Текст книги "Ненадежный свидетель"

– Есть некоторые открывшиеся обстоятельства, – выдыхает Роман, на меня косится. Не хочет, чтобы я знал. По закону все бумаги подписаны, согласие жены не требуется, тут человеческое. Уважаю за это. – Пять лет назад Григорий принес тело Люси в больницу, находясь в невменяемом состоянии. Есть предположение, что болезнь вашего мужа могла быть вызвана токсином, полученным во время поисков. Я не могу разглашать более подробную информацию в рамках следствия. Но уверяю вас, Алена Игоревна, если бы был другой способ, я бы не стал просить вас проходить через все это. Позвольте мне делать свою работу.

– Хорошо, – наконец отвечает она. Бедная, она не заслуживает всего этого. – Делайте. Но на этот раз найдите того, кто виноват в смерти моего ребенка. Я прошу только об этом.

– Мы сделаем все, что в наших силах, – благодарно кивает Афанасьев. – Вам лучше не видеть процесса. Позвольте, мои люди отвезут вас домой.

– Нет, я останусь здесь, – уверенно заявляет Алена, хотя сама на ногах едва держится. Как же сильно я хочу ее обнять. – Я должна быть здесь.

– Как скажете. Если вам станет плохо, не молчите.

Судмедэксперт третий раз на часы смотрит, не единственное его тело. Но ждет разрешения, не вмешивается.

– Открываем.

– Ален, – подхожу к жене я.

– Не трогай меня, – шипит в ответ. Как бы я ни хотел вернуть все на свои места, это невозможно. Она никогда не сможет меня простить.

Скрежет замков, и крышка гробика поднимается.

– Едрить твою налево, – выдыхает следак. – Какого лешего!

– Где моя дочь? – Словно из-за стены доносится голос Аленки. – Господи спаси… Где моя девочка?!

Подхожу к гробу. Люся… Нет… Этого не может быть. Я был уверен, что гроб пустой. Так, стоп. Что-то не так. Почему жена кричит? Вот же наша она, наша доченька. Все, как и пять лет назад: голубое платьишко, темные волосики, разбросанные по подушке. Розовые щеки. Розовые? Это невозможно. Теоретически невозможно! От тела должен был остаться один скелет. Голова начинает кружиться, тошнит. Я не понимаю…

– Привет, папочка, – поднимается галчонок мне навстречу. Что происходит? Перед глазами все расплывается. Мне нехорошо. Не чувствую ног, ничего не чувствую. Сверху раздаются какие-то голоса, сложно разобрать. Аленка, следак… Кажется, я падаю. Земля попадает в рот и нос. Трудно дышать. Пытаюсь подняться. Руки скользят. Я в яме. Нет. Какая яма? Это могила. Я рухнул в могилу. Люська… Темно. Почему так темно? Голоса сливаются, с каждой секундой становясь все тише. Кажется, теряю сознание…

Глава 11
Верю, не верю

Дьявол! Опять этот шум. Специфический, ни с чем не перепутать. Не хочу открывать глаза. Я в больнице. Афанасьев вернул меня в психушку? Не сходится. Мы были на кладбище, я потерял сознание, кажется, рухнул в открытую могилу. Рука ноет, пошевелить не могу. Повязка тугая. Я сломал руку? Пытаюсь приподнять. Тяжелая, движения скованные, опухла, но пальцы двигаются. Перелома нет. Обычное растяжение, ушиб – за пару дней в норму приду.

– Очухался? – раздается голос следака. На нервах, недоволен. – Вот объясни мне, Макаров, как ты умудрился свалиться в могилу?

– Где Алена? – спрашиваю первое, что приходит на ум. Не представляю, что сейчас творится с моей бывшей женой, у самого голова кругом. Составить картинку из реальных событий не выходит, слишком много неизвестных. Я видел Люську в гробу, а потом она поднялась, и дальше пустота. Мертвые не встают из своих могил, не говорят привет. Значит, дочку видел только я. Гроб был пустым, поэтому Аленка кричала… – Моя жена в порядке?

– Ей дали успокоительное и отвезли домой, – кивает Роман.

– А гроб, он был… – пытаюсь сформулировать так, чтобы еще за большего психа не приняли.

