Текст книги "История крымчаков Евпатории"

Единственный бой

Для каждого крымчака история народа – это, прежде всего, история его семьи. Трагическая и несправедливая. В 1984 году мне впервые удалось опубликовать в городской газете «Евпаторийская здравница» короткий рассказ о моем отце. Назвал я его тогда «Единственный бой». В восемьдесят четвертом моей дочери был всего лишь год. Сегодня – она уже взрослый человек, писатель и журналист, пишет рассказы и стихи. А я решил вернуться в прошлое, чтобы рассказать о трагедии расстрелянного народа. В основу этого материала положен рассказ о моем отце «Единственный бой».

…Все мы выросли из сказок и легенд. В детстве отец каждый вечер рассказывал мне о смелых воинах и лютых врагах земли крымской, о злых кочевниках и мудрых горцах. Но о чем бы ни была сказка, она всегда заканчивалась победой добра над злом. Верх одерживал всегда не колдун, не богатей, не хитрец, а маленький человек, бедняк, горемыка. И помогали ему любовь к земле своей и преданность людям.

А когда я подрос, отец стал рассказывать о войне. Для меня война в то время была чем-то вроде сказки. Далекой и нереальной.

Теперь моей дочери год, и скоро я ей тоже начну рассказывать сказки и истории ее деда. Мне трудно сейчас представить, как до войны на евпаторийской набережной собирались молодые люди, заводили патефон и ставили на вращающийся диск пластинки с джазом Утесова. Они купались в море, загорали и радовались жизни, влюблялись, ревновали, совершали ради любимых безумные поступки. И ничем не отличались от нас, юношей семидесятых.

Мой отец был старшим в семье и по крымчакской традиции носил имя Борух – Борис, хотя в документах ему при рождении записали другое имя – Исаак. Так и прожил он свою трудную жизнь под двумя именами. Для друзей и родных он навсегда остался Борисом, то есть первым, старшим.

В сорок первом, в первый день войны, мой отец со своими братьями пришел к военкому: «Запишите добровольцем!» Мирный портной – невысокого роста, с огромными навыкате глазами, просился на фронт. Он умел шить, но не умел стрелять. Он ловко орудовал иголкой, и совсем не умел рыть окопы… Он был сугубо штатским.

В дни ожидания отправки на фронт отец учился стрелять, ползать по-пластунски и бросать гранаты, и очень жалел, что наукой этой не овладел в детстве.

А сестрам в Евпаторию писал: «Перекоп не сдадим!». И на вопрос, нужно ли им эвакуироваться из Крыма, ответил коротко: «Поступайте, как все». Военный цензор все равно бы не пропустил «паническое письмо» с фронта.

Вначале они охраняли берег. Командование опасалось, что фашисты с моря высадят десант. А потом от черноморского берега – шли пешком к Перекопу. На рассвете их построили по отделениям и в полный рост подняли в первую атаку. Было голое поле, без холмов, без домов. Где-то там, вдали, укрепились фашисты.

Под ногами у сержанта Середы рванула мина, она разорвала его надвое, вторым шел пулеметчик Кривоносов, третьим – друг отца Саидов. Осколок попал ему в горло – и из обнаженной артерии струей била алая кровь.

Шестым шел отец. Осколки ударили в каску и руки…

В те минуты он повторял заученные на всю жизнь строки из книги о своем брате:

«…Если погибну, я уверен, что мои братья добьют…».

А потом появился фашистский танк, отец стрелял в него… из трехлинейки.

Слезы заливали глаза. Он обещал сестрам, что Перекоп фашисты не возьмут. Он, маленький портной, обещал остановить врага.

А потом, в конце войны, он узнал, что сестры его в муках погибли в фашистских душегубках. И преследовала отца всю жизнь вина за Перекоп, прорванный фронт и противотанковый ров близ Симферополя, где были захоронены расстрелянные и задушенные крымчаки.

В конце войны в сорок пятом отец оказался в СМЕРШе. В Военной контрразведке, название которой звучало вполне определенно: «Смерть шпионам!». Он был автоматчиком, охранял военных преступников, выводил на допросы. Этой «высокой чести» он был удостоен из-за расстрелянных родственников в Крыму. Армейские кадровики в СМЕРШ отбирали солдат из тех бойцов, кто люто ненавидел фашистов и их прислужников, у кого были личные счеты с врагом.

