Текст книги "Нелюбимая"

Мария Садловская
Нелюбимая

© Розенблит М., 2017

© ООО «Издательство «Э», 2017

* * *

 
…Разлучение наше мнимо:
Я с тобою неразлучима,
Тень моя на стенах твоих…
 

Анна Ахматова.

Поэма без героя

Сразу выехать домой по вызову мамы Надежда не смогла. Хотя попытку сделала. Взяв с собой телеграмму, сходила к декану факультета (она заканчивала последний курс педагогического) и попросила перенести защиту диплома на осень. Потому как телеграмма гласила: «Наденька, приезжай как можно быстрее. Это очень важно. Мама».

Время телеграмм давно осталось в прошлом. Появились скайпы, мобильные телефоны. Мама о скайпе ничего не знала, даже выговорить это слово не могла. Получалось «пай», значение которого она хорошо изучила – имела пай на свою землю у фермера их поселка. Мобильный телефон, подаренный Надей, лежал в виде украшения на столе – мама не умела им пользоваться. Но коли она решилась на телеграмму, значит, действительно важно. Надежда Горчихина так и декану сказала.

О причине отправки телеграммы она догадывалась – ожидали с мамой этого всю жизнь, сколько себя Надя помнила.

Жили маленькой семьей, вдвоем – Надя и Люба-мама. Так прозвала в детстве Надежда свою маму. Папы не было. Он ушел от них, когда маленькой Надюшке исполнился годик. Вернее, не ушел, а как все говорили, «пошел на повышение», уехав в столичный город Эйск.

Поначалу пришло несколько писем. В них Платон Федорович пространно описывал свое стремительное продвижение по карьерной лестнице. Люба радовалась письмам, ими жила и всякий раз спешила к единственной родственнице по линии мужа, тете Наташе, почитать весточку от Платоши, выражая вслух надежду на скорое воссоединение семьи. Сетовала – нарядов-то у нее городских нет, надо срочно бежать к Вальке Сидорихе, пусть что-нибудь придумает. Валька – известная портниха, обшивала весь поселок.

Тетя Наташа горячо поддерживала чаяния молодой женщины, считая себя свадебной матерью Платона и Любаши. Кстати, как потом оказалось, Платону она не родственница, а бывшая подруга его покойной матери. Во время знакомства молодых Платон Федорович квартировался у Натальи Николаевны. Он был командирован в район для выполнения важных поручений от молодых бизнесменов, которые после «лихих» девяностых множились как грибы после дождя.

Когда Наталья узнала о беременности Любки, она их и поженила, за что молодая женщина до конца своих дней считала тетю Наташу благодетельницей.

Изначально женитьба в планы Платона Вихрякова не входила, по крайней мере в ближайшем обозримом времени, тем более на Любаше. Но доводы деревенской тетки Натальи, употреблявшей в разговоре «евонное дело», оказались для молодого Платона, только начинающего карабкаться вверх по шаткой лестнице успеха, мудрыми.

– Оставишь Любаху с ребенком и считай – дальше тебе хода нет! Время, конечно, другое. Не то что при коммунизме – разные партячейки, разборки… Но поверь мне, старой: все, кто раньше был наверху, останутся там же! Только по-другому будут называться. А вся эта смута пройдет, государство не потерпит долго этого разгуляя. И представь себе – ты к тому времени станешь важным начальником. И вдруг разыскивает тебя женщина с ребенком, и алименты должен ей за столько-то лет! А у тебя, может, к тому времени – жена, дети и тесть – большую посаду занимает. Представил?

От собственных слов Наталья даже раскраснелась, затем успокоилась.

– Мой тебе совет: распишитесь тихо, скромно. Родится ребенок при тебе, как положено, а потом попросишь перевода в другую область. Причину придумаешь. Конечно, сначала поедешь один, а дальше… Тебя учить не надо.

Именно так и поступил Платон Вихряков, удивившись проницательности ума тетки Натальи.

* * *

Но вскоре письма прекратились, и только время от времени в газетах появлялись статьи о выходце из народа Вихрякове Платоне Федоровиче, сумевшем за короткий период поднять отстающую экономику области. Часто появлялись фотографии: вот Платон на строительной площадке в сверкающей, новенькой защитной каске. Вот детский интернат – детишки обступили Платона Федоровича, а он с отеческой улыбкой жмет руку мальчишке, которого держит за плечи воспитательница, глядя с благоговением на дорогого гостя…

* * *

Должно было пройти много времени, чтобы Люба поняла – они с дочкой остались одни. Как-то Наталья, которую Люба продолжала считать родственницей, не выдержала и, потупив глаза, открылась:

– Женился Платошка, паршивец! Уже и ребенок родился, девка. Олей назвали. Не говорила тебе раньше, не хотела расстраивать. Он, когда письма тебе писал, уже жил с новой женой, негодник… И девка у них родилась через год после твоей Надюшки. Да теперь-то уж чего… Правда все равно откроется.

Люба сидела на скамейке, глядела в одну точку и равномерно раскачивалась – взад, вперед. Наталья забеспокоилась:

– Любань, ты чего это качаешься? Давай не дури! Иначе не стану ничего больше рассказывать. Я узнаю все через двоюродную сестру, Верку. Ейная дочка Капитолина, моя племяшка, домработницей служит в ихнем доме. Потому как женился-то он на богатой! Платошкин тесть какой-то высокий начальник. Поэтому Вихрякова и печатают в разных газетах… А ты плюнь и забудь! И не будь дурочкой деревенской – подай на алименты.

Наталья еще долго что-то горячо доказывала, поучала Любашу, затем поняла, что та ее не слышит. Но перестала раскачиваться – и то хорошо!

Вслед за известием от Натальи на поселковый совет пришла бумага с обязательным вручением копии Горчихиной Любови Петровне. Это было свидетельство о разводе Любаши и Платона. На отдельном листке имелась приписка, что гражданке Горчихиной Л. П. было послано два уведомления с приглашением на судебный процесс, который проходил в столичном городе. Поскольку она не явилась, развод состоялся заочно. Конечно же, никаких уведомлений Любаша не получала. Кстати, она сама работала оператором в почтовом отделении и не пропустила бы адресованные ей письма.

Для себя Люба решила, что два года жизни со своим мужем Платоном – это все, что ей небеса могут подарить. С благодарностью приняла дар, согласившись, что больше от судьбы ей ничего не положено. Да, тяжело одной с ребенком. Но не будет она подавать на алименты. Подождет. Может, все-таки он сам вспомнит?.. Люба относилась к исчезающей породе однолюбок.

Наверное, и потому замуж-то до двадцати четырех лет не выходила, словно все ждала его – единственного. Платону к тому времени исполнилось двадцать девять лет.

Надюшка росла спокойной, послушной девочкой. В школе училась успешно. Где-то лет в десять спросила маму о папе. Глядела жадными глазами, надеясь услышать что-то обнадеживающее. Но Люба не была готова отвечать. Говорила невнятно общие фразы, типа «живет в другом месте, приехать не может – работает…».

Надя грустно, по-взрослому остановила маму:

– Мама, я все знаю – у него другая семья. И дочка у него есть. Она немножко меньше меня. Я даже знаю, как ее зовут – Олька! Ну и пусть! И хорошо, что ты записала меня Горчихиной и отчество дала по дедушке – Петровна Я закончу школу на отлично и пойду учиться на педагога. Мне нравится быть учителем. Я хорошо стану учиться, мама! Получу диплом, пойду работать, и мы знаешь как с тобой заживем?! Ты только не болей, ладно? А то, когда держишься рукой за грудь, я боюсь.

Люба облегченно вздохнула, этот разговор с дочкой давно назревал – и вот наконец свершилось. И помог ей, Любе, – ребенок! Жалобно глядя на девочку, проговорила:

– Вон, какая ты умная у меня! А я боялась, не поймешь. Конечно же, ты отлично закончишь школу. И жизнь у тебя будет отличная. – а затем, потише, закончила: – Не то что моя.

* * *

Многое из того, что было обещано Надеждой своей маме, сбылось. Аттестат получила с отличием и без труда поступила в вуз.

И вот она – студентка педагогического института. Наконец-то! Надя с первого класса мечтала стать учительницей. И почему-то именно начальных классов. Нравилось ей с маленькими детишками возиться.

Подспудно она все-таки мечтала когда-нибудь (когда будет взрослой, с дипломом) доказать, что она не Горчихина и не Петровна, а Вихрякова Надежда Платоновна! Как и ее сестрица по отцу Оленька. Листая пожелтевшие газеты, перевязанные тесемочкой руками Любы-мамы, Надя вычитала: «…коллеги поздравили Платона Федоровича с рождением дочери Оленьки…» Эта Оленька почти ровесница Наде, всего-то на год младше!..

Ей хотелось только доказать родство, а затем гордо отказаться от официального признания и остаться на маминой фамилии и дедушкином отчестве!

* * *

Студенческие годы Нади проходили спокойно. Надежду Горчихину на курсе уважали как сокурсники, так и преподаватели – дружелюбная девица, никогда не отказывающая в помощи, кто бы ни попросил. Училась хорошо, задолженностей не имелось. В признанных красавицах не ходила, но в то же время далеко не дурнушка. Всем было известно, что на выпускном курсе Надя стала жить с молодым человеком, как теперь модно называть – гражданским браком. На все вечеринки приходила со своим Костиком, поэтому ее всегда охотно приглашали, не видя в ней соперницы.

Сейчас Надежда взволнованно высказывала свою просьбу в деканате. Декан, пожилой человек, уважавший девушку как способную студентку, выслушав ее и перечитав телеграмму несколько раз, по-доброму посоветовал:

– Вы, Горчихина, все-таки сначала защититесь, тем более у вас, насколько мне известно, все готово, а потом вольной птицей куда хотите поезжайте! Вас Олег Петрович ведет? Скажу по секрету – он через две недели на два года уезжает за границу. Уехал бы завтра, да дипломники вроде вас держат. И кому вы осенью будете нужны? Сегодня позвоню Олегу Петровичу, пусть пропустит вас первой.

Декан все еще вертел в руках телеграмму, затем, подавая ее девушке, успокаивающе добавил:

– В телеграмме, к счастью, страшного ничего нет. Значит, и будет все в порядке.

На время разговора декана с Надеждой страшного действительно ничего не было. Оно случилось чуть позже…

* * *

Через неделю Горчихина успешно защитила диплом. Отметили событие скромно, в ближайшем кафе с Костиком и еще двумя парами сокурсников. Мыслями Надя вся была дома, она даже не ответила на телеграмму, уверенная, что мама поймет, как Надежде хочется быстрее оказаться дома! А еще пришлось срочно поменять квартиру, где они с Костиком жили. Коллега по работе уезжал на год за границу и предложил Костику со своей подругой пожить у него – и дешевле, и совсем рядом с работой. Так что уезжала Надя с нового места.

Костик извинился – как назло, именно сейчас на работе финансовые затруднения, и он не может выделить ей денег на дорогу. Работал он консультантом в какой-то фирме по продаже красок. Надежда успокоила друга, сказав, что как-нибудь выкрутится.

Они вдвоем снимали однокомнатную квартиру и квартплату вносили честно, пополам. У Горчихиной, конечно, кроме стипендии других приработков не было, но ей ежемесячно присылала скромную сумму ее Люба-мама. Это было маленькое наследство, оставленное Любаше ее умершей сестрой Грушей. И Люба, отсылая деньги Надюшке, каждый раз с тихой грустью вспоминала сестру. И берегла денежки только на учебу Нади, ни на что другое не тратила.

Надежда, с малых лет жившая только с мамой, научилась быть бережливой хозяйкой. Своей стипендией она дополняла плату за квартиру, а на мамины переводы они с Костиком неплохо питались. Иногда Наде даже удавалось обновить себе сапоги, которые уже не принимали в починку. Костик всегда одевался безупречно, напоминая, чем лучше будет выглядеть, тем больше привлечет клиентов. А значит, премия обеспечена.

Как-то он пожаловался Надюхе – завтра у них на работе корпоративная вечеринка, поспешно добавив: «сугубо мужская!» – а у него не оказалось еще не надеванной рубашки. А присутствовать на вечере будет сам директор фирмы!

