Текст книги "Повод для беспокойства"

Страхи Джин канули в небытие, однако их сменило другое, столь же неприятное чувство: досада, что они так легко находят общий язык. Джордж казался сердечнее и остроумнее, чем наедине с ней, а Дэвид – зауряднее. Интересно, они и на работе так мило общались? И если да, то почему Джордж ни разу не вспомнил о Дэвиде, когда тот ушел? Она почувствовала себя виноватой в том, что нарисовала Дэвиду свою семейную жизнь столь мрачными красками. К тому времени как они переместились в столовую, Джин уже казалось, что у Джорджа с Дэвидом больше общего, чем у нее и с тем, и с другим. Это напомнило ей школу – когда лучшая подруга вдруг начинала болтать с новенькой, бросив тебя на произвол судьбы.

Джин время от времени влезала в разговор, пытаясь завладеть их вниманием, однако ничего не получалось. Как можно утверждать, что ты без ума от «Больших надежд», если всего лишь посмотрела сериал по телевизору? Она зло высмеяла предыдущие кулинарные экзерсисы Джорджа, а ризотто оказалось просто отменным. Все было как-то глупо. В конце концов ей надоело, она притихла и высказывала свое мнение, лишь если кто-то обращался непосредственно к ней.

Только раз Джордж потерял дар речи – когда Дэвид сообщил, что жена Мартина О’Доннелли ложится в больницу на обследование. Муж согнулся и уронил голову на колени. Джин испугалась, что он отравил всех своим ризотто и его сейчас стошнит. Но Джордж выпрямился, моргая и потирая бедро, извинился перед Дэвидом и прошелся по кухне, чтобы снять мышечный спазм. К концу ужина он выпил полную бутылку красного вина и превратился в клоуна.

– Рискую утомить Джин, но не могу не вспомнить эту историю. Пару недель назад мы забирали фотографии из проявки, они что-то перепутали и дали нам чужие. Какой-то молодой парочки. Там было все. Джейми предложил написать на конверте: «Хотите увеличить?»

За кофе Дэвид рассказал о Мине и детях. Потом они стояли на крыльце, глядя на удаляющийся в облаке розового дыма автомобиль гостя, и Джордж вдруг спросил:

– Ты ведь меня не бросишь?

– Конечно нет.

Она ждала по меньшей мере теплого объятия. Однако он лишь хлопнул в ладоши и радостно возвестил, будто предвкушая что-то очень приятное:

– Ладно, тогда я помою посуду.

26

Неделя у Кэти не задалась с самого начала. В понедельник пришли программки фестиваля, и Пэтси, которая не способна написать без ошибок слово «программа», огорошила всех заявлением, что под надписью «Терри Джонс» на седьмой странице на самом деле изображен Терри Гиллиам. Эйден наорал на Кэти, потому что в колледже его не научили признавать ошибки. Она заявила, что уходит. Он заявил, что ее никто не отпускает. А Пэтси расплакалась, потому что не выносит скандалов.

Кэти сбежала с работы пораньше, чтобы забрать Джейкоба из сада, и Джеки сообщила, что он укусил двоих детей. Кэти отвела сынишку в сторону и стала выговаривать ему, как некрасиво быть злюкой-крокодилом, который всех кусает. Ничего не добившись – Джейкоб по вечерам плохо воспринимал критику, – она отвезла его домой и заявила, что йогурт он не получит, пока не объяснит, зачем кусался. Затем последовал разговор, напомнивший Кэти лекции доктора Бенсона, когда они проходили в университете Канта.

– Это был мой трактор, – сказал Джейкоб.

– Вообще-то он общий.

– Я первый начал с ним играть.

– Да, и Бену не следовало отбирать его у тебя, – согласилась Кэти, – но это не дает тебе права кусать Бена.

– Я первый начал с ним играть.

– Если кто-то отбирает у тебя игрушку, ты должен крикнуть на него или сказать Джеки, Белле или Сьюзи.

– Ты говорила, что кричать нельзя.

