Текст книги "Джентльмены неудачи"

Мария Жукова-Гладкова
Джентльмены неудачи

Автор предупреждает, что все герои этого произведения являются вымышленными, сходство с реальными лицами может оказаться лишь случайным, а все события – плод авторского воображения.

Пролог

Сергей лежал на верхней шконке, закинув руки за голову, и глядел в потолок, словно пытаясь прочитать там ответ на мучивший его вопрос. Вопрос был вечным для русской интеллигенции: что делать? Ответ на другой, не менее часто задаваемый себе (кто виноват?), он знал. Сергей был честен с собой: виноват был он сам. Но теперь нужно в самом деле что-то предпринять! Ему ведь никто больше помогать не будет. Юлька, конечно, разобиделась. Хотя – она сама хороша, между прочим. Нет, плохо о ней он думать не будет. Все-таки она для него много сделала. Но… Стоп!

Надо бы помириться с Юлькой. Например, подослать к ней маму. И папу. И попытаться ей опять позвонить. С кем-нибудь из обслуги «Крестов» договориться. А пока… Что же делать?!

– Эй, Татаринов! Тебе малява, – крикнули снизу. Сокамерники поймали очередного «коня».

Он поблагодарил ребят, взял маляву и прочитал на своей верхней шконке, чтобы никто не увидел текст. Он знал, что в камере есть подсадка, и не одна: ментовская и, что самое неприятное, сухоруковская. Сухорукову обязательно доложат, что он получил маляву. Сергей уже знал, что думают о нем сокамерники: всякие известия и новости в тюрьме распространяются с удивительной скоростью. Быстрее, чем на воле. Да и завидовали ему – и из-за Юльки, и из-за того, что ему приходит больше всего маляв, как какому-нибудь вору в законе.

Но неужели Юлька его простила?! Вот бы здорово было!

Ан нет. Малява пришла – никогда бы не поверил – от Вячеслава Николаевича Астахова, он же Ящер. Враг моего врага – мой друг. Что ж, Славик прав. С этим утверждением Сергей полностью согласен. Месть – благородное дело. И так хотелось отомстить этому меценату хренову, Ивану Захаровичу Сухорукову! Но как?

Ящер хочет того же. Предлагает подумать. Одна голова хорошо – две лучше. Значит, следует что-то предложить Ящеру. Если Сергей что-то придумает – можно рассчитывать на помощь Славика.

Уничтожив маляву, Сергей опять уставился в потолок.

И он придумал. Он вспомнил о событиях трехлетней давности и об их продолжении. Вернее, о версии тех событий, рассказанной ему покойным тестем. Если Ящер и начнет проверять – все сойдется. Не исключено, что он и так знает, как тогда пришлось побегать Ивану свет Захаровичу, как понервничал господин Сухоруков, а сколько он бабок потерял… На душе сразу потеплело. Так приятно думать о неприятностях твоего врага! И еще больший кайф – планировать его дальнейшие неприятности. Но даже не это было главным. Таким образом можно потребовать у Ящера помощи с освобождением. Сергей же не в состоянии показать место, оставаясь в «Крестах»?

Сергей не сомневался: Ящер заинтересуется. И оказался прав.

* * *

Вячеслав Николаевич Астахов, он же Ящер, в очередной раз встречался с адвокатом.

– Значит так, Зиновий Яковлевич, запоминайте. Костя должен навести справки…

– Если я вас правильно понял, Слава, – открыл рот Зиновий Яковлевич после того, как Ящер закончил перечисление инструкций, – вам-таки надо узнать, был хипиш или не было хипиша?[1]1
  Х-и-п-и-ш – скандал, шум (блатн.) – прим. автора.


[Закрыть]

Ящер кивнул.

– Какие еще будут указания?

– Пусть Костя регулярно докладывает мне, чем занята Смирнова. Пусть установит за ней слежку. Двадцать четыре часа в сутки. Где она бывает, с кем встречается…

– Вас она-таки интересует как женщина?.. – уточнил Зиновий Яковлевич. Ему действительно было любопытно. Чтобы Славик, которого он впервые представлял, когда тот залетел по малолетке, так интересовался какой-то женщиной?! Такое на памяти Зиновия Яковлевича было впервые. Ему доводилось в прошлом помогать Славику в решении кое-каких юридических вопросов с дамами, но чтобы Славик хотел установить за кем-то слежку? Ему всегда было плевать на женщин как таковых.

