Текст книги "Джентльмены неудачи"

– Ну, для прессы найдутся места и впереди, – сказал кто-то из администрации. – Юлия Владиславовна, на любое садитесь. Вон, в первом ряду места есть.

Нет, в первый ряд мне ни в коем случае нельзя. Мне нужно подальше. В первом ряду будут сидеть гости: или бывшие игроки, уже освободившиеся, или родители нынешних игроков, или болельщики студенческих команд, или мои коллеги-журналисты. Но мне нужно оказаться поближе к болельщикам «Джентльменов неудачи», которые после игры не уйдут домой, а опять вернутся в свои камеры. Я ведь пришла сюда в первую очередь по заданию Ивана Захаровича…

Зайдя в зал, я быстро огляделась. Он был полон: заключенные, представители прессы, ряд известных в городе лиц – композитор, писатель, актер, ну, и депутаты, естественно, куда ж без них. Слава богу, не всей гурьбой из Мариинского прискакали, остались места и для родителей и жен игроков. Батюшки, и Артур Небосклонов тут, широко известный сладкоголосый певец, активно боровшийся и продолжающий бороться за освобождение Вячеслава Николаевича Астахова. Славик (или его верный соратник Костя) небось отвалил ему крупную сумму. Или певец надеется на спонсорскую помощь в будущем.

Одна телекамера уже работала, снимая собравшихся и входящих, контролерши командовали заключенными. Я пошла по проходу, раздумывая, где бы усесться.

Я устроилась наконец. С двух сторон от меня устроились ребята в тюремных робах. Игра началась. Во время голосования и подсчета очков после каждого конкурса я не забывала работать и задавала вопросы сидевшим рядом со мной.

После окончания игры произносились речи. Тюремным артистам желали того, чего не желают никаким другим – никогда больше не выходить на эту сцену. Очень по-доброму выступили женщины, входившие в состав жюри, певица и представительница одной христианской организации; известный актер, в свое время тоже побывавший в местах не столь отдаленных, спел под гитару, затем вылезли депутаты. Послушаешь их – мать Тереза просто отдыхает. Конечно, громко свистеть в этом зале никто не решался, но легкое посвистывание иногда доносилось из углов.

Пока трепались депутаты, я договорилась с сидевшим рядом со мной мужчиной о передаче одной из маляв, ради которых меня и посылал в «Кресты» Сухоруков. Потом я извлекла из сумочки пачку «Мальборо» и вместе с посланием незаметно протянула ее мужчине. Пачка мгновенно исчезла где-то в робе. Он, в свою очередь, попросил меня позвонить его матери.

– Она вас знает, – сообщил он. – Смотрит и читает. – Помолчал, подумал и добавил: – Мне еще семь месяцев париться. Дотяну. У меня все в порядке. Скажите, чтобы себя берегла, не волновалась зря. Не о чем уже, в общем, волноваться. Скажите, что я ее очень люблю… Что она мне очень нужна… Никого ближе и роднее у меня нет. Только здесь я это понял… Ну, вы сами сообразите, что сказать.

Я записала телефон.

Но мне требовалось передать еще одну маляву. Я решила действовать через разных людей – мало ли что, поэтому отправилась брать интервью у игроков. Пашка снимал. Я попросила переслать по тюремной почте второе сообщение. Мне обещали это сделать.

Вадим лежал на нижней, самой удобной и комфортной (если можно говорить о комфорте в тюрьме) шконке питерских «Крестов» и прикидывал: кто же мог так его подставить?

В камере его, конечно, приняли по высшему разряду – только узнав, КТО к ним прибыл. И администрация относилась к нему уважительно, лишь во время задержания этот ментовский подполкаш все время борзел. Мусора… и в Сибири, и в Питере одним миром мазаны. Одним словом – мусора.

* * *

Отдых у ребят, конечно, был испорчен. В музей «Крестов», называется, собрались! Вот он сам: вместо музея – в самой настоящей камере. Хорошо хоть из его ребят никого тут не закрыли.

Вадим еще не решил, что он будет делать. Но ребята сейчас явно что-то предпринимают. Выйдут на кого-то из питерских, те помогут, организуют ему «грев» и толкового адвоката.

