Текст книги "Дети Аллурии. Штурм"

Все, что она могла разглядеть – очертания светящегося белого шара, от которого мало-помалу начали отделяться несколько лучей. С тем, как эти странные отростки приобретали очертания, свечение тускнело, хотя все же продолжало нещадно бить по глазам. Светлое облако вытянуло шею, пару ног, длинный светящийся хвост, похожий на павлиний, и, наконец, четыре остроконечных, нежно подрагивающих крыла. Свет, или Дух, или Нечто – двигалось к старому пирату, для виду поводя иногда крыльями по воздуху, звенящему от тишины и изумления присутствующих. И лишь Стормара, единственный, чьи глаза безболезненно могли любоваться тем, кого он пожалел и освободил, не отпрянул и не выглядел испуганным. С самой спокойной улыбкой на разглаженном, красивом лице он вытянул руку к Духу, а тот медленно тянулся вытянутой головой к его руке в безмолвном приветствии.

Рука коснулась света, и Дух запрокинул голову и издал не крик и не вой, а чистейшую ноту, а после, не переставая петь, взмахнул всеми четырьмя своими крылами и хвостом и взвился в воздух, как одинокая восьмиконечная звезда. Его свет еще долго покрывал площадь, перебивая тусклое свечение фонарей города, пока Дух не растворился в ночной темноте, унося за собой трепет той высокой сильной ноты.

И когда последний дрожащий отголосок его песни отзвучал в заряженном воздухе, повисло молчание. Тавни собственное дыхание казалось невыносимо, неприлично громким. Постепенно оцепенение спадало с Отщепенцев; самые храбрые и любопытные стали тихо подбираться к тому, что осталось от Нечто. Кеслан взмахивал руками и открывал рот, как рыба, словно не мог подобрать слов.

И Стормара вдруг засмеялся. Это был не тихий сдержанный смех, которым иногда вежливо хихикал Сказочник, и не хриплый лай, которым в былые времена заходился Соленый Пес, – а смех настоящего Стормары, молодого, голубоглазого и казавшегося выше, чем он на самом деле был, Стормары, которого Тавни и Гроулис видели очень редко, пару раз в своей жизни, Стормары до безумств, падений и вины.

Гриф фыркнул, резко развернулся на каблуках и понесся к своему дому, расталкивая толпу.

Глава 5. Новые и старые письма

Кеслан Дуор, с головой, обвязанной вымоченным в травяном настое полотенцем, сидел в Зале Совещаний со своими приближенными: Мастером Торговли, Мастером Знаний, Начальником Стражи, Начальником Порта и некоторыми другими уважаемыми горожанами. Среди них была и Ива, молчаливая и настороженная в это ослепительное солнечное утро. Отсутствовал только Сказочник – на сегодняшний совет его не позвали. Плавучая Скала по-прежнему дрейфовала в Болтливом море в сторону перешейка между Аллурией и Галласом, северными странами-близнецами, повинуясь мощному течению.

– Мы приютили этого головореза, рискуя всем, господин Градоправитель, – вещал Мастер Торговли. – Когда он притащился сюда впервые, за ним охотилась Ареата. Затем он ее одурачил, и мы согласились его защитить с его щенками. Дали ему землю и дом, даже ввели в Совет…

– Без его помощи мы бы ни за что не отстроили Город, – возразил Мастер Знаний. – У нас тогда не было ни средств, ни людей.

– Ну, надо ж чем-то заглаживать вину за все содеянное. И он давно бы ее загладил, и мы забыли бы обо всем, как забывали в случае каждого из нас, если бы он не продолжил делать глупости… Он посеял хаос среди нас, нарушив закон, и мы ему это простили. В очередной раз! А теперь, когда Остров еще и порвал цепи и отправился в плаванье, к чему он снова приложил свои грязные лапы, я вообще не представляю, как нас будут находить торговцы и прочие! Я боюсь сесть и примерно подсчитать наши грядущие убытки, потому что у меня разорвется сердце!

– У нас нет никаких оснований что-либо делать с ним, господин Мастер Торговли, – устало сказал Кеслан, растирая виски пальцами. – То, что случилось ночью, случилось не по его вине… Черт знает, что стало бы, если бы не он…

– Верно. Но, полагаю, господин Мастер Торговли разумел, что вокруг этого человека постоянно скапливаются беды, – мрачно сказал Начальник Порта – некогда старший помощник Стормары на «Горбатой Акуле».

– И так было всегда, господа, – громко и многозначительно не унимался Мастер Торговли. – Эта мутная история про наследников короля… Вы представляете, что станет с нашим Островом, если он таки приблизится к Аллурии, и кто-то узнает, что у нас тут спокойно выращивает тыквы убийца племянников королевы?

– Сколько раз за сегодня вы пресекли закон, господин Мастер Торговли? – спросила вдруг Ива, до сей минуты хранившая молчание. Одиннадцать пар глаз уставились на нее. – Я полагала, речь пойдет о том, что делать с Островом, но никак не о том, как наказывать кого-то из нас за древние грехи.

– Я тоже хотел бы напомнить, раз уж вы об этом заговорили, – проскрипел Кеслан Дуор сквозь чудовищную головную боль, – что ни один из присутствующих в этом зале не может похвастаться блестящей репутацией до прибытия на Остров. Я не прав?

Присутствующие потупились.

– Поэтому я не желаю больше слушать этот галдеж. Пользуясь своим титулом Градоправителя, который вы сами отдали мне двенадцать лет назад, не сомневаясь в своем решении, я требую прекратить это глупое обсуждение. Господин Мастер Знаний, я ожидаю, что вы с учениками сможете расписать путь Острова…

– Да, господин Градоправитель.

– На сегодня Совещание окончено.

Кеслан сполз со своего высокого кресла и, придерживая обеими руками гудящую голову, вышел из зала. Неожиданно Ива, глубоко вздохнув и собравшись с мыслями, встала, закрыла дверь и окинула взглядом остальных членов Совета, не тронувшихся с места.

– Вы все знаете, что Кеслан всегда симпатизировал Сказочнику, – сказала она так тихо и серьезно, что даже ее картавость уже не казалась забавной. – Он стар и мягок, переживания последних дней подкосили его здоровье, и он совсем не понимает, в какой опасности находится.

– Вы же только что шипели на меня за подобные мысли! – вскинул брови Мастер Торговли.

– Только чтобы отвести подозрения. На самом деле мне кажется, что вы все думаете о том же, о чем я, не правда ли?

– Он опасен!

– Он безумен!

– В подвалах его дома хранятся несметные богатства, оставшиеся от Соленого Пса.

– Он отцепил Остров, набросился на новенького, занимается колдовством. Видели его сына?

– Ему не место среди нас.

– Он не даст себя прогнать просто так, – уверенно сказал Начальник Порта. – Вы не видели Соленого Пса и не знаете его. А я знаю и я уверен, что в Сказочнике от Соленого Пса осталось больше, чем вы думаете. Он умеет быть жестоким и мстительным. И тогда нам несдобровать…

– Что же тогда?

Совет затих – никто не решался высказать прямо, что было у них на уме. К тому же, многие симпатизировали Сказочнику, чье пустое кресло притягивало к себе стыдливые взгляды, словно он по-прежнему сидел в нем.

– Подумайте об этом, – вздохнул Мастер Знаний. – Мне бы не хотелось кровопролития.

– Кто знает. В крайнем случае придется прибегнуть к нему. Я боюсь этого человека. Я боюсь за своих детей, с которыми учатся его воспитанники. Я не уверен, что мы справимся с последствиями его глупости – и не уверен, что эта глупость его когда-нибудь покинет, – скорбно молвил Мастер Торговли, и остальные понимающе закивали в тон ему.

– Прости меня здесь и сейчас, дорогой друг, – пробормотала Ива, выходя из зала последней и тоскливо глядя на пустое кресло. – Ты поймешь позже…

Стормара притащил три большие тыквы в центр своего сада, который за те дни, пока хозяин не приводил его в порядок, разросся буйным цветом. Вообще, с тех пор, как Плавучая Скала сорвалась с цепи и отправилась в плаванье, ее флора и фауна словно тоже очнулись после долгого сна. Некогда серый с проплешинами остров вдруг раскрасился зеленым; его жухлая трава превратилась в изумрудные ковры, в которых утопали стопы ходящих, и привезенные Грифом саженцы и цветы, поначалу чувствовавшие себя на новом месте неуютно, теперь жадно тянулись к Солнцу.

Он не говорил с ними три дня, не выходил в город, хранивший мрачное молчание, а только прятался где-то в лесах и у Мудреца с Мирчем. При этом, появляясь дома, Стормара выглядел бодрым и помолодевшим. К детям он не подходил, зато одаривал необычайным вниманием свои цветы и тыквы, в которых путешествие Острова вдохнуло новую жизнь. Наконец, пришло время поговорить по душам.

А на тех двух молодых душах лежали смутные чувства. Гроулис, казалось, выбросил из головы ужин в доме Кеслана Дуора, зато освобождение Духа, это живое чудо, мерещилось ему во снах и наяву, как навязчивый, но прекрасный фантом. С Тавни дела обстояли наоборот. Много раз она сбегала в город встретить Грифа, но он словно избегал ее, постоянно занимаясь с учениками и даже не давая ей войти в свою комнату. Кеслан Дуор при встрече с ней краснел и замыкался, Ива словно сквозь землю провалилась – как будто весь мир решил заточить ее в цитадель приоткрывшейся страшной тайны того, кого она двенадцать лет называла своим отцом.

– Присаживайтесь, – пригласил он Гроулиса и Тавни, указывая на тыквы рукой, тоном, не допускавшим возражений.

Воспитанники сели – тихая, растерянная Тавни и Гроулис, вдохновленный и немного напуганный чудом, виденным им три ночи назад.

– Как дела? – просто спросил Стормара, словно ничего особенного не произошло.

– У меня нет слов. Я думал, что сошел с ума, – чуть ли не с гордостью сказал Гроулис.

– Ты говорил, что все это выдумки и сказки, – дрожаще ответила Тавни.

Стормара уставился на нее.

– Что, опять?

– Ты нам рассказывал много сказок, когда мы были маленькие. Да и когда выросли, никогда не упускал случая. И не только нам. Но в конце сказки, какой бы прекрасной она не была, ты всегда говорил, что это все чушь, а если не чушь, то очень хорошо приукрашенная история. Говорил, что подобное навсегда покинуло наш мир. Зачем?

– Так, все ясно, – вздохнул Стормара. – Там, где Гроулис чувствует себя особенным и все познавшим, Тавни начинает искать подвох, копаясь в прошлом. Какие же вы у меня идиоты оба… Но это я виноват, да. Все, что я делал, было лишь ради вас. Вы не поняли бы меня раньше, но этой ночью судьба сама распорядилась, чтобы вы это увидели. Не исключено, что в первый и последний раз, кстати.

– А если судьба решит, что нам хватит и этого, мы так и будем сидеть на этом острове, пока не состаримся в тыквенном саду, как ты?

– Вы не будете сидеть на этом острове, – усмехнулся старик. – Как вы уже поняли, Дух Плавучей Скалы оборвал цепь. Мы дрейфуем к перешейку между Аллурией и Галласом, и сойти нам нужно будет в Аллурии.

– Сойти? То есть, мы покинем Плавучую Скалу? – удивился Гроулис.

– Да. Я освободил ее, а теперь она несет меня туда, где я должен быть. Мы должны найти людей, которые все еще преданы стране, которую я знал. А затем бороться вместе с ними.

– Бороться? С кем? Война давно закончилась. Да ее и не было – восстание продлилось всего несколько дней и закончилось разгромом короля. Ты сам это говорил. Так с кем тебе вдруг захотелось повоевать? – голос Тавни дрожал, словно она готова была позорно расплакаться. Какая-то струнка внутри нее оборвалась: глядя на отца, она теперь видела сундук на морском дне с наследником внутри, вспоминала звериное, искаженное лицо Стормары на площади, когда он увидел Грифа – и его наглое спокойствие сейчас доставляло ей почти физическую боль. – Или старые тайны вдруг дают о себе знать? С ними ты решил бороться?