Отец рассказывал мне, что нелюди в эсэсовских мундирах знали о том, что у каждого солдата роты охраны фашисты убили жен, детей, братьев, сестер, родителей.

Мне, пацану, интересно было узнать, а пытался ли кто-нибудь из них бежать.

– Только один эсэсовец, расстреливавший людей в Крыму.

– И ты стрелял в него? – спрашивал я.

На этот вопрос отец долго не отвечал, но когда я уже сам стал отцом, услышал:

«Тот эсэсовец до суда не дожил. Следователь СМЕРШа мне говорил, что он расстреливал евреев и крымчаков в Крыму. Я конвоировал убийцу по улицам немецкого города в тюрьму, когда он бросился бежать. Я открыл огонь из автомата. Стрельбу услышали проезжавшие мимо пехотинцы. Когда они подъехали, эсэсовец был уже мертв.

Мой отец никогда не говорил о священной мести врагам, заталкивавших в душегубки и расстреливавших ни в чем неповинных людей. Он был добрым, мирным человеком и, сидя за швейной машинкой, любил петь крымчакские песни, рассказывать истории из жизни расстрелянного народа. И учил он меня простым вещам: добиваться в жизни всего самому, быть смелым, не жульничать и не прощать подонков.

А еще он меня просил написать книгу о крымчаках и о том времени, в котором они жили. Но так случилось, что первый мой рассказ был посвящен не крымчакам, а моей маме Пурим Валентине Семеновне. Она умерла на моих руках в евпаторийской больнице. У нее было больное сердце…

Больное сердце

Сердце остановилось внезапно. Устало стучать, устало. Мама не дышит.

В системе, где только что капали прозрачные слезинки лекарств, – тишина. К маме бегут врачи, а я массирую сердце, страшно больное сердце. Как учили, четыре толчка – вдох, четыре удара – выдох.

Молоденький анестезиолог пытается интубировать трахею – неудача. А минуты уходят, и жизнь тоже.

– У вашей мамы неизлечимо больное сердце, – говорит мне врач.

Неизлечимо больное!

Я знаю, мамочка, когда оно заболело. В Севастополе.

Дул восточный ветер, злой холодный. Он носился меж развалин, швырял охапки снега в лица людей. А они стояли на причале и ждали катер, чтоб переплыть через бухту на свою работу. Восемнадцатилетняя девчушка, ты стояла у самого края причала в тонком холодном пальтишке, нахохлившаяся, как воробышек. И вдруг из распиленного прожекторами неба кинулись на город три самолета. Над бухтой завыли сирены. Но люди на причале не шелохнулись. Они устали прятаться по двадцать раз в день от бомб, от снарядов, от войны. И ты стояла под осколками, безразличная к смерти, и ждала катер. Вы уже привыкли к бомбежкам – девчонки из ФЗО. Вам уже не было страшно.

Привыкли к бомбежкам. Это можно сказать о севастопольцах. О тех, кто защищал свой город, и о неприметных девчонках сорок второго. Вы не совершали подвиги. Вы просто работали на заводе, делали снаряды и гранаты. Те самые гранаты, с которыми матросы бросались под танки ненавистных фашистов. Вы не совершали громкие подвиги – вы работали!

Катер появился неожиданно и торопливо причалил. Еще не бросили сходни, а люди прыгали на корму. Кто-то нечаянно толкнул тебя в спину, и спасительный борт проскользнул в миллиметре от рук.

– Человек за бортом! – пронеслось над бухтой. В ледяную воду ринулся матрос. Он вцепился в твои волосы руками, стал грести к спасительному борту. А оттуда к вам тянулись мозолистые руки людей.

Фашистский летчик, заметив катер, пытался забросать его бомбами и, наверное, очень удивился тому, что маленькое суденышко не отходило от причала. Люди, рисковавшие каждую минуту своей жизнью, спасали тебя, мама! Раскаленный свинец хлестал по палубе, но девчонки из ФЗО тянули руки к попавшему в беду.

Севастопольцы!

Тебя растирали спиртом, пока катер шел к заводу. Согревали незнакомые люди.

И ты продолжала работать каждый день. С температурой, с ознобом ты стояла у станка, как и сотни твоих подруг.

Севастопольцы!

– У вашей мамы очень больное сердце!

А в этом году в газете ты увидела фото своих подруг из ФЗО. Тех самых девчонок, с которыми жила в общежитии и защищала Севастополь. Вы мечтали встретиться здесь, в Крыму, в Севастополе.

Но у моей мамы очень больное сердце.