Костик уныло перебирал в шкафу свои, довольно приличные, рубашки, но ни одна его не устраивала. Надя не вынесла огорчения на лице любимого… Да, да – любимого! Она искренне верила, что у них любовь… И достала с глубины своей полочки новую, в упаковке, рубашку, приготовленную Костику в подарок ко дню их знакомства. Рубашка была хороша, она очень нравилась Наде. Ну и отвалила за подарок будь здоров, три свои стипендии! Собирала деньги себе на осенние сапожки, зимние купила раньше. Еще чуть-чуть оставалось добавить, но… Любовь важнее. А вот сейчас решила рубашку не жалеть. Хоть заветный день еще не пришел, порадовать Костика захотелось сейчас – дорога ложка к обеду. Как же он обрадовался! Кружил Надюху по комнате, приговаривая:

– Все-таки я не ошибся в выборе своей женщины!

Надя, смеясь, переспросила:

– А почему: «все-таки»?

Костик непонимающе поглядел на девушку и не ответил.

Надя еще в начале их знакомства заметила: остроумие и чувство юмора не входили в перечень достоинств Костика. Довольно часто в компаниях приходилось за него краснеть. Но она мысленно раз и навсегда решила: «Зато – мой! Никто не отнимет!» И перед глазами всплывала судьба Любы-мамы.

Костик после этого случая расчувствовался и впервые подарил Надежде то ли ночную рубашку, то ли пеньюар – что-то синтетическое, липнувшее к рукам, обшитое синими кружевами по красному полю. Кружева ужасно кололись, а тело чесалось невыносимо. Надежда положила подарок на полку с новыми вещами, деликатно сказав Костику, что нечего пускать такую красоту на каждый день. На что Костик великодушно ответил:

– Да носи, не жалей! Если удастся, я еще со склада принесу, там в коробке остались. Мы эти штуковины даем клиентам в виде бонуса к покупкам…

В дорогу Надежда собралась быстро, вещей много не брала – незачем, зато не забыла для Любы-мамы коробочку ее любимого зефира. Костику сварила кастрюлю борща, наказав, как остынет, поставить в холодильник. В морозилке – налепленные пельмени. Неохота было возиться, но заставила себя, представив, как будет обрисовывать маме их совместную с Костиком жизнь. Ведь, по сути, пора: она – полноценный педагог-профессионал, начнет работать (правда, место еще надо поискать), а Костик уже работает. Может, они в конце концов поженятся?.. Признаться, Надя давно ждала этого предложения. Не будет же она первая предлагать такое? Или как в той песне: «Я гордость забыла, сама подошла»?

Дорога заняла мало времени. Вечером Костик проводил Надю на вокзал к поезду, а утром она уже была в пригороде, откуда отходили автобусы во все близлежащие поселки. Надежде повезло: только успела зайти в свой автобус на Раскольное, как сразу и поехали. Мест свободных оказалось много, девушка с удовольствием села у окошка, предвкушая, как приятно проведет полчаса, едя по знакомой дороге, обсаженной по обе стороны толстыми, могучими липами.

Надя оглянулась вокруг, надеясь увидеть знакомых. Все пассажиры были из других поселков. Ага! Вон в конце салона сидит их близкая с мамой соседка, тетя Анюта. Девушка с радостной улыбкой поднялась со своего места, оставив сумку на кресле, и подошла к женщине со словами:

– Анна Артемовна, здравствуйте! Как хорошо, вместе домой пойдем! Мама еще не знает, что я сегодня приеду. Как там она?..

Странно как-то глядела на нее соседка Анюта. Будто на привидение. Даже глаза расширила. Затем истеричным голосом воскликнула:

– А ты до сих пор ничего не знаешь?!

– Что я должна знать? – еще с той же улыбкой спросила Надя. Вот только в кончики пальцев на руках вонзились ледяные иголки.

Анюта всхлипнула, концом платка вытерла глаза и, жалостливо глядя на девушку, поведала:

– Схоронили Любашу четыре дня тому. Тебя не дождались. Дозвониться не могли, твой телефон не отвечал, а на телеграмму получили с почты: «Адресат выбыл»…

Надежда молча во все глаза глядела на женщину, улыбка на лице даже стала шире…

– Ну а дальше, дальше-то что? Теть Анюта?..

