Текст книги "Ошибка Пустыни"

Место, куда вшили шуларт, немного ныло и пекло, но от него по всему телу шла теплая волна ликования. Лала не сразу осознала, что беспрестанно улыбается. Она заставила себя надеть на лицо привычное для прочих жителей оазиса выражение хмурой отрешенности и занялась посадкой целебных растений. А когда мимо прошествовал дром с седоком в красном плаще, она лишь почтительно кивнула, сделав вид, что не заметила, как Мастер Шай подмигнул ей.

Глава девятая

Дел было много, но иногда Лала ловила себя на мысли, что жизнь в Пустыне однообразная и скучная. Даже погода была всегда одинаковой, времена года словно остались там, за морем – только две недели буйного цветения пустынных трав, которые Лала для себя назвала весной. У ашайнов же эти дни считались началом нового года.

Здесь не знали, что такое снег. Когда Лала объясняла Чигишу, что это маленькие белые хлопья, падающие с неба, очень холодные, он ничего не понял. А потом спросил:

– Это как Хворь Пустыни?

– Что это такое?

– О… Страшное дело. Небо и земля становятся одной холодной стеной из песка. Дышать невозможно, ничего не видно, двигаться никак. Умирает все, что не спрятано.

– Буря, что ли?

– Нет. У бури есть предвестники, и даже самую сильную бурю можно пережить. Хворь приходит неожиданно, бесшумно, ее только соколы чувствуют. Они начинают беспокоиться и могут даться в руки даже незнакомцу, лишь бы спастись.

– Соколы могут ведь улететь?

– Нет, – он усмехнулся, – Хворь одновременно везде, и на небе тоже. Птица просто не может крыльями махать в песке. Словом, не успел спрятаться – Пустыня забрала. Быстро и тихо-тихо. И даже шуларта не останется.

– Вот бы увидеть.

Лала мечтательно посмотрела на горизонт, где песочно-красное соединялось с небесно-синим. Чигиш вздрогнул, и его глаза на мгновение загорелись неприязнью.

– Другому человеку я бы пожелал лишиться языка за такое. Но ты просто не знаешь. Иногда ты как глупое дитя.

Лале стало неуютно. Животный страх Чигиша перед неведомой Хворью задел ее прохладным крылом, и она перевела разговор.

А на следующее утро ее разбудили истошные вопли и беготня.

Лохматая и неумытая, она откинула было занавесь над выходом, но тут же отлетела обратно к кровати. На пороге стоял Чигиш. Лала даже не сразу поняла, что это именно он толкнул ее. Ни малейшего участия в его взгляде не было.

– Госпожа сказала охранять тебя ценой собственной жизни. Сиди тут! – непривычно резко и властно сказал он.

– Ты… как ты смеешь? – Лале понадобилось совсем немного времени, чтобы прийти в себя. Она вытащила из-под подушки свой кинжал, который моментально налился тьмой.

Чигиш не моргая смотрел на черную сталь, и решимость сползла с его лица, как растаявшее масло юги. Лала снова ощутила дыхание чужого страха, но теперь оно веяло не прохладой, а могильным льдом. Она подошла к нему вплотную, не отводя кинжала.

– Что?

– Хворь! – выдохнул Чигиш ей в лицо.

– Что Хворь? – недоумевала Лала.

– Идет. Сюда.

– Ты так ее боишься, что сошел с ума и смеешь мне указывать? – улыбнулась она.

– Я тебя боюсь, – ответил он нетвердым голосом. – Скажи, госпожа Лала, все твои желания Пустыня исполняет так скоро?

– Не понимаю, о чем ты.

– Вчера. Только вчера ты захотела увидеть Хворь. И вот она здесь.

Лала чуть не уронила кинжал. Ей пришлось переспросить – до того нелепым казалось обвинение Чигиша:

– Ты считаешь, это моя вина?

– Не знаю, – честно ответил он. – Но Хворь уже на пороге, и вместо того, чтобы помогать остальным, я должен охранять ту, по чьему желанию она появилась.

– Я ни при чем! Пусти, вдруг я смогу помочь! – Лала попыталась оттолкнуть Чигиша, но он стоял стеной.

– Приказ госпожи.

– Чигиш… Ты ведь хотел служить мне?

