Текст книги "Фрэнсис Весь"

Посв. фигурке мальчика, держащего подсвечник

 
Он был уже совсем ручной,
Когда его придумал резчик.
Он мог держать бы шар земной,
А вынужден держать подсвечник.
 

28 февраля 2008 года

Еще о госпоезде

 
Вот едет поезд государственный.
Стучат ступицы, едет пол.
И запах от казарм лекарственный;
Глотает мамка валидол.
 
 
И едут офицеры с песнями,
Юродивые тут как тут.
Хозяйский вид, пальто советские…
И дни осенние идут.
 
 
Вот лето катится; из поезда
Глядят в окно; ребенок спит
Иль хнычет; нет, не беспокоится
Мамаша юная; пиит
 
 
Все косится в купе с картишками.
Военный грезит: вот редут.
Ребенок балуется книжками,
Юрода Гришкою зовут.
 
 
Вперед, вперед – стучат вагончики,
На небе Лира и Пегас.
Ноябрь придет, и Песьи Гончие —
И Сириус, и ватерпас
 
 
Нам пригодятся, пассажирам.
Царь умер как-то, быть бы живым.
И желтый свет, и лясы точат,
И Солженицын уж пророчит.
 

Благодарственные

Муза

 
Моя голодная, израненная муза
Ко мне пришла. И говорит ко мне:
«Не знала ты величия союза,
Как на войне.
 
 
Не знала ты и голода; компаний
Не видишь ты.
Но из моих прекраснейших созданий,
Без суеты,
 
 
Не видишь ничего, кроме Пегаса.
Лиры звонкой,
И гончих псов, и ватерпаса.
Мой голос – соловей ребенка.
 
 
В глазах послов моих ты музыкой звучала
нежной.
И край российский твой безбрежный
 
 
Узнает слов твоих и силу, и песок.
Мой дар Господень блещет
Теперь со мной. Уже горит Восток.
И вот твой странный стих трепещет.
В стране больной. Мой звук уже широк
 
 
И странен. Прозвучать сегодня —
Не значить быть.
Приду я ночью новогодней,
И дань избыть
Тебе скажу.
Оброком тяжким лягу
Я на тебя, поэта и бродягу».
И вот к себе я снова прихожу.
На музу страшную упрямо я гляжу
И вижу око Божие на мне
В моей печальной и затерянной стране.
 

22 декабря 2008 года

Сегодня на «Войс оф Америка»

 
Голоса вы мои, голоса.
Вас не слышно уже полчаса,
Из Америки старого «Войса»,
Иль, как раньше, скажу я – «ВойсА».
 
 
Всяк сверчок знай шесток, свой шесток.
Наш Союз был недолго, а смог
Победить на войне; государством
Мерить путь – так нельзя; но жесток
 
 
Мой сверчок западенский; не жалко,
Что Америки сломана палка
Полицейская; вот и комок —
 
 
Кальки лист на машинке печатной.
Под копирку народ наш печатник
Бродского подавал, и, к несчастью,
Многих жизнь на ура продавал.
 
 
Про стихи, про Союз, про поэта,
Про подделку великую это…
И опять голод косит планету
И ведет нас на лесоповал…
 

23 декабря 2008 года

Разговор поэта с царем

 
Солнце; звезды под луной.
Месяц с пирогами.
Поругался царь с женой,
Ссорится с врагами
Нашими; и пир гудит,
Баба с пирогами спит.
Вот и царь уже сидит.
Я же – как на троне.
И Матрена тырындит
В сарафане Тонином.
Тридцать шесть – и жизнь полна.
Началась тогда война.
С эскимосами; на ней
Полегло 105 парней.
Было – во Вьетнаме,
Видимо, не с нами.
 
 
Разлеглась уже жена.
Дело все под Пасху.
Царю-Ваньке не до сна
Под мою-то сказку.
– Не пиши, а то казнят
И приедут «Стази».
Я пишу уже полдня.
Выйдет Стенька Разин,
«Фрэнсис Весь» вперед идет,
И поэмы – в свой черед.
 