Затем машинально присела, не видя куда, оказалось – какой-то женщине на колени. Анюта быстро достала из сумки бутылочку с водой, открыла и брызнула в лицо Надежде.

– Да что это творится?! – взвилась женщина, на коленях которой сидела Надя.

– Плохо девушке, не видите? Пойдем, Наденька, на место, где твоя сумка. Пойдем, милая! Я сейчас в Камышовке сойду, к сестре надо зайти, а к вечеру приеду, поговорим. Ключи от дома под скамейкой, где всегда, ты знаешь.

Женщина посадила Надю на ее место, затем вытерла своим платком девушке лицо, облитое водой, и, наклонившись, тихонько шепнула:

– Ты заплачь, Надюша! Ну что же это у тебя улыбка на все лицо?.. А вот уже и к Камышовке подъехали! – Обратилась к водителю и попросила: – Эту девушку у Раскольного высадите, пожалуйста!

И выйдя из автобуса, крикнула Надежде: «Я вечером к тебе зайду, а на кладбище завтра пойдем!»

* * *

Вскоре автобус остановился в Раскольном. Водитель повернулся к Наде:

– Девушка, мы в Раскольном. Вам здесь выходить!

Надежда согласно кивнула (сейчас она соглашалась со всем, что бы ей ни сказали), поднялась и направилась к выходу.

– Эй, сумку забыла! Это же твоя?

Один из пассажиров протянул сумку уже вышедшей из автобуса девушке.

Дом Надежды стоял недалеко от остановки. Сколько раз за всю свою недолгую жизнь она прошла по этой дорожке? Вот и теперь двигалась машинально, ни о чем не думая, кому-то говорила: «здравствуйте», никого не узнавая.

Зашла во двор, села на скамейку. Сунув руку под скамью, нащупала гвоздик. На нем, как и всегда, висела связка ключей – от дома, от сарая. Девушка их схватила и прижала обеими руками к щекам. Ключи были холодные, ей стало так хорошо… Первым попало в руки то, что было общим у нее с мамой, – ключи. Их держала в руках Люба-мама! Поэтому ей так хорошо сейчас! Она не пойдет в дом, посидит. Вдруг что-нибудь изменится?.. Не может, чтобы все было так плохо! Это неправильно! У нее в сумочке диплом, его мама еще не видела! Как же так?..

Еще день назад Надежда была полна сил, искренне верила в полную радостными событиями жизнь! Они с Костиком поженятся, у них будет квартира. Своя – не съемная! Если понадобится – Надя возьмет дополнительные часы и репетиторство в школе, где будет работать. А Люба-мама продаст свой дом и переедет к ним. Не захочет вместе жить – купят для нее однокомнатную квартирку где-то поблизости… И даже месть отцу, Вихрякову Платону Федоровичу, куда-то отодвинулась. Все так замечательно складывается, не будет она никому мстить! Пусть живут…

Девушка сжимала ключи в руках, когда к ней подошла тетя Наташа. Ей уже донесли, что Надька, дочь покойной Любаши, наконец-то приехала.

Наталья, не здороваясь, села рядом на скамью, скорбно глядя мимо девушки.

– Тяжко тебе, девонька! Почему не плачешь? Заплачь, легче станет!

Надежда, только что мечтавшая об однокомнатной квартирке для Любы-мамы, вздрогнула, еще крепче сжала в руках ключи, как последний оплот, и тоскливо прошептала:

– Расскажите – как? Почему?

На большее сил у девушки не было. Она приготовилась слушать, зажмурив глаза и прикусив губу… Тетка Наталья горестно начала:

– Папашка твой родимый был здесь, в поселке! Его же в депутаты выбрали. Так он приехал с избирателями встречаться. В председательском кабинете принимал посетителей. Вот мы с Любашей и послали тебе телеграмму – увиделась бы с отцом… Чай, помог бы немного. За всю жизнь Люба копейки от него не видала! А мамка твоя, горемыка, еще и оправдывала его: «Заработался Платоша, не до нас ему. Вон какой большой начальник. Да и семья у него другая». А в этот раз момент такой выпал – увидел бы тебя отец, и вдруг – сердце дрогнуло… Глядишь, и квартирку бы в городе прикупил. Сам-то, говорил его охранник, во дворце живет. А на какой машине приехал, так я и в телевизоре такой не видала!