– Издеваешься? – Хороший вопрос, но нет. Сам бы хотел разобраться. Получит у меня Люська за такие шуточки. – Он был пустой, как ты и сказал, – Афанасьев нервно ходит из стороны в сторону. Лицо серое, осунувшееся, губы плотно сжаты. К делу о двойном похищении добавляется мародерство и кража тела. Неизвестных становится больше, времени меньше. Но он мне верит, хотя бы пытается, а значит, мы на верном пути. – Откуда ты знал, что ее там нет? Вот же! Хватит разлеживаться, здесь тебе не курорт! Хорошо, хоть ничего не сломал. Одевайся, пошли.

Легко сказать, одевайся, сам бы попробовал надеть куртку, когда рука не шевелится. Одно радует, помещение, которое изначально я принял за палату, обычное приемное отделение травмпункта. Но. Иррационально не признать, я испугался. Не хочу обратно в психушку, с каждым днем на свободе это ощущается все отчетливее.

– Тебя долго еще ждать? – раздается в дверях его голос. Нет, точно нет, я иду, не хочу задерживаться в этих стенах дольше, чем это необходимо.

– На кладбище. Ты сказал Аленке, что я принес тело дочери в больницу? Это так? – спрашиваю, как только захлопывается дверца старенькой «Шкоды». Глупый вопрос, кому, как не мне, лучше знать о своей жизни. Но парадокс в том, что я не помню этот отрезок времени. Док упоминал вскользь, что я сам нашел Люську, ни разу не касаясь темы напрямую.

– Пять лет назад ты принес в окружную больницу тело дочери. Кричал, что ей больно, что она плачет. Просил о помощи. Когда врачи забрали ее у тебя… – Афанасьев делает паузу, на меня косится. – На тот момент Люся была мертва более суток.

– Почему меня не арестовали? – Логичный вопрос. Я пришел с мертвым телом дочери на руках, нес какой-то бред. Членов семьи подозревают в первую очередь. Я, как никто другой, подходил под эту роль.

– У тебя был шок, экспертиза подтвердила это. К тому же на момент ее смерти у тебя было алиби. Ты был на опознании в участке и не мог совершить этого. У нас был подозреваемый, педофил. Ты всего этого не помнишь? – Смотрит прямо в глаза, понять хочет, вру или нет.

– Нет, я этого не помню. Только то, что выкопал гроб, чтобы сжечь, – отвечаю я честно. С этого момента пошел новый отсчет. Все, что было до, покрыто пеленой. – Где я нашел ее? Вы должны были установить.

– Рабочая версия: тело подбросили на детскую площадку возле твоего дома. Была найдена курточка твоей девочки. Но временные границы не сходятся, версию склеили на скотч. Ты был единственным свидетелем, но твердил про каких-то чудовищ. Тебя отпустили домой с установленной слежкой. Мы предполагали, что преступники могут выйти на контакт. Все пошло не так. После похорон ты вскрыл могилу и пытался сжечь тело, тебя задержали. Дальше закрытое заседание суда, я ходатайствовал о принудительной госпитализации. Теперь уже сам не уверен, был ли прав…

– Аленке ты сказал про токсин. Врачи что-то обнаружили при обследовании девочки? Поэтому нужна была эксгумация моей дочери? – Под действием некоторых ядовитых веществ человек фактически сходит с ума. Видит, слышит то, чего нет. Ведет себя неадекватно. Может совершить убийство, не осознавая этого… Вот только пустая могила моей малышки не вяжется с этой историей. Или нет? Вяжется. Преступник заметает следы? Но в таком случае откуда я мог об этом знать? Афанасьев злится, сам понимает, что не все очевидные детали сходятся. В баранку вцепился так, что кончики пальцев побелели.

– На слизистой оболочке Вики Тарасовой найдены следы психоактивного вещества природного происхождения. Этот препарат вызывает галлюцинации, делает человека внушаемым, в больших концентрациях может свести с ума. – Вздыхает после минутной паузы. – Макаров, черт тебя возьми! Откуда ты мог знать, что тела нет в могиле? Если бы не психушка, ты бы сейчас в следственном изоляторе сидел, а не со мной катался. – Верно говорит. Я действительно слишком много знаю. Смог найти место похищения, люк, потайную стену в кафе, девчушку… Да и сейчас, если бы не стопроцентное алиби, сам бы себе не верил. – Вот ты мне лучше сразу скажи, может, Шурик прав был – может, ты экстрасенс какой? Ну или бабка-колдунья в роду была, шаманы?

