей будке, попивал чаёк у печки, до поезда два часа. За окном ветер воет, красота… И вижу – фонарь погас. Тот, что над крыльцом будки. Ругаюсь, лезу за запасной лампочкой, стремянку ещё куда-то задевал… Вы не представляете, как много громоздких предметов можно потерять в маленькой будке железнодорожника! Отыскал наконец, выхожу. Ветер в лицо, снег. Кое-как раскладываю стремянку, карабкаюсь – и опа! Лампочка загорается. Ну, бывает, контакт отошёл, а я качнул так и поправил. Ругаюсь, убираю лестницу, убираю запасную лампочку, иду к себе отогреваться…

– А лампочка опять…

– Да, не перебивай. Выхожу с веником, думаю, подтолкну её, контакт опять на место встанет, поднимаю веник… И не могу попасть. Машу так и этак – тут лампочка загорается… Смотрю: а от веника один огрызок остался. Как будто корова отъела до ручки! И ни искорки, ни гари, ничего такого вроде не было…

– Испугались?

– Скорее, удивился. Выбрасываю веник, захожу к себе, закрываю дверь… И слышу вопль снаружи. Ну, думаю, кого-то принесла нелёгкая, свалился на пути. Беру фонарь, выхожу…

– И?

– И ничего. Всю станцию обегал, остановку, рыночек и подлесок заодно – ни души!

– Может, показалось?

– Не… такое не покажется.

– И что это, по-вашему, было? – спрашиваю.

– Зло. – Старик ответил так быстро и уверенно, будто раздумывал над этим тысячу лет. – Зло это было, что тут думать.

– Какого характера зло? – не сдавался Толик.

– Злого, какого. Ну откуда я-то знаю, что мне в его сортах разбираться!

– А потом?

– Потом ничего похожего не было. Оно уходит и возвращается, своей жизнью живёт, тут уж ничего не поделаешь.

– Уныло как-то… А вы помните схему железной дороги? – вдруг спросил Владик.

– Как я могу её забыть! – возмутился старик. – Ручка есть?

Толстый забегал в поисках ручки-бумаги, а я всё думала о том, что рассказал Иваныч. Зло, конечно, живёт своей жизнью и движется своим маршрутом…

– Только не говори, что будешь сопоставлять с поездом скелетов.

– Убийц, – обиделся Владик. – Я просто подумал…

– Не, – Иваныч уверенно водил ручкой по бумаге. – Смотри! – Он показал рисунок. Весь лист А4 перечёркивали двойные линии, похожие на что угодно, только не на рыболовный крючок. Станции старик обозначал крестиками: надо же, как их много! – Эта штука убивала здесь, здесь… – Иваныч тыкал пальцем далеко от станций, только раз почти попал, а всё остальное – мимо. – Говорю же, ерунда, сказочки. А то, что со мной было на железной дороге, произошло на этой станции – он обвёл кружком крестик. – Там вроде никто не умер.

Владик кивнул и сел за компьютер. Я невольно заглядывала через плечо. Подошли Толик, Сашка…

– Просто хочу кое-что проверить, – ворчал под нос Владик, неуклюже калякая в Яндекс-картах маршрут смертей. Список у него был открыт в соседнем окне, приходилось сворачивать карты, чтобы посмотреть, где случилась очередная… Сашка смешно моргала каждый раз, когда он схлопывал окно. Иваныч возвышался над нашими склонившимися макушками, держась за стол, и непонимающе смотрел, что происходит. Владик рисовал на карте города нечто, вроде и похожее на рыболовный крючок…

– Не очень…

– Кошка… – Сашка растерянно ткнула в экран, – ещё была погибшая кошка.

Здесь, у границы старого лагеря. Я там была в тот день… Влад без лишних слов дорисовал. Теперь и правда получился крючок, только не один, а полтора. Обломок второго крючка накладывался на первый.

…Наш сортир в центре, далеко от маршрута. Хорошо спрятались.

– На второй круг пошёл, – буркнул Толстый. Влад кивнул.

– Хорош круг! – возмутился Толик. – Это сложной формы фигура…

– От этого, конечно, легче.

– Ни черта не понял, – ворчал Толик. – Так был поезд или нет?

– Поезда, может, и не было. А его маршрут есть, и смерти идут по нему… По второму разу!

– Завод! – охнула Сашка. – Завод следующий!

Иваныч растерянно глянул на часы, Влад уже гуглил новости. Новость про завод стояла в первой же строчке.

Старик врубил телик, и эта новость ударила мне в глаза и в уши из двух источников сразу. На экране торчала труба завода, журналист с усталым лицом рассказывал об очередных жертвах. За спиной его суетились медработники в синих робах, они перетаскивали на носилках зацензуренные бледными квадратиками тела. Вот жили люди, ходили на работу, а тут раз – и всё. И даже по телику тебя не показывают, потому что страшно.

– Я не могу так сидеть! – вскочила Сашка. – Надо делать что-то, оно же… – Она разревелась, и я её понимала.

Иваныч цыкнул на неё и уставился в экран.

Мальчишки столпились у компьютера.

– Дальше только лес. Там трудно найти жертву, но потом, если он уже идёт второй круг… Надо предупредить!

– Кого? Белок и ежей в лесу?

– Полицию!

– А они-то что сделают?!

Я сразу вскочила:

– Едем в полицию! Заодно попробуем выручить Петровича!