Наталья замолчала, потерла уголком фартука глаза.

– Моя вина, признаюсь! Я же вместо Любаши к нему ходила. Она дома ждала. Мне бы Любке соврать что-нибудь: мол, не попала к нему – очередь большая. Или заболела… да вообще не пошла никуда! А я со злости, что Платошка такой паршивец оказался, все нашей Любушке и выложила: какой он важный да как со мной разговаривал: «Не помню, как ваше отчество Наталья?..» Я отвечаю: «Тетей Наташей меня звал все время, забыл?» Ну и сразу поняла, что мою просьбу он не выполнит. Я-то хотела просить пособие на ремонт дома. Не стала даже говорить о пособии, а сразу о тебе и Любке. Ты, мол, закончила институт, Любаша болеет, помочь бы им немного, Платон Федорович! Это будет по-божески… А он, паршивец, посмотрел на часы так, чтобы я увидела (задрал рукав, мол, мое время вышло), и мне в ответ: «Сейчас много фондов открыто. Пусть обращаются, глядишь – кто и поможет!» А о вас с Любкой даже не спросил ничего… Вот…

– Ну а мама? Мама-то как?.. – жалобно, по-детски перебила Надя.

– А как? Я, дура, все это ей и выложила… А она за сердце сразу. Плохо ей стало. Любаша надеялась, что он к ней зайдет… А платье-то какое на ней было надето! Я раньше не видала у нее такого. Берегла, видимо, покойница, на случай встречи с этим подлецом. Ее и схоронили в этом платье… – Наталья помолчала и горько закончила: – Совсем еще молодая баба – пятьдесят лет всего-то. Ей бы еще жить и жить!

Какое-то время женщина и девушка сидели молча. Затем Наталья, с удивлением оглядев Надю с ног до головы, воскликнула:

– Так ты еще и в дом не заходила? Открывай замок, заноси сумку да пойдем на кладбище! Покажу, где могила Любаши.

– Тетя Наташа, спасибо! – Надежда, не двигаясь, просительно продолжила: – Я на кладбище пойду одна… Знаю, где могила. Мне Люба-мама давно показывала могилку тети Груни, маминой сестры. Там оставлено место. Мы там всегда цветы сажали. Мама говорила: «Пусть растут цветы, все подумают – место занято».

Наталья поднялась и требовательно спросила:

– А ты почему не плачешь?! Или уже плакала? – Затем решительно опять села на скамью и твердо сказала: – Уйду, когда начнешь плакать! Рыдать! Давай начинай.

Надя прижала к груди побелевший кулачок, в котором были зажаты ключи.

– Уходите, Наталья Николаевна… Я плакать буду, только потом… Когда одна.

Женщина поднялась со скамьи и миролюбиво проворчала:

– Ладно, ухожу. Оно понятно – одной поплакать легче. Загляну потом, поговорим, что дальше делать.

Надя зашла в дом, сумку поставила у порога, будто чужая. Постояла какое-то время, затем обошла комнаты, пытливо заглядывая во все углы, еще не до конца осознав – Любы-мамы там не найти… На глаза попалась висевшая на спинке кровати косынка. Девушка машинально повязала ею голову и вышла во двор. По привычке закрыла на замок дверь, повесила ключи на гвоздик и, выбирая дорогу побезлюднее, пошла на кладбище. Сначала не спеша, потом быстрее и быстрее, а под конец уже бежала. Знала – куда.

Невысокая береза росла у могилы тети Груни. Люба-мама называла ее «ворчунья». Как только они с Надей в день поминовения подходили к холмику, где покоилась сестра Любаши, береза, даже в самый безветренный день, обязательно шумела ветвями. Пошумит-пошумит и успокоится.

Надя подошла к могиле тети Груни, поглядела на березу, та зашумела, поприветствовала, сбросив Надежде под ноги несколько пожелтевших листиков…

Надо повернуть голову, поглядеть в сторону… Надо! И она поглядела. Из кучи искусственных и завядших цветов виднелся деревянный крест с портретом ее мамы. На фотографии мама была молодой, яркой… Казалось, из ее смеющихся глаз радость искрилась во все стороны… Много ее было, радости, хватит всех одарить!..