– Значит, веришь в экстрасенсов, колдунов и шаманов, но даже на минуту предположить не можешь в существование дионей? – усмехаюсь я. Звучит, как издевка, не хотел уколоть. У каждого из нас своя правда. Играть с ним в верю – не верю не имеет никакого смысла. Афанасьев мыслит шаблонно, но в его словах есть логика. Я сам не помню, когда впервые заговорил о чудищах. Влияние галлюциногена имеет место быть, как и то, что от потери дочери мне сорвало кукушку. Вот только пропавшее тело Люськи подтверждает мой бред. Не для следствия, для своей больной головы, других доказательств не нужно. Пять лет назад я не смог закончить начатое, галчонок теперь одна из них. Мой долг, как отца, – освободить своего ребенка. Что бы это ни значило.

– Не знаю я, Макаров, во что мне верить. Вот же угораздило, – хмыкает следак, головой качает. – Ладно, заедем домой, переоденешься, затем в участок. Дел невпроворот.

Дорога до дома Афанасьева много времени не заняла. Живот урчит, с самого утра, кроме пары бутербродов, во рту ничего не было. Неплохо бы перекусить, от голода уже с ума начинаю сходить. На лестничной клетке, этажом ниже, запах голубцов чудится. Стоп! Не чудится. Зеленое пальто, худенький силуэт, прижавшийся спиной к двери… И Люська! Вот куда маленькая чертовка запропастилась, осталась с мамой. Но что здесь вообще делает моя жена?

– Алена Игоревна? – удивленно окликает Афанасьев. – Давно вы здесь?

– Я… Нет, – еле слышно подает голос жена. – Я приготовила для вас голубцов и суп… Еще котлеты из ветчины с сыром, их Гриша любит. – Она поднимает на меня заплаканные глаза. – Роман Константинович, я могу поговорить со своим мужем наедине?

– Да, разумеется. – Следак открывает дверь, на меня косится, жестом жену пройти приглашает. На суровом лице, кажется, улыбка промелькнула. Странное чувство, словно впервые понравившуюся девочку в дом привел, только отцовского напутствия не хватает. – Мне нужно в участок. Вернусь через пару часов.

После всего, что произошло, визит Алены – добрый знак. Она все еще хочет меня видеть. Следаку спасибо, понятливым оказался, сразу ушел. Еще бы молчаливая неловкость на пороге испарилась, а то как подростки по разным стенкам жмемся, первым голос подать никто не решается.

– Будешь чай? – собираюсь с духом я. – Зеленого нет. Тут киоск внизу, я…

– Черный подойдет, – отвечает она, а ведь никогда черный не пила. Да и к черту, какой чай? Внутри колотит, понятия не имею, о чем она хочет поговорить.

– Пойдем. – Снимаю с нее пальто, чувствую, как она дрожит. Как же хочется обнять, успокоить…

Еще одно десятиминутное молчание, и две горячие чашки стоят на столе. Аленка за это время не шелохнулась, в одну точку смотрит. Бледная, слишком худая, ключицы из-под закрытого черного платья выпирают. В нем она была на похоронах, только сейчас вспомнил.

– Гриша, – шепчет наконец. – Она жива? Да? Люся жива?

– Одуванчик… – Что на это ответить? Нет. Наша дочь мертва, ее нет, но язык не поворачивается.

– Все это время я не верила тебе. Злилась, что тебя не было рядом, что ты не можешь принять ее смерть. Но все это время ты знал правду. Да? Ты говорил, что ее хотят забрать, поэтому ее тела нет в могиле? Значит, наша дочь жива? – Аленка падает со стула на колени, жмется ко мне, пальцами цепляется. – Гриша, миленький, скажи мне, что наша дочка жива, скажи, что она жива…

– Одуванчик, Люси больше нет, она погибла пять лет назад. – Я опускаюсь рядом, обнимая вздрагивающие плечи.