Не успел Вадим об этом подумать, как «грев» и пришел – словно по мановению волшебной палочки. Вместе с малявой от Ивана Захаровича Сухорукова.

Ишь ты, старый хитрый жук! Уже прослышал…

Отправляясь в Питер, Вадим просто думал прощупать почву. Рынок-то тут огромный, есть выходы на Запад. Ребята захотели в музей, и он решил с ними поехать. Все в компании веселее. И как раз Тахир совсем недавно звонил. Тахир был готов увеличить поставки. У него большая семья, родственников много, все кушать хотят.

Но ведь со своим уставом в чужой монастырь не придешь? Не заявишься в Питер: вот он я! Следовало осмотреться, выяснить обстановку, с людьми пообщаться и только потом принимать решение.

– «Криминальная хроника» начинается! – крикнули от стоявшего в углу камеры телевизора.

Как уже понял Вадим, вся камера собиралась у ящика на просмотр аэробики, эротики и криминала. Другие передачи, конечно, тоже смотрели, телевизор работал круглосуточно, вернее, с начала показа программ до самого окончания, но не полным составом. Кто-то подтягивался к экрану, кто-то уходил спать. Но бабы и криминальная хроника – это было святое.

Стройная брюнеточка с длинными волосами с модельной стрижкой рассказывала про музей «Крестов». «Это по заказам телезрителей, что ли?» – усмехнулся про себя Вадим. А брюнеточку знала вся камера. Но Вадим для начала решил послушать про музей.

Телекамера крупным планом показывала поделки, изготовленные заключенными. Не все из них были безобидными – например, ножи, сделанные из супинаторов, извлеченных из обуви, деталей шконок и других железяк, муляжи гранат и пистолетов, причем так умело их смастерили и раскрасили, что поверить в то, что они не металлические, а из хлеба слепленные, можно было, только взяв их в руки. Поражал воображение огромный макет «Крестов». В музее была выставлена на всеобщее обозрение лишь малая толика из имевшихся там экспонатов. Не позволяла площадь.

На стендах демонстрировались фотографии – например, первой Государственной Думы, все члены которой по указу государя императора были препровождены в «Кресты». На другом стенде – конструкторы-затворники и документы об их работе: с 1937 по 1945 год в «Крестах» работало конструкторское бюро под руководством Туполева. Идея создания бюро принадлежала Берии.

После окончания программы сокамерники стали обсуждать не музей, а журналистку. Юлию Смирнову, как понял Вадим.

– Кто она такая? – спросил он, потом удивленно раскрыл рот.

Ну Иван Захарович и развернулся! Уже и пресс-атташе личным обзавелся. Интересно, а к Вадиму Сухоруков сам пожалует или пресс-атташе своего пришлет? Лучше б, конечно, он прислал эту девочку. Она как раз во вкусе Вадима. И Юля эта, как он понял, тут уже неоднократно бывала. Интересная девочка…

* * *

Лязгнули засовы, открылась дверь. Заключенные напряглись. Ночной визит контролера может означать что угодно. Скорее всего, это событие не предвещает никому из них ничего хорошего.

– Татаринов, на выход! – прозвучала команда.

Сергей внутренне сжался. Сколько у него уже было таких выводов… Он не мог не помнить, чем они для него заканчивались.

Он слез со своей верхней шконки.

– Живее давай! Чего копаешься? – рявкнул контролер, постукивая черной дубинкой по своей ладони. Пока по своей… Ох, как же бывает больно, когда ПР опускается тебе между лопаток! А уж когда тебя лупят, не разбирая куда…

Сергей вышел в коридор, держа руки за спиной.

– Вперед! Живо! – приказал контролер.

Наученный горьким опытом, Татаринов не задавал никаких вопросов. Какой в них смысл? Ведь все равно отведут, куда собирались. Независимо от того, будет ли он знать, на встречу с кем его ведут, или не будет. Встреча все равно состоится. За нее заплачено. Вот только с кем свиданка на этот раз?

Его доставили в тюремный дворик. Там его ждал Ящер.

– Ну, здравствуй! – Славик первым протянул руку и добавил: – Кто старое помянет – тому глаз вон.

– Враг моего врага… – ответил Сергей с улыбкой и пожал протянутую руку.

– Ну давай, рассказывай подробно, о чем ты там вспомнил, – предложил Ящер. – Только не тяни резину. Сам понимаешь…

Сергей кивнул и выдал неоднократно прокрученную в мозгу версию. Он уже два дня лежал на шконке, репетируя про себя, что скажет Ящеру.

Репетиции не прошли даром. Версия звучала убедительно.

– Хм, – сказал Славик, выслушав Сергея, не перебивая. – Очень и очень любопытно. Но ты уверен?..

– Как в наше время вообще можно быть в чем-то уверенным? Но вероятность очень велика.

– Я с тобой свяжусь, – заявил Ящер на прощание и опять пожал Сереге руку. Крепко и по-дружески. Они стали партнерами. «Враг моего врага»…

* * *

– Так ты с рождения знал, что станешь аптекарем? – спрашивала Светка у Отто Дитриха, нежась с ним в постели и наманикюренным пальчиком выписывая на груди немца непонятные барону узоры.

– Да, Светлана, – ответил фон Винклер-Линзенхофф.

Аптекари, как и врачи, в Европе всегда считались людьми уважаемыми. Дело это было не только почетным, но и доходным, во все века. Вот только во время эпидемий им запрещалось покидать свои аптеки, когда их соседи бежали из городов куда глаза глядят, причем подальше. Но эпидемий давно нет, а бизнес остался. Доходный бизнес… Отто Дитрих мечтал сделать его еще доходнее. Каждый мужчина в роду фон Винклер-Линзенхоффов считал своим долгом удвоить состояние, доставшееся ему от предков. Правда, не у всех получалось. Некоторые – теряли. А сколько преданий было в их семье… Преданий, передававшихся из поколения в поколение, причем половина из них пересказывалась только шепотом.

* * *

– Значит, они общаются? – уточнил Иван Захарович у Лопоухого.

– Да, шеф. Вот запись разговора.

– Ну-ну, – хмыкнул Сухоруков. Его взгляд не предвещал Сергею и Ящеру ничего хорошего.

Глава 2

Во второй половине дня в воскресенье позвонил Пашка. Оказалось, с ним только что связался еще один оператор с конкурирующего канала, но не соперничающий лично с Пашкой, наоборот, его приятель и собутыльник. Этот оператор, Коля, тоже был в «Крестах» в субботу, появился там впервые и снимал КВН. Коля хотел с нами посоветоваться по одному вопросу, вернее, даже не с нами обоими, а со мной.

– Что-то заснял интересное? – догадалась я.

– Я понял – да, – подтвердил мою догадку Пашка.

– Перезванивай ему и договаривайся. Или мы к нему, или он к тебе, или вы оба – ко мне.

В результате я поехала за Пашкой, по пути мы затоварились пивом. Пашка сказал, что им на двоих десяти бутылок хватит, в чем я, признаться, сомневалась, и я порулила на Гражданку. Далековато, конечно, с юга на север родного города пилить, но куда только не поедешь ради пользы дела, а возможно, и собственного благополучия – во всех смыслах этого слова.

Не откладывая дело в долгий ящик, Коля поставил кассету, перемотанную на нужное место, и продемонстрировал нам заинтересовавший его кадр.

Певец Артур Небосклонов, прославившийся любовной лирикой, передавал что-то одному из заключенных. Как я поняла, маляву.

Но это оказалось не все. Один из депутатов сделал то же самое, пока его коллега общался с народом.

– Давайте просмотрим все с самого начала, – предложила я.

Больше ничего интересного на пленке не было. Меня в компрометирующей ситуации Коля не заснял, как, впрочем, и Пашка, других операторов на КВНе не было, только пишущая братия, да и вообще, я действовала осторожно. И опыт у меня уже имеется в таких делах, не то что у Небосклонова и депутата.

– Ты это не записал? – спросила я у Пашки.

– Да нет вроде, – задумчиво произнес он. – Я же игроков снимал, потом тебя, когда ты с ними после игры разговаривала. Можем отсюда ко мне проехать, просмотреть повнимательнее. Тем более что мы знаем теперь, когда это было, – Пашка кивнул на экран.