Девушка присела на землю, где стояла. Вытянув руку, коснулась креста с портретом. Она не голосила, лишь тихонько стонала, будто больная, периодически всхлипывая. Рот зажала рукой – не услышал бы кто да не пришел. Они с мамой только вдвоем должны быть. Всю жизнь вдвоем и теперь тоже! Когда Надежда забывалась и всхлипывала громче, береза тоже начинала шуметь.

Девушка придвинулась ближе к изголовью могилы, прижалась щекой к деревянному кресту и, подавив слезы, начала разговор:

– Помнишь, Любочка-мама, что я тебе обещала? Я ведь все выполнила… Привезла диплом тебе показать. Есть у меня вроде неплохой парень – Костик. Я тебе говорила о нем. Думаем строить с ним жизнь. И тебя хотела забрать к себе в город. Помнишь? А еще я тебя обещала замуж выдать. А ты хохотала и замахивалась на меня полотенцем, помнишь, мама?.. Ты же у меня еще совсем молодая, мамочка! Не выполнила я этого – не выдала тебя замуж…

Солнце клонилось ближе к закату, когда соседка, тетя Анюта, нашла Надежду на кладбище. Девушка уже не плакала, молча сидела около могилы. Вроде все переговорено, но вот как оставить здесь Любу-маму, а самой уйти – не знала.

Анюта, успокоенная, что нашла наконец Надю (ведь ходила на другой конец поселка к Наталье!), присела рядом с девушкой, обняв ее за плечи, ласково предложила:

– Пойдем уже домой, Надюша! Негоже вечером живым на кладбище находиться. Ночевать будешь у меня, и не спорь – нам есть о чем поговорить. Я последняя, кто разговаривал с Любой.

Надя послушно поднялась и ушла с Анютой домой. Пока не прошли кладбище, соседка постоянно твердила: «Только не оглядывайся! Нельзя! Гляди вперед».

Уже поздно вечером Анюта уложила Надю в постель, сама села рядом:

– Не буду тебя утешать, ты вон уже какая грамотная стала. Диплом получила, можешь других учить. Так что понимаешь – жизнь, вот она такая, и хочешь не хочешь – принимай ее. А нравится нам это или нет – никто не спрашивает… Любаня мне деньги передала, когда уже совсем плохая была. Сейчас тебе весь отчет покажу.

– Тетя Анюта, не надо отчет, я и так верю!

– Знаю, что веришь, но надо обговорить, как дальше поступать. У меня вот на бумажке записана сумма, которую Любка оставила. Ты ее забирай и осенью, когда могила осядет, поставишь оградку, ну и плиту с надписью. Это уже как захочешь. Далеко и ехать не надо – у нас в поселке все можно заказать. Они же и установят.

Надежда тоскливо поглядела на Анюту и ответила:

– Я пока не буду брать эти деньги. Очень прошу вас, сделайте осенью все, как положено. Думаю, к тому времени у меня уже будет работа. Я все ваши хлопоты оплачу. А дом продам. Дам объявление, и вы, Анна Артемовна, также этим займетесь, вы здесь рядом. Считайте, это ваша работа – все будет оплачено. Мне придется начинать новую жизнь, без мамы. Вы только займите мне сейчас немножко денег, пока я буду искать работу.

* * *

Через день Надежда уехала. Анюта, провожая на автобус девушку, не выдержав, шепнула:

– Из-за него подлеца, твоего папашки, ушла Любка раньше времени! Куда только Бог смотрит?

Затем, промокнув платком набежавшие слезы, три раза перекрестила Надю. Девушка мысленно возразила соседке: «Бог здесь не виноват. А «папашка» получит свое, обязательно!»

Когда села в поезд, ощутила совершенно новое, неизвестное ей состояние. Не одиночества, нет. А какой-то незащищенности, что ли? Всю жизнь у нее за спиной стояла Люба-мама. Больная, здоровая, старая, молодая – все равно. Сейчас Надежда одна. Хотя почему это одна? У нее же есть Костик!.. Все-таки хорошо, что он есть! (Поймала себя на мысли: почему все-таки?) Первое, что скажет Надя, как зайдет в их квартиру (сегодня воскресенье – Костик дома), это: «Костя, мне очень больно!» И прислонится к нему, лицо спрячет на груди…

Правда, он сначала не поймет. Спросит, где ударилась или чем порезалась?.. Потом, после, она ему все расскажет: мамы больше нет. А дальше они станут планировать свое житье-бытье. Надежда срочно даст объявления через Интернет о поиске работы – мол, молодой преподаватель, имеющий практические навыки (она каждый год от института проходила практику в разных детских заведениях), ищет работу… Ну и так далее. Может, Костик вспомнит, что пора бы и отношения узаконить? Особенно теперь, когда Наде так сиротливо без мамы.

* * *

Поезд благополучно прибыл к вокзалу, и Надя, в предвкушении встречи с Костей, поспешила к жилью, куда они недавно переехали. «Наверное, еще спит. Он любит поваляться в выходной. Тихо надо открывать замок – пусть поспит, пока буду разбирать сумки – есть время», – подумала Надежда.

Дверь открылась бесшумно, так же тихо девушка ее закрыла и начала раздеваться. В ванной слышался шум воды из душа. Неожиданно дверь в коридор, где раздевалась Надя, открылась, и на пороге появилась девушка. Рубашка Костика, подаренная Надеждой для корпоративной вечеринки, прикрывала ее голые плечи.

Девушки в изумлении глядели друг на друга большими глазами, затем та, в рубашке, спохватилась:

– А как ты сюда попала? Дверь была на замке, я помню! – Девица протяжно крикнула в сторону ванной: – Ко-о-ть, здесь какая-то деваха пришла!

Надежда, еще ничего не осознав, так и стояла, перебирая в руке связку ключей. Из ванной послышался голос Костика:

– Лапуля, я жду. Ты обещала ко мне в ванную прийти!

Надя более внимательно всмотрелась в лицо девушки и вдруг вспомнила – это дочка директора фирмы, где работает Костик. Когда-то в магазине он издали показал Наде эту девушку, добавив, что зовут ее Вика…

И… пришло прозрение, налетело ураганом! «Вот оно – как Любе-маме, так и мне… Только мы были вдвоем с мамой, а мне теперь – одной».

На лице Нади не отразилось никакой горечи, только глубокое удивление себе самой… Во время их совместной с Костиком жизни она иногда задавала вопрос в пространство: «Неужели это то, что мне надо?» Но вспоминала судьбу Любы-мамы и смирялась.

В ванной слышался плеск воды и фальшивое пение Костика: «Я встретил вас, и все былое…» Надежда спокойно потеснила так и стоявшую на пороге Вику и прошла на кухню. Перебирая посуду, походя, саркастически подумала: «Вот уж чистота жанра!»

Между тем Вика открыла дверь в ванную и обеспокоенно воскликнула:

– Котик, эта чувырла у нас на кухне что-то шурует!

– Викуля, какая чувырла?! Ты о чем?

Он быстро смыл с себя пену и, набросив халат, вылез из ванны. Зашел на кухню и… застыл соляным столбом. Только молча следил за Надей. Затем нашелся и выдал:

– Ты должна быть у себя в поселке! Только через три дня приезжаешь, я хорошо помню! – Потом, на всякий случай, добавил: – Это совсем не то, что ты подумала, Надюха. – и с надеждой предложил: – Не делай поспешных выводов, а?

Костику неведомо было ни о жанре, ни тем более о чистоте. Видимо, по этой причине он следовал четко его законам.

Мысль его претерпевала изменения: «Дочь директора фирмы – это хорошо. Но вдруг я ее папаше как зять не понравлюсь? А с Надюхой уже все проверено, да и ежемесячный пенсион от ее матери, хоть и небольшой, но стабильный! Вот как тут не прогадать?!» Он повернулся к Вике и, пытаясь соблюсти приличия, картинно указав на Надежду, произнес:

– Моя двоюродная сестра Надежда!

Надя, продолжая в это время что-то искать в шкафчике, насмешливо бросила:

– Троюродная!

Костик с облегчением подхватил:

– Да, точно! Троюродная!

Вика, у которой скорость мышления мало отличалась от Костиковой, озабоченно спросила: