Текст книги "Проклятие Византии и монета императора Константина"

6. Хороший дачный сосед и детективный клуб

ЧЕЛОБИТЬЕ ПОСАДНИКУ НОВГОРОДСКОМУ ОНДРЕЮ ИВАНОВИЧУ

от твоего ключника и от твоих крестьян. […] Надеемся, господин, на Бога и на тебя, своего господина.

Фрагмент грамоты 39, Неревский раскоп, XIV в.

«Достойная работа с неплохим окладом, отличный соцпакет, и от дома недалеко. Что еще нужно человеку, чтобы встретить старость!» – как заклинание повторял Валерий Петрович, пытаясь самого себя убедить, что сделал правильный выбор, выйдя в отставку. Иногда после долгих разговоров с женой ему это даже удавалось. Но только иногда. Потому что на новой работе бывший начальник оперативного отдела подполковник Торопко невыносимо страдал от скуки. Он скучал по бывшим коллегам, по своему тесному, заставленному дешевой мебелью кабинету, по утренним планеркам и крикливому полковнику Балуеву. Жизнь без происшествий, без привычного «возбудить уголовное дело по факту…» ему казалась пресной и пустой. Организм требовал адреналина, а мозг сыскаря – новых запутанных головоломок, которые, как клубок, надо медленно, осторожно распутывать. В этом вся суть сыскного дела, от этого сразу кровь закипает!

Жена Светлана не раз говорила, что адреналин, как наркотик, вызывает в организме устойчивое привыкание и зависимость. Но вот только где ж им подзарядиться, если уже год сидишь на посту начальника отдела безопасности медклиники «Возрождение», а вокруг лес, сосны, тишина и покой – он тут всем пациентам прописан. Обстановка расслабляющая, никаких стрессов.

– А они все-таки нужны! – возражал жене Торопко. – Чересчур спокойная жизнь делает человека ленивым и тупым! Вот смотрю я на своих ребят-охранников, вроде молодые парни, а живут, как во сне, еле ноги передвигают, ничего им не надо. Нет, будь я лет на десять моложе, никогда бы не пошел работать в такое сонное царство…

– И помер бы от инфаркта на каком-нибудь очередном месте происшествия. Что, я не помню, как ты с работы возвращался и сердечное горстями глотал! – говорила ему Светлана.

В отличие от мужа, она была очень даже довольна его новой работой. Собственно, Светлана ее и нашла, так как сама трудилась в клинике «Возрождение». Терапевт в любом медучреждении нужен, тем более в психоневрологической больнице.

С супругой Валерий Петрович обычно не спорил, и теперь не стал, понимая, что она во многом права. Ведь надо честно признать, что сейчас у него появилось свободное время, можно и киношку по телику посмотреть, и книжки почитать, и на дачу съездить.

Небольшой домик с участком они с женой купили лет десять назад, но только на пенсии у Торопко появилась возможность им заняться. Он всегда мечтал о яблоневом садике, о грядках с лучком, петрушкой, о цветнике с пионами, а еще чтоб была беседка, стол с самоваром, стаканы в подстаканниках и крепко заваренный индийский чай.

Валерий Петрович был большим любителем чая. У него даже целая коллекция имелась. Про чай он знал все, ну, или почти все, и любил устраивать дегустации для соседей. На его чайную веранду многие, как в клуб, приходили пообщаться…

Тем более у Торопко был редкий дар собеседника. В силу профессии он очень внимательно умел слушать, задавать вопросы, мягко, ненавязчиво, но результативно, а потом, если потребуется, мог что-то посоветовать. Чужие проблемы, конфликты с родственниками, скандалы с соседями, земельные тяжбы – какая-никакая, но пища для ума. Стоит отметить, что многим советы отставного подполковника МВД, неплохо разбиравшегося в законах, пришлись очень кстати, помогли в сложных жизненных обстоятельствах. Число благодарных соседей росло, посетителей на чайной веранде прибавлялось. Наведывалась к Валерию Петровичу и ближайшая соседка по участку, Елена Лобова. Прошлой осенью с ней тоже приключилась неприятная история. Руководство компании, в которой она работала, пыталось через Лену оказать давление на ее бывшего мужа. Из-за несговорчивости археолога Лобова фирма не могла начать строительство нового объекта. Торопко не составило труда навести кое-какие справки и посоветовать Елене единственный, хоть и малоутешительный выход из положения: немедленно самой написать заявление об уходе.

– Все равно через месяц у вашей фирмы отзовут лицензию. Наверху уже все документы готовы.

Так оно и вышло. Случай пусть и не рядовой, но малоинтересный. Уравнение со всеми известными. Но вот последний рассказ Елены о визитной карточке мужа, случайно найденной в сумочке умершей женщины, прозвучал для Торопко как восхитительная музыка.

– Вот это я понимаю! Дело о старой визитной карточке! Просто-таки настоящий Конан Дойл! – мечтательно воскликнул бывший сыщик и смутился, на мгновение забыв о том, что речь идет о реальной смерти и реальном убийстве.

– Объясните все же, Валерий Петрович, – переспросила его Елена, – почему вы склоняетесь к тому, что эту Алину убили?

– Предполагаю. Из опыта, – с охотой принялся объяснять Торопко. – С некриминальным трупом полиция обычно долго не возится. Ну, проведут они опрос населения, объявят по местному телевидению приметы умершей и положат дело в стол. Рутина! А тут сотрудник не поленился Дмитрию Сергеевичу в Москву позвонить. И очень упорно до него дозванивался. Вы же сами говорили, что по московскому номеру Лобова застать практически невозможно. Похоже, что опер схватился за единственную ниточку.

– Вот это логика! – тотчас вмешалась Алевтина, которую страшно заинтересовала детективная составляющая беседы.

– Для настоящей логики у нас информации, увы, недостаточно. Нужен протокол осмотра тела, результаты вскрытия, контакты жертвы, распечатки с ее мобильного. Вот тогда мы бы поупражнялись в логике. Хотя вы сказали, что телефона при ней не нашли… – посетовал Торопко, но в глазах его загорелись хитрые искорки. – И все-таки при нашей фактологической скудости есть кое-что, что заставляет задуматься!

– То, что в сумочке не было никаких документов? – спросила Аля.

– Это тоже, конечно. Но я сейчас о другом. Сама должность потерпевшей лично меня наводит на размышления. Что такое – директор сочинского антикварного магазина в конце девяностых? Почти наверняка этот человек был связан с местными ОПГ.

– Что это – ОПГ?

– Организованная преступная группировка, – пояснил Торопко. – Ты, Алевтина, в силу молодости этого не знаешь, а вот мама твоя наверняка помнит, что тогда в стране творилось.

– Подумаешь, секрет полишинеля. Ясно, что в стране царил разгул криминала, – быстро вставила девушка.

– Вот именно, тем более в Сочи, – улыбнулся Валерий Петрович. – Всесоюзный курорт для братков-уголовников. Кстати, Лена, а как тот антикварный назывался?

– Помню только, что он располагался где-то в центре города в старом здании, и сам магазин был старый, еще советских времен, а рядом – ресторан, в котором мы обедали… – подумав, ответила соседка.

– Гм… не густо, – разочарованно вздохнул Торопко.

– Тоже мне проблема! Я этот магаз запросто в Инете пробью! – вскричала Алевтина. – И вообще, мам и Валерий Петрович, а давайте мы с вами организуем детективный клуб! Дачный детективный клуб! – с воодушевлением предложила она и посмотрела на Торопко. – Вы будете главным, а мы с мамой – на подхвате. Я, к примеру, могу в соцсетях эту Дмитриеву просколить. И вообще, без Интернета работать сейчас ни разу не круто!

– Аля, не говори ерунды, – осадила ее мать, – будто бы Валерию Петровичу больше нечем заняться.

– А ведь в самом деле нечем, – с грустной усмешкой ответил Торопко, вспомнив о своем бесконечно длинном отпуске, который начинался аккурат после майских праздников. Заняться участком посоветовала ему Светлана, которая всегда была права. Жену Валерий Петрович очень любил и уважал, даже немного побаивался. Вот и теперь он боялся ей признаться, что все эти ящики с цветочной рассадой, грядки с чесноком и миксбордеры с астильбой ему до смерти надоели.

Проводив соседок, Торопко испустил несколько протяжных вздохов и отправился поливать свежепосаженный газон. Он даже не подозревал, что спустя несколько дней «дело о старой визитной карточке» получит самое неожиданное продолжение…

7. Торновский[6]6
  Вымышленный топоним.


[Закрыть] раскоп. Гипотеза Дмитрия Сергеевича Лобова

ПОКЛОН ОТ МИХАЙЛЫ К ГОСПОДИНУ СВОЕМУ ТИМОФЕЮ.

Земля готова – нужны семена.

Грамота 17, Неревский раскоп, усадьба А, XV век.

Солнце припекало совсем не по-июньски. Легкий ветерок рябил гладь реки, шелестел зарослями молодого камыша, играл в кронах могучих сосен. Две из них, старые, почти высохшие, росшие на самом краю невысокого утеса и теснимые молодыми сосенками, казалось, были готовы сорваться вниз в реку. С противоположной стороны реки сосняк редел, а утес, больше напоминающий плато, аккуратными ровными террасами спускался к поляне, к заливному лугу. На этих террасах и были заложены четыре раскопа, четыре черных прямоугольника, размеченные колышками, а метрах в двухстах на поляне расположился лагерь археологов.

Утопая в ароматах хвои и полевых цветов, лагерь еще только просыпался. Он состоял из шести небольших жилых палаток, двух рабочих палаток побольше, стоящих вплотную друг к другу, – камеральной[7]7
  Помещение для первичной обработки находок, главным образом, консервации.


[Закрыть] и командирской с триколором на флагштоке. Была еще полевая кухня и сколоченные из горбыля душ и туалет. При кухне имелся навес с лавками и длинным обеденным столом, а рядом волейбольная площадка, турник и гамак. Словом, быт археологи наладили добротно, по-хозяйски – как-никак в Торнове они работали уже второй сезон. Хотя на самом деле торновским проектом Лобов занимался уже четвертый год, один из которых ушел на научное обоснование и, главное, на получение заветного Открытого листа, разрешения на производство археологических раскопок, и, соответственно, на поиски финансирования.

А началось все с берестяной грамоты № 1034[8]8
  В данном случае указан вымышленный номер и вымышленный текст берестяной грамоты.


[Закрыть], найденной на Троицком раскопе и датированной XI–XII веками, которую Лобов лично принял из рук участковой раскопа. Текст ее гласил: «…челобитная господину Юрию Олисевичу, […] мы по реке […] ходить боимся у торновой крепостицы торновцы самовольно поборы чинят […] с ладьи берут по десять кун. Помогай, господин, чем можешь, встань перед князем […]».

Коллегам Лобова топоним Торново, с ярко выраженной скандинавской окраской[9]9
  Тор – в скандинавской мифологии бог из рода асов, второй по значению после Одина.


[Закрыть], встретился впервые – ни в одном из современных атласов населенный пункт с таким или похожим названием не значился. Однако Дмитрию Сергеевичу он был уже знаком. По счастливой случайности, работая накануне в Новгородском архиве, он наткнулся на дневник некоего господина Смирнова, отставного полковника от инфантерии, увлекшегося российской древностью. В 1867 году, следуя по историческому пути «из варяг в греки», господин Смирнов написал:

«Неподалеку от рыбацкой деревеньки Торново, что стоит на слиянии Волхова и Таводи[10]10
  Вымышленное название реки.


[Закрыть], на высоком лесистом берегу в двухстах саженях на запад от крайней избы я приметил остатки древней каменной кладки, немало пострадавшей от корней могучих дерев… то, без сомнения, следы древней фортеции, для коей лучшего места и вообразить нельзя».

Сверившись с последними атласами Новгородской области, Лобов без особого труда выяснил, что деревенька Торново после революции получила новое название – Красный Рыболов и находится примерно в двухстах километрах на север от Новгорода.

Описание руин неизвестной «фортеции» вкупе с текстом берестяной грамоты Лобова, разумеется, заинтересовало. При первой возможности, хотя и без особых надежд, он туда отправился. Отыскать затерянный среди болот, лесов, удаленный от железных и автодорог Красный Рыболов оказалось непросто. Деревенька, состоявшая из дюжины дворов, относилась к разряду вымирающих. Во второй приезд Дмитрию Сергеевичу удалось обнаружить каменную кладку древнего сооружения, скрытую густой растительностью и едва выступавшую над землей. Именно тогда, после проведения разведки берега и лесистого утеса, в душе Лобова зародилось смутное предчувствие чего-то значительного, и он заболел идеей торновской экспедиции. Через неделю он снова приехал в Красный Рыболов, снял план крепости и собрал подъемный материал.

Ну а потом началось долгое, мучительное, подчас унизительное хождение по кабинетам. Понятно, что с дензнаками все расстаются неохотно, и чиновники, и частные благотворители. И еще неизвестно, чем бы все это закончилось, будь на месте Лобова кто-то другой, более обидчивый, менее напористый и энергичный. Тут стоит отметить, что Дмитрий Сергеевич обладал необыкновенным даром рассказчика, он умел восстанавливать далекое прошлое так, что оно становилось живым, ощутимым, полным красок, звуков, запахов, одним словом, он умел убеждать. Главное, чтоб аудитория подобралась соответствующая. И вот по воле случая на каком-то модном светском вечере Лобов познакомился с молодым бизнесменом, которому рассказ археолога очень даже пришелся по сердцу. Герман, так звали бизнесмена, оказался родом из Новгорода и сразу проникся идеей величия родного города.

– Вот вы такие интересные вещи говорите! Тогда почему всех нас в школе учили, что Киев – мать городов русских? – заинтересованно спросил Герман.

– Объясняется это просто. Киевоцентристская модель государства хорошо вписывалась в прежнюю идеологическую систему, была выгодна. А про Новгород и забыли. Впрочем, дело тут не в том, что Новгород по первому летописному упоминанию старше Киева, Рязани, Суздаля и многих других российских городов. Не в возрасте дело. Точнее, не только в нем. Важно то, что новгородские земли не подвергались разрушению во времена татаро-монгольских нашествий, в отличие от тех же Киева, Владимира, Суздаля. Здесь не прерывались традиции, продолжалась полноценная жизнь, о чем свидетельствует богатый культурный слой города. Больше пятидесяти лет эта земля нас снабжает новыми – а уже это само по себе уникально – средневековыми письменными источниками. Такого больше нигде нет! Нигде! – охотно отвечал Лобов. – Академик Янин как-то сказал, что новгородские раскопки по праву можно сравнить с раскопками Трои или пирамидами в Египте.

– Стало быть, звезда Киева погасла, – с довольным видом резюмировал бизнесмен.

– Скажем так, она несколько померкла, – поправил его Лобов.

Разговор с бизнесменом получился долгим, пьяным, эмоциональным, деньги на экспедицию он тогда дал.

И Торновская крепостица не подвела! Жизнь, прекратившаяся в ней более девятисот лет назад, снова закипела. И хотя культурный слой был небольшой, раскопки дали массу интереснейших находок, среди которых встречались и настоящие редкости. Подтвердилась и выдвинутая Лобовым гипотеза. Дмитрию Сергеевичу удалось доказать существование дополнительного оборонительного рубежа на северных подступах к Новгороду, помимо Старой Ладоги, который предварял создание оборонительного кольца вокруг средневекового Новгорода столетия спустя. По его мнению, крепости и поселения-крепости зачастую могли совмещать дозорные и таможенные функции на пути следования торговых караванов.

И все же самое интересное древняя «крепостица» приберегла на потом, выдала, так сказать, под занавес, когда зарядили проливные дожди. Именно тогда на одном из трех раскопов, работы на котором из-за недостатка рабочей силы шли с опозданием, была обнаружена обширная материковая яма. Мечта каждого археолога! И в заключительный день сезона из нее извлекли остатки поминальной стравы[11]11
  Поминальная страва – у нехристианских народов существовала традиция оставлять в земле в местах захоронений остатки поминального застолья.


[Закрыть], что позволило Лобову предположить наличие в нижнем слое древнего погребения. Некоторые же предшествующие находки указывали на возможный скандинавский след.

Это был настоящий подарок для всех участников экспедиции, для Лобова и для предприимчивого Германа, умеющего из всего извлекать выгоду.

По возвращении экспедиции в Новгород бизнесмен пригласил целую армию журналистов, которые блестяще сделали свое дело. Герман как меценат получил налоговую амнистию, а Дмитрий Сергеевич, мгновенно превратившись в телезвезду, стал хлопотать о продолжении работ.

* * *

С самого утра у кухонного навеса нетерпеливо топтался Казимир – так в лагере прозвали деревенского козленка. Бывший на вольных кормах, он каждый день наведывался к археологам, которых искренне полюбил, в особенности повариху Ниловну. Готовила Ниловна неважно, главный ее принцип был «чтоб посытнее», но козленку очень даже нравилась ее стряпня. Ну а где, спрашивается, взять хорошую повариху?! Лобов и такую-то нашел с трудом. Добродушная толстушка Ниловна была из местных, но гордых, согласилась не сразу. «Ну, разве что рядом и на работу далёко не мотаться…» – подумав, ответила она Лобову, который страшно обрадовался, что теперь от дела никого отрывать не придется. И вообще, чтобы укомплектовать экспедиционный штат, ему как начальнику пришлось побегать. Одно дело центр Новгорода, и совсем другое – раскопки на краю Земли. Школьников так далеко не отпускали, а студенты, в особенности москвичи, ненадежные кадры.

– В конце концов макароны с тушенкой испортить сложно, – миролюбиво говорил Лобов своему заму и давнишнему приятелю Севе Архипцеву.

– Сложно, но можно, – отвечал тот, скармливая очередную порцию поварихиной стряпни своей овчарке Дине.

Архипцев, в отличие от всеядного начальника, был большим любителем вкусно поесть, кроме того, он недавно женился, и женился не просто так, а на шеф-поварихе одного из лучших ресторанов Новгорода. Как следствие – философия гурмана и десять килограммов лишнего веса. В прошлом сезоне Сева лично контролировал работу кухни, впрочем, не без ущерба для дела.

Что же касается овчарки Дины, то она тоже не являлась в лагере новичком – год назад Сева уже брал ее с собой, якобы для охраны. Хотя какая там охрана! Ни о чем таком жизнерадостная, любвеобильная Дина даже не помышляла. А стоило ей увидеть козленка, как у нее тотчас проснулись самые нежные материнские чувства. Дина, видно, решила, что Казимир – собака, а тот не возражал. Так вместе, неразлучной парочкой, они и слонялись по лагерю от завтрака до обеда и от обеда до ужина.

Говорят, что животные на раскопе – хорошая примета.

– Дмитрий Сергеевич, Мить, ты бы это… поговорил со своей протеже, с Ниловной то бишь. А то перед Бьорном неудобно. Иностранец все-таки… Может, я сам бы чего приготовил? Ну, борщ там или солянку! – уже на второй день после приезда начал зудеть Архипцев.

– Тоже мне клуб любителей высокой кухни! Отдельное меню для иностранца! Он что, за борщом сюда приехал?! – строго отрезал Лобов, не одобрявший суету, поднявшуюся из-за приезда шведского археолога.

Надо сказать, что Дмитрий Сергеевич, получивший от своей бывшей ярлык «размазня», был таковым лишь в делах семейных. Во всем, что касалось работы, он проявлял завидную твердость, иногда даже суровость. Лобов знал, что экспедиция – это прежде всего дисциплина. Все приехавшие сюда люди разные, у каждого свой характер, свои привычки. В замкнутом пространстве полевого лагеря могут начаться конфликты, от которых пострадает дело. Чтобы этого избежать, каждый обязан подчиняться общим правилам. И никаких исключений, никаких там отдельных меню! Мечтаешь о паровой осетрине? ОК. Лови, готовь, но не в ущерб делу, ради которого все собрались.

Впрочем, сам шведский археолог Бьорн Свантесон (комично, что он был однофамильцем Малыша из сказки Астрид Линдгрен) ни о чем таком даже не помышлял. Он вообще производил впечатление человека абсолютно непритязательного. Сдержанный, немногословный, Бьорн являл собой образец типичного викинга: высокий, мускулистый, белозубый, с длинными рыжими волосами и рыжей бородой. О своем желании приехать в Торново Бьорн заявил еще осенью после шумихи, поднятой в прессе. Его, разумеется, привлекли находки с «варяжским следом». Свантесон представлял один частный европейский археологический клуб, за плечами у него был солидный опыт, внушительный послужной список – он побывал практически везде, где только был замечен «варяжский» след.

На его участие Лобов согласился не раздумывая и упрямо отстаивал его кандидатуру перед начальством. Там, наверху, вопреки очевидности, вопрос, как всегда, долго муссировался. Решающим же аргументом явилось то, что Бьорн предложил привезти в Торново новое оборудование для фосфатного анализа, о котором Лобов и его коллеги даже не мечтали. Еще зимой швед засел за «отчэн сложни» русский язык и на момент своего приезда на место уже освоил три десятка слов и выражений… Само собой, при живом общении дело пошло значительно быстрее. Известно, какие выражения можно освоить при разгрузке оборудования или установке палаток…

В коллективе швед держался скромно, не требуя к себе особого отношения, к любой порученной ему работе относился серьезно, вдумчиво, исполнял все аккуратно, качественно. Ничего не скажешь – Европа!

«Да, в этом сезоне коллектив полевиков[12]12
  Полевик – специалист, работающий в экспедиции, в полевых условиях.


[Закрыть] подобрался любо-дорого посмотреть!» – размышлял про себя Лобов, наблюдая, как слаженно и увлеченно работают Бьорн, Севка и, конечно, Тасенька. Ангел Тасенька, куда он без нее!

С Тасей Гронской Лобов познакомился пару лет назад. Она была его ровесницей, но приехала на Новгородчину недавно, а раньше где только не работала. «Мой путь в археологию тернист, – шутила Тася, – после школы я совершенно не понимала, чем заняться, поэтому на всякий случай закончила пединститут. В курганы меня потянуло потом, когда старше стала…»

Прежде Тася жила в Петербурге, но года полтора назад, устав от бесконечных переездов и съемных углов, она продала свою комнату в «элитной» коммуналке на Невском и купила небольшую квартиру в центре Новгорода, в двух шагах от работы.

– Столичная суета, шум, пробки, туристы – все это не мое. Я ведь не коренная петербурженка, а провинциалка, люблю провинцию, а еще люблю свою работу, – рассказывала про себя Гронская.

Увлеченность археологией и сблизила их с Лобовым. Год назад они как-то незаметно для самих себя сошлись и с тех пор жили вместе. Теперь с легкой Тасиной руки у вечно скитавшегося, мотавшегося между Москвой и Новгородом Мити появился свой дом, в котором был и удобный письменный стол с зеленой лампой, и мягкое кресло, и бесчисленные книжные полки, и балкон с видом на Ярославово Дворище. В их союзе Дмитрий Сергеевич, без сомнения, играл «первую скрипку», а спокойная, уравновешенная Тася добровольно согласилась с партией скромного оркестранта. Даже не помышляя о соперничестве, она безусловно признала за Лобовым талант и профессиональное превосходство. И все же без нее торновский проект вряд ли бы состоялся, ибо каждому творцу нужен надежный тыл.

– Не нервничай, Мить. Перемелется, мука будет. Ты, как обычно, прав, потерпи, завтра все устроится, – звучал ее ободряющий голос.

В нужную минуту Тася всегда оказывалась рядом, один лишь ее взгляд придавал Лобову уверенности.

Небольшого роста, с короткой стрижкой, неброская, Тася и одевалась неброско, предпочитая спортивный стиль, и почти не пользовалась косметикой, однако тщательно следила за здоровьем и за фигурой. Она была худенькой и в прекрасной физической форме. «Эй, парень, как пройти…» – Со спины ее часто принимали за мальчишку-подростка, тем более на велосипеде. Пешие или велосипедные моционы входили в ее ежедневную программу оздоровления.

На этой почве они сразу сошлись с Бьорном, который, как и полагается шведу, увлекался лыжами, коньками и всепогодным плаванием.

– Вода восемнадцать с половиной градусов, – радостно сообщил он, встретив Гронскую на берегу реки. Потом после совместного заплыва Бьорн емко сформулировал самую суть их общих интересов: – В Сведен сведы говорят: Кака сёкер мака[13]13
  Шведская поговорка. «Рыбак рыбака видит издалека».


[Закрыть].

И неулыбчивая по натуре Тася улыбнулась.

С тех пор каждое утро перед началом работы они вместе отправлялись или на пробежку, или плавать на реку.

А еще оба высоко ценили бытовой комфорт даже в суровых полевых условиях и пытались обустроить маленькие оазисы цивилизации. Тася привезла с собой в Торново фарфоровые чашки, кофеварку и гамак, а Бьорн – коптилку для рыбы, шезлонг и большой сине-желтый зонт от солнца. Под цвет шведского флага. Флаг, кстати, он тоже привез и торжественно водрузил над своей палаткой.

Таков был ветеранский костяк торновской экспедиции, так сказать, спецы-старики. Все же остальные числились в штате практикантами, то есть попросту землекопами. Не секрет, что самый главный труд в экспедиции – труд землекопа. Носилки-лопата, носилки-лопата, а еще кирка, нож, шпатель, и так с утра до вечера. Работа скучная и однообразная.

В этом году землекопов было аж восемь человек (бюджет позволял): половину из них – студентов – Лобов привез с собой из города, еще четверых рекрутировал в Красном Рыболове. Для деревенских мужиков копать – дело привычное.

Как обычно, перед началом работ практикантов разбили на пары и распределили по участкам, а наблюдать за ними поставили Марию Геннадьевну Калашину. К ветеранам в силу возраста Машеньку причислить было нельзя, хотя на самом деле она уже два года как окончила университет, более того, училась в аспирантуре, на кафедре профессора Лобова. Впрочем, о ней, пожалуй, стоит рассказать отдельно.