Текст книги "Свадьбу делать будем? (сборник)"
Автор книги: Мария Воронова
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Ну чего ты ломаешься… Вологда… – насмешливо процедил Петр Мамонтов.
– Я пожалуюсь Асмету Ибрагимову!
Петя захохотал.
– Ты? Да кто ты такая? Тебе никто не поверит! У тебя же на лице все написано… А я с ним работаю давно – честно и с полной отдачей.
Мамонтов снова заржал.
У чувства самосохранения Вики отказали тормоза, злость сейчас была ее топливом.
– Петя, ты – редкостный мудак… – выпалила Вика. – Что за игры? Ты что о себе возомнил? Что каждая готова с тобой пойти? Мне жаль, мне очень жаль мою подругу! Как можно такого муженька терпеть! Я бы такого вытолкала взашей, чтобы топал на все четыре стороны! А Светка тебе белковые омлетики готовит и на все закрывает глаза! Глупая, глупая, но очень сердечная баба, которая тебя любит больше всего на свете… Света… Ай…
– Заткнись…
Вика почувствовала, как металлический вкус крови заливает ей рот. Петр ударил ее профессионально и точно: ребром ладони по лицу. Разбил губу. Хладнокровно, с немигающими глазами засадил пощечину. И еще одну. Потом содрал с одного плеча платье, но ткань треснула по боку почти до пояса. Зеленые стразы слетали с наряда Вики, как елочные игрушки. Они звонко цокали о паркет и укатывались куда-то далеко… Минуты бессмысленной борьбы. Откуда-то из прошлого катился стеклянный шар размером с цветочную композицию, что украшала банкетный зал на свадьбе Айбалы и Асмета. А в нем, как в отражении, Вика видела пьяную мать, толпы ее сожителей, бесконечных приставал на своих свадьбах. Шар набирал скорость. Вика была абсолютно раздавлена. Кусала губы, но по-прежнему чувствовала соленый вкус крови… Онемевшая, отупевшая, запутавшаяся в липком страхе, она зажмурила глаза, чтобы не видеть рожи Пети, его злых смеющихся глаз, вонючего рта… Конечно, он был сильнее, но у нее еще был шанс потянуть время, так что Вика сопротивлялась что есть мочи…
Она не умела молиться. Да и момент был не тот. Она как язычница стала представлять себе зеленый свет, который проходит сквозь все ее тело и делает недоступной…
И вдруг Мамонтов осел на пол. Как будто бы его топором рубанули. А потом повалился лицом вниз. За его спиной Вика увидела бледную, испуганную Айбалу… Она держала в руке увесистый утюг. Вика вскрикнула и закрыла рот рукой. В полном шоке от всего происходящего, она осталась стоять на месте. Вику била мелкая дрожь, у нее тряслись руки… Петр Мамонтов валялся в полной отключке рядом.
– В деревне у моей бабки так наша соседка своего мужа убила… Напоила и утюгом… – бескровными сухими губами тихо проговорила Айбала.
Ее голос вывел Вику из состояния оцепенения.
Только сейчас она смогла осмотреться по сторонам. Мамонтов затащил ее в комнату горничных. Широкая гладильная доска стояла рядом с входной дверью. Еще тут была тележка с грязным бельем и сотни шампуней, фирменных шапочек для душа, мыла, щеток для одежды и прочего отельного «мусора», что забирают с собой постояльцы.
– Айбала!
Вика бросилась к девушке и стиснула ее в обьятиях. Неизвестно, чего сейчас было больше – радости спасения из лап Мамонтова или счастья от находки беглянки… Вика крепко прижимала к себе Айбалу. Как сестру, как подругу, как дочь.
Щемило сердце, ныло и болело так, как будто оно было здесь, снаружи, а не там, под кожей… Вика чувствовала, как бешено колотится и сердечко Айбалы.
– Прости! Прости меня!
Вдруг Айбала повисла на Вике безвольно, тряпичной игрушкой, из которой вынули поролон.