Я спросила у Коли, чего он хочет. Он, оказывается, желал только посоветоваться со мной:

– Идти мне в ментовку или нет?

– Точно – не идти. Хотя бы для того, чтобы не подставлять ребят, которым эти малявы предназначались. Они могут быть вполне безобидными: например, весточка от родственников. Людям за решеткой очень важно, чтобы родственники о них помнили. Весточка с воли – праздник. И не надо подставлять тех, кто это передавал. Я говорю о заключенных, которым их дали в руки. Они по себе знают, как их товарищи по несчастью будут рады получить маляву.

– Юль, мне бабки нужны! Я весь в долгах.

– А, тогда без проблем. Делаешь снимок с пленки или часть пленки переписываешь на чистую кассету – и вперед. Грозишь Небосклонову и депутату ментовкой. Им полезно будет понервничать.

– Депутаты же вроде неприкосновенные?

– Только из Госдумы, из нашего ЗакСа, слава богу, нет. Отбрешется избранник народа, конечно, но я своим знакомым в органах передам пленочку, если хочешь. А там у многих на депутатов зуб. Серьезных неприятностей у него не будет, но… Думаю, и певец, и депутат решат, что лучше заплатить, если, конечно, ты не собираешься потребовать слишком много.

– По тысяче баксов с носа.

– Сойдет, – сказала я и спросила, нельзя ли для меня сделать копию кассеты. Тысячи баксов у меня с собой, правда, не было, только сто.

– Юль, да я тебе бесплатно сделаю, – сказал Коля. – Ну а ты, в случае чего, свяжешься со своими знакомыми в органах.

– Тебе-то кассета на что? – посмотрел на меня Пашка.

– Не мне, а Ивану Захаровичу.

– А-а… – протянули хором Пашка и Коля, также знавший об Иване Захаровиче, в основном благодаря мне.

Я шантажировать Небосклонова и депутата не намеревалась. Вообще, подожду-ка я пару-тройку дней, пока Коля не решит свой денежный вопрос (я просила сообщить, когда решит, и, если не решит, уже действовать самой), и только после этого отдам кассету Ивану Захаровичу. У Сухорукова целая коллекция компромата на чиновников и политиков. Мне ее пополнение зачтется в будущем.

Коле сто баксов я все-таки всучила, сказав, что компенсирую свои затраты у Сухорукова. Если же его мальчики приедут за оригиналом, следует оригинал им отдать, а я покапаю им на мозги, чтобы они не жмотничали. Довольные друг другом, мы с Колей расстались, я загрузила Пашку в свою машину и порулила к нему.

На Пашкиной кассете не оказалось ничего интересного. Два человека, как я помнила, тоже бегали по залу с обычными фотоаппаратами, но их опасаться не следовало. Компромата на меня нет ни у кого. Что же касается Небосклонова и депутата… Пусть Иван Захарович решает. Хотя мне было любопытно, кому они передавали малявы и с каким текстом.

* * *

В воскресенье вечером мне позвонила мать Сергея, моя несостоявшаяся свекровь. Сообщила о том, что я уже знала: на завтра назначено слушание Сережиного дела в суде.

– В каком? – спросила я, хотя знала все от Сухорукова.

– На Фонтанке. В Горсуде. Юленька, ты приедешь?

Я обещалась быть, вместе с оператором. Пашку я уже предупредила, где именно мы должны появиться в понедельник. Я ему лично перед отходом будильник в кастрюлю поставила и телефон под ухо подсунула. Мне придется позвонить ему раза два-три, если не все десять, чтобы оператор соизволил проснуться.

Я позвонила нашему главному редактору, Виктории Семеновне, и предупредила, где мы будем с Пашкой с утра.

– Милого своего жаждешь в эфир дать? – хмыкнула Виктория Семеновна прокуренным басом. – Ну-ну.

– Там не только милый будет. Найду что-нибудь интересное.

– Иван Захарович не планирует очередное свое явление народу?

Я хотела было ответить, что Иван Захарович планирует выступить в роли кукловода из-за кулис, но сдержалась.

В камере Вадима, одной из немногих больших камер «Крестов», народ ловил «коня». Потом один из ребят приблизился к его шконке и вежливо сообщил: малява для Вадима Дмитриевича. Он поблагодарил парня и вскрыл запаянную «торпеду».

Маляву каким-то образом передали его друзья, вместе с ним прибывшие в Питер из Сибири. Вадим не хотел поддерживать связь со своими ребятами через людей Ивана Захаровича и воспользовался многократно опробованным узниками «Крестов» способом передачи ответов. В результате ребята Вадима поймали записку с сообщением и указаниями на набережной.

Кому-то из питерских приколистов, с которыми сдружились сибирские, ударила в голову любопытная мысль. Вадиму она пришлась по душе. Надо попробовать. Он всегда любил многоходовые комбинации. А эта, похоже, еще обещает быть и приятной. А если ничего не получится, есть запасной вариант, предлагаемый Иваном Захаровичем.

– Народ, «Криминальная хроника» начинается, – крикнул кто-то.

Юлия Смирнова на этот раз рассказывала о мебельном производстве в «пятерке», колонии номер пять в поселке Металлостроя.

* * *

Они опять встретились ночью в тюремном дворике. «Интересно, во сколько эти наши свидания обходятся Ящеру?» – почему-то подумал Сергей, но чисто из праздного любопытства. Ясно было одно: раз Ящер за них платит и о них договаривается, значит, предложение Сергея его заинтересовало. А это – главное.

– Ты получил от нее маляву? – сразу же взял быка за рога Славик.

Сергей кивнул.

– Почерк не ее, – сказал он.

– Ну, это понятно. Зачем ей подставляться? Девочка-то она у нас умненькая, – Ящер хмыкнул. – Но вот ведь стерва… – Он снова посерьезнел. – Я давал задание своим людям. Ты меня не обманул. Есть шанс, и немалый. Теперь насчет мероприятия…

– Но неужели Сухоруков?.. – открыл было рот Сергей.

– Да, у него тут свой интерес. Потом расскажу, когда выберемся. Костя мой установил слежку за нашей девочкой. Она на самом деле была у Сухорукова. Правда, зачем – выяснить не удалось. Может, снимать будет в нужном месте? – Ящер усмехнулся. – Обговаривала с Сухоруковым лучший ракурс? Но нас не это интересует. Важен сам факт. Девочка о нас побеспокоилась. Жалостливая наша… Тебе вообще крупно повезло – тебя в спецавтозаке везти должны, ну а я уж как-нибудь себе местечко сорганизую. Ты, главное, следуй за мной.

– А что с Юлькой будем делать?

– В смысле? – не понял Ящер.

– Ну… ты, или…

Ящер опять усмехнулся:

– А вот это мы уж предложим решать ей. И вообще, в делах с женщинами – каждый за себя. Тут мы с тобой не партнеры, уж извини.

Получив маляву, Ящер решил бежать – это был шанс быстро вырваться из тюрьмы. Он не мог больше здесь находиться! Наверное, Сухоруков отдал дополнительные распоряжения.

Уж лучше побег, а потом – откупиться. Вырваться на волю – а там будь что будет. Да в крайнем случае за границу можно уехать. Пусть придется заплатить в три раза больше, чем он планировал изначально, но не оставаться в тюрьме. Тут его могут убить. И опустить – а что для мужчины может быть страшнее? Конечно, для того, кто дорожит своим мужским «лицом».

* * *

– Света, – инструктировал дочь депутат Ковальчук, – ты понимаешь, что такой шанс выпадает раз в жизни?! Второго барона у тебя не будет! Ты совершенно не разбираешься в мужчинах. Слушай отца, пока я жив.

– До сих пор я прекрасно разбиралась в мужчинах без твоей помощи, папа!

Александр Евстафьевич аж задохнулся от возмущения.

– Тогда скажи мне: что ты нашла в Леше?! – взревел он.

– Я его за силу чувств полюбила. Он как пистолет достал и объявил: «Застрелюсь, если не будешь моей!» – я и растаяла.

– А после того, как он бывшую жену пристрелил, я тебя отмазывал, чтоб не привлекли за соучастие, – напомнил ей Ковальчук. – А Витю за что?

– Он мне Есенина читал.

– А потом отправился по этапу за хищение госимущества в особо крупных размерах. Он и суду Есенина читал, и следователю с прокурором. После тренировок на тебе. Думал под психа закосить. Не получилось. Света! Всем твоим мужикам было что-то нужно от меня. А ты принимаешь чьи-то меркантильные домогательства за страстную латиноамериканскую любовь!

– Зато ты, папа, любую латиноамериканскую любовь можешь использовать в меркантильных целях. Кстати, Роману уж точно от меня ничего не нужно было.

– Это тот псих, который у нас под окнами серенады на итальянском пел?

– На испанском, – поправила Света.

– Да, помню. Мне от ментов откупаться пришлось, потому что он орал их в три часа ночи.

Больше вопросов дочери Ковальчук не задавал. От ее мужчин у него всегда портилось настроение. Но, может, хоть на этот раз она его послушает? Немецкие бароны все-таки на дороге не валяются. Пусть он и не грозится застрелиться от безответной любви, не читает стихов и не поет серенад под окнами. Хотя, кто знает этого Отто Дитриха? Какие тараканы живут в его немецкой башке?

Глава 3

В понедельник вместе с Пашкой прибыли на Фонтанку, где уже маялись родители Сергея. Меня они рады были видеть, несколько раз спросили, какого приговора ждать. Я отвечала уклончиво, сводя все к мысли: сегодня приговора еще не будет. Мои слова подтвердил адвокат, подошедший чуть позже. Только он говорил это из других соображений.

Внезапно у меня зазвонил сотовый.

– Немедленно дуй к Горсуду! – рявкнул в трубку знакомый опер Андрюша, регулярно поставляющий мне фактуру для статей и программ. Я ему тоже временами кое-какие услуги оказываю. В общем, сотрудничаем на взаимовыгодных условиях.

– Я как раз в Горсуде.

На другом конце провода повисло молчание.

– Что ты там делаешь? – наконец спросил Андрей.

– Сегодня слушается Серегино дело. Мы тут с его родителями.

– Так… Пашка с тобой или нет?

– Да. А что случилось?

– Выходите на Фонтанку. Сами все увидите. Я сейчас буду.

– Может, за тобой заскочить? – предложила я.

– Мы с ребятами уже выезжаем, – Андрюха отключил связь.

Родители Сергея внимательно прислушивались к разговору. Пашка стоял с безучастным видом. Как я понимала, он думал о пиве. Все остальное было ему до лампочки. Что велю снимать – то и снимет.

– Юленька, ты уезжаешь? – всхлипнула Анна Павловна. – А как же Сережа? Он ведь так хотел тебя увидеть.

«Откуда она знает?» Я лично подозревала, что Сереже меня видеть совсем не хочется.

– Возможно, я еще вернусь, – сказала я вслух. – Я не могу не ехать. Паша!

Мы с оператором вышли на набережную Фонтанки.

Если бы меня не знала следственная бригада в полном составе, к месту действия (уже свершившегося) меня никогда бы не подпустили. Кстати, с указанием места Андрюша ошибся, вернее, был не совсем точен – до Горсуда оттуда было далековато. Но какой еще ориентир на Фонтанке мог назвать опер? Надеюсь, он знает и Летний сад, и Инженерный замок, но они на другом берегу. А как ориентироваться на этом, в особенности сотруднику органов? Конечно, только по Горсуду.

Менты прибывали на место пачками, включая городское начальство с заместителями. Начальство давало ценные указания и ставило задачи, правда, к счастью, вскоре оно отправилось руководить куда-то еще: ценные указания требовались в разных частях города, которые следовало осчастливить личным присутствием. Опергруппа вздохнула с облегчением и занялась делом.

– Ну у тебя и нюх, Юля! – крикнул знакомый следователь, пробегая мимо.

– Разведка хорошо работает, – отшутилась я. – Что тут такое?! – спросила я Андрюху, он с коллегами как раз подъехал.

Глазом я косила на «Скорую», в которую загрузили носилки с телом. Лицо, правда, было открыто, что давало кое-какие надежды.

– Побег, – кратко пояснил мой приятель.

– ???

– Зеки сбежали, – добавил Андрюха.

Я посмотрела на спецавтозак, сиротливо стоявший на набережной. Сколько ж в нем было человек? По утрам этот спецтранспорт, который раньше в народе именовался «черным вороном», развозит обитателей «Крестов» по судам или местам следственных экспериментов, потом собирает новеньких в районных ИВС. В тесные зарешеченные боксы набивают кучу народу, хотя там всего четырнадцать мест.

Интересно, сколько сегодня везли? Вернее, сколько осталось к тому времени, когда они выехали на Фонтанку? Все, кого загрузили в «Крестах», или кого-то успели высадить?

Или там были только Сереженька с Ящером? Хотя вон, кого-то занесли в «Скорую»…

Как журналистка и лицо в некотором роде заинтересованное, я жалела, что не засняла сам побег. Но это было бы рискованно: органы бы точно заинтересовались моим таким своевременным появлением на набережной.

К нам подошел еще один знакомый парень из Управления и сказал, что один почти очухался, после чего спросил у Андрея собирается ли приятель с «ним» здесь беседовать, или в Управление повезем? Андрюха задумался, заявил, что он тут пока не закончил, и велел отвести очухавшегося в их машину.

Из второй «Скорой» вывели человека в форме, пребывавшего в сомнамбулическом состоянии, после чего «Скорая», взвыв сиреной, умчалась.

Я дернула Андрюху за руку: меня распирало от любопытства.

– Это кто? – спросила я, кивая на парня-сомнамбулу.

– Из конвойного полка.

– А кого убили?

– Никого, – ответил приятель.

– Как никого?!

– Расстроилась? – усмехнулся Андрюша. – У тебя что, девиз «Ни дня без трупа»? Думала, раз я тебя вызвал, так тут какая-нибудь расчлененка?

Признаться, я была уверена: по крайней мере один труп есть. Если не ошибаюсь, меня еще ни разу не вызывали из Управления на какие-то другие дела. Ну, случалось, конечно, на допросы звали, но тогда труп «случался» просто немного раньше. Хотя побег в центре города – тоже событие важное и значительное. Не зря Андрюша звонил, пребывая в истерике.

– А зеки?

– Тю-тю. Целы и невредимы. Тут, по крайней мере, никто не валялся с пулей в организме.

– Сколько человек?

– Пока не могу сказать точно.

– Двое? Пятеро? Десять? Четырнадцать? Больше?

– Или шесть, или восемь.

– И все?..

Приятель кивнул с хмурым видом. Стоявший рядом его коллега закатил глаза. Ребята, как я подозревала, сейчас думают о том, что с ними сделает начальство, если в ближайшее время беглецы не будут пойманы. Побег – это всегда ЧП. Побег в самом центре города… Хотя чаще всего побеги устраивают именно из спецавтозаков, во время перевозки заключенных.

«Слава богу, никого не убили, только ранили», – порадовалась я и огляделась по сторонам. Андрюша, заметив мои телодвижения, поинтересовался моим мнением: как я уходила бы на месте зеков?

– А им что, никто не помогал? – поразилась я. – Но тогда…

– Напрашивается вывод: конвой был подкуплен, так?

Я медленно кивнула.

– Им помогали. Они ушли на катере.

Я невольно бросила взгляд в Фонтанку: мы как раз стояли на набережной. Оригинальный подход, конечно. Правда, уход по воде используется у нас в городе не впервые. Например, удачливые киллеры, застрелившие нефтяного короля, тоже смылись таким путем. Ищи-свищи их потом в наших многочисленных реках и каналах! Сейчас уже начался сезон водных экскурсий, которые так любят приезжающие в наш город туристы. Да и сами питерцы не прочь попьянствовать на родимых водах. Арендовать катер, причем любого размера, у нас в городе – не проблема.

– Никто даже точно не может сказать, в какую сторону они ушли, – продолжал Андрюха.

– А свидетели есть?

Приятель мой только усмехнулся. Он успел задать несколько вопросов двум раненым конвойным, таким образом и получил скудную информацию.

По словам конвойных, спецавтозак попал в пробку, которые на набережной Фонтанки не редкость, и стоял в окружении множества машин. На него было совершено нападение лицами в масках. Откуда те появились – неизвестно. В общем, как с неба свалились. Вертолета, правда, не было. Водители соседних машин предпочли побыстрее смотаться с места происшествия – аж пробка рассосалась. «Вот что нужно для освобождения питерских дорог, – люди в масках», – усмехнулась я про себя.

Двух конвойных ранили, правда, несерьезно, третьему здорово врезали (спецавтозак обычно сопровождают трое: постовой находится внутри, у него есть связь с кабиной, в кабине – двое, один сидит за рулем). Краем глаза один из раненых видел, как вся компания, нападавшие и освобожденные, понеслась к ограждению набережной, потом слышал, как с места рванули катера или какие-то другие суда.

Я задумалась. Ранения несерьезные… По предварительной договоренности? За хорошую плату? Иван Захарович специально выделил средства? Или просто нападавшие не хотели добавлять себе лишнее и особо тяжкое преступление? Мало ли, вдруг что-то пойдет не так… А за убийство своих органы по головке не погладят.

Пашка снял сиротливо стоявший посреди дороги спецавтозак во всех ракурсах, его следовало показать тем, кто, к своему счастью, не знает, как он выглядит, а также окружающую обстановку, затем мы все-таки поехали в Управление (Пашка, Андрей и один коллега Андрея в моей машине), и нам с оператором разрешили присутствовать на допросе очухавшегося конвойного. Он, правда, еще плохо соображал: видимо, сотрясение все-таки было. Твердил, как заведенный: напали, атаковали, сбежали. Из больницы сообщили, что пули из раненых извлечены, жить они будут, что было ясно с самого начала, да и никакие серьезные последствия им не грозят. «Если только не докажут преступный сговор», – подумала я. Хотя как его докажешь? Сами охранники не признаются, а беглецы явно не собираются писать телегу на конвой. Как и Иван Захарович. Видимо, Андрюха думал то же самое. Конвойный словно прочитал его мысли.

– Не купили нас! – рявкнул он, затем потряс головой: видимо, она болела. – Если бы бабки заплатили еще, то ладно. А так – даже обидно.

Парень был молодой и, по его собственному признанию, отправился служить, насмотревшись одного известного телесериала. Реальность, правда, оказалась далека от изображенной на экране идиллии, но он пока никуда уходить не собирался. Андрей разговаривал с ним долго, в конце беседы парнишка даже слезу пустил. Он был еще совсем ребенок. Куда уж ему в конвой… В конце концов Андрей его отпустил и мы остались в кабинете вчетвером.

– А остальные двое кто?

– Постарше, – ответил приятель задумчиво и добавил: – Погоди-ка.

Андрей покинул кабинет, побродил где-то минут двадцать и вернулся довольный, как кот, наевшийся сливок. Мурлыкал себе под нос что-то веселенькое. Я вопросительно посмотрела на него.

– Я был прав, – объявил Андрюха.

– ?

– У одного из сегодняшних конвойных зеки уже сбегали. Два года тому назад. Служебное расследование закончилось ничем. Правда, тогда в него не стреляли.

– Могли подкупить тех двоих? – спросила я.

– Вполне, – кивнул приятель. – И их, бедных-несчастных, ранили. Жена Цезаря – вне подозрений. А этому лопуху просто врезали. Не повезло: он упал и башкой об асфальт стукнулся. Но он не ранен. Хитро придумано: вот вам подозреваемый. А вообще… Думаю: конвойным ничего не будет.

Меня же в данный момент гораздо больше интересовал не состав и мотивы действий конвоя, а состав сбежавших из спецавтозака.

Андрюша тоже про них вспомнил и, прищурившись, посмотрел на меня.

– Не ты ль это организовала, дорогая? – спросил он.

– Ой, не надо, – махнула я рукой. Второй опер, сидевший в кабинете, хмыкнул. – То меня обвиняли в проносе оружия в «Кресты», то в избиении Сереженьки… Кстати, милый-то мой был в спецавтозаке, или как?

Андрей не успел ответить: в его кабинет без стука зашел Сан Саныч, следователь, который волею судьбы вел дела Сереги и Ящера. Имел он даже более потрепанный, чем обычно, вид. Поздоровался со всеми сразу, плюхнулся на стул и уставился на меня.