Оно устало стучать. Врач колет иглой, длинной—длинной.

Но больше не бьется пульс.

На улицах мы каждый день встречаем незаметных женщин. У них нет орденов и медалей, они не любят рассказывать о войне – женщины, выстоявшие в войну, победившие войну, раненные в самое сердце.

И лишь только врач у постели скажет сыну: «У вашей мамы очень больное сердце!».

–\—

Я перебираю фотографии своего детства. Вот, наша поездка в Сухуми, а на этом фото две семьи крымчаков – евпаторийских и симферопольских. Они выжили и вернулись на родину. Но, несмотря на все, что произошло во время войны, крымчаки умели веселиться. Этот снимок сделан на свадьбе моего дяди Михаила Ёмина.

Евпаторийский музей

Воспоминания о крымчаках Евпатории и моем отце будут неполными, если я не расскажу о документах, которые удалось разыскать сотрудникам Евпаторийского краеведческого музея в Государственном архиве Автономной Республики Крым. Эти документы поставили точку в моих поисках крымчакского переулка и молитвенного дома крымчаков в Евпатории. О том, что есть документы о евпаторийских крымчаках в госархиве АРК, мне рассказала краевед Алифе Яшлавская. Мы с ней часто встречались, говорили об истории Евпатории, а ее фотографии украшали мои персональные фотовыставки.

Перед тем, как процитировать статью Ирины Андриевской «Из истории крымчакской общины г. Евпатории», считаю своим долгом отметить, что Евпаторийский краеведческий музей был единственным в Крыму, сотрудники которого пошли навстречу членам крымчакской общины и создали экспозицию, посвященную истории расстрелянного народа. Это стало возможным благодаря директору Евпаторийского краеведческого музея Т. Е. Придневой, заместителю директора музея по научной работе Л. И. Дубининой и ученого секретаря И. Ю. Андриевской. Но экспозиция в музее – это еще не все. Евпаторийский краеведческий музей стал местом встречи крымчаков, здесь мы неоднократно проводили Дни крымчакской культуры и мои персональные фотовыставки. В стенах музея можно было услышать крымчакские песни и увидеть крымчакские танцы.

А теперь обещанный фрагмент статьи Ирины Андриевской о крымчаках Евпатории, опубликованной на сайте «Крымский аналитик» и в альманахе «Кърымчахлар».

«В 1908 г. крымчакская община открывает в Евпатории собственный молитвенный дом. Для этого община арендовала дом Э. Шишман (ныне жилой дом №8 по переулку Степовой). С разрешения Строительного отделения Таврического губернского правления от 12 марта 1908 г. дом был перестроен, приспособлен для проведения богослужений. 17 августа 1908 г. в здании Городской управы были проведены выборы членов духовного правления крымчакского молитвенного дома. Из 37 членов общества, имеющих право участия в выборах, присутствовал 31 человек. В ходе голосования на должность старосты был избран Нисим—Хаим Мееров Таукчи, на должность казначея – Юфуда Эфроимов Кокуш, на должность ученого – Абрам Лейзеров Абрабен.

Устав крымчакской общины

В это же время в Евпатории начинает свою деятельность Общество вспомоществования нуждающимся крымчакам—евреям «Гемелас Хесед». Общество предоставляло своим членам беспроцентные ссуды и безвозвратные субсидии, причем последние выдавались исключительно на нужды образования недостаточным учащимся крымчакам. Средства общества состояли из ежегодных членских взносов, вступительных взносов, дохода с капиталов и имущества Общества, пожертвований Общества и посторонних лиц, учреждений, доходов с устраиваемых Обществом драматических представлений, литературных чтений, публичных лекций и т. д.

Подобные общества действовали в Карасубазаре, Феодосии, Симферополе, Керчи.

В 1913 г. была проведена национальная перепись крымчаков, которая определила общую численность крымчаков – около 7 тыс. человек. В Евпатории, по данным переписи, проживало 272 крымчака.

С установлением в Крыму Советской власти в истории крымчакского этноса начинается новый период. Крымчакам были предоставлены все гражданские свободы и социальное равенство, в Крыму действуют культурно-просветительные крымчакские общества, открываются крымчакские школы, детские сады. В Евпатории работает филиал клуба крымчаков г. Симферополя, открывшегося в 1923 году.