– Я больше не могу… Не могу убегать… Мне совсем некуда бежать…
Катились слезы по ее красивому лицу, и дрожали плечи. Вика обнимала Айбалу, и казалось, что девушка как будто бы стала худее, легче… Совсем, совсем еще ребенок – испуганный, несчастный, потерянный…
Вика положила голову Айбалы себе на плечо, как будто та и вправду была ее малышкой, и стала баюкать, приговаривая:
– Мы что-нибудь придумаем… Мы что-нибудь обязательно придумаем, как тебя выкрасть, как тебя спасти… Эта свадьба – ошибка. Моя ошибка.
– Нет.
Айбала вдруг выпрямилась и утерла слезы. Посмотрела в глаза Вике. Этот взгляд был тяжелый, даже жесткий.
– Нет, – повторила она четко. – Не ошибка, а судьба… Не всем же быть зелеными, – спокойно произнесла она. – Потом, меня нельзя спасти. Мое лицо знает вся Россия, Украина, Казахстан… «Денежные переводы – быстро и надежно». У меня ничего нет, даже своей электронной почты, нет денег, паспорта. Родители поддерживают этот брак… Я буду сказочно богата… И они станут богаче в пять раз… Все решено. Все давно решено за меня.
Айбала присела на корточки рядом с Петром Мамонтовым, который до сих пор пребывал в полной отключке (и как она смогла его так вырубить одним ударом утюга?!), пошарила руками в карманах пиджака, нашла мобильный.
– Звони Асмету! – твердо сказала, даже приказала она Вике. – Скажи, что ты меня нашла. Минутная слабость, стресс… Перенервничала невеста, ну с кем не бывает. Он тебе поверит. И да, пусть принесут мне косметичку, а тебе одежду какую-нибудь. А этого… – она равнодушно указала туфелькой на Мамонтова, – пусть унесут…
Вика молчала. Не хотела брать мобильный. А потом послушно все сделала.
– Алло, Асмет… Это Вика Веселова…
Через пять минут в комнату влетел Асмет вместе со свитой. Он моментально оценил ситуацию. Обнял Айбалу за плечи, что-то сказал на казахском своим охранникам, кивая на Вику, а потом на Мамонтова, который, похоже приходил в себя…
Один из «своих людей» сказал, чтобы Вика ждала здесь и «в ее услугах больше не нуждаются». Петра Мамонтова унесли два бугая. Она услышала, как один говорит другому в коридоре: «Мамонта вырубили!», и долго-долго ржали.
Вика осталась одна. Болела губа и запястья. Петр Мамонтов профессионально выкручивал руки. Платье было порвано, в таком виде нельзя никуда идти… Она уселась на единственный стул в комнате горничных. Прямо напротив портрета Моны Лизы. Смотрела на ее легкую блуждающую улыбку, которую, по мнению провинциалки Вики, трудно было назвать «приятной».
Вика смотрела на портрет Джоконды, а видела полное лицо Светы Мамонтовой из Чертанова и слышала ее голос: «Расскажи мне про любовь, Вика…», и слова Айбалы: «Не всем же быть зелеными…» Ужасно захотелось обнять Никиту и сына! И она отдала бы сейчас все, чтобы просто обнять мужа и сына. Ее богатство! Ее счастье! Все вдруг увиделось по-другому: как будто бы отдернули штору – и оказалось, что везде лежит пыль в полпальца, даже на роскошных сервизах и дорогих сердцу семейных ценностях. Господи! А она ведь завидовала Свете! И хотела такой жизни, как у нее! Чашкам ЛФЗ завидовала, стеклопакетам на окнах… Обманчиво беззаботной, глупой жизни…
Вика услышала, как внизу возобновился банкет. Будто бы свадебное торжество постояло на «паузе», а теперь снова «плэй» – и понеслось. Ведущий снова объявил первый танец молодых. Музыка волнами докатывалась и сюда, на второй этаж бутик-отеля «Мона Лиза», в комнату горничных, где сидела Вика…
В номер постучали. Вика вздрогнула, вынырнув из своих невеселых мыслей. На пороге стоял очередной из одинаковых людей Асмета. Он молча протянул ей новые, даже с биркой, джинсы, черную водолазку (вот ирония!), сумку Вики, ее пальто.
Еще достал из кармана сверток размером не больше чем пачка сливочного масла.