– Да. Но ты все еще не уехала. Значит, не ты моя госпожа. Ты выйдешь отсюда, только если убьешь меня.

Он стоял, скрестив руки на груди, и смотрел на нее с отчаянной отвагой смертника. Лала отвернулась. А потом вдруг села на пол посреди комнаты, закрыла глаза и вынула из уха заглушку.

– Что ты делаешь? – Вопрос Чигиша пестрым трусливым зигзагом пробежал в темноте под веками.

– Заткнись.

Лала, морщась, попыталась увидеть звук Хвори сквозь суматошную цветную кашу творящегося снаружи хаоса. Это оказалось просто. Слишком просто и страшно. Потому что Хворь не звучала. Она гудела за пределами человеческого слуха, и ее присутствие закрасило все прочие звуки иссиня-черным, как разочарованный художник широкими мазками кладет поверх картины новый слой краски. В этой ненормальной тишине закоченевший от страха Чигиш бессильно наблюдал за Лалой. А она, бледная и трясущаяся, с широко раскрытыми, но невидящими глазами шарила руками по полу. Когда ей удалось найти заглушку и спрятаться от голоса и черноты Хвори, понадобилось еще немного времени, чтобы унять страх. Лала уговаривала себя, что Хворь Пустыни не угрожает тем, кто спрятался под куполом. Это всего лишь непогода, трудное время, которое надо переждать.

Между тем шум снаружи куполов переместился внутрь. Заинтригованная, Лала поднялась и направилась к выходу, но Чигиш снова встал на ее пути.

– Ты никуда не пойдешь, – отчаянно прошипел он ей в лицо.

Лала принюхалась и вдруг рассмеялась.

– От тебя пахнет вином из юги! Ты что, украл его и для храбрости выпил?

– Не украл. Госпожа дала.

– Ты уже реши, с кем хочешь остаться. – Лала старалась говорить спокойно. – Сколько стоит твоя верность, Чигиш? Бокал или целый кувшин?

– Госпожа Ишиндалла лучше знает, что делать во время Хвори. Ты пришлая, а она благородная дочь Пустыни. Она заботится обо всех. Ты сама потом возблагодаришь ее!

Лала разочарованно скривила губы. Она только сейчас разглядела мутные зрачки Чигиша. Утешение, конечно, небольшое, но все же ей стало чуть легче. Трезвый Чигиш ни за что бы так не сказал. Она прокрутила в голове все, что знала о способах быстрого возвращения к трезвости. Из доступного только дым сушеного змеецвета, благо запас у нее был. Отмахнувшись от вопросов Чигиша, Лала подпалила сухую траву в плошке. Зеленоватый дым пополз полупрозрачной змеей прямо в нос несчастному. Чигиш уворачивался, но дым словно обладал разумом, он искал винные пары, стремился соединиться с ними. Чигиш закашлялся, пытаясь не вдыхать назойливую струю, а потом схватился за голову и зашелся в мучительном, чуть не до рвоты, кашле. Лала ни разу не видела дым змеецвета в действии, поэтому с интересом разглядывала Чигиша. Как истинный целитель, она поставила на первое место новые знания, укладывая в памяти мельчайшие подробности, и лишь потом, когда он уже катался по полу, она спохватилась, что хрипящему позеленевшему человеку может понадобиться помощь. Но Чигиш справился без нее. В порыве последнего сильного приступа он ударился о стену и обмяк. Когда Лала наклонилась к нему, на нее смотрели больные, но ясные и трезвые глаза.

– Это… что… было? – морщась от боли в надорванном горле, просипел Чигиш.

– Битва двух сильнейших растений Пустыни, – усмехнулась Лала, протягивая ему кувшин с водой.

– Ка… каких?

– Юги и змеецвета. Победил змеецвет. На этот раз. А в следующий, – Лала без намека на улыбку посмотрела в глаза Чигишу, – я обращусь к другому средству.

– К… какому? – Чигиша хватало только на короткие вопросы.

– Превращу тебя в кучку шулартов.

– Прости меня, госпожа. Я не ведал, что творил. – Чигиш не решался поднять на нее глаза.

– Почему Ишиндалла не хотела, чтоб я вышла наружу и увидела Хворь? – резко и требовательно спросила она.

– Она беспокоилась, вдруг ты что непонятное совершишь. Или умрешь. Или просто исчезнешь. Она крепко за тебя держится.

– Но теперь-то я могу покинуть комнату?

– Да, конечно, – быстро ответил Чигиш, – но наружу не попадешь уже. Все купола закрыты до конца Хвори. Слышишь, козы мечутся?

– У нас? Тут? – ошарашенно переспросила Лала.

– Конечно, не было времени всех гнать до скотного двора, могли потерять их. Поэтому растолкали по ближайшим куполам. Возможно, даже дромы здесь.

– Ой! Как же мой Снег? – в отчаянии вскрикнула Лала. – Я совсем забыла про него!

– Снег? – удивленно переспросил Чигиш.

– Мой облачный дром! Я дала ему новое имя.

– Он не покидал дроммарню сегодня, значит, с ним все в порядке, не переживай.

Чигиш поспешно и с готовностью отвечал на любой вопрос Лалы, словно торопился загладить свою вину, но ей почему-то не хотелось его прощать. Не говоря больше ни слова, она вышла.

Купол наполнился испуганным блеянием и резким запахом козьей мочи. Животные топтались в проходах, сцеплялись рогами и пачкали белые стены. У входа понуро стояло несколько дромов. Они упирались кудрявыми головами в покатый потолок и вздыхали. Протолкнувшись сквозь коз, Лала попыталась выглянуть наружу, но тяжелый кожаный занавес не поднимался. Дубленая многослойная преграда была такой холодной, что моментально покрывалась инеем от дыхания.

Люди тихо сидели по комнатам и немногим отличались от испуганных коз, разве что не блеяли. Лала вернулась к себе. Чигиш хмуро смотрел в стену перед собой, никак не реагируя на ее появление.

– Ну и что теперь? – Она села напротив него.

– Ждать.

– Долго?

– Не знаю. Никто в оазисе не помнит предыдущей Хвори. – Чигиш по-прежнему не смотрел на нее.

– Что с озером и посадками?

– Вода долго будет грязной, только скотина сможет пить. Молодые растения успели накрыть, они выживут. Все остальное пропало, – вздохнул он. – У госпожи большие припасы, так что голода быть не должно.

– А у кого нет припасов? В маленьких оазисах, например, – задумчиво уточнила Лала.

– Они придут к богатым менять что-то ценное на еду.

– А в городе? – не унималась она.

– Шулай не боится Хвори. Она не проходит за городские стены. Не знаю почему.

– Но кто-то же знает, что такое эта ваша Хворь?! – не выдержала Лала и повысила голос.

– Спроси у Мастера Смерти.

Лала вздохнула. Ей было жаль Чигиша. Он жался к стене, как собака, побитая хозяином за то, что по ошибке укусила его, приняв за чужака.

– Чигиш, хочешь почитать какую-нибудь книгу?

Он ответил не сразу, и Лала хотела уже повторить вопрос, как он пробурчал:

– Мне нельзя, это книги мастеров Смерти.

– А я никому не скажу. Ну правда, давай! Кто знает, сколько нам тут еще сидеть. А так вдруг умнее станешь.

– Тебе нужен только умный слуга?

– Разумеется. – Она улыбнулась и открыла сундук. – Что тебе интереснее: виды и свойства растений или внутреннее устройство тела человеческого? А еще есть о способах ведения боя на коротких мечах, уход за почтовыми соколами, перечень змеиных ядов, архив заседаний Совета Целителей и… Что это?

Из толстого фолианта, отделанного блеклой позолотой, выпал листок с обугленными краями. Чигиш оживился и схватил его прежде, чем тот коснулся пола. Осторожно, стараясь не повредить тонкую бумагу, он почтительно подал листок Лале.

Бурая поверхность листка была расчерчена кривыми линиями с полустертыми письменами. Склонив друг к другу головы, затворники некоторое время рассматривали находку, а потом в один голос выдохнули:

– Карта!

На рисунке рукой древнего писаря были очерчены границы Пустыни, порт Шулай, оазисы и тонкие прерывистые пути между ними. Обгорелый край скрывал южную часть карты, но из остального было понятно, что Пустыня со всех сторон огорожена скалистыми стенами.