В то же время деятельность общин полностью контролировалась государством. Здание крымчакского молитвенного дома г. Евпатории, как и другие культовые здания Евпатории, было национализировано и передано Евпаторийским окрисполкомом прихожанам в бесплатное пользование для проведения богослужений. Об этом 5 марта 1923 г. был заключен договор между отделом Управления окрисполкома и крымчаками г. Евпатории. Договором предписывалось содержать здание в целости и сохранности, использовать здание только для богослужений и ни в коем случае в целях антисоветской пропаганды.

В конце 1920-х гг. внутриполитический курс государства меняется. В апреле 1929 года принято постановление «О религиозных объединениях», фактически запрещавшее религиозным обществам создавать фонды взаимопомощи, оказывать материальную поддержку членам этих обществ, организовывать богослужение или другие мероприятия для детей, молодежи, женщин. Местным органам власти рекомендовалось направить силы на закрытие культовых сооружений.

В стране разворачивается антирелигиозная кампания. При клубах, предприятиях создаются антирелигиозные кружки, действует «Союз безбожников», члены которых ведут среди рабочих и крестьян систематическую антирелигиозную пропаганду, объясняя, «какое скверное влияние оказывает религия на темпы нашего социалистического строительства».

Письмо крымчаков

5 февраля 1930 г. в Евпаторийский районный исполнительный комитет поступило заявление прихожан Евпаторийского крымчакского молитвенного дома, в котором говорилось: «Мы, нижеподписавшиеся евреи-крымчаки г. Евпатории, как исключительно ремесленники считаем, что молитвенный дом этот является лишним бременем для нас, посему настоящим заявляем, что с сего 5 февраля 1930 г. мы совершенно от него отказываемся, считаем его закрытым навсегда, а помещение это передаем под мастерскую Евпаторийского крымчакского общества взаимопомощи».

10 февраля 1930 г. состоялось общее собрание трудящихся крымчаков г. Евпатории. Собрание подтвердило решение о закрытии молитвенного дома, под которым подписались все члены общины.

Заявление крымчаков было рассмотрено 5 ноября 1930 г. на заседании Президиума ЦИКа Совета Рабочих, Крестьянских, Красноармейских и Военморских депутатов Крымской АССР, который постановил ликвидировать молитвенный дом…».

Под письмом крымчаков я нашел и подпись своего отца. В ту пору моему отцу Исааку Пурим было 17 лет. Сегодня можно говорить о том, что это письмо было написано под давлением. Возможно, так оно и было. Но мой отец, подписав это письмо, никогда больше не посещал молельные дома крымчаков, синагогу и церкви. Мало того, он и своих детей воспитал атеистами. Да и среди его друзей – крымчаков я не встречал по-настоящему верующих людей.

К статье Ирины Андриевской, опубликованной в «Крымском аналитике», прилагалась короткая справка о крымчаках. Думаю, что этот документ будет интересен читателям этой книги.

«Из истории крымчакской общины г. Евпатории.

Этническая история крымчаков – небольшой части крымского населения, сформировавшейся в немногочисленную народность в средневековый период крымской истории, насчитывает почти 500 лет. Во времена Крымского ханства основным местом проживания крымчаков являлся город Карасубазар (совр. г. Белогорск) и Кафа (совр. г. Феодосия). Небольшие крымчакские общины были и в других городах Крыма, в том числе в Гезлеве (совр. Евпатория). Об этом свидетельствуют документы, хранящиеся в Рукописном отделе Российской Национальной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина: брачный контракт крымчака Исаака бен Бениамина Какоза с крымчачкой…, заключенный в Гезлеве 14 марта 1659 года; письмо карасубазарских крымчаков, написанное в 1705 г. Давидом Лехно, с просьбой к гезлевскому караимскому хахаму Моше бен Шинани оказать содействие в строительстве 2—х крымчакских синагог в Гезлеве.

В конце XVIII в. исследователи отмечают переселение крымчаков из ряда крымских городов в Карасубазар, вызванное, возможно, политической и экономической нестабильностью на полуострове накануне присоединения Крыма к России. Практически все крымчаки в конце XVIII в.– начале XIX в. были сосредоточены в Карасубазаре, и только отдельные семьи проживали в Феодосии, Симферополе и Севастополе. Возможно, тогда же крымчаки покинули и Гезлев, так как пока не имеется свидетельств о проживании в Евпатории крымчаков в первой половине XIX в.

