Текст книги "Без подводных камней"

Вскоре вышла вторая пьеса про Владимира Ильича, не хуже первой, работая над которой Ветров, видимо, смекнул, что подобрался к святыне слишком близко и дальнейшее очеловечивание образа вождя может выйти ему боком, поэтому переключился на более безопасных персонажей. Писал про Дзержинского, Аркадия Гайдара, Баумана, Софью Перовскую и других героев времен революции, и их плакатные фигуры оживали под его пером, и вспоминалось, что за этими фамилиями не просто символы, не названия улиц и городов, не каменные истуканы, а люди, которые жили совсем недавно, меньше века назад, стремились к великому, боролись за общее счастье, любили, страдали, отчаивались и радовались.

Пьесы Ветрова шли по всей стране, по ним снимали фильмы и телеспектакли, Филиппа Николаевича приняли в Союз писателей и Союз кинематографистов, но слава не вскружила ему голову, и он продолжал втайне от общественности тянуть лямку военной службы. Написал с помощью папы или сам кандидатскую диссертацию, которая, в отличие от пьес, фурора не произвела, получил должность ассистента на кафедре и спокойненько вел больных и обучал курсантов, заслужил в конце концов майора и, как только вышел срок, мгновенно уволился в запас и посвятил себя литературной деятельности.

Что ж, интересный и достойный жизненный путь, и большую его часть Филипп Николаевич прошел рука об руку с первой женой Валерией Михайловной, дочерью другого медицинского академика, Михаила Ивановича Петрова, закадычного друга Гаккеля-старшего.

Валерия тоже продолжила семейную традицию и после школы поступила в медицинский институт. На третьем курсе она вышла замуж за Филиппа, но первенца родила только после того, как получила диплом. Возможно, не получалось раньше, но вероятнее, родители капали на мозг, что учеба прежде всего, сначала закончи вуз, а потом уж детей заводи, подкрепляя эти наставления личным примером. Обе семьи обзавелись потомством в весьма почтенном возрасте, сильно после тридцати. Никуда не спешили, и ничего, вон какие здоровенькие и умненькие детки получились. Смотри, свекровь твоя даже двоих родила, и ты успеешь. Все приходит вовремя к тому, кто умеет ждать.

А если бы Валерия Михайловна так и не вышла замуж, то, надо думать, ей бы безостановочно твердили, что главное для женщины это семья и надо было личную жизнь устраивать вовремя, а не над учебниками корпеть.

Ирина засмеялась, тряхнула головой, отгоняя глупые фантазии. Вдруг мама с папой Валерии – нормальные люди? Ведь встречается иногда такое… Ладно, так или иначе, а Коля Гаккель появился на свет в Ленинграде, когда Филипп уже отбыл к месту службы один, побоявшись подвергать беременную супругу резкой смене климата. Молодая мать с ребенком перезимовали под крылышком родителей и выехали к Ветрову только незадолго до первого дня рождения Коли.

Пока муж служил в Средней Азии, Валерия трудилась терапевтом в местной участковой больничке, а когда семья вернулась в Ленинград, поступила в аспирантуру в медицинский институт на кафедру микробиологии, но учеба вместо трех лет растянулась на шесть, потому что у супругов родилась дочь Алена, а вскоре после этого к Филиппу Николаевичу пришли слава и успех, а вместе с ними и деньги, причем огромные, и это, конечно, соблазн для любой жены. Когда у тебя супруг зарабатывает очень хорошо, ты еще подумаешь и про свой вклад в бюджет, и про самостоятельность, и про то, что женщина тоже человек и может иметь призвание и интересы в жизни, а киндер, кирхен, кюхен – это, на минуточку, позапрошлый век. Но когда муж зарабатывает как десять очень хорошо зарабатывающих супругов, то самой ходить на службу становится уже как-то глупо. Особенно если у тебя маленькие дети, а ты бросишь их ради каких-то жалких копеек, которые в общем бюджете никто даже не заметит. Ладно бы ты еще была гениальный ученый, но тут, видимо, не тот случай, потому что диссертацию Валерия Михайловна так и не защитила. Наверное, работа оказалась настолько беспомощная, что даже объединенной поддержки родителей и свекров оказалось недостаточно. Зато блата хватило на то, чтобы оставить Валерию ассистентом кафедры на полставки, хотя если аспирант не предоставляет диссертацию, то трудоустраивать его никто не обязан. Тут Ирина завистливо вздохнула, ведь это идеальный режим для женщины, успеваешь и домочадцев обиходить, и делом позаниматься, ведь, в конце концов, разве доставят удовольствие модные дефицитные тряпочки и стрижки от высококлассного мастера, если ими не перед кем похвастаться? Может быть, и не хочется другой раз на службу идти, но как представишь себя раскисшей бабой во фланелевом халате, так помчишься впереди собственного визга. Нет, Валерия Михайловна нашла идеальный вариант.

Время шло своим чередом, дети росли, родители старели. У сына Коли откуда-то прорезался абсолютный слух, хотя музыкальность не была сильной стороной его предков ни по отцовской, ни по материнской линии. Всем им медведь на ухо наступил настолько плотно, что они даже не пытались зачислить ребенка в музыкальную школу, как все добросовестные родители Советского Союза, и дар Коли открылся совершенно случайно, благодаря школьной учительнице пения. Тут сообразили, что мальчик пошел в прадедушку Валерии Михайловны, который вроде бы служил в Кировском, тогда еще Мариинском, театре и, видимо, сидел там в оркестровой яме, а не в бухгалтерии, как считало семейство. Восхитились причудам наследственности, вооружили Колю скрипкой, а когда он показал выдающиеся способности, перевели в специализированную музыкальную школу, откуда парень потом без проблем поступил в консерваторию. Получив диплом, Коля каким-то удивительным, можно сказать, непостижимым образом загремел в армию, хотя любой его родственник хоть с маминой, хоть с папиной стороны мог отмазать его легким движением пальца. Неужели парень из интеллигентной семьи руководствовался пещерным принципом «не служил – не мужик»?

Ирина улыбнулась. С другой стороны, у нее семья тоже вроде как интеллигентная, но попробуй заикнись, что тебе не нравится фильм Никиты Михалкова. Сразу тебе ответят, что он служил в армии, значит, правильный мужик, солдат, и нечего тут наводить критику.

После армии Коля поехал работать директором музыкальной школы в славный город Петропавловск-Камчатский, мягко говоря, не ближний свет. Там женился, в браке родилось двое детей, так что хоть Николай и не прибавил славы почтенному семейству, но точно никак его не опозорил и достойно продолжил род.

На дочь Алену медицинской науке тоже не стоило сильно надеяться. Девочка успешно поступила в медицинский, но на втором курсе вышла замуж за курсанта военного училища, в отличие от матери тянуть с приумножением семейства не стала, сразу родила сначала одного ребенка, через год второго и сейчас ждала третьего. Был, конечно, призрачный шанс, что она вернется в институт из затянувшейся академки, но для этого мужу пришлось бы перевестись в Ленинград, бросив блестяще складывающуюся карьеру в Забайкальском ВО. Похоже, девочка из семьи академиков и профессоров так и останется без высшего образования, уникальный случай по нынешним временам.

Что ж, семейная история вызывала симпатию к фигурантам дела. При большом желании можно слегка попенять старшему поколению, что они пристроили детей в наследственную профессию, к которой те были равнодушны. Да, Филипп Николаевич и его жена занимали места, на которые иначе могли бы прийти настоящие энтузиасты и врачи от бога, но, с другой стороны, они хорошо учились и выполняли свои служебные обязанности добросовестно, пусть и без огонька. Представители старых профессорских династий ничем не обогатили медицинскую науку, так и Витя Зейда, человек без блата, тоже очень сомнительно, что совершит в ней прорыв. А младший брат Филиппа Николаевича, например, блестящий хирург, известный во всем городе. Понятно, что папа не сидел сложа руки, наблюдая, как ребенок штурмует приемную комиссию мединститута, помог, но сын, получив поддержку на старте, состоялся в профессии самостоятельно.

Зато супруги, на собственном опыте узнавшие, что такое по родительской указке заниматься делом, к которому не лежит душа, своим детям предоставили свободу. Или нет? Или сын с дочерью потому и уехали на другой конец страны, чтобы оказаться подальше от скандалов и нотаций? Со стороны семья казалась дружной и любящей, а что там на самом деле, поди догадайся.

Наверное, не все было так благополучно, потому что, как только птенцы вылетели из гнезда, вслед за ними потянулся и глава семейства. Не прошло и года после замужества дочери, как Филипп Николаевич развелся с супругой.

Ирине стало не по себе, как всегда, когда она узнавала о разводе пары с многолетним стажем. Когда расстаются молодожены, не выдержавшие вместе и года, это нормально и понятно, и претензии тут больше к их родителям, которые вместо того, чтобы вправить детям мозги и доходчиво объяснить смысл стихотворения «Любовь не вздохи на скамейке», всячески укрепляют в сознании своего потомства идею, что это все было несерьезно, игра и глупость, надо поскорее забыть об этой дуре/дураке и жить дальше. Побег мужа, не выдержавшего ответственности за ребенка, постыден, но понятен. Распад семьи с десятилетним стажем тоже можно объяснить. Вы еще молодые, еще хочется романтики и любви, и работа такая, что не получается эту энергию направить в созидательное русло, а супруга своего знаешь вдоль и поперек, заново влюбиться не получается, вот и начинаются поиски приключений. Но расставаться после тридцати лет совместной жизни? Ирине казалось, что люди, вместе воспитавшие детей, вместе сносившие удары судьбы и преодолевавшие трудности, да в конце концов, просто три десятилетия проспавшие в одной кровати, становятся такими близкими родственниками, что эту связь уже не разорвать.

Или они жили как кошка с собакой, просто умели держать себя в руках?

А может быть, Филиппу Николаевичу надоела размеренная акварельная житуха и захотелось страстей на разрыв аорты? Ведь родительские семьи были связаны крепкими узами дружбы, и дети тоже знали друг друга с пеленок.

Во время следствия Валерия Михайловна вела себя сдержанно, но о семейной истории говорила охотно. Так, сообщила, что у ее родителей долго не получалось завести ребенка, и это, кстати, стало одним из факторов сближения с Гаккелями, у которых тоже не было детей, но там это был сознательный выбор. Юлия Гаккель трудилась рентгенологом, обожала свою работу, читала снимки так, что доктора в ногах у нее валялись, лишь бы она только посмотрела рентгенограммы их пациентов, и хоть не занималась научной работой, но с упоением писала учебники и пособия для практикующих врачей, разлетавшиеся как горячие пирожки. Кроме того, Юлия боялась, что, не слишком скрупулезно соблюдая технику безопасности, хватанула дозу радиации, которая лишила ее шансов на здоровое потомство. Супруги подумывали о том, чтобы взять ребеночка из детского дома, но, естественно, не сейчас, на пике карьеры, а когда-нибудь в далекой перспективе. Петровы тоже подумывали об усыновлении, но еще более вяло, чем Гаккели. Хотелось понянчить малыша, но своего, а не чужого, с непонятно какой генетикой. Хорошее воспитание – великая сила, только когда прикладывается к хорошей наследственности, считали Петровы и в детский дом не торопились. И вдруг Юлия Гаккель забеременела. Растерялась, хотела сделать аборт, но Мария Петрова уговорила ее оставить ребенка, обещав полную помощь и поддержку, даже если малыш родится не очень здоровым, чего Юлия боялась как огня. Мария была рядом с подругой всю беременность, а когда Филипп родился, буквально не отходила от младенца.

И тут то ли гормональный фон сдвинулся, то ли Бог заметил, что Петрова сумела порадоваться чужой радости, то ли еще что, но когда Филиппу исполнилось два месяца, Мария забеременела. А вскоре выяснилось, что и Юлия снова в интересном положении.

Петрова с трудом уговорила ее оставить второго ребенка, и дети появились на свет с разницей в несколько недель, и в знак вечной дружбы и благодарности друг другу матери придумали дать им одинаковые имена.

Мария ушла с работы, посвятив себя воспитанию долгожданной дочки, а Юлия с трудом высидела второй декрет и помчалась на службу, благо доходы позволяли нанимать домработницу и няню.

Когда началась война, Гаккеля с Петровым мобилизовали, а семьи эвакуировали в Кировскую область. Академики устроили так, чтобы жены и дети поехали вместе, но до пункта назначения добралась только Мария с тремя детьми, старенькой бабушкой Юлии, родившейся еще до отмены крепостного права, домработницей и няней. Неугомонная Юлия отправилась в военкомат и получила назначение во фронтовой госпиталь, где и прослужила все военные годы.

Михаил Иванович погиб в сорок третьем, а Гаккель с Юлией после победы вернулись домой, выписали из эвакуации Марию с детьми и домочадцами и зажили практически одной семьей, благо квартиры располагались в соседних домах, а погибший Петров был такая величина, что никто не осмелился отнять или хотя бы частично откусить у его вдовы и дочери жилище. Дети оба дома считали своими и знали, что у них есть мама Юля, энергичная и целеустремленная, которой никогда не бывает дома, но зато с ней весело и она всегда может дать толковый совет, и мама Маша, для которой главное, чтобы ты был сыт, здоров и счастлив.

Филипп поступил в Военно-медицинскую академию, первые два года провел на казарменном положении под строгим присмотром старших по званию, а на третьем курсе слушателям разрешают жить дома, и юный Гаккель вырвался на волю. Родители признали свое бессилие против жизненной энергии нафаршированного тестостероном юнца и приготовились к худшему, но Филипп неожиданно не сорвался с цепи, а повел крайне респектабельный образ жизни, казавшийся пресным даже примерной девочке Лере. Возможно, позволял себе иногда кое-что интересное, но по воскресеньям приходил к приемной матери свежим, аккуратным, благоуханным и с тортиком под мышкой. Вскоре у них с Лерой возник роман, закончившийся свадьбой.

Ирина улыбнулась, вспомнив почему-то фразу «высокие, высокие отношения» из фильма «Покровские ворота». А что, с другой стороны, смеяться? Люди живут достойно, дружно, не изнуряют себя страстями… В чем тут грех? Может быть, Филиппу действительно понравилась хорошая и рассудительная девочка Лера, может, с ней рядом он чувствовал себя хорошо и спокойно, но даже если он женился на ней по указке родителей, разве, положа руку на сердце, это так уж плохо? Что удивительного, если парень, выросший не просто в достатке, а в очень богатой семье, насквозь пропитался буржуазной моралью, и воспринимать брак как сделку было для него совершенно естественно? Филипп не верил в Великую Любовь с Первого Взгляда, зато рос в здоровой семье, где люди относились друг к другу тепло и уважительно, не нуждаясь для этого в каких-то волшебных озарениях. Поэтому ничего удивительного, что он сам решил строить такую же семью с девушкой, которую хорошо знал.

Дружба переросла в любовь и настоящую близость, а через тридцать лет ударил бес в ребро, зашептал, ах, Филипп, Филипп, полжизни прожил, да какое там пол… Помирать тебе скоро, а ты так любви-то настоящей и не знал, страсти не видел, одни улыбки да борщи. В тени сидел, на холодке, а у огня так ни разу и не погрелся!

А может, не такие уж и добрые были Гаккели-старшие и давили на старшего сына, пока он не сдался и не отправился в загс с нелюбимой женщиной. На допросах Филипп Николаевич утверждал, что женился по любви и был счастлив, пока не встретил Веронику, но правда ли это? Состоялся ли брак по взаимной симпатии или все же по холодному расчету? Хорошо, если в этом соглашении участвовали оба, а если только муж? Каково жене узнать, что много лет тебя только терпели и спали с тобой не потому что хотели, а потому что надо, и ласка была фальшивой, а улыбка – неискренней? Ты жила с человеком, надеясь вместе состариться и умереть, а он просто ждал, когда можно будет уйти, чтобы не поссориться с детьми… Это, наверное, самое страшное предательство, и будем надеяться, что Филипп Николаевич если и тихо ненавидел жену все годы постылого брака, то хотя бы нашел в себе достаточно сил не признаться в этом при разводе.

Библия говорит, что муж и жена едина плоть, и так оно и есть, за годы брака, счастливого ли или не очень, люди прорастают друг в друга, понимают без слов. Ведь больно отрываться друг от друга, и раны долго не затянутся, и ради чего терпеть такую муку? Ради влюбленности, которая тебе уже не особенно и по годам? Ради иллюзии, что раз ты с молодой, то и сам молод, и впереди вся жизнь?

Ах эта чертова седина в бороду, бес в ребро… Неужели когда-нибудь и у Кирилла случится такое помрачение, и он оставит жену, которая, кстати, на пять лет старше, ради юной фанатки?

Ирина вздохнула и нахмурилась. Лучше бы Павел Михайлович и дальше давал ей хозяйственные дела! Она уже поднаторела в бухучете, во всяких там накладных, актах и неучтенных излишках, и даже получала удовольствие, вникая в хитроумные мошеннические схемы, а преступления по личным мотивам настраивали обычно на грустный лад.

Она с силой потерла виски кончиками пальцев. Ладно, что будет, то и будет, знать наперед все равно никому не дано. Когда Кирилл захочет с ней развестись, тогда и начнем страдать, а сейчас надо сосредоточиться на семейных перипетиях Ветрова, бывшего Гаккеля.

Итак, драматург покинул семейный очаг после тридцати лет семейной жизни. Покинул красиво, с одним чемоданом, оставив супруге новенькую «Волгу», потому что все остальное и так принадлежало Валерии, к которой Филипп Николаевич пришел примаком.

Он мог бы требовать размена родительских апартаментов, в которых до сих пор был прописан и где теперь жил младший брат с семьей, но делать этого не стал, а приземлился в Вероникиной двухкомнатной квартирке, о какой мечтает большинство советских граждан и которая ему должна была казаться страшной конурой.

Возможно, после многих лет, прожитых в достатке, Филиппу Николаевичу было даже интересно окунуться в студенческую бедность, но наслаждался ею он очень недолго. Гонорары текли рекой, и власти не оставили творца, который своим дарованием вновь заставил народ полюбить героев революции.

Ветров с молодой женой получили отличную квартиру на Петроградской стороне, купили новую «Волгу» для Филиппа Николаевича, а Вероника немного поездила на старой «копейке», отточила водительское мастерство и в январе получила новейшую модель «Жигулей», «восьмерку», прямиком с конвейера.

В общем, жили широко, но Филипп Николаевич, балуя молодую жену, не забывал и про старую – он ежемесячно платил Валерии Михайловне триста рублей, а детям тоже отправлял переводы, не так регулярно, но крупными суммами.

«Какой-то Запад, элементы сладкой жизни, – усмехнулась Ирина, – две машины на семью, хорошие отношения супругов после развода и алименты не на детей, а на покинутую супругу. Просто новое мышление в чистом виде».

Так прошло два года. Валерия Михайловна продолжала работать на полставки, жила одна, но часто летала к детям, благо у преподавателей в высшей школе длинный отпуск, и она еще за свой счет прихватывала.

Казалось, женщина перенесла уход мужа спокойно и с достоинством, и даже зрелище нового счастья Филиппа Николаевича не слишком ее уязвляло.

А от этого нового счастья действительно трудно было увернуться. Ветров регулярно выступал по телевизору, давал интервью в газетах и журналах, и почти каждый раз в кадре присутствовала молодая жена. Или сидела рядом, если выступление записывалось дома у Филиппа Николаевича, или присутствовала на фотографии, а когда уж никак невозможно было ее втиснуть в кадр, то Ветров обязательно сообщал, что Вероника – его муза, источник вдохновения и ангел-хранитель.

Впрочем, новый генеральный секретарь тоже везде ходил со своей элегантной женой, поэтому в современных реалиях наглость Вероники не выглядела такой уж предосудительной.

Блестящее замужество не слишком способствовало взлету Вероникиной карьеры, за последний год она снялась только в одном довольно невнятном фильме, где прославлялась духовность, а потребительское отношение к жизни, наоборот, осуждалось, но понять замысел картины можно было, только зная парадигму советского искусства в целом.

Весной Вероника поняла, что ждет ребенка, а значит, нужно позаботиться о своем здоровье, хорошо питаться, побольше двигаться, а главное – уехать из загазованного Ленинграда куда-нибудь на свежий воздух. В принципе, у Филиппа была отличная дача, которую он унаследовал от родителей вместе с братом, но то по документам, а реальность выглядела немного иначе. Пока Ветров был женат на Валерии, то пользовался дачей ее родителей, да и то бывал там от силы два раза в году. Супруги ненавидели загородную жизнь, называли ее тюрьмой народов, и отпуск проводили на югах, а на остаток лета сдавали детей маме Валерии. Про дачу своих родителей Филипп вообще забыл, а когда вспомнил, было уже поздно. Нет, брат без слов освободил бы ему половину дома, у них были прекрасные отношения, именно поэтому Филипп не хотел их омрачать. Ведь когда ты что-то считаешь уже своим, и не потому что сам так захотел, а законный владелец позволил тебе так думать, то ничего удивительного, что потом, когда он предъявляет свои права, ты смотришь на него как на захватчика. Кроме того, жена Валерия Николаевича не то чтобы недолюбливала Веронику, но как-то без слов, ни на миллиметр не выходя за рамки приличий, умела дать понять, кто тут настоящая муза, а кто проститутка поганая. Кто много лет мотался с мужем по гарнизонам, а кто на готовенькое пришел. Понятно, что для здоровья будущего ребенка Веронике было бы полезнее жить на фабрике инсектицидов, чем под одной крышей с этой добродетельной женщиной.

Тут Валерия Михайловна проявила великодушие и предложила Веронике провести лето у нее на даче, которая все равно стоит пустая после смерти матери. Сама Валерия туда не ездит, ибо некогда и не любит, а продавать жалко, все же память о родителях.

Поэтому Вероника с Филиппом пусть заезжают, обживаются, растят детей сколько угодно, с одним только условием – освободить дом по первому требованию Коли или Алены.

Супруги с благодарностью согласились, Вероника прожила на новом месте весь май, а в июне Ветров улетел на две недели в Афганистан вместе с другими деятелями культуры поддержать наш ограниченный контингент. Беременную жену он по понятным причинам с собой не взял.

Ах, если б человек мог угадать, где подстерегает настоящая опасность…

Двадцатого июня Вероника уехала в город на своей новенькой машинке, предупредив соседей, что вернется через пару дней. Она вообще вела себя очень любезно, всегда предлагала подвезти, если кому-то надо, или, наоборот, захватить передачку.

Ирина прекрасно понимала чувства молодой женщины. Пастораль – штука, конечно, хорошая и оздоровительная, но дико скучная, и наступает момент, когда огни большого города начинают манить невыносимо.

Ничего удивительного, что Вероника сорвалась, странно было бы, если бы она, наоборот, никуда не поехала.

Только вот, прибыв в город, Вероника не отправилась в кино или к подружкам, а вместо этого пригласила в гости Валерию Михайловну.

И тут возникает вопрос: зачем нынешней жене приглашать бывшую? Хорошо, допустим, Вероника была жадная и меркантильная, и что Ветров пришел к ней с голой задницей, не совсем ее устраивало, и она не знала, что Филипп все оставил первой жене не столько из благородства, сколько потому, что это наследство от ее родителей, на которое он не имеет никакого права. Но неужели же Вероника настолько конченая хамка, чтобы заниматься вымогательством, находясь, по сути, в гостях у Валерии? Или дача так понравилась ей, что она захотела ее срочно выкупить, не дожидаясь, пока муж вернется из командировки? Хиленькая гипотеза…

А если не имущественные претензии, тогда какие? Может быть, Ветров психопат, сначала прикинулся зайчиком, а пообвыкшись в новом браке, развернулся во всю ширь своей гнилой натуры? Может, даже стал побивать жену, и она позвала свою предшественницу, чтобы посоветоваться? Полностью исключить такое нельзя. И привлекательно, черт возьми, выглядит версия, и мораль хороша, за что боролась, на то и напоролась. Хотела замуж за богатого, получай не только деньги, но и тумаки, роз без шипов не бывает. Даже жаль, черт возьми, что у Филиппа Николаевича стопроцентное алиби, а то можно было бы вообразить, что он убил новую жену, подставив старую. Но это, конечно, сказки, в реальной жизни психопату или не хватает мозгов осуществить столь изысканную комбинацию, или хватает сдержанности обойтись без женоубийства.

К сожалению, никто в окружении Вероники не знал, о чем она хотела поговорить с Валерией, и даже понятия не имел, что она хочет встретиться с бывшей женой своего мужа. Эту часть событий пришлось восстанавливать только со слов Валерии, доверять которым глупо и опасно.

На следующий день, двадцать первого июня, около семи вечера соседка Вероники снизу заметила, что на потолке в кухне расплывается пятно воды. Возмущенная женщина понеслась наверх, позвонила, постучала, но никто ей не ответил, тогда она вспомнила, что Вероника месяц назад, уезжая на дачу, оставила ей ключ от своей квартиры именно на такой случай.

К счастью, прежде чем открыть дверь, женщина догадалась позвать представителя жилконторы, благодаря чему избежала крупных неприятностей.

Войдя, они увидели страшную картину. На полу среди страшного разгрома лежала убитая Вероника, а рядом на диване раскинулась Валерия, которая тоже сначала показалась мертвой, но «скорая», приехавшая вместе с милицией, обнаружила, что женщина крепко спит.

С большим трудом медикам удалось привести ее в сознание, но когда Валерия Михайловна поняла, что случилось, то впала в такой ужас, что пришлось сделать ей успокоительное и направить в психиатрическую больницу.

Только через сутки она, как говорят врачи, стала доступна продуктивному контакту и рассказала следователю вот что: Вероника зачем-то напрашивалась в гости, но Валерии лень было убираться и готовить, поэтому она предпочла заехать к новой жене мужа сама, хоть машина стояла на техобслуживании. Женщина прикинула, что пользоваться общественным транспортом, конечно, противно, но все же менее энергозатратно, чем приводить квартиру в парадный вид.

В этом моменте Ирина очень хорошо понимала Валерию Михайловну. Перед счастливой соперницей можно выглядеть только идеальной хозяйкой, никак иначе. Можно и крюк дать на двух автобусах и на такси разориться, лишь бы новая жена не увидела три лишние пылинки в твоем доме.

Вероника, оживленная чуть больше обычного, приняла Валерию радушно, предложила чаю с кулебякой, но не успела гостья отведать явно ресторанного продукта, как хозяйка вспомнила, что у нее есть бутылочка ликера «Адвокат», а Валерия, в принципе равнодушная к алкоголю, от этого тягучего сладковатого напитка была просто без ума. Наверное, будь сама за рулем, она бы устояла перед искушением, да и то вряд ли, а без машины так сам бог велел угоститься.

Валерия с удовольствием просмаковала щедрую порцию из модного низкого стакана, а беременная Вероника поддержала ее морально. Через несколько минут, хотя очень возможно, что в реальности прошло больше, Валерия стала слышать хозяйку как сквозь вату, уши заложило, перед глазами поплыли радужные круги, мир распался на куски и исчез, и следующее, что она запомнила, это как ее бьют по щекам, а у нее даже нет сил отмахнуться.

Валерия Михайловна не верила, что Веронику убила именно она, но, к сожалению, картина преступления говорила именно об этой версии. На орудии убийства, кухонном ноже, нашли отпечатки пальцев Валерии, на ее руках и одежде была кровь жертвы, а кроме того, следов присутствия посторонних людей в квартире не обнаружилось.

В общем, типичная, даже, можно сказать, хрестоматийная картина патологического аффекта. Бывает так, что после небольшой дозы алкоголя человек теряет контроль над собой, в беспамятстве совершает преступления, иногда потрясающие своей жестокостью, крушит все вокруг, потом засыпает, а проснувшись, ничего не помнит, шокирован содеянным и не верит, что своими руками совершил этот ужас. Аффект – штука довольно привлекательная для преступника, но для его признания недостаточно заверений, что ты ничего не помнишь. Есть объективные признаки, и в данном случае они налицо.

Можно предположить, что у Валерии Михайловны не было заранее обдуманного намерения, потому что она не привезла с собой никакого предмета, способного лишить человека жизни, а взяла нож с кухни Вероники. Если бы молодая женщина пользовалась ножом поменьше, то с большой вероятностью осталась бы жива.

Характер ран свидетельствует, что наносились они бессистемно, что тоже говорит об измененном состоянии психики нападавшего. Человек, планировавший убийство, старается сразу нанести смертельный удар, а не бьет куда попало. Ну и самое главное, достигнув цели, убийца в здравом уме пытается уничтожить свои следы на месте преступления и уж точно не устраивает погром и не ложится там спать.

Даже обывателю ясно, что Валерия Михайловна повела себя неадекватно, а уж когда это подтверждает судебно-психиатрическая экспертиза, то вообще не о чем думать. Ненависть к счастливой сопернице копилась-копилась да и выплеснулась с такой силой, что отключила бедной женщине сознание.

В общем, не ясна только цель встречи дам, и это маленькое недопонимание, совсем крохотное, как горошина под сотней перин, причиняет легкое неудобство, но, сказала себе Ирина, надо помнить, что она не принцесса, а простая советская судья и не имеет права на капризы.

Еще незначительней, не горошиной даже, а песчинкой, представлялась версия, что патологическое опьянение Валерии Михайловны само по себе, а убийство совершил кто-то другой. Но следов постороннего не нашли, соседи ничего не видели, дверные замки открывали только одними и теми же ключами, да и, в конце концов, сама Валерия Михайловна утверждала, что Вероника была дома одна.

Нет, не было там посторонних, да и вообще, когда у тебя есть отпечатки пальцев на орудии убийства, кровь жертвы на одежде и руках подозреваемой, других виновников можно не искать, это следствие еще по максимуму отработало.

Заключение судебно-психиатрической экспертизы четкое и однозначное. На фоне вовремя не диагностированной вялотекущей шизофрении, длительной психотравмирующей ситуации и патологического опьянения у больной развился патологический аффект, вследствие чего она не могла отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими.