Текст книги "Судьба без обязательств"

– Да как не смог, если я уже с предохранителя снял! Но не в этом суть. Я вас понял, Георгий Владимирович. Дело закрыто. Я вас больше не побеспокою, и мой товарищ тоже не станет углубляться в дебри климчуковского сознания.

– Спасибо.

Зиганшин поднялся:

– Вам спасибо за гостеприимство.

Георгий проводил гостя и обошел квартиру в поисках Люси, но она уже ушла. Георгий поморщился, зная, что до завтра его гнев испарится и отчитывать женщину за излишнюю услужливость он не станет.

Зашел в комнату сына. Алеша сидел за компьютером и вел с кем-то оживленную переписку. Пальцы его двигались с такой скоростью, что вместо стука клавиш слышался один шелестящий звук.

Кажется, он слишком разбаловал ребенка после смерти жены. Парень делает что хочет, общается с кем хочет, разве это правильно? Он должен чувствовать рамки, ответственность – словом, приучаться к тому, что ждет во взрослой жизни, а вместо этого полная вольница!

Георгий увидел на столе высокую красную кружку с надписью «nestle» – уродливый предмет, доставшийся им в подарочном кофейном наборе от Галины Федосеевны. Карина тогда покривилась – только быдло дарит подобную пошлятину, и хотела кружку выбросить, но она как-то самовольно прижилась, полюбилась. Так часто бывает: прекрасная фарфоровая чашечка стоит сиротливо в шкафу, давно примелькавшись глазу, и о ней вспоминают три раза в год, когда вытирают пыль во время генеральной уборки, а чай пьют из пошлой кружки с толстыми стенками и дурацким рисунком. Элитная кастрюля заброшена в дальнем углу буфета, а древняя алюминиевая пакость с погнутым прокопченным дном и пробкой, в незапамятные времена засунутой под ручку на крышке, все время в работе. И с людьми так же… Красивая тонкая женщина остается одна, а ее убогая подружка счастлива в браке, в окружении многочисленных детей, а потом и внуков.

Ладно, хватит грустить о несовершенстве жизни, надо отчитать сына, что пьет чай за компьютером. Георгий набрал в грудь побольше воздуха, уже открыл рот, но поймал взгляд ребенка и остановился. Нельзя малодушничать, но сил ругаться тоже нет, все-таки визит Зиганшина здорово его вымотал.

Георгий положил руку на макушку сына, взъерошил жесткие и густые, как у отца, волосы.

За что Алексей поблагодарит его потом? За эту мимолетную ласку или за правильное воспитание? Ответ очевиден. Но Георгий промолчал.

Сын отправил сообщение и крутанулся к отцу на своем вертящемся стуле. Георгию вдруг вспомнилось, как Алешка радовался, когда ему купили этот стул в честь окончания пятого класса на одни пятерки. Георгий считал, надо что-то другое, более интересное и праздничное, а мебель – это просто мебель, но Карина настояла на своем и не ошиблась. Сын пришел в восторг, что у него теперь офисное кресло, как у родителей, на нем можно и крутиться, и кататься. В первые дни после покупки он почти не вставал с этого стула, гонял на нем по комнате, смешно перебирая своими тощими и длинными, как у кузнечика, ногами.

– Прусаков завтра зовет в гости после тренировки, можно?

– Твой Прусаков – гопник, но можно, – улыбнулся Георгий, – я тебе дам денег, купи, раз идешь в гости, какой-нибудь тортик.

– Хорошо. Слушай, пап, а почему у них дома совсем не так, как у нас?

Георгий смешался:

– Алеша, ты же умный мальчик и понимаешь, что все по-разному живут. Нам с мамой повезло, мы добились успеха, а родителям Прусакова твоего – не повезло. Они успеха не добились. Но это не значит, что они не заслуживают уважения, наоборот.

– Я не про деньги, пап.

– А про что тогда?

– Не знаю, как объяснить… Просто у них не так. Иначе у них, и всё.

Георгий нахмурился, вспоминая свой единственный визит в семейство Прусаковых, состоявшийся несколько лет назад. Родители парня решили, что раз дети дружат, то и предкам неплохо познакомиться поближе, и пригласили Георгия с Кариной провести выходной день на даче. Алексей смотрел так умоляюще, что Пестряковы согласились и двинулись в путь с запасом красного вина и ведерком шашлыка, замаринованного Люсей.

Карина предвкушала что-то такое михалковско-тургеневское: просторные веранды, шали и белые кружевные зонтики, но увы…

Дача оказалась пошлым курятником на шести сотках, до которых еще надо было как-то доехать, не растеряв колес на ухабистой дороге, поросшей по обочинам неопрятным желтым бурьяном.

Дело было в сентябре, в мокрые хмурые дни, предшествующие золотой осени, все пожухло, поникло, только на участке Прусаковых в клумбах из старых покрышек алели климактерическим румянцем какие-то поздние цветы.

Глава семьи, крепкий мужичок с животиком, одетый в яркий спортивный костюм, колдовал возле большого мангала, установленного перед домом, махал над угольками специальной дощечкой, но при виде гостей отвлекся и приветствовал их так радостно, что Георгий понял – без допинга тут не обошлось.

Мать Прусакова, женщина миловидная, но разъевшаяся, бросилась к ним так, будто знала с детства. Георгию с Кариной удалось увильнуть, но Алешку дама обняла, как собственного сына. Выпустив ребенка, который убежал к мальчишкам Прусаковым, она тут же по-свойски подхватила Карину под руку и увела в кухню помогать со столом.

Георгий остался наедине с папой, который тут же выдал ему бутылку пива. Пиво Георгий не пил… Спас только аргумент «за рулем». Папа Прусаков сочувственно покачал головой, хорошенечко хлебнул пивка и выдал такой хрестоматийный текст про «пиндосов» и «развалили страну», что у Георгия закралось подозрение, будто тот над ним издевается. Но нет, лицо собеседника лучилось самой искренней доброжелательностью. Георгий не дал втянуть себя в политическую дискуссию, а больше говорить было не о чем. Профессиональных точек соприкосновения не было, и, кажется, Прусаков, мастер на заводе, в принципе недолюбливал ментов. Когда женщины вынесли готовые закуски, стало ясно, что у них тоже не сложилось.

В общем, у них с Кариной быстро заболели лица от фальшивых улыбок, они с трудом высидели пару часов и при первом удобном случае собрались домой. Алешка, который только-только вписался в дачную шарагу и приступил к реализации какого-то важнейшего проекта, пытался канючить, за что на обратном пути получил хорошую взбучку от Карины. Жена хотела, чтобы отец тоже отчитал сына, но Георгий притворился, что занят дорогой. Непозволительно ставить родителей в неловкое положение и перечить им на людях, это да, но с ребятами, наверное, очень жаль было расставаться.

Потом он несколько раз встречал Прусаковых на родительских собраниях – они всегда приходили вместе, держась за руки, будто школьники, а один раз он видел, как они раскачиваются на парных качелях в школьном дворе, и выходило у них так ловко и слаженно, что Георгий загляделся.

Хорошие, порядочные люди, и как объяснить Алешке, что именно у них иначе?

– Понимаешь, сынок, они просто немножко другие, чем мы. Это ни в коем случае не значит, что они хуже. Как тебе сказать… Все люди равны, но все люди разные. Наши предки были аристократы, Алеша, и нам посчастливилось не только унаследовать их гены, но и расти в благородной и интеллигентной семье. Надеюсь, ты не считаешь, что мы с мамой плохо тебя воспитывали?

Алеша помотал головой.

– Только это не дает тебе права зазнаваться и считать себя выше других. Человека делают поступки, а то, где ты родился, – это чистое везение. Старайся, работай над собой, и ты достигнешь очень многого. С этим ты согласен?

– А то!

– Но есть еще один деликатный момент, о котором тебе вслух никто не скажет, и ты не повторяй. Большинство людей являются потребителями. Это не плохо, не позорно, так уж устроен мир. Лишь малая часть стремится созидать и действовать, и я очень надеюсь, что мы с тобой принадлежим к этой части. Очень надеюсь, Алеша. И тут действительно есть большая разница. Ты правильно заметил, что все иначе. Нам многое дано, а им многое позволено. Они много едят, пьют алкоголь, покупают вещи, потому что других радостей не знают. А мы радуемся, когда побеждаем, иногда в соревнованиях, а чаще – самих себя. Когда сдерживаем гнев и не даем ссоре разгореться. Когда отказываемся от сладкого и заставляем себя пробежать лишний километр. Понимаешь меня, сынок?

– Я-то понимаю, но у них иначе – иначе, – с уверенностью произнес Алешка. – Не то, что ты говоришь.

– Еще раз повторю, Алеша, зазнаваться нельзя и считать себя лучше других недопустимо. Считать, что обстоятельства твоего рождения дают тебе какие-то привилегии – самая быдляцкая мысль из всех быдляцких мыслей. Только твои дела и достижения что-то значат.

– Пап, ну ты сам сколько раз говорил, что я должен гордиться своими предками, и мама тоже…

– Это гордость в кредит. То, что у тебя дедушка – генерал, значит не то, что тебя должны принять в военное училище, а то, что ты должен приложить максимум усилий, чтобы поступить. Понял принцип?

Алеша энергично кивнул. Георгий с удовольствием взъерошил ему макушку. Он не хотел, чтобы сын ходил к Прусаковым и набирался там народной мудрости, но запретами не убережешь. Важен внутренний стержень, тогда диванная философия не прилипнет, не задержится в голове.

– И вот еще что, Алешенька… – осторожно начал Георгий, – раз уж мы с тобой заговорили на эту тему… Друзья у тебя могут быть разные, но девушку, а потом жену, очень важно найти своего круга. Это не снобизм, сынок. В браке очень важно взаимопонимание и общность интересов.

– Да я вроде не собираюсь пока жениться, пап, – улыбнулся Алеша.

– Надеюсь, что так, но жизнь – штука коварная. Сегодня не собираешься, а завтра встретишь девушку своей мечты и соберешься. Или не дай бог нарушишь правила, которым тебя учили на ОБЖ, и родственники забеременевшей девушки тебя так соберут, что оглянуться не успеешь.

– Ну пап!..

– Всякое бывает, Алешенька. Ну а если серьезно, то очень важно, чтобы муж с женой были людьми одного круга. Любовь – это, конечно, хорошо, но жить придется не с любовью, а с человеком, и сказки про Золушку работают только если у нее душа принцессы.

Алешка засмеялся:

– Ты прямо как отрицательный герой сейчас говоришь!

– Сынок, я не про материальное. Деньги вообще к этому не имеют отношения. Другое важно – у человек должен быть стержень, чувство собственного достоинства. Хорошо, женишься ты по великой любви на девушке, которая «зво́нит» и «ло́жит». Допустим, она тоже тебя любит, и ради этого выучится правильно говорить и приемлемо вести себя в обществе, но первый восторг пройдет, и что дальше? Мы сейчас хорошо обеспечены, но нет никакой гарантии, что так будет всегда. Бабушкина фирма в любую секунду может прогореть, я выйду на пенсию, и в любом случае содержать твою семью не буду. Это неприемлемо. Ты еще не определился с профессией, но, какую бы стезю ты ни выбрал, любимое дело не всегда приносит хороший доход. Иногда перед человеком встает дилемма: заниматься тем, что нравится, за скромную зарплату, или богатеть на скучной и не очень чистой, с точки зрения морали, работе. Ты захочешь выбрать первый вариант, но твоя жена будет ныть, что она хочет шубу и на море, а твое призвание ей по фигу. Ты можешь стать гениальным, например, хирургом, спасать людей, пациенты будут на тебя молиться, но в глазах жены ты останешься жалким неудачником, потому что нет шубы и моря, и она станет заставлять тебя или брать деньги с больных, или уйти в частную клинику. Люди без стержня почему-то очень любят ломать других.

– Пап, ну я реально пока не хочу жениться, – взмолился Алексей.

– Я на будущее. Ты этот разговор сейчас отложи, а потом нет-нет да и вспомни. Я ж хочу, чтобы ты у меня счастливый был.