– Асмет просил передать. Такси приедет за вами через тридцать минут и отвезет домой.
Вика осторожно взяла в руки сверток. Когда дверь за охранником закрылась, развернула шуршащую золотую обертку. Там оказалась аккуратная стопочка сложенных вместе пятитысячных купюр. Вика их пересчитала. Ее первый миллион – двести красненьких бумажек, все вместе не более двухсот граммов веса…
А радости никакой. Ноль.
Вика переступила через разорванное платье, которое валялось на полу. В темноте оно было похоже на хвост экзотической змеи… Лунный свет блестел на пластмассовых стразах. Вика шагнула к окну.
У нее была тысяча вопросов к мирозданию. Как она будет жить дальше? В этом доме, где на седьмом этаже окопались Света и Петр Мамонтовы. Что она скажет Никите? Что она скажет Ибрагимову, почему не будет делать вторую свадьбу через год… И вообще, хватит с нее всех этих свадеб.
Вике очень хотелось бы сейчас думать, что невеста Айбала на седьмом небе от счастья, но… Женщина прикусила болезненно ноющую губу и почувствовала, как по ее лицу потекли теплые тихие слезы…
Вика скомкала одну из пятитысячных, как обертку от конфеты, и запихнула в сумку. Отвернулась от ироничной улыбки Моны Лизы и долго-долго смотрела в окно на луну – холодную, одинокую, красивую. Красивую, как Айбала, что танцевала сейчас свой первый свадебный танец, задевая туфельками облака…
Мари Москва
Мишаня-душа
Моя Мари сегодня грустит. Не могу понять почему. Живу с ней уже четверть века, даже больше, и все равно – не понимаю.
На модных мастер-классах нам, душам, часто советуют меньше париться по поводу подопечных, отрабатывать свои задачи, да и все. Но я – душа немолодая, помню еще те времена, когда люди о нас не задумывались и жизни свои проживали ровно, по судьбе и без лишних загонов. А теперь все повадились на души свои внимание обращать, исследовать, изучать нас. Нынче что ни день, то приключения. Сначала терапевты нас трясут, потом бизнес-тренеры подключаются. И, главное, люди норовят сценарий изменить, мол, «все в наших силах». Мне даже имя дали, впервые за тыщу лет. Мари как-то перебрала с винцом и всем вокруг начала рассказывать, что душа ее – это медведь. Форму-то принять – не проблема, а вот имя… Это как-то ново. Век живи – век учись, и в двадцать первом веке я – Мишаня. Приятно познакомиться.
Мы реинкарнируемся раз в столетие. Молодые души – неопытные, им нужно многое изучить, поэтому по первости их отправляют на Землю лет на двадцать, не больше. Обычно им достаются суицидники, наркоманы, что помоложе, не разобравшиеся. Это у нас называется «практика». Сценарий пишется быстро, живется еще быстрее, сблизиться не успеваешь. Возвращаешься наверх и остаток века мотаешь в школе душ. Потихоньку «прокачиваешься», сценарку подтягиваешь, философию. Потом опять на Землю. Сценарий всегда приходится сызнова писать, с этим у нас строго. Некоторые ленятся, мухлюют, списывают. Особенно если уроки похожие нужно отработать. Мне всегда нравилось писать сценарии – с фантазией проблем нет, и на Совете краснеть не нужно, мол, почему вся родня подопечного на похоронах вздыхала: «Зря его в честь деда Борьки-то назвали – его судьбу и прожил». Тот сценарий бракованный, что подопечные твои распознали. Так вот.
Тела мы сами не выбираем, это задача Совета. Кто дружен с Советом – у того обычно инкарнация без эксцессов обходится. Кто в контрах с главными – вечно какая-то подстава получается. В этом мы с людским миром схожи. Вроде написал сценарий с борьбой – военными действиями, преодолением, а тебе девчонку дают, да еще из Средней Азии. Ну и как, по-вашему, судьбу проигрывать? Некоторые, конечно, справляются, даже прославляют своих подопечных. А я вот всегда середнячком был, выделяться не любил, в обычных людей инкарнировался. В нашем мире ходит байка о силе человеческого сомнения. Душам, конечно, смешно. Какие сомнения, если мы сценарий разыгрываем в заданном теле, и все тут. Я как-то заспорил с товарищем из Совета об этом деле. Я о споре быстро забыл, а он запомнил. Всегда считал меня старым и самонадеянным, вот и подогнал мне Мари.