– Ах, вот как, – без удивления и злости отозвался Стормара. – И кто же изволил, преступив закон, наконец рассказал тебе эту… хм… историю?

– Эту чушь, – решительно встрял Гроулис. – Никто. Какой-то дурак на улице, пьяница из порта.

Тавни ощутила на щеках горячие, горькие слезы и отвернулась.

Стормара подставил лицо свежему ветру, который все крепчал с тем, как Плавучая Скала приближалась к Аллурии и Галласу. Солнце весело отражалось от его гладко выбритой макушки. Старик протянул Тавни связку писем, по-прежнему не глядя на нее:

– Отнеси это на почту и разошли их все – ровно восемь штук, если на то будет достаточно птиц. Это важно, девочка моя. Иди прямо сейчас, а позже я тебе все объясню.

Тавни выхватила письма из его руки и бросилась к Городу, жуя дрожащие от обиды губы.

– А это тебе. – Стормара дал Гроулису плотно зашитую кожаную сумку, в которой были, по всей видимости, какие-то мелкие предметы и пара небольших книг. – Она не промокает в воде, не сразу сгорает в огне, но шита обычными нитками. Засунь за пояс и таскай с собой везде. Ты поймешь, когда ее нужно будет вспороть…

Их голубые глаза встретились, и Стормара пристально, с силой рассматривал Гроулиса, похожего на щенка, готового завилять хвостом и запрыгать, если хозяин намекнет о своем хорошем расположении.

– Ты мудрый, хоть ты и лентяй и упрямец, каких поискать, – тихо сказал Стормара. – И у меня много надежд на тебя, сынок. Ты очень нужен мне в грядущем далеком путешествии, ты, твоя храбрость и вера мне.

Он промолчал, перекатывая на языке какие-то слова.

– А пока мы еще не там, где должны быть, – наконец, продолжил старый пират, – пригляди за своей сестрой.

– И что это значит? – гневно спросила королева Ареата. Советник попятился – Ее Величество с самого утра пребывала в отвратительном расположении духа (впрочем, как и в течение последних нескольких лет). Она сидела в углу тронной залы в кресле размытым темным силуэтом. Ее лица не было видно – только, казалось, горели в полумраке бледные глаза.

Советник сглотнул, еще раз поклонился и ткнул пальцем в большую карту, растянутую слугами перед Ареатой:

– Остров Отщепенцев, которому вы дали помилование 12 лет назад, – дрожащим голосом продолжал он. – Плавучая скала, которую прибили к дну морскому цепью…

– Ну?

– Сегодня ночью кто-то порвал цепь, и теперь Остров дрейфует по направлению к Галласу и Аллурии…

– И какое мне может быть до этого дело? – взбесилась королева. – Болваны! Как вы смеете отвлекать меня подобной ерундой?

Неожиданно она смолкла и словно сдулась, увидев за спинами советника и слуг новую фигуру, медленно подходящую к ней. Очевидно, она обладала какими-то особыми привилегиями перед всеми остальными: ее чарующий голос окутывал и успокаивал Ареату, а на остальных присутствующих, в том числе и на королевского советника, гость не обратил и малейшего внимания.

– Ваше Величество, – мягко произнес мужчина, выйдя перед картой и склоняясь перед королевой, – боюсь, это не такая безобидная новость, как вам могло показаться. Остров Отщепенцев – это город, где после нашей Великой Победы собрался весь сброд, считающий себя преданным королю Римрилу. Сейчас они уже обо всем забыли и заросли жиром. Но именно здесь осел когда-то старик по прозвищу Сказочник, который на самом деле является ни кем иным как бывшим капитаном Соленым Псом…

– Это исчадие ада, – простонала Ареата. – Но я ведь видела его отрубленную голову своими глазами!

– Нас обманули, Ваше Величество. Соленый Пес, он же Стормара, все это время пребывал в добром здравии. И я полагаю, что странное поведение Плавучей скалы – это его рук дело. Кроме того, мне передали весть о том, что на Острове объявился Мовен. Его вы тоже должны помнить – человек незауряднейших способностей и редкостного предательства…

– Все самые мерзкие паразиты решили собраться в одном месте! – ахнула Ареата.

– Я буду очень удивлен, если окажется, что это совпадение, – ответил ее собеседник. – Особенно если учесть, что все двенадцать лет Соленый Пес растил на Острове двух неродных детей, которых подобрал двенадцать лет назад на рынке работорговцев, а Мовен… Вы и сами знаете, кому он все это время верен и чего ищет.

Ареата судорожно вскочила с кресла, едва удержавшись на ногах. Слова собеседника застали ее врасплох; из приоткрытого рта вырывались бессвязные обрывки слов.

– Ты думаешь, – наконец произнесла она, совладав с собой, – ты думаешь, это они?..

– Я не могу быть уверен ни в чем. Но не проверить это будет роковой ошибкой…

Они помолчали. Ареата обдумывала разговор, закусив губу.

– Что ж… Сир Аэрин, – медленно, дрожащим голосом обратилась она к советнику, который немедленно начал кланяться и расшаркиваться, – дайте королевский приказ на Остров Отщепенцев привести мне Соленого Пса и его детей под строжайшей охраной. Вышлите туда самый быстрый и защищенный наш корабль – плавучий, летучий, а может, сразу оба – и если нужно, пусть захватят их силой…

– А Мовен? – спросил советник. – Как быть с ним? После того, что он устроил в городе кьенгаров и как легко подчинил их себе…

– Я возьму его на себя, – перебил гость королевы. – Он слишком силен и хитер, деревенщинам с Острова его не схватить. Соленый Пес, конечно, тоже не простой человек, – но все же он стар и за двенадцать лет работы нянькой утратил большую часть своих сил. Мовена я буду поджидать в Аллурии…

– Добро.

Королева нервно замахала на советника и слуг руками, прогоняя их прочь, а гостя приманила к себе с чувством, в котором причудливо мешались тревога и сладостное предвкушение.

«Дорогой друг,

Спешу порадовать вестью о том, что тыквы наконец созрели, и я везу тебе самую сочную, королевскую тыкву. Не могу знать, когда именно прибуду – буду надеяться на милость Богов и быстроту лап всяких дружественных сил. Собирай друзей, будем пировать вместе, но не порть заранее сюрприз длинными рассказами, чтобы не привлекать ненужных гостей. Говорят, грядут благодатные дожди, нужно встретить их достойно. Обнимаю. Навеки твой,

Пес Шелудивый».

Тавни сунула письмо, адресованное какому-то Белому Оленю, обратно в конверт и попыталась приладить клапан языком. Все послания были адресованы разным людям, без печати – Стормара сообщал кому-то о своем визите, но не хотел быть узнанным почтовой службой. Она развесила письма на лапы голубей.

Она шла через город, по-прежнему тихий, словно вымерший. Отщепенцы, против всякой своей натуры, игнорировали даже развлечения в виде музыки и танцев, а главную площадь, на которой явил себя Дух Острова, и вовсе обходили стороной. Она шла на Почтовую башню, высившуюся на скале недалеко от порта, ловя на себе полные подозрения взгляды. «Я здесь ни при чем, – хотелось закричать ей. – Я понятия не имею, что происходит у него в голове»… Неожиданно ее взгляд встретился с взглядом темных глаз из-под рыжеватых локонов. Хмыкнув, Гриф ускорил шаг и постарался поскорее скрыться в толпе.

– Гриф! – закричала она ему. Гриф остановился и повернулся к ней: лицо его было бесстрастным и чужим.

– Чем могу быть полезен? – сухо осведомился он. Люди вокруг бросали на странную парочку недоверчивые взгляды, чем нервировали молодого отщепенца и Тавни.

– Я… Мне нужно поговорить с тобой…

– Боюсь, сейчас я не могу ничем помочь, спешу на урок. – Каждое его слово, вежливое, но холодное и острое, как лезвие ножа, прорезало в груди какую-то дыру. – Да и у тебя, как я вижу, свои дела на почте.

– Пожалуйста, – взмолилась Тавни. Взгляды праздных горожан притягивались теперь с еще большим любопытством, но ей было все равно. – Я узнала кое-что… И все равно ничего не понимаю.

– Ты молода. В моем возрасте обнаруживаешь, что ничего не понимать – это естественная часть жизни. А теперь мне пора бежать. – Он взял ее руку в свою и наклонился к ней, глядя в глаза. Тавни, не привыкшую к такому обращению, бросило в жар. Гриф приложил руку к губам. Поцелуй его длился долю секунды – но, погруженная в смущение, она не сразу поняла, что он едва слышно шепчет ей:

– Иди на почту немедленно.

Он отпустил ее руку и прыгучей походкой поспешил прочь.

– Тавни! Постой-ка! – окликнул ее вдруг старенький смотритель Почтовой башни песочным голосом. – А у меня для тебя письмо ведь тут завалялось…

Сердце Тавни пустилось в бешеный пляс.

– Его давеча для вас снял с птицы этот новый юноша, как же его…

– Гриф?

– Точно, он. Увидел твое имя и велел передать строго тебе в руки. Не Сказочнику и не брату, а вот только тебе. Почему, интересно бы? – Подслеповатые глаза смотрителя хитро блеснули из-под белоснежных бровей.

– Не знаю… – Тавни схватила письмо и выкатилась из почтовой башни на улицу.

Она пронеслась по городу быстро, как ураган, и добежала домой без намека на усталость. Стормары в саду и, кажется, дома не оказалось, Гроулис дремал в гамаке; Тавни забежала в дом, села на пол у порога и дрожащими пальцами распечатала конверт без печати, без адресата и обратного адреса, но с нарисованным красивым желтым цветком с крупными лепестками. Это тот самый почерк, подумала она, и опьяняющая мысль, вскружив ей голову, не позволила прочесть текст с первого раза.

Да, это было оно – письмо от матери, и судя по всему, она так и не получила ответа от Тавни, когда та оправила его на ее первое письмо. Некрестьянский, тонкий почерк без единой ошибки на тонком листе. Всего несколько строк, в которых ни разу не упоминалось имя, странные вопросы о том, как она поживает, ходили ли они со слугами в горы и как себя чувствует ее ручной сокол. Слова мягкие и простые, словно обращенные к ребенку, но написанные с такой заботой, любовью и материнской тревогой, что горячие слезы выступили на глазах Тавни. Мать не подписалась, не поставила даты, ничего не приложила к письму, и вообще были большие сомнения, действительно ли это ее мать и ее письмо – но Тавни с детским упрямством гнала от себя эти мысли. Первое письмо, в котором тоже не было ничего, кроме теплых слов и тоски женщины, оторванной от своего ребенка, вселило в нее тогда, год назад, чувство, что ее настоящая жизнь – не такая уж непостижимая даль, как кажется.

Новое письмо заставило ее решительно подняться по лестнице на второй этаж их небольшого дома и зайти в комнату Стормары.

Заставленная диковинными приборами, садовыми инструментами, рисунками, книгами, разными предметами и одеждой, она нечасто принимала иных гостей, кроме своего хозяина. Трудно было сразу понять, где здесь кровать, а где стол и все остальное, но Тавни с детства знала, как выглядит маленький резной сундук, в котором Стормара хранил письма с Большой Земли. И этот сундук стоял сейчас прямо перед ней, в изголовье кровати, подсвеченный лучом солнца из окна.

Плотно закрыв за собой дверь и стараясь вести себя как можно тише, Тавни откинула крышку сундука и стала рыться в старой корреспонденции. На миг ей показалось, что она нашла такой же, как у ее писем, конверт, но письмо в нем было от какого-то Феррета Фринка. Наконец, она с замиранием сердца нашла их – пять писем на той же тонкой бумаге, тем же почерком, с теми же робкими вопросами и без имен. Они были старые, никак не связанные между собой, с неизменным желтым цветком. Тавни читала и что-то внутри нее выло от боли и тоски, как раненное животное, как выл и хрипел на главной площади Дух острова.

Как он мог скрывать все это от нее в течение стольких лет?

Неожиданно свет солнца из окна перебила густая тень. Зацепившись когтями за подоконник, в окно просунул голову Урхас. С любопытством посмотрев на нее янтарными глазами, он тихо каркнул, как будто боясь разбудить Гроулиса, и из его глянцевого клюва выпало новое послание, без конверта, написанное мелким убористым почерком:

«Я уплываю завтра вечером. Меня позвала Большая Земля. Мои друзья завтра приплывут за мной на корабле. Пойдем со мной. Пожалуйста. Рядом с этим обманщиком тебе не место».

На следующий день, ближе к закату, Совет в полном составе собрался вновь. Несмотря на лучезарность утра, лица были мрачнее туч – все, кроме одного. Мастер Торговли держал в руках свиток, края которого были оторочены золотой вязью, а с массивной печати свисала синяя лента.

– Значит, все решилось само собой, – сказал он, не стараясь сдерживать удовольствие в голосе. – Я, признаться, чувствую немалое облегчение. Мне не хочется брать на свою совесть чью бы то ни было душу.

Кеслан Дуор невидящим взглядом бороздил столешницу перед собой. За все утро он не сказал ни слова.

– И как вы собираетесь это осуществить? Взять его силой? – спросила Ива. – Он не сдастся по своей воле.

– Если потребуется сила, придется прибегнуть и к ней, – сказал Начальник Стражи.

– Тем более что все сокровища, которые он прячет в доме, тоже придется изымать.

– А что за него обещали?

– Да черт бы вас всех побрал! – взревел Кеслан. Остальные испуганно притихли. – Вы что, совсем не понимаете, что происходит? Принуждая нас отдать ей отщепенца, кем бы он ни был, Королева заставляет нас распрощаться со всеми нашими законами! Вот, – он помахал другим листом с такой же окантовкой и печатью, – грамота о помиловании, подписанная 12 лет назад, в которой она обещает не лезть в наши дела и признает право на независимость. От нее, от Аллурии и Галласа и своих друзей Срединных. А теперь, из-за какого случая из далекого прошлого, она требует! От нас! Выдать ей аж троих наших сограждан! Двое из которых еще даже не взрослые люди… Вы понимаете, чем это чревато?

– А чем чревато неповиновение Королеве, господин Градоправитель? – спросил Начальник Порта. – Всего-то одна уступка трону за все 12 лет спокойной жизни. Она пообещала впредь не трогать нас, передать его имущество…

– У Сказочника нет ничего ценного. Только ветхий домишко на отшибе, груда мусора и книг и растения! Его сказочные сокровища – старый миф, я лично вместе с ним продавал корабль и все, награбленное Псом, чтобы обустроить ваш чертов город!

– …И предоставить щедрую награду, которая компенсирует наши расходы из-за лопнувшей цепи.

– Я не понимаю вас. Вы ведь тоже когда-то принимали Сказочника, как своего соседа и друга. Он многим из вас помогал, многих знал еще до острова. Что с вами стало? Неужели жадность так глубоко закралась в ваши сердца? Или страх поборол в вас совесть? Вы все… Особенно ты, Ива…

Он с каким-то усилием заглянул ей в глаза – и Ива пристально ответила холодным, спокойным взглядом. Кеслан Дуор подавил желание наброситься на кого-нибудь с кулаками и лишь сердито жевал ус. Затем он рассерженно вскочил, выхватил из рук Мастера Гильдии карту с путем дрейфа Острова Отщепенцев и выскочил из кабинета, бросив на прощание:

– Делайте что хотите. Завтра я снимаю с себя полномочия Градоправителя. Разбирайтесь дальше сами, я стар и болен, я устал от вас.

Он хлопнул дверью с такой силой, что большинство членов совета нервно вздрогнули на своих креслах. Наконец, Мастер Торговли вздохнул, и его хорьковое лицо расплылось в несмелой улыбке:

– Одной проблемой меньше. Ну что ж, господа и дамы… Я полагаю, пора снаряжать отряд для ареста. Сказочник действительно не дастся просто так, но взять его нужно живым. И обязательно – с детенышами. Ума не приложу, зачем они могут понадобиться Королеве, но раз так прописано в послании Ее Величества – надо выполнять задание в точности.

Начальник Стражи поднялся со своего места, коротко отдал честь всем присутствующим и вышел из кабинета. Ива выскользнула вслед за ним.