Георгий пошел к себе, немного досадуя, что завел этот разговор. Карина сумела бы объяснить сыну сословные различия гораздо лучше и деликатнее, но теперь ее нет, так что приходится это делать самому. Время-то летит быстро, и он оглянуться не успеет, как Алешка приведет какое-нибудь смазливое дитя рабочих окраин, счастливое до небес, что «подцепила мажорика».

Да, люди равны, и все имеют одинаковые права. Только самое отвратительное быдлячье быдло унижает людей, потому что у них не та национальность, пол или образование. Шовинизм, антисемитизм, ксенофобия – уродливые черты уродливых незрелых личностей.

Все так. Только вступать в брак должны представители одной породы, и это не снобизм. Выражение «живут как кошка с собакой» предки не просто так придумали.

Прокрутив в уме только что состоявшийся разговор, Георгий усмехнулся. Как ни старайся, а невозможно объяснить семнадцатилетнему юноше, что любовь больше, чем секс, а брак намного больше, чем любовь. Вот хоть разбейся, а не переубедишь ты его, и порой родителям приходится проявлять жесткость. А иногда вмешивается судьба…

Георгий собирался ложиться спать, но тягостные воспоминания погнали его на беговую дорожку. Он включил фильм о жизни Юлия Цезаря и быстро зашагал по резиновой ленте.

Сосредоточиться на биографии великого императора не удалось, мысли сбивались на визит Зиганшина. «Вот быдло ментовское, – в сердцах бросил Георгий, прибавляя скорости, – влез в дом, разбередил чужие раны и свалил! Интеллект и благородство все-таки разные вещи. Да, этот Зиганшин умный мужик и, кажется, не трус, поэтому и продвинулся по службе, но как был подонком, так им и остался. Накопал, как ему показалось, компромат и прибежал пугать. Специально, наверное, выгадал, пока я в отпуске, напросился домой, прощупать почву. Теперь что? Шантажировать меня собрался? Может, и нет у него никакого друга-психиатра… Нет, он реально умный и на такой откровенный блеф не решился бы. Что за доктор наук, кстати, который не просто дружит с ментом, но и обсуждает с ним своих пациентов? Врачебную тайну отменили, что ли, а я не знаю?»

Георгий злился больше на себя самого, чем на Зиганшина. Быдло, даже умное, боится силы, и если бы он сразу выкинул за порог незваного гостя, тот поджал бы хвост и больше никогда не тявкнул в его сторону. Силу подлые люди знают, а доброжелательность путают со слабостью. Не выгнал – значит испугался, значит есть крючочек, за который можно подвесить. Что ж, у человека новая должность, открылся новый простор для коррупционной деятельности, и взнуздать начальника собственной безопасности будет совсем не лишним.

Главное, прикинулся таким «не-могу-молчать-доброжелателем». Кого хотел обмануть, господи ты боже!

Георгий засмеялся, сбил темп и, соскочив с дорожки, принялся за дыхательные упражнения.

Резко выдохнув, он вдруг подумал о последних словах своего гостя. Нет, Зиганшин не просто так поделился с ним своим несчастьем. Он дал Георгию в руки оружие против себя. Рассказал начальнику собственной безопасности, что сорвался, достал табельный пистолет и чуть не убил больного человека.

Что ни говори, а это благородный поступок.

* * *

Зиганшин освободился только в десятом часу, и Фрида заставила его остаться ночевать у мамы.

Кажется, ей нравилось, когда его нет: можно лечь спать пораньше и не надо волноваться о том, как он едет домой по ночной дороге.

Да и сам Зиганшин устал гонять туда-сюда. Время, когда он отдыхал за рулем, давно прошло.

Мама подала на ужин пельмени, проголодавшийся Зиганшин с налету съел штук тридцать и осоловел так, что даже пить чай сил не стало. Он прошел в гостиную и упал на диван, который мама уже расстелила для него.

Странно, до сего момента тишина и возможность выспаться вволю казались ему недостижимым блаженством, но как только ноги перестали гудеть от усталости, Зиганшин понял, что адски скучает.

Он набрал Фриду:

– Как вы там, зайчик?

– Все отлично, не волнуйся. Дедушка только ушел, а мы собираемся спать.

– Я постараюсь как можно скорее с квартирой разрулить, чтобы не пришлось нам врозь ночевать, зайчик.

– Не спеши с этим. Ты в курсе, что разлука укрепляет чувства?

– Они и так крепки.

– Серьезно, Славочка! Не отвлекайся от работы пока.

– Оказывается, – признался Зиганшин, – я не могу заснуть, если кто-то не прыгает у меня на голове.

– Ты уж постарайся. – рассмеялась Фрида.

– Позови мне ребенка.

– Которого из?

– Ну Фрида, включи дедукцию! Света с Юрой сказали, что они уже взрослые, Батоны еще не умеют говорить, кто остается?

– Секундос, – снова засмеялась Фрида.

В трубке послышались ее быстрые легкие шаги.

Зиганшин улыбнулся, представив, как она сбегает вниз по лестнице, задумался и не сразу понял, что Светочка уже на связи. Она так и не смогла побороть застенчивость и никогда не заговаривала с ним первой.

– Ну как ты там, солнышко мое?

– Хорошо, – прошептала она.

– Как Тишка?

– Хорошо.

Тишка был плод страсти его собак – овчарки Найды и вельш-корги Пусика. Столь дерзкое смешение пород обещало дать миру что-то невероятное, но пока щенки были очень милы, так что пятерых удалось пристроить в хорошие руки, а один был оставлен в качестве персональной собаки младшей Светы. Как теперь переезжать в город с такой стаей, бог его знает, одна надежда, что Тишка размерами пойдет в отца.

– Я завтра приеду, солнышко.

– Приезжай, – прошелестела Света.

Зиганшину так захотелось обнять девочку, что он чуть было не сорвался домой, но сообразил, что когда приедет, она будет уже спать.

– Целую тебя, солнышко. А ты от меня обязательно Тишку поцелуй. И Фриду.

Тут он услышал, как кто-то пытается дозвониться, но проигнорировал сигнал. Что бы там ни было, две минуты оно может подождать.

– Я поцелую, – сказала Света. – А ты завтра точно приедешь?

– Ну конечно! И мы с тобой почитаем, что захочешь!

– Про Карлсона?

– Про Карлсона обязательно!

Зиганшин хотел спросить, что привезти, но вовремя осекся. Кто знает, как завтра сложится день… Еще наобещает «киндер-сюрприз», и забудет, неудобно получится. Лучше пусть действительно сюрприз будет.

– Целую тебя, доченька! Спокойной ночи!

Отключившись, Зиганшин нахмурился. Нет, выспаться в спокойной обстановке – это, конечно, хорошо, кто бы спорил, но пора завязывать с раздельными ночевками. Фриде хорошо – не надо мужика кормить, старшим детям глубоко плевать, есть он, нет ли, а Светочка боится, что он уйдет навсегда.

Срочно найти вариант и переехать – вот задача задач!

Зиганшин потянулся к телефону, чтобы посмотреть свежие объявления о продаже недвижимости, и увидел пропущенный звонок от Анжелики. Как он забыл, что кто-то к нему прорывался во время разговора со Светочкой! Вроде он еще не старый, а память как решето…

– Что? – свирепо спросил он, когда Анжелика взяла трубку.

– Добрый вечер, дорогой!

– Чувствую, был добрый, пока ты не позвонила.

– Не бойся, все тихо. Я так, потрещать.

Зиганшин вздохнул и лег поудобнее. Если Анжелика хочет общаться – она общается. Взывать к деликатности бесполезно.

– Давай, трещи.

– Я тут вышла на одного человечка… Вся цепь тебе неинтересна, но суть в том, что я вышла на одного мужика, которого по инициативе Пестрякова вышибли из органов. И это не просто мужик, а бывший однокурсник, так что обидку затаил он, сам понимаешь…

– Анжела, ты меня прости, как говорится, дуру грешную, вроде я сам тебя взбутетенил, но давай больше не будем лезть к Георгию Владимировичу.

– Чего это?

– Я был у него дома. Прости, что тебе не сказал, но я хотел по-мужски решить. А если бы предупредил, ты бы наверняка со мной напросилась.

– Да уж не сомневайся.

– И все испортила бы. Короче, мы поговорили, я все рассказал ему, как есть.

– И?

– Он напрягся, конечно, поначалу, ну да это естественно. Я бы тоже взбрыкнул, если бы ко мне приперся какой-то хмырь и заявил, что мою сестру Наташу убил не сумасшедший, а другой человек.

– Так, напрягся, значит, а потом?

– Взял себя в руки, и мы спокойно поговорили.

– И?

– Не включай следователя. Он совершенно правильно сказал, что альтернативного преступника мы не найдем, а вот ребенку психику сломать можем капитально.

– Какому ребенку?

– Сыну его!

– Ну да, – кисло отозвалась Анжелика.

– Правда, давай оставим их в покое.

– Да я сама этого хотела, Славик. Ровно до той минуты, пока не поговорила с обиженным сокурсником.

– Ну ясное дело, он тебе наплел!

– Наплел, наплел, – засмеялась Анжелика, – в частности, что, когда Пестряков учился на пятом курсе, его девушку убил маньяк.

– Гонишь!

– Собственно, поэтому Георгий Владимирович и пошел служить в милицию. Усилил собою наши прогнившие кадры, так сказать.

– Бред какой-то!

– Бред не бред, но не кажется ли тебе, что, когда две любимые женщины погибают от рук серийного убийцы, это как-то многовато для биографии честного гражданина?

– А какой по счету это был эпизод?

– Надо смотреть. Дядечка подробностей не знает.

– Как ты на него вышла?

– Обижаешь! – фыркнула Анжелика. – Или мы не следователи? А вообще я тоже заканчивала университет и благодаря соцсетям поддерживаю отношения с однокашниками. Тут-там спросила – и вуаля!

– Вуаля-то вуаля, а Пестрякову никто тебя не сольет?

– Ну и сольет, а я в домике! – беззаботно воскликнула Анжелика. – Я же следственный комитет, у нас свой заградотряд.

– Ладно, – примирительно произнес Зиганшин. – Но я все-таки думаю, что это совпадение. Может, то и не девушка была, а просто знакомая. Надо дело смотреть. То есть не надо. Серьезно тебе говорю, Анжел, давай забудем.

Ямпольская фыркнула:

– Тебя не поймешь, родной! Говорят – чушь и больная фантазия, ты бьешь копытом. Ну ок, я выяснила, что реально есть куда наступать, так ты в кусты! Что за парадоксальные реакции?

– Не надо, – повторил Зиганшин.

– Точно?

– Точно. Правду мы не найдем, потому что она и так известна, а хорошим людям нервы помотаем.

– Ладно, – вздохнула Ямпольская, выдержав паузу. – Но все-таки это странно: сначала девушка умирает от руки серийного убийцы, потом жена.

– Анжела, потом – это через двадцать лет. Вполне может оказаться совпадением. Есть же люди, у которых постоянно всё воруют, это не значит, что они сами карманники.

– Они рассеянные, беспечные и доверчивые. А каким набором черт надо обладать, чтобы на твоих баб маньяки нападали, не подскажешь, родной?

Зиганшин задумался, но в голову ничего не пришло. Возможно, информатор Анжелики от злобы исказил прошлое, и жертва маньяка была не девушка Пестрякова, а случайная знакомая. Потанцевал он с ней в компании пару раз, позажимал на кухне, вот вам и девушка.

Чтобы успешно имитировать почерк серийного убийцы, надо знать такие детали, которые являются тайной следствия и недоступны широким массам. Пестряков учился на последнем курсе юрфака, но студентов редко посвящают в подробности настоящих дел, так что по уровню информированности он ничем не отличался от среднего обывателя, разве что практику проходил там, где велось расследование. Только тогда появляется микроскопический повод его подозревать.

И обставить убийство жены под работу Климчука он тоже никак не мог, потому что оно явилось первым эпизодом, о котором стало известно правоохранительным органам. Даже если в его руки каким-то волшебным образом попал биологический материал несчастного Саши и его записка…

Зиганшин почувствовал, что эта мысль зацепилась за извилину, как заноза, и если ее додумать, кое-что прояснится, но тут его перебила Анжелика:

– Так мне в архив не ходить?

– Нет.

– И дело не смотреть?

– Нет.

– Прямо вот нет, и всё?

– Нет, Анжел. Возмездие должно помогать выжить, а не добивать тех, кто остался.

* * *

Георгий напряженно размышлял, куда пригласить в этот раз Аню, как она сама написала ему, что есть лишний билет в театр на премьеру модного режиссера. Собиралась с родителями, но папа в последний момент отказался идти, так не хочет ли Георгий занять его место.

Георгий не хотел. Спектакли этого режиссера были, может, и талантливые, но с явным душком, как говорили в питерских театральных кругах, анчоусного посола, так что придется не только скучать, но и краснеть, сидя рядом с приличными дамами.

Кроме того, он не совсем понимал, как поступить с деньгами за билет. Отдать только за свой или за все три? Карина понимала в подобных тонкостях, а он – нет. Проще отдать всю сумму, но вдруг Аня с мамой обидятся, сочтя это пошлым гусарским жестом? Да и вообще – Георгий заметил, что начал считать деньги после того, как на волне то ли благодушия, то ли детской ревности дал Нинке на портьеры ее мечты.

А вернее всего, Георгию просто не понравилось, что его ставят перед фактом – то есть знакомят с мамой до того, как он об этом попросил.

Впрочем, негодование быстро прошло, и по здравом размышлении он оценил деликатность Ани. С мамой, Тамарой Васильевной, он и так прекрасно знаком, никакое это не представление родителям, тем более без всемогущего папы. Во время похода в театр Аня всего лишь дает понять, что не стесняется его и готова к отношениям, но только к таким, чтобы не стыдно было перед мамой.

Георгий прямо спросил у девушки, сколько должен, она без всякого жеманства назвала сумму, равную цене одного билета. Он и сам чувствовал, что так правильно, поэтому заплатил без обсуждения, решив, что в следующий раз просто сводит Аню куда-нибудь вместе с мамой, и вопрос будет исчерпан.

Он тщательно отпарил костюм, выбрал к нему галстук в жемчужно-серую полоску с красной искрой и, одевшись, так понравился себе, что предвкушение театральной скуки исчезло.

Полковник полиции, стройный длинноногий красавец с седыми висками – прекрасная пара для Ани, любая мама это подтвердит!

Георгий купил цветы – два букета, для Ани и для мамы. Женщины восхитились, но в театр решили их не брать.

Аня поставила букеты в вазы и ходила по огромной, полной света, родительской квартире, прикидывая, где они будут лучше смотреться, а Тамара Васильевна варила кофе в крошечной медной турке.

Георгий слегка опьянел от вида этой современной квартиры, не похожей ни на один дом, где приходилось ему бывать раньше, – величественный зал с окном во всю стену, легкая лестница на второй этаж, сделанная так, что кажется, будто ступеньки висят в воздухе, скупые современные линии – словом, простор и свет.

Опьянел он и от того, как мило Аня хмурится, выбирая место для цветов, будто это самая серьезная задача на свете, и от улыбки Тамары Васильевны, высокой изящной дамы с пышной прической. Она оделась для театра, но все равно, даже в вечернем платье встала к плите сварить чашку кофе для дочкиного поклонника.

Георгий вдруг понял, что влюблен в Аню, в светлый и приветливый мир, который она создает вокруг себя, в аристократическую красоту девушки, и в доброжелательность мамы тоже влюблен.

Он бы сию секунду сделал предложение, но без кольца нельзя. Чтобы войти в этот мир, надо самому быть его частью, делать так, как принято, а не вламываться в грязных сапогах: «Я вашу дочь того… люблю!»

Приняв из рук Тамары Васильевны крошечную чашечку тонкого фарфора, он осушил ее одним глотком и предложил ехать.

На улице было не то чтобы по-настоящему холодно, но промозгло, и Георгий несколько удивился, когда дамы набросили легкие меховые накидки и прямо в туфлях вышли из квартиры.

Пришлось стремглав бежать вниз, к припаркованной довольно далеко машине, и подать ее к подъезду. Он сам вызвался их отвезти, так что ничего унизительного.

В театре Георгий первым делом забронировал столик в буфете на антракт и повел своих дам прогуливаться по фойе, которое благодаря Карине знал как собственную квартиру.

Классический репертуар за двести лет существования театра почти полностью развалился, но само здание выстояло, не поддалось модным тенденциям. Светло-желтые стены, белые колонны, лепнина, шелковые сборчатые занавеси с кистями – все это наводило торжественное настроение, будто, войдя в здание театра, ты одержал маленькую победу над временем.

Георгий разглядывал то натертый до блеска дубовый паркет, то причудливые гипсовые завитки капители и представлял, как двести лет назад здесь прогуливались, шурша кринолинами, дамы, а мужчины в тесных сюртуках раскланивались с ними.

«И были они в точности как мы, только одежды разные. Им тоже казалась любовь вечной, а прошло время, и следа от них не осталось. Всех уравняла смерть своей косой, и счастливых, и несчастных… Горькие мысли лезут, но оно всегда так. Где любовь, там и смерть. Сладкая парочка – любовь и смерть, а вернее, две стороны одной медали».

Тут Георгий понял, что Анина мать обращается к нему, и отвлекся от философских дум.

– …мы были буквально шокированы, Георгий, когда узнали, что вы служите в милиции, – щебетала Тамара Васильевна, – ведь у Полиночки в фирме уже место было для вас готово, и она возлагала на вас большие надежды.

Георгий изобразил что-то вроде офицерского поклона.

– Открою вам маленькую тайну, – продолжала мама Ани, – Полина тогда сильно рассердилась, потому что найти вам замену оказалось весьма непросто. И ваша мама, Георгий, пережила много неприятных минут, она была просто в ужасе, а я ее убеждала, что все не так уж плохо. И оказалась права!

– Безусловно, Тамара Васильевна!

– Да, сейчас полицейские считаются элитой, но тогда… Я просто не представляю, что могло заставить вас, Георгий, с вашим-то интеллектом и памятью, нырнуть в ту клоаку. Слава богу, нам никогда не приходилось сталкиваться, но я знаю, что в те годы там царила полная разруха.

Георгий улыбнулся. Аня отступила, видимо, давая понять, что непричастна к маминому любопытству, и делала вид, будто изучает фотографии артистов.

– Это закон физики, – развел руками Георгий, – Тамара Васильевна, чтобы взлететь к высшей точке, ускоряться надо из точки нижней, а не из середины.

– А вы рисковый человек! – Анина мама кокетливо погрозила ему пальцем. – Впрочем, я всегда знала, что вы не пропадете, еще с тех пор, как вы мальчиком приходили к нам в гости вооруженным до зубов. Уже тогда было понятно, что мирная карьера адвоката не для вас. Но все же милиция…

Третий звонок избавил его от необходимости оправдываться. Георгий повел своих дам в зал.

Спектакль оказался в точности так плох, как он и предполагал, но Георгий не скучал, потому что рядом была Аня. Он смотрел, как блестят ее глаза в темноте зрительного зала, переводил взгляд на руки – тонкие, с длинными хрупкими пальцами. Аня неподвижно держала их на коленях.

Иногда она слегка склоняла к нему голову и еле слышно спрашивала: «Ужасно, да?» – и именно тогда, когда это было действительно ужасно. Георгий кивал, и они вместе, как заговорщики, косились на Тамару Васильевну. Та сидела с прямой спиной и внимательно смотрела на сцену.

Он надеялся, что в антракте кто-то предложит уйти, но дамы твердо были намерены держаться до конца, а когда в буфете встретили знакомых, семейную пару лет шестидесяти, и те восхитились оригинальной трактовкой, Георгий понял, что сидеть ему не пересидеть.

Вдруг вспомнилось, как он, будучи в командировке, ходил на эту же самую пьесу в местный театр, и там как-то обошлись без оригинальной трактовки, обнажения сущности и прочего высокого искусства. Сделали все по старинке, некая условность декораций происходила скорее от скудости бюджета, чем от дерзости художника, и за весь спектакль никто ни разу даже не разделся, и однако постановки элитных режиссеров слились в сознании Георгия в один серый ком, а тот простенький спектакль остался ярким и приятным впечатлением.