Это была первая подробная карта, которую увидела Лала вообще в своей жизни. Искусный художник не поленился выписать даже барханы Пустыни, хоть и рябило от них в глазах. Оазисы, казалось, беспорядочно разбросанные в песках, при отдалении карты складывались в рисунок, на котором точки оазисов образовывали правильный многоугольник. Будто высшие силы когда-то указали источникам, где пробиться сквозь толщу песков. Лала насчитала двенадцать оазисов. Ни о каких дорогах в пустыне речи не шло, просто тонкие линии показывали примерный путь между поселениями. Шулай, как паук в центре сети, собирал все ниточки, но он был неединовластен. На самом краю карты, возле гор, которые картограф обозначил как «Высочайшая неприступная стена миров», приютился второй и последний город ашайнов: Сайшон. От него все пути вели жирными линиями к Шулаю через оазисы, и одна, тонкая как волосок, шла через горы.

– Что это за город? Он похож на Шулай? – Лала провела пальцем по выпуклым буквам.

– Нет, что ты! Я там не был, но люди рассказывали. Это город на горе и в горе. Хворь Пустыни там почти незаметна, потому что все время холодно и ветер. В Сайшоне ничего не растет, кроме грибов, камнеломки и горгороха. По мне, так гадость, – фыркнул Чигиш.

– А почему тогда люди не уйдут из него?

– Ха, да как же уйти, когда только там добывают сайшонские кристаллы и руду? Только там есть белая глина для тонкой посуды и горная смола для краски. А еще сайшонцы болеют в Шулае. Им воздух не тот, – поучительно объяснил Чигиш.

– Что за кристаллы? – заинтересовалась Лала.

– Точно не знаю. Из них делают лекарства, ну и, конечно, добавляют в металл для ваших кинжалов и другого оружия. Лучше спроси у Мастера Шая.

Лала вспомнила про мазь, отданную ей учителем, но ничего не ответила и снова вернулась к разглядыванию карты.

Из Шулая через единственную брешь в скалах по морю протянулось несколько линий. Одна, толстая, со значком корабля, уходила на восток и была размыто подписана «Этола», вторая, короткая, заканчивалась крестом без подписи, а третья, уводящая на юг, терялась в обугленном краю листка, но под ней можно было прочесть «Благие Земли».

– Чигиш, что ты знаешь про эти Благие Земли?

– Ничего. Вообще ничего. Я и про весь остальной мир кроме Пустыни знаю только от тебя.

– Как думаешь, это старая карта?

– Очень.

– Почему?

– Вот, гляди. Между нашим оазисом и Шулаем тут есть еще один, Змеиный Дом. Но ты ведь помнишь, что ничего на пути мы не встречали?

– Да.

– Так вот. Старый Ашир рассказывал, что его дед был женат на внучке помощника тамошнего знахаря. А помощник как раз единственный, кто выжил во время предыдущей Хвори, потому что сбежал в Шулай, будучи мальчишкой. Хворь уничтожила Змеиный Дом.

– Значит, этой карте не меньше… Сколько у вас живут обычно?

– Ашир из семьи долгоживущих. И отец его. И дед. И, наверное, его жена. И ее родители. И сам этот помощник мальчишка ведь был…

– Короче, пять поколений. Это примерно две сотни лет?

– Наверное…

Лала водила пальцем по морским путям от Шулая до обугленного края и обратно. Она вдруг вспомнила свое морское путешествие и то чувство восторга от грядущей неизвестности. Море тогда казалось ей прекрасным, но недоброжелательным к человеку. Ха! Пустыня вполне могла поспорить с ним за право называться главной убийцей людей.

– Чигиш, а ты хотел бы туда?

– Куда?

– Ну, в Благие эти Земли.

– Не знаю. Может, это просто старые сказки.

– Но все же?

– Как верный слуга Мастера Смерти, я последую за ним куда угодно.

– Вот и договорились.

Лала вложила карту обратно в манускрипт и убрала на дно сундука.

Глава десятая

Хворь длилась двое суток. За это время Лала успела возненавидеть коз, людей и даже дромов. Животных не кормили и почти не поили, но это мало помогло – запах нечистот, казалось, въелся в стены и одежду. Это было удивительно, ведь на скотном дворе и в дроммарне так не воняло. Ответ был прост: звери боялись. Люди боялись. Все вместе они издавали в закрытом пространстве ни с чем не сравнимый смрад.

Чтобы уснуть, Лала жгла травы, которые перебивали вонь, просочившуюся через дверь. Чигиш спал у порога, как сторожевой пес, и ни в какую не соглашался лечь хотя бы на пол возле кровати Лалы. Они очень много разговаривали о прочитанных книгах, о том, что будут делать, когда Лала станет Мастером Смерти и уедет в Шулай. А возможно, и дальше. Старая карта не давала Лале покоя. Ей казалось очень важным узнать, что скрыто там, где обуглился южный край Пустыни, и действительно ли существуют Благие Земли. Она с нетерпением ждала возвращения Мастера Шая и жалела, что ей не положено иметь почтового сокола. Сколько ответов она бы получила за то время, пока учителя нет рядом. А то ведь когда он приезжает, наваливаются новые задания, поручения, тренировки, и все прежние вопросы испуганно прячутся.

Прочие затворники купола Лалу не беспокоили, а когда она выходила по нужде, рядом волшебным образом становилось пусто, если не считать коз, толкущихся в узких коридорах. Чигиш не показывал виду, но на самом деле гордился своим вынужденно особым положением. Еще бы, слуга Ученицы Мастера Смерти, делит с ней отдельную комнату, не ютится с остальными! Злые языки от скуки и безделья пустили слушок, что Чигиш служит ей верой и правдой не только днем, но и ночами. Но не успел Чигиш расправиться по-мужски с клеветниками, как старики сами пресекли сплетни. Они знали, что у мастеров Смерти не бывает слуг в постели.

О конце Хвори возвестили соколы. Они били крыльями, беспокойно свистели и натягивали свои серебряные цепочки. У выхода одновременно сгрудились все: люди, дромы, козы. И когда двое сильных парней, поднатужившись до вздувшихся жил на висках, подняли тяжеленный полог, наружу вырвался поток ошалевших взаперти живых существ. Вырвались и замерли.

Пустыня было ровной, как бескрайний стол. Озеро, средоточие жизни Небесного Ока, казалось осколком зеркала на этом столе. Ни единого намека на то, что вокруг воды еще два дня назад росли высокие мощные деревья. Скотина, хрипя и блея, кинулась к водопою. Козам было плевать на изменившуюся картину мира. Вода есть – вот и счастье. Люди же беспомощно озирались и перекрикивались с другими, вышедшими из соседних куполов. И вдруг все они, подобно козам, потрусили к хозяйскому куполу. Лала задержалась в поисках Снега. Дром так обрадовался, что обслюнявил ей все лицо, несмотря на строгие окрики и тумаки.

Тем временем толпа пустынников все уплотнялась. Нерешительное обсуждение переросло в панический гул. И тут появилась Ишиндалла. Чтобы всех видеть и чтобы быть видной для всех, она села на своего дрома. С высоты ее четкая уверенная речь казалась голосом самой Пустыни:

– Добрые мои слуги! Нам выпало пережить великую Хворь Пустыни! Вы все с честью вынесли испытание. Не потеряна ни одна коза, ни один дром. Молодые растения помяты, но живы, и благодаря вашему неистовому труду совсем скоро все будет так, как раньше! Мы прямо сейчас начнем восстанавливать наш оазис. Небесное Око не погибло и не погибнет вовек, пока вы здесь со мной! А перед тем как начать труды наши, всем и каждому приказываю выпить лучшего вина из моих запасов. Вы это заслужили!

Единовременный вопль восторга взлетел в небо и волной убежал к горизонту. Пустынники плакали от счастья, обнимались и выстраивались в длинную очередь к господскому куполу. Лишь два человека остались в стороне. К ним и подъехала Ишиндалла:

– Я рада видеть тебя в добром здравии, Ученица Мастера Смерти.

– И я рада, – кивнула Лала, в то время как Чигиш почтительно склонился перед белым дромом.

– Жду тебя на торжественный обед, а слуге твоему за труды приказываю получить двойную долю вина.

Лала с Чигишем одновременно поклонились белой госпоже, да так низко, что она не увидела их ухмылок.

Через трое суток после Хвори, когда Лала пыталась восстановить погибшую грядку с целебными травами, вдруг поднялась суета. Все незанятые работники спешили к озеру, но она лишь пожала плечами. Мало ли что могло привлечь людей, которые живут только трудом во благо госпожи. Но когда до нее донеслись слова «чудо», «выживший» и «Мастер», она не выдержала. Кое-как обтерев испачканные в земле руки о фартук, она пошла туда, где уже собралась толпа. Увидев Лалу, все расступились, и у нее перехватило дух. На земле, обхватив грязными руками кувшин с водой, сидел Мастер Шай. Никогда еще Лала не видела его в таком состоянии: слипшиеся спутанные волосы, неимоверно грязный плащ, исцарапанное лицо и ввалившиеся глаза, в которых не было ничего, кроме усталости. Узнав Лалу, Шай чуть улыбнулся и хотел что-то сказать, но закашлялся, изо рта его потекла струйка крови, а глаза закатились.

Лала кинулась перед ним на колени, схватила за руку и вздрогнула – учителя мелко трясло, и был он горячее полуденного песка. Она обернулась к зевакам:

– Что стоите, как тупые козы! Быстро несите его ко мне!

– Нет, ко мне! – раздался властный голос.

Ишиндалла подошла незаметно, и впервые ее лицо выражало участие. Она кивнула Лале:

– Мастер Шай получит лучший уход, а ты собери все свои знахарские навыки. Сообщи мне, что будет нужно.

Не говоря больше ни слова, она развернулась и пошла к своему куполу.

В ту ночь Лала не спала. Ей действительно понадобились все умения. Мастера Шая, впавшего в забытье, терзала жесточайшая лихорадка, а весь оазис гудел, обсуждая, где он потерял своего дрома и как вообще выжил во время Хвори.

Вторые сутки растирая истощенное горящее тело специальными снадобьями и по каплям заливая в пересохший рот отвар пятисила, Лала иногда говорила с учителем, хоть и не думала, что он поймет и тем более ответит.

– Пожалуйста, не умирайте! Если бы тут росла огнеломка, я бы с жаром быстро справилась…

– И так… справляешься… – вдруг просипел он с закрытыми глазами.

Лала от неожиданности выронила плошку с отваром, и густая жижа мгновенно впиталась в ковер. Положив руку на лоб учителя, Лала не заметила уменьшения жара, но Шай задержал ее ладонь своей:

– Не убирай. Так хорошо… прохлада…

Лала покосилась на руку и только сейчас поняла, что это левая ладонь, со вшитым недавно розовым шулартом.

– Учитель, – шепотом позвала она, – а это может быть от того шуларта? Рука-то левая…

Шай открыл глаза, в которых не было и следа лихорадочного слабоумия:

– Конечно! Как я сразу не подумал, уже бы встал на ноги!

– Куда вам на ноги, вы еле живой были, – усмехнулась Лала, не отнимая ладони от его лба.

Мастеру Шаю становилось легче на глазах. Слабость никуда не делась, но ясность ума и осмысленный взор вернулись окончательно.

– Я бы поел…

Лала и подумать не могла, что умеет так изгибаться, чтобы, не убирая спасительной ладони от головы учителя, дотянуться до своего несъеденного завтрака и вручить больному кусок свежего хлеба с маслом юги.

– О, Мать-Пустыня, какое блаженство может принести простой хлеб изголодавшемуся! – Шай энергично жевал и улыбался.

– Сколько вы не ели? – спросила Лала, чувствуя, как ее волной заливает радость.

Он задумался и стал жевать медленнее.

– Два дня Хвори, три дня пути сюда и… Сколько я лежу?

– Вторые сутки.

– Ну, тогда больше недели. Это многовато.

– Учитель, молю, расскажите, что случилось?

Мастер Шай потянулся за водой и сел, придерживая руку Лалы, словно боясь, что боль вернется. Лале пришлось сесть с ним рядом на кровать. И пока тот рассказывал, она не шевелилась и почти не дышала.