– Но могила… Могила пустая! Она… Ты говорил, говорил, что эти… Создания… Они перерождаются, да? – Безумные глаза полны боли, и говорит прерывисто, с трудом. Бедная моя девочка, что я с ней сделал. Я так хотел, чтобы она поверила, а теперь, глядя на нее, не знаю, как все исправить. – Люся так же переродилась? Она теперь одна из них?

– Я не уверен. Даже если и так, то это уже не наша девочка. Мне жаль, что… Что не успел, что не смог спасти ее. И я никогда не прощу себя за это. Но эти монстры…

– Нет, нет! Не говори так. Она жива. Все остальное не имеет значения. Вампиры или оборотни, они тоже… Если все это не сказки? Люди веками верили в легенды. Наша Люська, она просто другая, да?

Звонок в дверь. Кого могло принести? Да и к черту, не моя квартира! Но кто-то настырный, не перестает донимать. Действует на нервы.

– Алена, я открою дверь, хорошо? – Усаживаю ее на стул, вытираю ручьем катящиеся слезы. – Подожди секунду, тебе нужно успокоиться.

Дверной глазок вытягивает в пространстве дружка жены. Вячеслав… Афанасьев, козлина, сдал! Чтоб его!

– Здравствуй, Григорий, – приветливо протягивает руку он, дверь еще не успел открыть. Заходит, не дожидаясь приглашения, шанса выпроводить не дает. – Алена здесь? Мы беспокоимся, она не отвечает на звонки.

– Может, не хочет с тобой разговаривать? – злобно усмехаюсь я, руки скрестил, со стороны на главного злодея смахиваю. Чертовски довольным выгляжу, и не скажешь, что еще утром свалился в пустую могилу дочери.

– Слава… Прости, я… – С кухни показывается Аленка, растерянно сгребая со стула свое пальто.

– Ничего, я все понимаю. Мы с Егором за тебя очень переживали. – Герой-любовник помогает ей одеться, от одного вида зубы сводит, весь из себя идеальный, а самого от ревности трясет. Боится, что жена все еще меня любит, а он так, замена пустой дыры в душе. – Я нашел номер следователя, который ведет дело, он назвал мне свой адрес. Сказал, что ты здесь, и я сразу поехал за тобой. Егорка от окна не отходит, тебя ждет.

– С ним все хорошо? – испуганно пищит бывшая Алена Макарова. Впрочем, нет, фамилия у нее все еще моя, не сменила.

– Он с моей мамой, не переживай. Поехали домой, я сделаю горячую ванну, заварю твой любимый чай. Тебе нужно отдохнуть, это был очень тяжелый день, – улыбается он, сапожки ей застегивает. На месте бы придушил.

– Гриш, если ты ее найдешь, – шепчет на ухо Аленка, обнимая меня за шею. Совсем как раньше. – Пусть она живет. Неважно, кем она стала, пусть живет. Она все еще наша дочь. Единственное, что осталось между нами…

– Ален, пойдем, – настойчиво произносит Вячеслав. Жена не унимается, в глаза с мольбой смотрит.

– Пообещай, – просит со слезами. Молчу. Что я должен ей ответить? Она не понимает. Не в силах понять…

– Обещаю, – в противоречие мыслям предательски шепчут губы.

– Спасибо. Я верю тебе, Гриша… Прости, что не смогла поверить пять лет назад. Все могло быть иначе, – выходя из квартиры, произносит она на прощание.

– Отвали от нее, – выдает Вячеслав, как только худенький силуэт скрывается на лестнице. От приветливой улыбки и следа не осталось. Морду мне начистить готов, но в этом мы с ним похожи. – Ей потребовалось слишком много времени, чтобы прийти в себя после потери ребенка. Если она тебе все еще дорога, дай ей жить своей жизнью.

С трудом сдерживаюсь чтобы не ответить. Впрочем, он и не ждет, догоняет Аленку. Как же я устал… Голова раскалывается. На кухне Люська ногами побалтывает, что-то на листке черкает.

– Прости папочка, я просто пошутила. – Виновато глазенки поднимает. Пошутила она, отца едва до инфаркта не довела, когда из могилы поднялась! Надо же додуматься было. Пранк от призрака. Не ожидал, что доживу до столь современных инноваций. Мне надо поспать. Заваливаюсь на диван в грязных штанах. Афанасьев переживет, а мне необходим отдых.

Глава 12
Художница

Роман вернулся домой только под утро, вздремнув пару часов в отделении. Мешать не хотелось, мало ли, на сколько задержалась Алена. Но, судя по тому, что он сам назвал адрес ее жениху, разговор у них вышел недолгий. По-мужски он мог бы прикрыть Макарова, дать им время разобраться, но юлить, а тем более нагло врать, противоречило принципам. Не дело – влезать в чужие отношения, сами разберутся. Да и какой из него советчик? Если бы десять лет назад он сам не развелся с женой, сейчас бы не пришлось терпеть навязанного начальством гостя под своей крышей. Впрочем, Татьяна нашла бы содержательного безумца с грустными щенячьими глазами весьма занимательным подселенцем. То котенка ободранного в дом принесет, то собачонку. Сердобольная.

Он устало стащил ботинки, прошел в гостиную. Квартира не разгромлена, уже хорошо. Если учитывать все обстоятельства, такая встреча могла перерасти во что угодно. К его облегчению, Григорий мирно спал на диване, посапывая в унисон с настенными часами. Перед начальством не придется оправдываться, почему не доглядел за подопечным. К тому же с кухни манил запах домашней еды, значит, встреча прошла не так прискорбно. Не соврала Алена Игоревна, действительно голубцы. Неудивительно, что Макаров так отчаянно цепляется за бывшую жену, сам бы душу дьяволу продал за такие завтраки. Да и что теперь старому дураку говорить? Было все. Никто не заставлял семью на работу менять, надоело Тане терпеть его вечные ночные дежурства. Скандалить стали, вину друг на друга перекладывать, домой идти не хотелось. На уступки первым никто не пошел, в итоге развод. Сейчас уже поздно что-то менять. Дети выросли, сын с невестой в прошлом году знакомил. Хорошая девчонка, симпатичная, только по-русски ни слова не понимает.

На глаза картинка попадается: детский рисунок, кого ни спроси, не поверят, что тридцатипятилетний мужик рисовал. С другой стороны, призрак с карандашом в руках звучит куда менее вероятно. Комната. Нет. Скорее зал без окон или подвал дореволюционной постройки. Винтовая лестница, кирпичные стены, старинные арки и дверь с рисунком – змея, обвивающая чашу. Таких домов в Москве сотни, проверить можно, но это займет время. Нет никаких опознавательных знаков. А в том, что проверять имеет смысл, Афанасьев ни на минуту не сомневался: рисунок имеет отношение к похищению детей. Иначе быть не может. Подсознание Григория дает знаки, пусть так. Но это зацепка, которых практически нет.

– Макаров, – выдохнул Роман, толкая подопечного в бок. – Подъем! Утро уже. Объяснишь, что это такое?

Голос Афанасьева вырывает из сна. Вот незадача, мне снилось море, золотистый пляж, прибой и чайки. Люська играла в песочнице, а жена потягивала из трубочки кокосовое молоко. Мне часто снится этот сон, не помню, было ли что-то подобное… Нет. Никак не выходило уехать в отпуск. Мы собирались, но каждый раз переносили. До того, как все случилось, я взял билеты. Мексика. Да, это точно была Мексика… Хотел сделать сюрприз своим девочкам. Не успел. Разум рисовал красивую сказку, выдавая ее за действительность.

– Макаров, чтоб тебя, – ругается следак. Свет заставляет прищуриться. Действительно утро. Неужели я проспал всю ночь? Рука опухла, пальцы с трудом шевелятся. Прошло часов двенадцать, значит, обезболивающее отпустило. В травмпункте должны были выписать хоть что-то, способное унять чертову боль! – Здесь тебе не царские палаты, чтобы разлеживаться! У нас дел по горло. Еще раз спрашиваю, что это?

– Что? – Сам бы хотел знать. Тычет в меня детской картинкой. Опять Вика нарисовала? Нет. Люська… Точно Люська. Она вчера что-то черкала. Забавно, за пять лет я ни разу не задался вопросом, как нематериальная субстанция чистой энергии способна создавать нечто материальное. Глупо искать логику там, где ее быть не может. – У нее спроси… – киваю в сторону пустого стула, на котором дочка ногами побалтывает. Следак от такого предложения глаза выпучил. Леща дать готов. Но ничего не поделаешь, психи и не такое чудят. Привыкнуть должен был.