– Да я эту стерву… – Ящер сжал кулаки и все-таки не стал произносить вслух то, что он сделал бы со Смирновой. Возможно, просто еще не придумал. Но это явно касалось сворачивания шеи или чего-то подобного. – Нужно знать, чем она занята, чтобы успеть подготовиться! – рявкнул Ящер. – И вообще, пошевеливайтесь! Сколько мне еще тут париться?! Чай, не на курорте сижу!

Ящер не мог рассказать Зиновию Яковлевичу обо всех деталях своего нынешнего положения в камере. Не позволяла мужская гордость. Но Славик прекрасно понимал, что ничего хорошего от сокамерников в ближайшее время его не ждет. Можно подкупить сотрудников, но те, кто вместе с ним волею судьбы оказались на нарах, скорее будут выполнять указания человека с авторитетом (вполне определенным), Ивана Захаровича, какими бы деньгами их ни закидывал Славик. И лучше не закидывать. А сокамерники уже выполняют указания Сухорукова, потому что от кого же еще эти инструкции могли поступить? И сам Иван Захарович его предупреждал…

Пребывание в «Крестах» для Ящера становилось невыносимым. Требовалось что-то срочно предпринять, потому что, как прекрасно понимал Вячеслав Николаевич, в ближайшее время станет еще хуже.

* * *

Сибирские ребята собирались в Питер. Отец одного из них недавно ездил туда в командировку и по возвращении сообщил сыну: у ихних «Крестов», оказывается, музей есть! Отец даже туда сходил, и музей произвел на него большое впечатление. Гораздо большее, чем Эрмитаж. Видимо, потому, что в картинах папаша не смыслил ничего (только в синей росписи по телу), а поделки зеков-умельцев его очень даже заинтересовали. Как, впрочем, и все остальное, что экскурсантам показывают. Папаша впервые в жизни ходил в тюрьму на экскурсию.

Ребята тоже решили съездить. Гульнуть в северной столице – злачных мест там навалом, весна уже давно вступила в свои права, так что погреются после своих сибирских морозов, телок валютных трахнут – тех, которых в «Интердевочке» показывали.

К большому удивлению ребят, старшой, Вадим Дмитриевич, тоже захотел поехать. Ребятам, конечно, он не стал объяснять, почему, да и слишком высоко он стоит над ними, чтобы перед ними отчитываться. Ребята сами догадались: Вадим Дмитриевич не только в музей «Крестов» сходить хочет. Дела у него какие-то в Питере.

– Да вроде же у него партнер там был года три тому назад или, может, два, – вспомнил один из парней. – Потом они что-то не поделили. Брательник мне старший говорил.

Сейчас у брательника уже не уточнишь – парится брательник в одном из острогов, закрыли его на четыре года.

Ребята решили: понадобится – Вадим Дмитриевич сам скажет.

* * *

– Так, значит, Вадик собственной персоной из Сибири пожаловал? – Иван Захарович Сухоруков посмотрел на верных оруженосцев. – Любопытно, любопытно!

Сухоруков задумчиво уставился на экран телевизора, к которому был подключен видеомагнитофон. Они втроем только что просмотрели в записи очередную Юлькину передачу. На эфир не успели, как уже часто случалось в прошлом, поэтому подчиненные записали «Криминальную хронику» на видеомагнитофон. Правда, Юлькины передачи записывались и когда Иван Захарович смотрел их в указанное в программке время. Все Юлькины творения хранились в его архиве – и видеозаписи, и стопка выпусков еженедельника «Невские новости», где печатаются Юлькины статьи. Чтоб всегда под рукой имелись. А то многие события из тех, что освещает эта стерва, почему-то имеют продолжение. Так что нужно быть в курсе. И заранее готовиться.

– Смирнова его не снимала, – подал голос Виталя Лопоухий.

– Она, кажется, даже не знает о его существовании, – добавил Дима Кактус. – Сообщать?