После вхождения Крыма в состав Российской империи начинается новый период истории крымчаков, который характеризуется распространением на крымчаков дискриминационного российского законодательства в отношении евреев. В 1794 г. для евреев были установлены особые подати – «вдвое против положенных с мещан и купцов христианского вероисповедания», кроме того, был введен особый рекрутский налог, внесение определенной платы вместо поставляемых для прохождения воинской службы рекрутов.

Однако согласно «Положению о евреях» 1835 г. евреям, перешедшим к занятиям земледелием, предоставлялись различные льготы, в том числе освобождение на значительный срок от рекрутчины. Воспользовавшись этим, в 1837 г. 16 больших семей крымчаков (100 человек, из них 32 мужчин, 21 женщина и 47 детей) ходатайствовали перед администрацией о переселении на землю. И с разрешения Сената, по указу от 24 июня 1842 г., «150 душ мужского пола евреев-мещан города Карасубазара, пожелавших поступить в земледельцы, поселены были на участке казенной земли Таврической губернии, Евпаторийского уезда, где устроили в 1843 г. колонию Роатлы-кой».

История этой колонии была непродолжительной. Крымчаки были поселены на казенной земле без всякого пособия от казны. И многие из них «не имели никаких средств к приобретению для хлебопашества орудий и скота». Некоторые, объединив свои усилия и средства, занялись земледелием, но большинство находилось в «самобеднейшем и крайнем положении», в годы неурожая ходили по близлежащим селениям в поисках пропитания, употребляя в пищу вареное зерно. Неполноценное питание стало причиной высокой смертности среди жителей колонии. Итог всему подвела Крымская война 1853—1856 гг. Поселение было разорено, жители его были высланы в Карасубазар. Дело о судьбах возвратившихся колонистов затянулось до конца лета 1859 г., когда было утверждено положение Комитета Министров «Об обращении Евреев земледельцев Колонии Рогатликой в мещанство города Карасубазара». Именно в этом документе впервые был упомянут термин «крымчаки».

Бурное развитие капиталистических отношений в Крыму второй половины XIX в. стало причиной того, что всего за 30—40 лет почти во всех крымских городах появляются крымчакские общины. Попадая в эти города, переживавшие экономический подъем в 60—90-е гг. XIX в., крымчаки получили возможность занять в городской экономической жизни привычные ниши, в основном, в качестве ремесленников и мелких торговцев. В этот период крымчаки появляются и в Евпатории. Первоначально численность их была невелика. За неимением своего молитвенного дома («къаала») они посещали городскую синагогу. Крымчакские фамилии часто встречаются в списках прихожан евпаторийской синагоги конца XIX в.

…В 1940-е годы крымчакскому народу был нанесен непоправимый удар. Фашистская Германия, оккупировав среди прочих земель СССР и Крымский полуостров, осуществила геноцид крымчаков, как приверженных иудаизму. Было уничтожено до 80% крымчаков, в основном стариков, женщин и детей, что стало началом не только физического, но этнического угасания общности (по данным переписи 2001 г. в Украине проживало 406 крымчаков, из них в Евпатории – 14). Процессы культурной и этнической ассимиляции, отсутствие прироста и мизерность численности говорят о последнем этапе жизни общности. Крымчакский этнос исчезает. И тем важнее сейчас изучение и сохранение культуры и истории этого уникального народа».

Три слова «крымчакский этнос исчезает» звучат, как приговор. Старики уносят с собой в иной мир память о прошлой жизни, память о том, как один из коренных народов Крыма боролся за свое существование. Сегодня можно сказать, что история крымчаков – это история притеснения малого народа теми, кого сейчас называют «титульной нацией».

И только при советской власти крымчаков уравняли в правах с другими народами, проживающими в Крыму. После революции были уничтожены дополнительные поборы и налоги по национальному признаку, а служба в армии стала почетной обязанностью каждого гражданина СССР. У крымчаков появилась возможность доказать, что они могут на равных конкурировать с представителями других народов, проживающих в СССР. Были среди крымчаков и Герои Советского Союза, и лауреаты государственных премий, и ученые, и талантливые руководители предприятий, и известные всей стране поэты и писатели. В Евпатории именем советского поэта Ильи Сельвинского названы улица, гимназия и библиотека.

О творчестве Ильи Сельвинского написано немало книг и литературоведческих статей. И в этой книге можно было рассказать о моем знаменитом земляке. Но, к сожалению, я никогда не встречался с Сельвинским, а пересказывать чужие воспоминания я не буду, потому что я не историк и не краевед. Я буду рассказывать только о тех, с кем был лично знаком.