 
Дети плачут; царь сидит.
– Что ж не пишется, пиит?
– Стала как-то жутка
Мне эта прибаутка…
– А у нас в Рязани —
Пирожки с глазами:
Их едят – они глядят.
Постарались сами
Вы стихами написать,
Что осталось лет на пять
Жизни вам, поэту.
– Говорю про это,
Мне б не только 47
Лет прожить, и житель
Скажет: – Машка, дело всем.
Царь – прекрасный зритель.
За душой – долги. Кто, брат,
За тебя заплатит?
Ты ни в чем не виноват,
Просто рифма катит…
 
 
Про царя – не удалось.
Расскажу позднее.
…В Питере прекрасней злость
Пушкинская, злее.
 

24-25 декабря 2008 года

О Греции

 
Слышу голос цареубийцы
Над акропольскими полями.
Над акрополем с журавлями
Кружат галки и прочие птицы.
Неужели царя не жалко?
И от птичьих криков гречанки
Преклоняют головы; палки —
Спицы в царской той колеснице
 
 
Крутятся. Валтасар тот видит
Валтасаровы письмена.
Он пирует. В крутой обиде
Персиянской царю весна
 
 
Снова кажется; но зимою
От гречанки ль он яд принял?
Иудейки ль? Теперь строкою
Подпирает поэт пьедестал
 
 
Эпитафии. Это чудно —
Написать царю похвалу,
И в стихах трагедии людной
Напевать Гомера Орлу
 
 
Прометееву. Новая сказка
У Гомера есть, новый стих.
Как прекрасно-Акрополь-напрасно
Ты проснулся и видишь их:
 
 
Бес Электры, бес цареубийцы,
И прекрасны твои пастухи.
Только нам – Эринии в лица
Смотрят грозно за наши грехи.
 
 
Вот Эриний кричащих стая,
Ио, Ио, замедли свой бег.
И Зевес, молнийносно сверкая,
Не накажет тебя, человек,
 
 
Если будешь героем смиренья
Средь своих пастухов и овец,
Нимф-гречанок высокого пенья.
Кипарисы и Зевс-Отец.
 

29 декабря 2008 года

На день Бородина

 
Идут последние полки,
Идет война, война
Напишет Лермонтов стихи
Про день Бородина.
 
 
Тиран открыл красивый рот
И гаркнул: «Хоть куда
Вы, молодцы!» И a bientot,
И c’est la vie тогда.
 
 
Кровь – не вода, и быть беде.
Французские полки
Идут по-прежнему в воде
В российские колки.
Березы, дух ваш вечно юн.
Легли герои все,
И Лермонтов, как кот-баюн,
Гусар, – во всей красе
 
 
Он на Кавказе воевал.
Закончился Кавказ.
Убит тогда же наповал,
И кто напишет – раз,
 
 
Два, три, четыре – вот полки,
Закончилась война.
И вот, читатель, вам стихи
На день Бородина.
 

29 декабря 2008 года

И. Б

 
И ты напомнишь «Бродской» строчкой,
Как из России – Боже мой! —
Катишь рождественскою ночкой
С своею нищенской сумой.
 
 
В России ты или в Милане,
В московском сне не знаю я,
Что снова, как гора, пред нами
Дымится эта полынья
 
 
Из грязи вековой. Везувий
Горит, и изверженье вот —
В священнейшем из всех безумий
Идет зимы солнцеворот.
 
 
Пред нами – новые гражданки
И граждане больной страны.
В три-четверть мира, как на танки,
Бросаем мы слова: «Больны,
 
 
Больны любовью по привычке,
Что ни к чему – в моей стране
Не нашей…» Заглянув в кавычки,
Мне скажет Ангел: «Быть войне».
 

6 января 2009 года

Об Италии

 
Кто там, за бетонной занавеской?
Там из Италии маячат фреской,
Там и детство подольше, стихи поровнее,
И, как дольки апельсина, желтее
 
 
Паруса кораблей старинных. Ладно.
Я сижу и перебираю псалтири лады.
Вот и Книга снова упала на стол.
Мне за тридцать. А королеве – за сто
 
 
Из Британии. Мы только фильмы смотрели
С Гамильтоном, с Вивьен Ли, бледнея,
Сравнивали себя, и только
Мы ничего не ели. Нисколько.
 
 
Мы здесь, в России, подобны голодным
Ворам, которые из холодной
Тюрьмы Достоевского. Вопль Зевеса —
Страна родная в укладке леса…
 
 
И мы опаздываем на свидание,
Когда мамы уже нас давно заждались,
И все опять как в старинной пьесе
Островского. Россия и крик Зевеса.
 

6 января 2009 года

Из римской эпохи

 
У гладиаторов в глазах Апокалипсис.
У цезаря – кровавые прожилки
От пьянки, недосыпа, итальянки
Сегодняшней, вертлявой обезьянки
Вчерашней, у которой только клипсы
В глазах, у земледельца – только трипсы
В глазах, и может быть, еще приход полиции
Как к заговорщику, еще – жена в слезах.
У плагиаторов – ограбленные лица.
И цезарь – потому что цезарь пьян
И сам не знает, что еще случится.
У всех сенаторов – отъявленные лица.
И богомольцы все идут. Гроза
Идет, бежит. И, посмотрев канкан,
Наш цезарь всех сенаторов боится.
И цезарь смотрит, смотрит на канкан
И на капкан, изображенный мастерицей.
Но все ж сегодня цезарь очень пьян.
Ему Христос, наверное, приснится.
И он готовит всем волкам капкан,
Сенаторам-убийцам. Колесница
Бежит, и рваные мелькают спицы.
Рим, торжествуй. Согните поясницы
Перед вождем. Что может быть в глазах
у христиан
У первых, кроме мысли – не свалиться
Лицом в полынь, терновник и бурьян?
У гладиаторов в глазах Апокалипсис.
 

1988–2009 годы

О войне

 
Ты на войне была тогда,
Чеченская вода.
Тогда не стоило труда
Стрелять и жить. Когда
Была, как хлеб, нужда.
 
 
Когда мы собирали кров
Для маленьких ребят,
Когда струилась эта кровь
Из пахоты, солдат
 
 
Когда нажал на свой курок —
Расстреливал, как мог.
И кто из мальчиков не сбег?
– Кому ты не помог.
 
 
Текла, как кровь и как ручей,
По городу река.
И от арыка кирпичей
Мне надо взять, пока
 
 
Ты на войне была тогда
Красивой медсестрой.
И кровь – вода; и никогда
Не умер твой герой.
 
 
Остался жив, и лягут спать
Родные москвичи.
Ручной гранаты не отжать
Кольцо – молчи, молчи.
 
 
От мусульман и христиан
В суровой той войне
Мы поминутно видим шквал,
По-прежнему в цене
 
 
Штыки и ружья. Слово «нефть»
Пришло – сказать «нефтай».
И всюду видим эту смерть.
Подруга, не читай
 
 
Моих стихов, в них правда. Ложь
Красивая нужна.
И на Кавказе ты берешь
Страну. Вот – та война.
 

13 февраля 2009 года

Сибирь настоящая

 
От меня останется только голос,
Как закладка в книге, как тонкий волос,
Как перо, зажатое в кулаке,
Только голос в песне о ямщике.
 
 
Мы не рады братьям, как мы не рады!
А солдат берет да и рвет гранату,
Он спешит к любимым, ему видней:
– A la guerre, товарищи, на войне
 
 
Мы с пером привыкли ходить, и люди,
Что едят блины на красивом блюде,
Скрипачи, поэты и офицеры
Все поют эти песни о пионерах,
Что же с голосом? Он в руке, наверно,
Был зажат. Перо очиняет нервы.
В этой сказочной сказке, где мы остались,
Только ангелы смертные и усталость,
Только кошка угрюмая когти точит.
Что, поэт, или смерть себе не пророчит?
 
 
От меня останется только голос,
Голос piano и violin, точно полость,
Накрывая ноги, опять надета.
Этот голос, однако, не ждет рассвета.
 
 
Этот голос видит, почти вслепую,
Как солдат, вставая, идет под пули
И, не зная ангелов и бессмертья,
Плачет тихо и горько, как плачут дети.
 
 
Ах, холмы, холмы по моей России.
Вы же песню эту не попросили.
Зритель – что? И скажи, что такое читает
Вся страна? – Отчего корабли летают?
 
 
И воздушных вихрей нельзя сберечься.
Мы уходим в прошлое с «Частью речи»,
С Бродским, с Пушкиным, с Мандельштамом.
Вот и Муза старая перестала —
 
 
Мучит новая Муза. Летает проза.
Я опять прихожу, покурив, с мороза.
Я не знаю, Бог, все Сибирь да волость…
От меня останется только голос.
 
 
Голос хриплый, прокуренный. Этих башен
Вид безбашенный только что бесшабашен.
Я иду с мороза и, покуривши,
В подражанье Бродскому кропаю вирши,
 
 
В подражанье Пушкину и поэтам
Покурив – когда же настанет лето?
Чтоб тогда стоять мне под той березой,
Что со мной стояла во все морозы…
 

28 февраля 2009 года

Урал

 
Катался барин по Уралу
С своей красивою женой,
А мимо шел этап усталый,
Этап же охранял конвой.
 
 
Стучали версты перелеском,
А в поезде сидел купец,
И каторжник один немецкий
Кричал в окошко: «Наконец!»
 
 
Стучали версты, шли овраги,
И с молодою шел женой
Тот поезд; почтовОй бумаге
Доверилась, и головой
 
 
Как в омут кинулась красотка,
Когда писала: «Мой Филипп,
Мой муж опять не смотрит кротко,
У сына вдруг открылся грипп,
 
 
И, между нами, сын твой плакал,
Все папу видеть умолял,
А муж с охотничьей собакой
В охоту ездил…» На вокзал
 
 
Пришла кибитка почтовая,
А барин – хвать! – берет письмо,
Он, старый, женку поднимает,
А мимо – каторжник с сумой,
 
 
В колодках на руках этапных.
– Филипп! – кричит тотчас жена.
И валит новогодний лапник.
– Да ты, видать, обольщена!
 
 
И смотрит барин грозно, мрачно,
Как на престоле Судия.
«Вот поезд вышел неудачный —
Распалась вся моя семья».
 
 
Катался барин по Уралу.
Теперь другой этап идет,
И, вдаль идя лесоповалом,
Россия-матушка живет.
 

29 декабря 2009 года

Украинская песня

 
Ты моя дивчиночка,
Ты моя кручиночка,
Пела-подпевала,
А сказали – мало.
 
 
Ты моя дивчиночка,
Ты моя песчиночка,
Много было бы чудес —
Оказался темен лес.
 
 
Ты моя кошчоночка,
Ты моя девчоночка,
Нищета-то, беднота,
Вот купили мы кота,
 
 
И с котом-мурлыкой
Мы вязали лыко,
Лапти шили в тесноте,
Только продали лаптей
 
 
Очень мало на базаре,
А затем звезду связали,
Положили на весы,
Во все стороны – усы.
 
 
Ты моя дивчинка,
Ты моя кручинка,
Знает мать, как что сказать.
Надоело вышивать.
Надо как-то выживать,
 
 
Мать сидит за пяльцами,
И иголкой, пальцами
Пришивает ей косу.
– Парень? Голову снесу! —
 
 
Говорит девчонке мать.
Девка снова воевать
– Замуж, замуж выхожу,
Лягушоночка рожу
От того от парня,
Яко вышло б гарно!
 
 
Три сестрицы – три сестры
С этим парнем жгли костры,
Повязали, посыпали снегом
И из России – бЕгом
Ясным, красным и прекрасным,
Головеночка-то ясна,
 
 
Свет в очах, и до ушей —
Хвост кобыле не пришей.
Уши-то хозяина,
Валенки навалены,
 
 
Валенки-то, валенки
Не подшиты, стареньки.
Приезжает к ним купец,
Вот и сказочке конец.
 

30 декабря 2009 года

Побасенка

 
На улице ТаловОй
Жил дворянчик столбовой,
Жил он с крепостною девкой
Да под крышей еловОй.
 
 
На улице Таловой
Сапожок-то яловой.
Ходит барыня-сударыня,
Муженек-то сам не свой.
 
 
Там, под крышей еловой
Дворянин-то столбовой
Ходит гоголем по храму,
Не разводится с женой.
 
 
А у девки-то сума,
А у тестя-то – тюрьма.
Ждала милого до хаты,
Оказалася брюхата,
 
 
Парень девку свел с ума!
Открывается корчма,
На скамейке тесаной
Сидит кума нечесана.
 
 
На скамейке у Кузьмы,
У хозяина корчмы,
Ходят гоголем гусары
И разводят тары-бары
Про гитары и пожары,
Про свободные умы.
 
 
На улице Таловой
Вор на воре сам не свой —
Поседел градоначальник,
Еле дышит – чуть живой.
 
 
Едет и полиция —
Да конная милиция…
Ходят дамы, шпиц и я —
Я поэт, моя семья —
Чайник с кофе,
Уж не хуже!
Кошка, кот да третий я.
 

1 января 2009 года

Базар

 
Вор торговал из-под полы,
Залысины зализывал,
А мимо шли людей углы,
С картинами за мызою.
 
 
Вор продавал картину мне,
Кота купил с крестом,
И видел девушку в окне
Сегодня исполком.
 
 
Краснели флаги, пес лежал,
Вертел собачий хвост.
И уезжали на вокзал
В такси без папирос.
 
 
Москва не верила слезам,
Торговка – паспорту.
И вот главред опять сказал:
– Сегодня я уйду.
 
 
Нас выгоняли за порог.
И космосом с орбит
Глядел наш стариковский Бог.
Кричат в толпе: «Пиит!»
 
 
Убогим бардам, что бренчат
Под музыку с вином.
И Цезарь пестовал внучат
В большом дворце с окном.
 
 
Собачий лай, вороний грай.
Достали три трубы
Звонков: «Сегодня умирай».
И вот – вождей гробы
 
 
Устало смотрят не в упор.
Пленилась попадья,
Не устоять. Один позор,
Как медная струя,
 
 
Грохочут танки под Москвой,
И снова путч; один
Как косо смотрит почтовОй —
Всей жизни бригадир.
 
 
Несет зарплату он в мешке.
И с министерством – в топь.
Кого продали? Кот в мешке
И нервов оторопь.
 
 
Луна белеет на снегу,
И снова фонари.
Сказать, однако, не бегу:
– Кумир, при нас цари.
 
 
И хор безмолвных поэтесс
Молчит, кивая в такт.
Базар, однако, темный лес,
Скажите, где не так?
 
 
И вот страна, разинув рот,
На выборы пришла.
Пришел последний патриот,
А я гулять пошла.
 
 
Вождей покрыли кумачом.
Долой КПСС.
А храм, отделав кирпичом,
Построим до небес.
 
 
На воре вор. Вставай, страны
Зовет несчастный лик.
И от пиров и до войны
Дошли, мой кот – старик.
 
 
И я опять в Сибири, где,
Скажите, что не так?
Нас всех оставили нигде,
Никто, да и никак.
 

2 генваря 2010 года

На годовщину смерти

 
Подслеповатый ангел на кладбище питерском…
Мимо проносятся тачки с ветерком.
Я еду туда прямо из Пулково,
Из аэропорта; тихо и гулко.
Мне страшновато здесь одной.
Воздух как вата; вот с женой
Похоронен какой-то старик, и люди
Здесь не пьют нисколечко, ни по одной
Рюмочке…
Вот появляются люди живые;
Подслеповатый ангел на памятник смотрит.
И в этом спокойном питерском люде,
Как раны ходят везде ножевые,
То тень, то смерти, и грустные Мотри
По квартирам тихо слезу утирают.
А там всё марши играют-рают.
 

5 февраля 2009 года

Российская история

1

 
Ну попал, как кур в ощип…
Задирайте лапки.
Забирай Давидов щит
И шагай до лавки.
 
 
Приходи ко мне, ямщик —
Взяли за сексота.
Как от вшей прошва трещит,
В лагерь неохота.
 
 
Голова-то голова
Володечки-то Ленина.
Стоит ровно та глава,
Только что посеяна.
 
 
Вот посев, и вот «Посев»,
Дело в девяностые.
Щи, однако, подогрев,
Курим папиросы мы.
 

2

 
Голова моя болит,
Кашель мой болезненный.
Мама редко говорит,
Да отчим редко трезвенный.
 

3

 
Кашемировые шали
Мне цыганки завели.
Говорит товарищ Сталин,
Мне шагать на край земли.
 
 
А сексота звали «Царь»,
Но не царь Романов.
Ходит цезарь, ходит псарь,
Вот гитара – с кранов,
 
 
С кранов падаю уже.
Расступитесь, люди.
Было хуже, да «Морзе»
«Красину»-то будет.
 
 
Хорошо же на Руси,
Дело вечно к вечеру.
Хоть кого ни попроси,
Умирать-то нечего.
 
 
Нечесом да не часом,
Умирать – нехорошо,
Холосо да колесо,
Три китайца и яйцо
 
 
Золотое, странное,
Книжка та стеклянная,
Ложка деревянная
Да Маша окаянная.
 

4

 
Вот фарфоровая мама,
Вот фарфоровая кукла,
Посадили фтизиатра,
Тихо нашептав на ухо.
 
 
Деточки зеленые,
Что ж вы, молодые,
Ходите влюбленные,
А потом – седые?
 
 
Все по пешкам, пионерским
Лагерям, кому куда.
Носят шапочки из нерпы,
Бродит черная вода.
 

5

 
Голосисты голоса
После тех розеточек.
Пили, ели два часа,
И не стало деточек.
 
 
Посадила меня в лагерь
Сволочь та, Витальевна.
Я пойду по переулку,
Призывая Сталина.
Сталина да Берию —
Да кончим фанаберию.
 

6

 
Ай-люли да ой-люли,
Люди мы католики.
Встали мы, как кролики —
Все собаки залегли.
 
 
Ангелы приходят к нам
На житье старинное.
Не к чертям и беспопам,
На свиданье длинное.
 
 
Ах Иван да Грозный,
Да мужик тверезый.
И березовые розги
Веником по спинам бьют.
Соловьи мои поют,
Про лучшего из Малют
В книжке читать задают,
Читать в сенях березовых…
 

Сентябрь – ноябрь 2009 года

О Стране Чудес

 
От лишнего веса,
От вешнего лиса
Тебя избавляет
Малютка Алиса,
 
 
Красотка Азиза
С Алисой гуляет
И ящерку водит,
И с кошкой играет.
 
 
От лишнего веса
Прогулки Алисы,
От этого милого,
Рыжего лиса —
 
 
С собачкой и ящеркой
Нет на натуре
Азизы с Алисой.
Поклоны Фортуне
 
 
В Чудесной Стране,
Где повернуты реки,
В закрытом портретом окне,
Человеки
 
 
На марше, и воду
Берут буржуазно
Из общей котельной,
Где все безобразно.
 
 
В Чудесной Стране,
В закрытом окне,
Из пьесы «На дне»
Все герой куртуазный
 
 
Не ищет любви,
А читатели ищут.
В Чудесной Стране
Смерть кудрявая рыщет.
 
 
И нету охраны
У бедной Азизы.
И Лесбос, как Бог,
Выполняет капризы…
 

26 ноября 2009 года

О свином гриппе

Голова моя болит,

Как головешечка, горит…

Н. Ч.

 
Этим гриппом, тем же самым,
Заболела наша мама,
Тем же гриппом, что и я,
– Кошка, детка и свинья.
 
 
Мы не умерли от гриппа,
Пили чай с малиной, с липой;
Кончилась баталия —
Поехали в Анталию.
 
 
Турки там, мечети рядом,
Нашим мамам нет преграды,
Ехали мы, ехали,
Наконец приехали.
 
 
В солнечной Анталии
Маленькой Наталии
Глазки видят минарет.
– Турок влез на табурет.
И от оспы, и от гриппа
Прививались дети лихо,
Пили чай с малиной
На Большой Неглинной.
 
 
Папы-неумехи
Устроили потехи:
Вот те, детка, фейерверк,
Искры все летят наверх
 
 
В солнечной Анталии…
Уехали в Италию.
 
 
А в Италии-то небо
В облаках – краюшках хлеба
Сдобного да белого,
Только негорелого.
 
 
Бабочка-красавица
И божия корова,
Прилетай в Италию —
Дети, будь здоровы,
 
 
Не чихайте, а читайте,
Льва с ягненком посмотрите,
Антилопу приручайте
В зоопарке, что на Крите.
 
 
Или это в Греции?
Или дело в Швеции?
Там, где Карлсон летает,
Айболиты прибывают
 
 
С обезьянками, с верблюдом,
Это, дети, что за чудо?
Вот развалины Помпеи,
Буржуины преуспели
 
 
Нам показывать весь лес
Удивительных чудес —
 
 
Ну, ребята, кто здоров?
Ну и бред. От докторов
Слышу я, что грипп свиной.
Деток нет, иду домой.
 
 
Мама выпила лекарство,
Снова вижу Божье царство,
Снова отлежу бока —
Ах, дорожка широка,
 
 
Просто в Рай меня ведут
Этот грипп, свинья и пуд
Тяжких дел моих. Здорова?
Выздоровела? Нет, больна.
 
 
Буду я болеть, и новый
Бред свалился из окна.
Вот он, этот Айболит —
К. Чуковский. Грудь болит.
 
 
Апельсинами сгружает
Бочки, пролежни в боках,
И Наталия витает
Краше Маши в облаках.
 
 
Колют что-то. Перестали,
Видится товарищ Сталин.
Говорит: «Пока-пока,
Не отлеживай бока».
 
 
Исчезает, полужива —
Полумертва я уже.
Сталин, Айболит и жила
Золотая в неглиже
 
 
Муз прекрасных водит хор,
В прятках местный бродит вор —
Литератор заурядный.
Ну, скажи-ка, ненаглядный,
 
 
Сколько крал у муз моих?
Это все просилось в стих,
А мораль? Да что мораль…
Дело было – повесть жаль.
 

1 декабря 2009 года

Песенка о девочке

 
Птиченьки, собаченьки,
Кошчонки – мы побачили,
Сходили-порыбачили
К сурку, и с хомяком,
 
 
С белой крыской по воду
Ходили вместе, с поводом
Крыска смотрит весело
На бело-красный дом.
 
 
Птиченьки-собаченьки,
Сходили-порыбачили,
И ни звука рыбочка
Голодная не даст.
 
 
Выпускали рыбоньку
Девочки-приказчицы,
Девочку красивую
Замуж кто отдаст?
 
 
Вот и платье белое,
Что же я наделала,
Я надела платьице,
Кукол продала.
 
 
И мои приятели…
В падеже я дательном,
Девочки-приказчицы!
Мама умерла!
 
 
Вот хозяин новенький,
Не пригожи бровеньки,
Девочки не делают
Ничего в дому.
 
 
Я не знаю, что же мне
Делать с непригожим-то,
Платье чисто-белое,
Верно, я возьму.
 
 
И бегу купаться я,
Птиченьки-собаченьки,
Славно порыбачили,
Не проспать бы мне.
 
 
Утонула девочка.
Вот и платье белое
Не надела новое —
Спит теперь на дне.
 

21 декабря 2009 года

Разговорная речь стиха

 
Не будет вин, и старый попугай,
Что все твердил про клады,
Нам снова скажет: «Мама, не ругай,
Не надо».
 
 
Не надо мне награды за псалмы,
Не гаснут дорогие свечи,
Как белый попугай, твержу, что мы
Устали в этой речи.
 
 
В реке событий года или дня
Текут устало
Мгновения; минуты у меня
Я мерить стала.
 
 
Усталые творцы бредут домой,
И в этой разговорной речи
Стиха – весь молодой, с сумой —
Наступит вечер.
 
 
Живу, однако, только для стиха.
И вот в Псалтири
Я снова нахожу (судьба плоха)
Свои квартиры.
 
 
Одна – в Москве, другая – в Мире дней,
А третья – в городке, забытом Богом.
В какой из них твердилось мне сильней?
Моя пирога
 
 
От «Гайаваты» до Америки прошла.
И где темнее?
И из какого темного угла
Тиран да Неи?
 
 
Тиран. И гей спокойный на балкон
В Москве выходит
И смотрит в Амстердам своим умом,
«И леший бродит».
 
 
Литература есть естественный процесс
Творенья жизни,
Второй реальности, где пресс
Лежит на призме,
 
 
Да, то бишь «Паркер» мой на пресс-папье,
И Новым годом
Мы пишем, да и Плиний на скамье
Лежит, и, родом
 
 
Из букв, текут примерные стихи,
И в злобе Яго
Сгорели Дездемонины грехи.
Не лжет бумага.
 

23 декабря 2009 года