– Я покинул Сайшон налегке в надежде поужинать в Гнезде Черной Руфы – этот оазис как раз на середине пути досюда. Взял только воды. Мне не хватило пары часов, чтобы добраться до укрытия. Мастера не боятся ночного пустынного холода, но Хворь – иное дело. Дром взбесился и мечтал от меня удрать. Правильно мечтал, кстати. Если бы не его теплая кровь, мне не жить.

– Вы пили его кровь? – с придыханием уточнила Лала.

– Я спрятался в его распоротом брюхе, и пока билось сердце, было вообще хорошо.

– Убили любимого дрома? – голос Лалы опустился до горестного шепота.

– Да, – коротко и очень тихо ответил он. – Иначе мы бы с тобой не разговаривали. Это было тяжело, ведь кинжалом я не мог его разделать.

– Почему?

Мастер Шай свел брови:

– Ты мне скажи.

Лала растерялась. Она точно сказала что-то не то. Но потом осенило:

– Если убить кого-то кинжалом в пустыне, он превратится в песок. И негде будет прятаться. Но… как же вы справились?

– Оглушил ударом в слабое место между глазом и ухом и с помощью ключа и собственных зубов вскрыл ему брюхо так, чтобы сердце не потревожить.

Шай говорил это обыденно, будто давал урок по заточке кинжала. А Лалу передернуло от одной мысли, что добрый, верный и немного туповатый дром, первый друг и помощник ашайна, может быть запросто выпотрошен хозяином без угрызений совести. Ей подумалось, что попади она со Снегом в Хворь, они просто оба замерзли бы, крепко прижавшись друг к другу. Тряхнув головой, она сосредоточилась на рассказе учителя.

– Я прикопал дрома песком, как мог, и забрался внутрь, бросив все вещи, кроме кинжала и свитка, который обещал тебе отдать. Это было очень вовремя. Только вот для Хвори туша дрома ничего не весит. Меня мотало по пустыне до тех пор, пока ветер не выдохся. А когда я вылез из окоченевшего трупа, сам наполовину мертвый, то совершенно не узнал места. Только ночью по звездам понял, в какую сторону идти. И дошел. То есть дополз. Повезло, если бы ветер чуть раньше закончился или метнул меня дальше на запад, через какое-то время люди нашли бы черный шуларт.

– Вы бы себя убили?

– Конечно. Как иначе стать снова частью Пустыни и вернуть ей долг? Замерзший мертвец бесполезен для нее.

– А почему черный шуларт?

– Ну наконец-то спросила. – Шай улыбнулся. – Все. Можешь не держать ладонь, мне легче. Подай лучше мои вещи.

Выстиранный алый плащ и почищенная поясная сумка висели на козлином роге, вмурованном в стену. Лала с почтением, как священные реликвии, протянула их учителю, но он небрежно откинул плащ и полез в сумку.

Свиток, припудренный красноватой пылью и перетянутый грубым шнуром из дромьей шерсти, оказался разочаровывающе маленьким. Шай будто прочитал мысли Лалы:

– Да, совсем немного, но нам хватало до сих пор. Однако тебе никто не запретит вписать сюда новые строки. Бери, только сначала выспись, чтоб голова была свежая. – Он протянул ей свиток, с удовольствием откинулся на подушки, и уже засыпая, добавил: – Удачно ты создала розовый шуларт.

Стоя в дверях, Лала спохватилась, что так и не спросила главного: что же такое Хворь Пустыни? Но возвращаться и будить ради этого Мастера Шая она не стала.

Разумеется, она не последовала его совету. Первым делом, оказавшись у себя в комнате, присела на кровать и развернула свиток. Излишне витиеватыми буквами, которые, не поморщившись, не прочтешь, неизвестный древний писарь знакомил мир с шулартами. Заглавие, еще более вычурное, чем сам текст, гласило: «Шулартарий». Лала глотнула вина и принялась за чтение.

«Общие сведения:

Шуларт – кровавая слеза Великой Пустыни, единственный в своем роде камень-не камень. Все шуларты независимо от цвета рождаются только в достаточном количестве первозданного песка. Никто не знает, что было сначала – шуларт или ашайн, ибо Первая Хворь уничтожила архивы и всю мудрость предков. Нам осталось только догадываться, и путем долгих рассуждений и наблюдений решено было отдать первенство ашайнам. Ибо без крови ашайна-Мастера не рождаются шуларты, буде хоть десяток убить кровоносящих тварей в песках Матери-Пустыни.

За всю историю новых времен встречались следующие разновидности шулартов:

Красные – основные и самые многочисленные. Создаются кровью Мастера Смерти и любого существа Пустыни, чью кровь отворяют черные кинжалы. Размеры разные, оттенки разные, прозрачность и сияние разное. Собранные вместе увеличивают силу Мастера. Вмурованные в стены способны укрепить их многократно. Разрушаются кровью Мастера и в этот момент выделяют сильнейший жар и свет. Подсвеченные живым огнем в руке Мастера Смерти дают луч, способный менять цвет в присутствии любого оружия, призванного пускать кровь, а также видеть прочие шуларты на расстоянии двадцати полетов стрелы. Однако в достаточном количестве крови, слез, слюны и прочих жидкостей телесных красные шуларты становятся невидимы для луча. Именно этим пользуются воры из других земель, да накроет Хворь Пустыни их дома. В руках чужестранцев шуларты несут опасность для обладателя. Сначала дают мощный приток сил и радости, способствуют бодрости и достижению целей, но только если постоянно находятся на теле владельца. Через один лунный круг взрываются, оставляя ужасающие смертельные раны. Если простолюдин-обладатель шуларта успеет избавиться от него до новой луны, останется жив. Но редко кто это знает и имеет силы отказаться от счастья.

Черные – камни из крови умершего Мастера Смерти. Остаются в пустыне после самоухода. Могут быть найдены простыми людьми, но жгут их так, что унести находку невозможно. Мастера Смерти берут камни без угрозы ожогов. По мощности рождаемого огня заменяет три десятка красных. Попасть за пределы Пустыни может только в руках Мастера, способен притягивать любой металл, даже золото. Использовать черные шуларты во благо ашайнов пока не доводилось. Хранятся сто лет, после распадаются черным песком.

Синие – редчайшие, всегда парные. Рождаются из крови мастеров, погибших в бою друг с другом. При условии, что бой был при достаточном количестве первозданного песка. Свойства изучены плохо, доподлинно известно только, что они не распадаются, либо срок этот больше, чем вся история ашайнов. Единственный синий шуларт из хранилища Совета Мастеров Шулая пропал. Пытки охранника ни к чему не привели. Синий шуларт Совета Мастеров Сайшона замурован в главной шахте во избежание искушения. Есть предположение, что синий шуларт придает прочность строению, в которое вмурован. Ни один горный обвал не тронул главную шахту Сайшона, а все прочие много раз приходилось возрождать.

Розовые – самоцветы жизни. Очень маленького размера, прозрачные. Рождаются из крови Мастера Смерти и крови роженицы. Чрезвычайно редки, потому что на родах присутствуют только женщины. В отличие от прочих шулартов излучают прохладу и не разрушаются от крови Мастера. Огня и света не дают. Свойства не изучены из-за малочисленности, но замечалось, что эти камни благотворно влияют на общение с животными Пустыни. В руках простого человека не опасен, но и свойств не проявляет. Срок распада неизвестен, ибо из-за малого размера единственный шуларт, сданный в хранилище, был утерян. Польза сомнительная».

Буквы поплыли, будто хотели незаметно соскользнуть со старой бумаги. С трудом удерживая тяжелые веки, Лала убрала свиток под кровать. Последнее, о чем она подумала, – это бугорок на тыльной стороне левой ладони. От него шло благостное тепло, будто кто-то медленно накрывал Лалу толстым, очень мягким одеялом.

* * *

Мастер Шай поправился очень быстро и с удовольствием проводил время в обществе Ученицы. Он рассказал, что Хворь Пустыни – загадочное явление, иногда накрывающее все земли ашайнов. На самом деле никто не может назвать даже предположительной причины Хвори. Известно лишь, что с каждым разом она становится сильнее.

– Я слышала ее голос, – сказала Лала и тихо, будто боялась, что Хворь ее услышит, добавила: – Очень страшно.

– Знаю. Дромы и соколы тоже ее слышат. Пустыня хочет нам что-то сказать, но пока не нашлось ашайна, способного ее понять. Сейчас это неважно, Хворь долго еще не появится.