Ох уж эта девчонка! Сценарий такой симпатичный для нее забабахал! Радовался, что мне ее дали. Как раз девочка яркая, смешливая, боевая. Думал, карму рода быстренько отработаем и на будущее с ней будем впахивать. Лет до двадцати все гладко шло: в семье стандартная круговерть, справлялась, институт не по нраву – специально, там подруг нужно было подцепить из прошлых жизней, нам в помощь. Мужики все тоже в сценарии прописаны были: этот для тренировки, тот для опыта. И так гладко Мари шла, с шутками-прибаутками, громким смехом, аж птицы падали замертво. Я полистал сценарий и решил, что карму можно и пораньше отработать, чего ждать, раз мне повезло так с подопечной. Вырвал пару страниц, ну Данила ей и подкинул. Через швабру, конечно. У нее злодейки все в сценарии похожими прописаны – редко когда души изгаляются, каждого врага по отдельности придумывают. Всегда типаж. У нее вот – целеустремленные, низкорослые, полноватые женщины. Даже имена у них одинаковые, но это Мари просекла уже. Короче, схема такая: швабра подводит мою девочку к испытаниям из прошлых жизней, Мари их раз – и преодолевает. Просто, да? Первую швабру-злодейку я еще в девятнадцать ей подкинул, а она так справилась ловко и, главное, забыла про нее совсем, не мстила, не вспоминала! Мари тогда не расклеилась, потому что мужик замешан не был. Но это я, дурак, сейчас только понял. Обрадовался, выждал пару лет и вторую швабру закинул. Тут, конечно, посложнее было. Данила я подцепил на швабру, а Мари – на Данила. Чтобы по классике, но с подковыркой. Прабабки Мари натоптали там в карме, никуда не денешься, нужно было за род отработать. Швабра вроде в отказ ушла. Данил думал-думал и к Мари подкатил, а та и рада. Прожили два года, моя вся в любви, планов понастроила, я аж напрягся. Поженились. Я швабру тут же активизировал, Данил повелся, Мари с ним развелась. «Все по плану, – думал я, – ща быстренько отойдем и детей будем рожать. От следующего, ретроградного».
А быстренько не получилось. По сценарию – полгода слёз, вина, подруг и год на отработку. Ну, разобраться там, книг почитать, собой заняться. Гардероб обновить, она у меня такая, шмотки любит, в моде разбирается. Я как раз за следующим ее, Платоном, поглядывать начал – тот хорошо шел, по графику. Тридцадку отпраздновал, начал место для Мари расчищать, спортом занялся, о семье задумался. Короче, подготовка шла по всем фронтам, вот, смотрите, сорок вторая страница!
А Мари вдруг раз – и спасовала. Засомневалась, что ли. И если до Данила она про меня и не думала вовсе, то сейчас стала докапываться. Рассказывает подругам про свои «раскопки», аж тошно. Ну скажите на милость, что можно из меня выкопать? Я ж душа, а не землянка! Так, претворяю судьбу в жизнь, простой работяга. У Совета, можно сказать, на побегушках. А девочка в протест ушла. Вот сидит в кофейне, две мадамы напротив. Приносят десерт. Моей достается чизкейк, украшенный ягодой физалиса. Одна из дам айфон отложила и хихикает. Мари ей: «Чего хихикаешь, любезная?», а та ей: «Съешь физалис – выйдешь замуж!» Смотрю, сердце не на месте. Послал тараканов искать. Моя побледнела вся, на подруг прям шипит, мол больше – никогда! Тут я вступаю: «Ну чего ты, мартышка, скоро будет любовь, настоящая, верная, как ты хотела!» Смотрю, гуглит сидит: «Как выбить дурь из головы без алкоголя». Решила для себя, что станет теперь холодной женщиной. Меня аж подбросило. Какая женщина холодная, если у нас трое детей на ближайшие десять лет расписаны? Раньше хотела дом, собаку, семью большую. Теперь смотрю, нормальные мечты забросила и чушь какую-то придумывает, типа тридцатку в Лондоне отметить или в Пуэрто-Рико слетать. Как будто мы с детьми не слетаем, пф.
Я на цирк этот насмотрелся и хотел было встречу с Платоном отложить. Даже придумал, как в Совете отпираться буду. А потом смотрю – страница уже перевернута. Все, не деться никуда, на сорок третьей, пожалуйста: «Платон залипает в телефон на трешке и въезжает Мари в задний бампер». Как вам поворот? По-моему, очень современно получилось. И, главное, необратимо! А девочка моя в таких настроениях! И вот уж судьбоносный вторник этот идет вовсю. Мари едет с работы, день загруженный, но не слишком. Девочка выглядит довольно свежо. В обед ругалась с заказчиками, зато на полдник пила морковный сок со сливками. Сбалансировалась кое-как. Семь вечера, поток плотный, время для любви – самое подходящее! Платона как раз придержали на выезде с парковки Федерации. Он, конечно, обматерил всех медленных товарищей на «рисовозах» и «корчах недоделанных», зато выехал с Большой Филевской на ТТК ровнехонько за белой «Оптимой» в американских наклейках по бортам. Тут деловой партнер статью скинул, про основных конкурентов. Тащились еле-еле, Платон поневоле начал вчитываться. Хренак! Вот были б у меня ладошки, вспотели бы – разнервничался я, пипец! Все инкарнации перед глазами! Такой момент! Сорок третья страница! Ух! Вся красным исчеркана – такая она важная. Я замер. Мари это почувствовала, нахмурилась. «Паразит какой-то вечер портит, а у меня душа ёкает». Перевела ручку передач на «паркинг», вздохнула, надела замшевую туфлю на левую ногу, вышла из машины. Платон ничего не почувствовал, подумал только: «Хоть бы не баба!» Перевел ручку передач на паркинг, вздохнул, почесал нос и тоже из машины вышел.
«Блин, баба-таки!» – подумал он при виде Мари.
«Блин, бампер только перекрашивала!» – подумала девочка.
«Идиоты!» – подумал я.
– Добрый вечер! Простите, я зачитался, – честно признался Платон.
Чувствую – сердце Мари в пятки ушло. Я подпрыгнул от радости! Все по сценарию!
– Кретин ты тупой! В айфон залипать меньше надо! Машина неделю как из ремонта!
– Эээээ, ты чего? Это ж суженый твой, не узнала? – я подключился, не выдержал.
Как докапываться до меня – она первая, а как мудрую старую душу послушать – фиг там было!
– Девушка, ну зачем так грубо! Я же извинился, ремонт оплачу, без проблем. Такая статья важная, зачитался, с кем не бывает!
Смотрю, мальчик-то поплыл уже от моей зеленоглазой. Говорю ей: «Девочка, не подкачай! Видишь же, мужик что надо!»
– Статья важная у тебя, говоришь? У меня, может, вечер важный! Из-за тебя теперь на трешке под дождем мокнуть!
Чувствую, не складывается что-то по сценарию. Сердце пихнул, чтобы оно еще раз в пятки смоталось. Смотрю, женщина в гневе, ничего не чувствует, а Платону нравится даже, азарт в глазах вспыхнул.
– Ну простите меня! Вот вас как зовут? Меня – Платон. Давайте кофе попьем, заодно и познакомимся. И денег я вам сразу переведу.
Я заерзал. Мари, соглашайся, наш человек, поехали кофе пить, ты же любишь! Эй, погоди, ты куда? Мари, остановись! Мари, не надо!
Хлоп!
Развернулась, села в машину, в слезы и по газам.
– Может, поговорим?
– Да что ты знаешь вообще?
– Эй, я ж Мишаня, душа твоя, могла бы и прислушаться хоть разочек.
– Не буду ни с кем знакомиться!
– Это, между прочим, суженый твой был!
– Ой, не мели чепухи, какой суженый! Мажор на финике. (Пауза). Даже если суженый! И толку! Опять плакать? Страдать? Не буду любить, не хочу, не буду!
– Мари, блин, какие страдания? Ты про уроки, что ли? Так, погоди, по сценарию – с детьми только следующие уроки. Это лет через пять только! А сейчас по мелочи, с мамой там, на работе…
– Никаких детей! Не хочу!
– А ревешь тогда чего, раз не хочу – не буду?
Визг тормозов.
Ура! Платон нас подрезал! Так. Это хорошо, значит, включился. Идет! Идет! Опускай стекло!
– Вы что вытворяете?
– Девушка, пока не скажете, как вас зовут – никуда не уеду. Ой, вы из-за бампера плачете? Да ладно вам, пластик, тем более корейский!
– Что вы сказали? Пластик? Корейский?
– Ну правда же! Только не бейте! Как вас? Ульяна?
– Почему Ульяна?
– У – Упрямая!
Моя молчит.
– Скажите имя, скажите номер, я отстану.
– Девятьсот девятнадцать, семь шесть ноль, девяносто один семьдесят два. Мари.
Закрывает стекло. У Платона улыбка на губах. Получилось. МАРИ. Радуюсь, как мальчишка. Сердце в бок подпихиваю, тараканы на подтанцовке. Стоп. Пятерка на конце. Пятерка. Уже десять лет как. Чертова пятерка! Блин, ну как так. Раньше всем шанс выписывала, а в самый важный вечер раз – и номер дала чужой. Это как вообще?
Ехали домой в раздрае. Я перечитывал сценарий. Должна была кофе поехать пить. Кофе пить, вот, красным же подчеркнуто! Отказала. И как я, дубина, просмотрел. Никогда такого не было – все четко по судьбе. Что за девчонка такая. Может, есть еще шанс? Я ж парня целеустремленного выбирал!
Два дня с Мари не разговаривали. Девочка не в духе, я в шоке. Самой же плохо, чего было брыкаться. Пишет в дневнике: «Поругалась сама с собой. Всех сторонюсь. Хочу одна быть, чтобы не дай бог…» Одна она хочет быть, ага. Как же, так и поверил. Не дай бог что? Непонятно. Едем с Мари на работу. Утро, день солнечный, заливистый. Звонит телефон. Тут, конечно, и я не ожидал. Телефон у Мари рабочий, по утрам нам только товарищи из Белгорода звонят.
– Да?
– Мари?
– Эмм, да, кто это?
– Ой, ничего себе, нашел! Ну, не хотела, чтоб я звонил, не хотела, да?
Моя молчит. Ох, и классного же парня я тебе выбрал! Со связями! Кто еще бы по номеру тачки на тебя вышел?
Наконец выдает:
– Чем могу помочь?
Научилась, блин, на работе своей дурацкой.
– Помочь? Ничем не можешь. Хотя нет, можешь! Кофе за моральный ущерб! Прям сейчас!
– Платон, пятница, восемь утра. Кофе я буду в офисе пить, одна.
– Ну, сегодня не в офисе. И не одна. Ты ж на Звенигородке работаешь? Ща я, в «Старбакс» и к тебе.
– Что еще друзья из органов тебе понарассказывали?
– Телефон, адреса, соцсети. Машину полгода как поменяла. Так, по мелочи. Все, через тридцать минут спускайся!
И трубку повесил. Моя только рот открыла, чтобы опять колкость фирменную отмочить, а мужик уж все решил. Приехал с кофе, Мари спустилась, посидела с ним в машине, была холодной и противной, как борщ семидневный. Делала вид, что все это ей не нужно совсем. Ну я-то знаю – в жизни не спустилась бы, если б было не нужно! И Платон это знал. А за девочку я переживал, конечно, – у нее от страха и сомнений сердце дрожало целый день. Тараканы взволновались, стали требовать лаванды. И корвалола. За день столько мыслей глупых передумала, все подвох искала. Это я во всем виноват. Такой сценарий написал, вон, теперь от всех шарахается. Уговаривал ее на эсэмэску хоть ответить, а она не слышит будто. Поругались с ней опять, а толку – ноль. Заперла меня и знать не хочет. А вечером Мари подруг собрала, как она говорит – «на винишко». Я-то, конечно, не пью. Но делать вид научился. Иначе кто бы глупости всякие затевал после третьего бокала? А сегодня – подсуетился в особенности. Отступил, так сказать, от сценария. Решил: нужно дело брать в свои лапы. Я ей нашептал, она Платону и написала. Ни разу себе такого не позволял! Танцы там, веселье – это пожалуйста. Иногда петь заставлял. «Душа поет» – слышали про такое? А с сообщениями и звонками не баловался – такие мелочи в сценарии не прописаны, а девочка у меня сознательная. Но тут нужно было спасать обоих! Да и то, никаких пошлостей – муть философскую развела в эсэмэсках и фотку с пером отправила. Главное ведь сигнал, а не содержание.
Платон, конечно, тут же примчался. Мари была уже не в форме, пришлось мне с ним разговаривать. А я и рад был. Сразу все рассказал про девочку, что боится, не верит, поэтому так ведет себя. Что влюбится в него обязательно, просто время ей нужно. А он и сам все, говорит, понял. С первого взгляда. И себе пообещал еще тогда, на трешке, что зеленоглазка будет с ним, что сердце это можно, нужно растопить. Мари наутро плохо помнила, что я Платону наплел. Когда «по душам» разговариваешь, слова всегда кое-как запоминаются. А важных деталей малышка и вовсе не могла связать. Но будто бы немножко оттаяла. А потом еще немножко. И еще капельку.
* * *
Сити-холл на Манхэттене забит людьми. Поразительно, сколько людей мечтают быть окольцованными именно здесь. Меня всегда интересовало, почему гостей по загсам в Штатах не таскают. Теперь-то все ясно! Я думал, хуже росписи в Таганском загсе ничего уже быть не может. Конторку эту праздничной язык назвать не поворачивается. Ёж с обглоданными ручками на столе, тоскливая дама за партой, фотографу приходится врастать в угол между шкафом и дверью, чтобы захватить хотя бы лица новобрачных. А тут Сити-холл! На Манхэттене! Кто ж знал, что вместе с Платоном и Мари будут расписываться цыгане, мексиканцы, ортодоксальные евреи и люди совсем неопределимых корней. Толпа народа со всех континентов! Да только девочка моя не замечает будто окрестного шабаша. Она – в светлом коротеньком платье, грубых ботинках и крупной кожанке. Вертит сумочку на цепочке и смотрит на Платона, не отрываясь. Он – в кроссовках, джинсах и свитшоте, с фотоаппаратом через плечо. Я наконец на расслабоне. Сидим с тараканами, чай пьем. Мари с Платоном решили, это им случайно придумалось в Нью-Йорке пожениться. Пили кофе в «Старбаксе» на Третьей авеню, ржали над чем-то, людей разглядывали. Он планировал не так предложение делать, а тут вдруг сказал: «Стань сегодня моей женой!» Но я-то в курсе, как на самом деле было задумано. Пожалуйста, страница сорок шесть, третий абзац снизу. Помню, когда сценарий писал, очень мне понравилась идея «случайно» девочку замуж выдать. Она ж после первого раза свадьбы боится, как третьей мировой, помните про физалис? А так опомниться не успела и в чем была, без туфель свадебных, без фаты, без мамыпапы – раз, и под венец. Теперь уж по-настоящему. Про свидетелей только я забыл совсем. В России-то отменили, а в Штатах – обязаловка. Пришлось чужого жениха просить. Хороший мужик, кстати, оказался. Айтишник из Сан-Франциско. Он потом с женой в Москву летал, к моим в гости. Очень подружились. Лет через двадцать айтишник этот старшую нашу, Мирославу, помог в Беркли устроить. Платон с Мари полгода по калифорнийскому времени жили, пока дочка в Сан-Франциско осваивалась. Но это потом. А пока в Нью-Йорке осень. Мои друг другом сильно заняты, платье и ботинки разбросаны по полу гостиничного номера. Тараканы в эндорфиновой отключке. И я вздремну, пожалуй, до весны, не зря же я Мишаней назван.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?