Иван Захарович в задумчивости почесал щеку. Он думал, стоит ли возобновлять отношения с Вадимом Дмитриевичем или же не стоит? Партнер он был надежный, прибыль с совместно проведенных операций набегала крупная, но потом случилась та неприятность, объяснений которой Сухоруков не мог найти до сих пор.

Но выхода на Таджикистан у Ивана Захаровича нет. И никак ему не найти нужных подходов. А у Вадима – есть. Очень хороший у него там канал. Ну и почему бы Ивану Захаровичу не получать свою прибыль?

Да, Сухоруков тогда полностью рассчитался с Вадимом. Это было делом чести. Вывернулся чуть ли не наизнанку. Но не мог поступить иначе: репутация дороже. Не расплатился бы – слух прошел бы по всей территории бывшего Союза, да и в дальнем зарубежье люди бы узнали…

Но Вадим все равно обвинил его в том, что он не может контролировать свой регион. Понятно: обвинил в пылу ссоры. Вадим вообще человек горячий и импульсивный, хотя и чисто русский. Но у всех этих «афганцев» что-то с головой. Теперь же делом чести для Ивана Захаровича было – показать Вадиму, что регион он контролирует и делает тут, что хочет. По его приказу в тюрьму сажают, по его приказу обвинения снимают.

– Ну-ка, Виталя, свяжись с нашим подполковником, – велел Иван Захарович Лопоухому. – Спроси: хочет он дырку для новой звездочки прокрутить или как?

Ни Иван Захарович, ни Виталя с Димой не сомневались в ответе прикормленного ими подполковника. И вообще, тот уже давно работал не за звездочки, а за портреты лысого американского президента, регулярно получаемые им от Ивана Захаровича за выполнение поручений Сухорукова.

Подполковник только уточнил, какую статью Иван Захарович желает впаять сибирскому гостю.

– На твое усмотрение, – ответил Сухоруков. – Но так, чтоб потом ее можно было легко снять.

– Сделаем в лучшем виде, – последовал ответ.

* * *

Немецкий барон Отто Дитрих фон Винклер-Линзенхофф с большим наслаждением вдохнул сырой питерский воздух. Наконец-то он в России!

За барьерами таможенного контроля его ждала Светка Ковальчук, рыжая бестия, депутатская дочка. Поцеловала так, что барон аж глазами завертел по сторонам. Что о них подумают? Так целоваться благовоспитанный барон мог себе позволить только в интимной обстановке, но никак не в международном аэропорту. Однако народ не обращал на них никакого внимания, если не считать таксистов, но те преследовали свои цели.

– Я на колесах, – сказала Светка, облизываясь. В ее глазах горел огонь страсти.

«Ведь изнасилует же меня в машине, – подумал Отто Дитрих. – Не дотерпит до гостиницы». Хотя зачем он сюда приехал? Он приехал из-за русских женщин, ну, и делать бизнес, конечно.

Глава 1

Я позвонила Пашке – своему оператору – без четверти двенадцать, считая, что часа на раскачку ему должно хватить. Сказала, когда буду, и велела стоять у парадного во всеоружии, то есть с телекамерой. Не забыть паспорт: мы сегодня в очередной раз идем снимать в «Кресты».

На всякий случай перезвонила любимому оператору через пятнадцать минут, чтобы удостовериться, встал он или нет. А то ведь сегодня суббота, мается он, сердешный, после вчерашнего. Хотя Пашка независимо от дня недели мается после очередного вчерашнего… Но в субботу, как правило, он страдает больше обычного. Как, впрочем, и в воскресенье.

Пашка меня обматерил: он порезался во время бритья, услышав мой очередной звонок. Но ему не привыкать: сколько я его знаю, он или с трехдневной щетиной на щеках, или порезавшийся.

Без пятнадцати час я притормозила у его подъезда. Пашка сидел на лавочке рядом с двумя бабульками и пил пиво. Бабульки давали ему ЦУ – что следует снимать и в каком ракурсе. По-моему, мнение народа до оператора в субботу с утра доходило с большим трудом. Хотя, какое утро – некоторые люди уже обедают.

– Для тебя специально взяла, – сказала я, кивая на заднее сиденье, где лежали две бутылки пива.

– Ничего, не пропадет, – заметил оператор, выкладывая рядом закупленные им самим бутылки. – На обратном пути.

Машину, как и обычно, я поставила на улице Михайлова, и мы с Пашкой тронулись в сторону КПП – единственного входа в «Кресты», через который заходят люди. Есть еще двое ворот, но они только для автотранспорта.

Оказавшись на тротуаре, я на мгновение закрыла глаза. Все вокруг заливал яркий солнечный свет. Апрельское солнышко приятно грело. Скоро можно будет загорать. Люблю весенний загар. У Петропавловки уже стоят люди – как и обычно, в газетах появились фотографии первых загорающих. Мы тоже поместили репортаж в нашем еженедельнике, да и на канале что-то прошло на тему весеннего загара. Не могли же мы остаться в стороне от городских событий?

Но я работаю криминальным обозревателем. Поэтому о загорающих писала и снимала не я. Вот если бы на пляже у Петропавловки началась стрельба, ну или хотя бы просто помер кто-то из гостей города, услышав пушечный выстрел, возвещающий о наступлении полудня, – тогда точно послали бы меня. А сейчас я иду выполнять очередное задание холдинга по своей тематике. Правда, не только холдинга…

Сегодня в «Крестах» играют в КВН.

– Слушай, а может, по Арсенальной прогуляемся? – предложил Пашка. – Время есть. Окрестности поснимаем. Ты же давно вроде хотела.

Я кивнула. Пусть будет съемка прилегающей к «Крестам» территории, так называемая «панорамка». Мало ли когда потребуется вставить в какой-то репортаж, а времени снимать не окажется. Или погода выдастся не та, или еще что-то… Сегодня же так ярко светит солнце! И Нева не выглядит мрачной. Лед уже сошел, так что в случае необходимости съемка сойдет и за летнюю.

Мы прошли обратно, к площади Ленина, и съемку начали оттуда. Из ЗАГСа – углового здания – вышли четверо, двое мужчин и две женщины лет по пятьдесят. Все радостно улыбались, одна из женщин держала в руках небольшой букет цветов. Я тоже улыбнулась. Любовь приходит в любом возрасте. Вот только я сейчас одна… С моим последним мужчиной (мужчинами? Ящера считать, или как?) мы расстались, а никого другого я пока не нашла. Да и, признаться, искать особо некогда: все бегаю, собирая фактуру для очередного репортажа, жить-то как-то надо, а рассчитывать больше не на кого: родители – пенсионеры, я сама им помогаю. Я живу одна, вернее, с котом Василием, страшным обжорой и дебоширом. Да и, признаться, после Сереги и Славика никакой «любви» мне не хочется. Эти двое хорошо постарались, чтобы я долго не могла посмотреть ни на одного мужчину как на мужчину. Алкоголик Пашка – другое дело, как и коллеги по работе, как и Иван Захарович Сухоруков, наш с Пашкой покровитель, на которого я в некоторой степени тружусь; как и его «мальчики», один из которых заявил, что лучше пойдет на каторгу, чем свяжется со мной как с женщиной. И почему мне так не везет с мужиками? С другой стороны, нельзя же иметь все. А у меня есть известность. Мои передачи на нашем канале имеют самый высокий рейтинг…

Две пары, видимо, новоиспеченные муж с женой и свидетели, загрузились в старенькую «шестерку» и уехали. Пашка все заснял, и мы с ним пошли дальше. У школы с криками носились дети. Я посмотрела на часы. Полвторого. Уроки закончились. Завтра выходной. Конечно, у детей радость. Но их веселый гул скоро остался позади. Дальше на Арсенальной набережной расположены здания совсем другого предназначения. Запертые в них люди уже давно забыли о радости…

Иногда мне даже кажется, что тут какая-то особая аура. Неоднократно приезжая в «Кресты», чтобы взять интервью или подготовить репортаж о каком-то мероприятии, проводимом в следственном изоляторе, я ощущала некую подавленность, какое-то гнетущее состояние… Отчаяние, боль, крушение надежд тысяч заключенных, кажется, слились в этом месте воедино и давят на тех, кто сюда приезжает. Но это – моя работа. И, признаться, мне всегда хотелось хоть как-то скрасить дни находящихся за забором людей, облегчить их участь, разнообразить этот ежедневный кошмар: камеры, допросы, бесконечные тюремные галереи с одинаковыми дверьми, прогулочный дворик. Одно и то же. Вчера, сегодня, завтра.

Мы с Пашкой перешли улицу Михайлова (машин на ней, как я заметила, прибавилось), и начались «Кресты», мрачное здание, вернее, группа зданий из красного кирпича, возведенных в девятнадцатом веке Антонием Томишко.

Я подняла голову. Как и обычно, к решеткам камер приникли лица. Ребята смотрят на волю, на солнце, заливающее Арсенальную набережную. Как, наверное, сейчас жарко в камерах… Может, и Серега со Славиком поглядывают вниз, ожидая моего появления. Они же явно знают про КВН, хотя в игре участвуют только осужденные из отряда хозобслуги, а Серега со Славиком находятся под следствием. Для подследственных ни игр, ни концертов не проводится.

Мы с оператором направились ко входу в следственный изолятор. Представитель пресс-службы ГУИН, делавший нам с Пашкой аккредитацию, должен был подойти без пятнадцати два. У нас осталось еще минут десять. Выпить, что ли, лимонад в уличном кафе, расположенном у входа в зал приема передач? Вообще-то, все пластиковые стульчики заняты. Зайти в зал?

– Паш, пойдем, народ поснимаем, – я кивнула в сторону нужной двери. – Будет еще одна «панорамка».

В зале, как и обычно, стоял гул. Передачки принимают и в субботу, и женщины стояли в очередях к заветным окошкам, чтобы переслать своим родным и любимым продукты и вещи. Отметила, что несколько человек держат в руках наш еженедельник. Мне всегда приятно видеть людей, читающих мои статьи.

Мои темы в некотором роде фильтрует наш с Пашкой покровитель, Иван Захарович, объявивший меня своим пресс-атташе. Но, конечно, работаю я и с органами, и с ГУИНом, везде имею консультантов, своих друзей и знакомых стараюсь представлять в выгодном для них свете, Хотя бы для того, чтобы начальство их не только не ругало, но и хвалило за самоотверженный труд. В общем, кручусь, как могу. А иногда и через «не могу».

Сегодня мне придется сделать то, чего совсем не хочется. Я очень надеялась, что удастся отвертеться. Иван Захарович почти месяц помалкивал. Я уже думала: забыл или обошелся без меня. Ан нет… Этот старый хитрый жук ни о чем никогда не забывает.

* * *

Утром меня разбудил телефонный звонок. Глянула на часы: девять утра. Ну кто в субботу встает в такую рань?! Сами не спят и мне не дают. И еще номер не определился, как объявлял мой говорящий АОН женским голосом. Или ошиблись номером, или кто-то звонит по сотовому. Тогда почему на городской? Вставать страшно не хотелось, но я подозревала, что это может быть кто-то из моих осведомителей.

Откинула одеяло, потревожив недовольного кота, он попытался меня цапнуть – за то, что не даю поспать, сунула ноги в тапочки и понеслась к аппарату.

– Ну?! – рявкнула я в трубку.

– Юленька, почему ты так невежливо отвечаешь по телефону? – проворковал до боли знакомый мужской голос. – Ты же имеешь влияние на массы. Массы прислушиваются к тому, что ты им сообщаешь. А если кто-то из твоих зрителей или читателей узнает, как ты отвечаешь по телефону…

– Иван Захарович, вы что, еще не протрезвели после вчерашнего? – спросила я. – Так опохмелитесь хотя бы. Знаете ли, после опохмелки иногда воспитательный зуд пропадает.

– Я еще не ложился, – сообщил Сухоруков.

«Опять ему какая-то бредовая идея в голову пришла», – подумала я и решилась спросить вслух:

– Какую пакость вы замыслили на этот раз? Что теперь строить намерены, Иван Захарович?

У Сухорукова всегда столько идей… Но меня это только радует, так как Иван Захарович регулярно поставляет мне материал для программ и статей, и его поток в обозримом будущем не должен иссякнуть (если, конечно, Сухоруков не отправится в мир иной): идеи из Ивана Захаровича сыплются, как из рога изобилия. И еще он при каждой встрече говорит мне, что ему скучно… Поэтому он то лично чешет кулаки о чью-нибудь физиономию, то мчится куда-нибудь, в результате чего сотрудники организации, почтенной его присутствием, долго отпаивают друг друга и самих себя национальным русским напитком; то устраивает презентации – или с переворачиванием столов, или на Арсенальной набережной… А вообще, он мужик веселый, щедрый и неунывающий. Хотя с ним следует держать ухо востро: с неугодными он расправляется быстро и жестоко. Один раз он сохранил мне жизнь (после того, как я оказалась в противоборствующей команде и даже собиралась опубликовать убийственный для Сухорукова материал). Я чувствую себя ему обязанной и рассчитываю на защиту, которую Сухоруков способен обеспечить тем, кто на него работает. А он явно решил использовать мои журналистские возможности по полной программе. И использует. Пока, правда, мне не приходилось переступать через себя.

– Или вы всю ночь обо мне мечтали? – продолжала я, окончательно проснувшись. – Наконец, к утру решились?

– Юля, ты же знаешь: ты не в моем вкусе. Вот поправишься килограмм на пятьдесят – поговорим о совместной ночи любви, а пока – извиняй. И мальчики мои почему-то не горят желанием связывать с тобой свою судьбу. Хотя я провожу с ними работу. Но они, как куклы заведенные, твердят: только не с этой стервой, Иван Захарович. Юль, а ведь «стерва» – это комплимент, а? Как ты мыслишь?

– Комплимент, – благосклонно сказала я, в душе радуясь, что мне не требуется спать с Сухоруковым, Хотя, как я подозреваю, большинство моих знакомых уверены в обратном. Я никого не разубеждаю: подобная уверенность может остановить человека от насильственных действий в отношении моей персоны. А я вовсе не исключаю насильственных действий в отношении себя. С моей-то работой и с прошлым печальным опытом… Но не будем о грустном. Я же все равно не стану писать о цветущих грядках и вкусной и здоровой пище. Я лучше послушаю Сухорукова: его звонок обычно обещает какое-то развлечение. Или пакость. Или то и другое в одном флаконе, что случается чаще всего.

– Юля, ты сегодня на КВН идешь? – спросил Сухоруков, сразу же переходя к делу.

– Ну.

– Опять «ну»! Ты должна бороться за чистоту русского языка! Ты же работаешь со словом!

Я вежливо напомнила ему, что чаще работаю со следственными бригадами, патологоанатомами, группами захвата, свидетелями, подозреваемыми, обвиняемыми, осужденными, просто конкретными пацанами и их начальством, не будем перечислять пофамильно.

Сухоруков хмыкнул, но больше меня не воспитывал. Вместо этого он попросил меня загрузиться в машину и приехать к нему. Дело есть. Зная, чем меня можно завлечь, пообещал эксклюзив.

– Пашку брать? – уточнила я, уже представляя, какие усилия придется приложить, чтобы разбудить Пашку в такую рань, да еще в субботу…

Но Иван Захарович объявил, что пока обойдемся без оператора. Он просто намерен дать мне ЦУ.

Я привела себя в порядок, завтракать не стала, зная, что Иван Захарович в лучших русских традициях (которые он очень уважает) накормит меня до отвала, а потом будет вопросы задавать и отдавать приказы. Кот, поняв, что я намерена его покинуть, соизволил подняться, выплыл в кухню, издал вопль, словно не ел неделю, получил большую порцию рыбы, мгновенно ее заглотил, попросил еще, снова заглотил, задумался, но решил, что, пожалуй, хватит, в особенности если учесть то, что он сожрал прошлой ночью. Я все думаю, как в этом маленьком тельце помещается такое количество еды? Какое же оно вместительное! Или там живет какой-нибудь солитер? Довольный кот попросился на ручки, я почесала его за ушком, обещала заехать днем и отбыла к Ивану Захаровичу.

Его охрана меня прекрасно знала и даже не обыскивала. Более того, никто не подходил ко мне ближе чем на метр. Видимо, у них обо мне сложилось вполне определенное мнение. Ну что ж, это мне только на руку. Сухоруков появился в свободном махровом халате, сказал, что после беседы со мной тут же ляжет спать. Ночь, по его признанию, прошла бурно, а меня волосатыми ногами не испугаешь. Как, впрочем, и выглядывающими из разреза наколотыми синими церковными куполами, и всем его внешним видом в общем и целом.

В отсутствие телекамеры Сухоруков обычно выглядит так, что его рожей можно нечистую силу в хлеву отпугивать, но отряд высокооплачиваемых имиджмейкеров умеет сделать его весьма и весьма представительным и благообразным – ко времени появления перед массами. И костюмчик обычно закрывает эту синюю роспись. Когда я увидела его вживую в первый раз, да еще с «мальчиками», то подумала: «Господи, неужели ты всех нас создал по своему образу и подобию?» Правда, надо отдать ему должное, этот облик (опять же, при личном общении) источает власть и силу. Кажется, все его поры выпускают этот удивительный аромат. По-моему, именно так должно веять от мужчины. По крайней мере, от мужчины, который мне может понравиться.

Сухоруков сел в кресло, приняв свою любимую позу отдыхающего тюленя, и хлопнул в ладоши. Нам тут же накрыли стол, и за трапезой, в которой также участвовали верные оруженосцы Виталя с Димой, Иван Захарович объявил, что ему от меня требуется. После этого он извлек из кармана традиционно запакованную маляву: записочку скатали в тоненькую трубочку так, что она напоминала сигарету. «Сигарета» была помещена в целлофановый пакетик, запаянный пламенем зажигалки. Предназначалась малява Сереге.

– Передашь милому, – сказал Иван Захарович, протягивая мне маляву.

– Бывшему милому, – поправила я.

– Бывшему, – согласно кивнул Иван Захарович и добавил: – Понимаю: жаждешь узнать, что там. Сереженьку в понедельник повезут в суд…

– Так дело все-таки сдвинулось с мертвой точки?

– А тебе не все ли равно? – прищурился Иван Захарович. – Ты же вроде на него была зла как черт и заявляла, что дел с ним иметь никаких не желаешь.

– Я должна знать, каких пакостей от него ждать. Если его оправдают и он выйдет на свободу…

– Его не оправдают, но на свободу он выйдет. Если, конечно, он не круглый идиот.

Я замерла на месте и вопросительно посмотрела на Сухорукова.

– Забыла, о чем мы говорили во время нашей последней встречи на набережной? Будет ему побег. И Ящеру будет. Сейчас вместе маляву Ящеру составим. Ты напишешь. И, опять же, сегодня передашь.

– Зачем вам это? – спросила я ничего не выражающим тоном.

– А для прикола, – расхохотался Иван Захарович. Его верные оруженосцы изобразили на своих мордах звериные оскалы.

«Так я вам и поверила», – подумала я.

Сухоруков дал четкие указания насчет понедельника: где и во сколько мне находиться, чтобы на всякий случай обеспечить себе алиби. Хотя, конечно, никто из органов не поверит, что побег устроила я. Организация подобного мероприятия требует немалых капиталовложений и сил, которыми я просто не располагаю.

Но Сухоруков-то зачем их тратит и задействует?! «Для прикола»? Не верю!

Но вслух я больше ни о чем спрашивать не стала. Мы составили маляву Ящеру, но писать ее я отказалась, даже печатными буквами. Зачем давать Славику в руки улику против меня? Мало ли что придет ему в голову? Не споря, нужные слова написал Лопоухий мелкими печатными буквами. Ручка в его лапище смотрелась неким инородным телом. Ему гораздо лучше подходит автомат или отбойный молоток. Почему парень в шахтеры не пошел? Выдавал бы по три нормы за смену, героем соцтруда (или теперь каптруда?) стал бы, как, впрочем, и похожий на кактус Дима. Такая рабочая сила пропадает…

Подпись поставили оригинальную: «Привет из душа», чтобы Ящер все-таки знал, откуда ветер дует. Было у нас с ним там тайное свидание, когда меня однажды ночью проводили в «Кресты»…

С двумя малявами я вернулась домой. А потом взяла с собой в «Кресты».

* * *

Представитель пресс-службы уже стоял перед входом со списком. Нам с Пашкой он кивнул, отметил нас и сказал, чтобы заходили. Сам продолжил общение с журналистами, которых не знал лично или так хорошо, как нас. Я-то в пресс-службу частенько наведываюсь, то за информацией, то за аккредитацией.

Мы с оператором достали паспорта и вместе с другими людьми, приехавшими на КВН, стали ждать в предбаннике запуска в следующее помещение: в накопитель впускают по пять человек.

Наконец раздался сигнал, и мы с оператором вошли в первой пятерке. В ней вместе с нами оказалась пожилая женщина, видимо, родственница кого-то из заключенных (на КВНе допускается присутствие родителей игроков), и два холеных мужика. «Какие-то хлысты», – подумала я. В дальнейшем выяснила: депутаты.

У нас забрали паспорта, выдав вместо них жетоны. Хлысты и я сдали сотовые, получив вместо них вторые жетоны. Пашка сотовым так и не обзавелся. Говорит: ему это не нужно, и он в любом случае его потеряет. А когда оператор понадобится мне, я его сама найду: знаю все его любимые «пьяные углы» и посещаемые им питейные заведения в окрестностях работы и дома.

Снова сигнал, и мы в следующем помещении. Здесь проходит проверка, напоминающая устраиваемую в аэропорту, имеется и камера хранения. Депутаты были с пустыми руками, женщина, как и я, с собой взяла лишь маленькую сумочку. Мне с маленькой очень непривычно ходить (журналистке всегда столько всего нужно носить с собой!), но в заведения подобного рода всегда приходится брать небольшую. Ни меня, ни ее не просили их открыть. У Пашки на телекамеру имелось специальное разрешение (их следует получать отдельно на посещение и на съемку, причем в прошении на имя начальника ГУИН указывать, какую съемку хочешь производить – фото или видео), да и нас с оператором уже знает в лицо большинство сотрудников «Крестов». Меня, возможно, знают все, если смотрят нашу «Криминальную хронику». Пашка-то на экране не маячит.

Мы вышли в небольшой дворик, быстро пересекли его, поднялись по лестнице церковно-административного корпуса, миновали еще один накопитель и снова оказались на лестнице.

Можно считать, что мы в «Крестах». Нам требовался актовый зал, где проводятся концерты и другие мероприятия, в частности, КВНы. Во всех предыдущих играх побеждали «Кресты» – или «Джентльмены неудачи».

Поднимаясь по последнему пролету лестницы, я смотрела на площадку перед входом в зал. Там курили несколько человек. Трое крепких парней в тюремных робах с бумажными эмблемами на груди привлекли мое внимание. На эмблемах было написано название команды.

Я бросила взгляд в левую часть коридора: там студентки одной из команд, приглашенных «в гости», репетировали какой-то номер. Мужчины косились в их сторону. Студентки были в белых спортивных брюках.

– Привет, Юля! – бросил мне пробегавший мимо знакомый из администрации «Крестов». – Сразу за работу?

Я кивнула.

– Вы журналистка? – спросил меня один из парней на площадке.

– Да, – ответила я и представилась.

– Читаем вас, читаем, – сказали мужчины. – За кого болеть будете?

– За вас, конечно.

Я в самом деле каждый раз болею за «Джентльменов неудачи». Они, по-моему (не хочется обижать студентов, но…), на голову выше своих соперников. Может, потому, что тут собрались более взрослые и опытные – по жизни – люди. Да ведь во все века в России в тюрьмах сидело много талантливых людей… Взять те же «Кресты»: Гумилев, Заболоцкий, Жженов. Смотришь на игроков из команды «Джентльмены неудачи» и думаешь: ведь за каждой шуткой – чья-то судьба…

– Юля, пошли садиться, – позвал меня представитель пресс-службы. – А то опять окажешься в самом конце. Пашка уже в зале снимает?