– Что это такое, галчонок? Ты там была? – Молчит, глазенки в пол. – А Ника. Она там?

– Нужно освободить ее, папочка, – произносит дочка. Голосок дрожит, не хочет говорить. Боится.

– Галчонок… Это то место? В котором тебя держали? – спрашиваю еще раз. Головой мотает. Но по взгляду вижу, узнала. Она была там, иначе бы не смогла так точно изобразить. Основное внимание привлекает старинная деревянная дверь с рисунком – змея, обвивающая чашу. «Сосуд Гигеи», в российском варианте «Чаша Гиппократа», медицинская символика. – Ты знаешь где оно? Помнишь какие-то детали? Надпись, или… Какие-то звуки. Хоть что-то…

Следак с любопытством наблюдает за моим диалогом с воздухом, не вмешивается. Люська – его единственный шанс, а я задаю нужные вопросы.

– Ты должен найти эту дверь, за ней все ответы, – очень здраво, по-взрослому выдает дочурка. – Он там. Нас приводили к нему…

Он? Почему он? Дионеи – это женщины. Не складывается. У этих тварей есть главный? Картина начинает расширяться, раньше таких переменных не было. Значит, у этих существ есть своеобразная иерархия. Голова трещит, слишком много мыслей, не успеваю собрать. Эта информация может указать другой вектор расследования. И почему Люська сказала «нас»? Она была не одна? Были еще похищенные дети?

– Галчонок, с тобой был еще кто-то? Другие девочки? – осторожно спрашиваю. Молчит… Почему она молчит? Афанасьев напрягается, мой вопрос звучит странно. Такая информация должна быть известна следствию. – Не хочешь говорить? Люсь, доченька, это очень важно… Хорошо… Ты сказала, что вас приводили к нему. Кто он? Ты видела его лицо? Он обижал тебя? – Мотает головой, больше ни слова не произносит. Как до призрака достучаться?

– Макаров! – отвлекает следак, бровь одну приподнял. – Может, поделишься с невсевидящим?

– Это не то место, в котором ее держали, но она была там. Она сказала, что их приводили к нему, больше ничего.

– Приводили к нему? Их? – переспрашивает он. Парадоксально, следак действительно начал прислушиваться к словам призрака? Маловероятно, что возьмет эту версию в разработку, но упускать из виду не стоит. Афанасьев учел ошибки прошлого опыта. – Хочешь сказать, что теперь помимо дионей у нас еще и собственный Вий появился? Я с тобой точно с ума сойду…

– Нужно поговорить с Викой. – Я поднимаюсь. – Она должна что-то знать.

– Не выйдет. Ребенок молчит, с ней работает психолог. Она еще не заговорила. Родители против, чтобы мы допрашивали девочку. Они не дадут согласия.

– Да плевать на согласие! Вика была там, она может что-то знать! – Я уже начинаю злиться. И как, по его мнению, мы должны искать пропавшего ребенка? Время. Главное сейчас – время… Мы тратим слишком много сил на бюрократию.

– Есть закон, Макаров, – вздыхает Роман. – Мы не вправе его игнорировать… – Мой взгляд говорит сам за себя, следак без слов понимает. Мечется, не знает, как поступить правильно. – Собирайся! Едем в больницу. По дороге решим, что с этим делать.

Рядовой возле палаты бездумно тыкает в телефон, даже не смотрит, кто в палату к ребенку заходит. Белый халат лучше любого пропуска работает. Клиника частная, охрана на входе, камеры. Кого попало не пускают. Но это не повод с трагичной халатностью выполнять свою работу. В первый раз дионеи похитили девочек на оживленных улицах города, если захотят – пролезут и сюда. К тому же документы на входе никто особо не проверял. Ксивы было достаточно, чтобы не задавать лишних вопросов.

– Мать от Вики отходит на пять минут, не больше, все остальное время находится в палате, – недовольно поджимает губы Афанасьев. – Разрешения у меня нет, если полезем без бумажки – проблемы нам обоим обеспечены. У ее отца связи наверху, даже подполковник не смог ничего сделать. Идеи?

– Значит, будем действовать через мать, – коротко отвечаю я, заметив молодую женщину со стаканчиком кофе в руках, показавшуюся из палаты.

– Поясни.

– Девочки дружили, были практически сестрами. Дети часто остаются друг у друга с ночевками, проводят время вместе. Пикники, совместные праздники, не перечесть всего. У нас в доме постоянно находились Люськины подружки. Ответственность несут родители принимающей стороны. Со временем это переходит в условный рефлекс, к тому же у женщин преобладает материнский инстинкт. Алена с ума сходила, если кто-то из малышни палец поцарапает, кружила, как над своими птенцами. – Приятные воспоминания, родные… Жена всегда наготавливала целый стол, дети бесились до поздней ночи, а в конце дня мы оба, обессиленные, засыпали на диване, так и не досмотрев какой-нибудь фильм. Эдем, утопия – или я настолько отчаялся, что начинаю идеализировать нашу совместную жизнь.

– И? – выдергивает меня из воспоминаний Афанасьев. Я слишком привык к одиночкам, общение начинает сводить с ума. Почему я должен что-то объяснять?!

– Муж не хочет, чтобы мы разговаривали с их дочерью. Это его решение, не ее. Надавим на жену, она сдастся, вторая девочка ей не безразлична. – По губам скользит улыбка хищным оскалом продавца-консультанта люксовых машин. Я уже забыл это чувство азарта. – Я смогу ее убедить, если ты не против.

– Против, ляпнешь что лишнее, да еще и с этой твоей улыбочкой. Сам с ней поговорю. Здесь жди, даже не высовывайся, – недоверчиво фыркает следак. Как по маслу! Манипуляция удалась. Афанасьева ждет бессмысленный разговор. А мне пора к девочке, неплохой отвлекающий маневр вышел.

Достать медицинскую одежду проблем не составило. Ординаторская через палату, там этого добра навалом. Дверь врачи редко запирают, в определенных случаях. А дальше дело за малым: уверенная походка, задумчивый взгляд, дело в шляпе. Точнее, Макаров в палате, но звучит глупо, признаю. Как и предполагалось, служивый даже глаз от телефона не оторвал, мельком покосившись на белый халат и фонендоскоп, прихваченные для убедительности.

Девчушка полюбопытней оказалась, сразу внимание обратила. У окна с открытой книжкой сидит, картинки переворачивает. Новый человек в палате доверия не вызывает, зажалась, в подушку вцепилась. Жалко малявку, травма на всю жизнь останется.

– Привет, солнышко, я Гриша, тот, который с призраками разговаривает. Узнала меня? – подмигиваю ей я. На губах улыбка проскальзывает, вспомнила. Выглядит намного лучше, румянец на щеках, только глаза заплаканные. – Можно к тебе? – Девочка кивает, губы закусила. Легко не получится, даже если не учитывать, что ребенок совсем не говорит. – Вкусно кормят?

Замечаю стоящую тарелку на столе, повод зацепиться. Головой мотает, даже в частных клиниках детей пичкают чем-то несъедобным.

– Манную кашу дают? Наверное, еще и с комочками? Я, когда маленький был, терпеть манку не мог. Бабушка всегда говорила, что когда я вырасту, то полюблю… Обман! Чистый обман, терпеть ее до сих пор не могу. Ужасные комочки!

Вика беззвучно смеется. Я определенно ей нравлюсь.

– Люся, моя дочка-призрак, нарисовала рисунок, хочешь покажу? – Достаю из кармана бумажку.

Девочка глаза в пол опустила, губы сжала, сейчас заплачет. Дьявол, чтоб меня… Узнала это место? Нет, сомневаюсь, не слишком бурная реакция. Просто испугалась, вспомнила сырой погреб под кафе. Для этого и нужен детский психолог, чтобы еще больше не травмировать неустойчивую психику.

– Вика, мне очень нужна твоя помощь. Если ты сейчас заплачешь, прибежит твоя мама и выгонит меня. Я уйду, но без тебя я не смогу помочь твоей подруге. Мою дочку похитили те же чудовища, что и вас с Никой. Пять лет назад Люся умерла, они убили ее… Я не могу этого исправить, но мы еще можем помочь Нике. Пожалуйста, Вика, без тебя мы не справимся.

С детьми можно говорить на равных, они понимают все не хуже нас. Своего ребенка пытаешься оградить от реального мира, рассказывая сказки. Мы не говорим о смерти, о нехороших людях, предательствах, изменах. Но рано или поздно им приходится столкнуться с реальностью. Эта девочка уже столкнулась. Ее родители совершают ошибку. Вместо того чтобы помочь ребенку принять, они пытаются оградить свое чадо высокими стенами, делая только хуже. Я вынес этот урок еще из детства, после автокатастрофы, лишившей меня семьи. Бабка по отцовской линии, Зинаида Степановна, забрала меня к себе. Два года я считал, что мама с отцом уехали то ли в отпуск, то ли у них работа в другом городе, пока на кладбище вместо креста не поставили памятник с их фотографиями. Да и тут – нет чтобы сказать правду, бабка начала нести чушь про другой, лучший мир, где они счастливы. Я еще маленький был, детсад. Ночью с пластиковой лопаткой сбежал на кладбище из дома, туннель рыть. Не понимал, как они там могут быть счастливы без меня. Участковый нашел меня только под утро, спящего под оградкой. Тогда я и узнал правду, жестко, в лоб. От совершенно чужого, незнакомого человека, который не побоялся говорить со мной на равных.

Забавно, выходит, Люськина могилка была не первой, что я пытался раскопать…

– Что вы тут делаете! – раздается женский голос в дверях. Мать в сопровождении следака. Сдает напарник, или я недооценил, сумел уговорить родительницу?

– Макаров, едрить твою налево! – ругается Афанасьев, злющий, не ожидал меня здесь застать. По всей видимости, не убедил. С самого начала предполагалось. В этой семье решения принимает муж, жена свыклась, не пойдет против.

– Роман Михайлович, что здесь происходит?! Вы меня обманули? Мы не давали разрешения разговаривать с нашей дочерью! Что вам от нее еще нужно?! Она и так едва не погибла, оставьте ее в покое! – Тигрица, защищает своего детеныша. Не за что осудить. – Я звоню Олегу!

– Елизавета Максимовна, я приношу извинения. Это недопустимое поведение. Он у нас с приветом. Это моя вина, не уследил. Но ваша дочь жива благодаря именно этому человеку, – на удивление заступается следак.

– Я благодарна вам, по гроб жизни буду благодарна. Но… Уходите, пожалуйста, – прячет слезы. Стыдно, вторая девочка ей действительно небезразлична. – Просто уходите…

– Разумеется, еще раз, приношу извинения, – кивает Афанасьев. – Макаров, вон из палаты!

Не вышло. Понятия не имею, в каком направлении двигаться дальше. Из одного рисунка зацепки не выстроишь.

– Пока, малыш, – улыбаюсь девчушке. – Поправляйся.

– Дядя Гриша, – подает голос Вика. Тоненький, еще не уверенный, но это шаг. Огромный шаг, который не только поможет оправиться семилетней малышке, но и даст нам необходимую информацию. – А Люся сейчас тоже здесь?

– Господи! Доченька… Ты заговорила! – Женщина бросается к ней со слезами, обнимает дочурку. – Маленькая моя, милая…

– Да, солнце, Люська здесь, – подмигиваю дочке, трущейся возле интересных проводков аппарата ЭКГ. – Она пытается нам помочь, если бы не ее рисунок, нас бы здесь не было.

– Я тоже хочу помочь Нике, но я не знаю это место, – поднимает глазенки ребенок. – Но вы ее все равно найдете?

– Мы…

– Мы все сделаем для этого, – перебивает Афанасьев. Нельзя обещать, это правило. Чем все закончится – неизвестно, одно неосторожное слово может сыграть трагическую роль. – При всем уважении, Елизавета Максимовна, нам необходимо поговорить с вашей дочерью. Позвольте нам делать свою работу.

Женщина кивает, неуверенно взглянув на свою дочурку.

– Только недолго, ей нужно отдыхать. Я останусь здесь, – произносит она, поглаживая ребенка по голове.

– Разумеется, – соглашается Афанасьев, доставая из кармана диктофон. – Вика, меня зовут Роман Михайлович, я работаю в полиции. Давай начнем с того дня, когда няня забрала вас из школы. Куда вы пошли потом? – Девчушка на меня смотрит, помалкивает. Побаивается большого дядю-медведя. Похоже, я единственный взрослый, кому она доверилась. – Так, ладно, Макаров, давай лучше ты…