– Можно, если очень-очень сердишься. А кусаться нельзя. И драться тоже. Ты ведь не хочешь, чтобы тебя кусали и били?

– Бен тоже кусается, – наябедничал Джейкоб.

– Но ты же не хочешь быть таким, как Бен?

– А можно мне йогурт?

– Нет, нельзя, пока не поймешь, что кусаться – плохо.

– Я понял, – кивнул Джейкоб.

– Сказать, что понял – еще не значит понять.

– Он схватил мой трактор.

Тут вошел Рэй и справедливо заметил, что не стоит обнимать ребенка, читая ему нотации. Кэти немедленно продемонстрировала, что если очень-очень сердишься, то кричать можно.

Рэй сохранял олимпийское спокойствие, пока Джейкоб не потребовал, чтобы он не злил мамочку, потому что он «ненастоящий папочка». Тогда «самозванец» выбежал на кухню и расколол на две части хлебную доску.

Джейкоб посмотрел на Кэти мудрым взглядом и ехидно заметил:

– Ладно, я пошел есть йогурт.

И удалился есть йогурт под мультик про паровозик Томас.

На следующее утро Кэти пришлось отменить визит к стоматологу и взять Джейкоба с собой в офис, где он вел себя как умственно отсталый шимпанзе, а им с Пэтси надо было вставить в программки перечень опечаток. Целых пять тысяч. К полудню Джейкоб снял цепь с велосипеда Эйдена, опустошил картотеку и облил ботинки горячим шоколадом.

В пятницу Кэти впервые за два года по-настоящему обрадовалась приезду Грэма, который забирал сына на выходные. В субботу утром Рэй отправился играть в мини-футбол, а она решила заняться уборкой. Когда отодвигала диван, чтобы вымести из-за него пыль, грязь и детали от конструктора, в пояснице что-то хрустнуло. Спину пронзила острая боль, и Кэти стала ходить как дворецкий из ужастика про вампиров.

Рэй разогрел в микроволновке ужин. Потом они попробовали заняться легким, ортопедическим сексом, однако ничего хорошего из этого не вышло, потому что от ибупрофена у Кэти онемело не то, что нужно.

В воскресенье она сдалась и припала к дивану, отгоняя дурацкую материнскую вину видеокассетами с Кэри Грантом. В шесть вечера Грэм привез Джейкоба. Рэй был в душе, поэтому она впустила их сама и похромала к кухонному стулу. Грэм спросил, что с ней, а Джейкоб так увлеченно рассказывал о походе в музей естественной истории, что ничего не замечал.

– И мы видели… скеленты слонов и носорогов и привидения динозавров…

– В одном из залов шел ремонт, – пояснил Грэм, – и экспонаты накрыли белыми накидками.

– И папочка сказал, что мне можно не спать допоздна, и мы ели… яички с тостиками… и я помогал. И папочка подарил мне шоколадного стегозавра… из музея… и мы видели мертвую белочку… с червяками в глазах… у папочки в саду.

– А ты не хочешь обнять мамочку?

Но Джейкоба переполняли впечатления.

– И мы ездили на двухэтажном автобусе, и у меня остались билеты.

Грэм присел на корточки и приставил палец к губам Джейкоба.

– Погоди-ка, малыш. Что с тобой, Кэти?

– Спину потянула – хотела диван передвинуть.

Грэм серьезно посмотрел на сына.

– Веди себя хорошо, ладно? Не обижай мамочку.

Джейкоб наконец обратил внимание на Кэти.

– У тебя болит спинка?

– Немножко. Но если моя обезьянка меня обнимет, мне станет легче.

Джейкоб не шелохнулся. Грэм встал.

– Ладно, поздно уже.

– Не хочу, чтобы папочка уходил! – заголосил Джейкоб.

Грэм взъерошил ему волосы.

– Прости, парень. Ничего не поделаешь, мне пора.

– Иди ко мне, Джейкоб, давай я тебя обниму, – протянула руки Кэти.

Однако тот уже впал в отчаяние, принялся размахивать руками и пинать стул.

– Не уходи-и-и!

Грэм попытался удержать его, чтобы сын не набил себе синяков.

– Тише, тише.

Он знал по горькому опыту, что лучше уйти, но Кэти не могла схватить Джейкоба и подержать, пока он смоется.

– Никто… никто не слушает… хочу… ненавижу…

Минуты через три в дверях возник Рэй с обмотанным вокруг торса полотенцем. Кэти к тому времени было уже все равно, что он скажет и что подумает Грэм. Впрочем, Рэй ничего не сказал. Перекинул вопящего Джейкоба через плечо и ретировался. Кэти и Грэм ошеломленно смотрели ему вслед, слушая затихающие вопли. Кэти подумала, что Грэм сейчас скажет какую-нибудь гадость и она сорвется. Но он лишь сказал:

– Я сделаю чаю.

Это были самые добрые слова, что она слышала от него за много месяцев, если не лет.

– Спасибо.

Грэм поставил чайник.

– Ты как-то странно на меня посмотрела.

– Я подарила тебе эту рубашку на Рождество.

– А-а-а, рубашку… извини… я не хотел…

– Я тоже не хотела… – Она вдруг всхлипнула.

– Что с тобой? – Протянутая рука замерла на полпути.

– Извини. Все хорошо.

– Точно? – спросил Грэм.

– Да. Мы женимся. – Кэти плакала уже открыто. – О, черт… не надо было…

Он протянул ей салфетку.

– Прекрасная новость.

– Да. – Она высморкалась. – А ты как?

– Все так же.

– Нет уж, рассказывай.

– Ну, я встречался с одной девушкой… с работы. – Грэм отобрал у нее мокрую салфетку и подал свежую. – Не срослось. Как тебе объяснить… Она классная, но понимаешь… она надевает резиновую шапочку перед душем, чтобы не намочить волосы.

Они пили чай, ели инжирное печенье и говорили о всяких безопасных вещах. Как Рэй допрашивал Джейми, как бабушка Грэма снималась для каталога вязаной одежды. Через десять минут Грэм собрался уходить. Кэти погрустнела и сама удивилась этому. Бывший муж задержался ровно настолько, чтобы показать, что чувствует то же самое. На короткий миг она подумала, что сейчас кто-то из них сморозит глупость, однако все обошлось.

– Береги себя. – Грэм чмокнул ее в макушку и ушел.

Кэти посидела еще немного. Джейкоб затих. Пока они болтали, боль ушла, а сейчас вернулась с новой силой. Проглотив еще две таблетки ибупрофена, Кэти поднялась на второй этаж. Заглянула в детскую. Малыш лежал на кровати, отвернувшись к стене, а Рэй сидел рядом, тихонечко напевая «Десять бутылок».

Кэти вновь заплакала. Не желая, чтобы Джейкоб с Рэем это увидели, развернулась и спустилась в кухню.

27

Что ни говори, несправедливость просто вопиющая. Джордж отнюдь не был наивным. Он знал – и с хорошими людьми случается плохое. Как и наоборот. Но когда семейство Беннов ограбил бойфренд дочери или когда первой жене Брайана пришлось удалять импланты из груди, его не покидало чувство, что восторжествовала какая-то первобытная справедливость.

Он знал мужчин, которые всю жизнь имели любовниц. Людей, которые становились банкротами, а на следующий день открывали ту же самую фирму под другим названием. Был знаком с человеком, сломавшим ногу собственному сыну лопатой. Почему это случилось не с ними? Тридцать лет Джордж устанавливал оборудование для детских площадок. Пусть не такое дешевое, как у конкурентов, однако лучшего качества.

Да, он тоже совершал ошибки. Надо было уволить Алекса Бэмфорда, когда тот явился в офис в стельку пьяным. И потребовать у Джейн Фуллер письменное свидетельство о проблемах со спиной, а не ждать, пока она побежит в газету.

За время работы в компании Джорджу пришлось уволить семнадцать человек, но все они получили достойное пособие и такие хорошие рекомендации, какие он только мог написать, не подставляя себя под удар. Он, конечно, не кардиохирург, но и не торговец оружием. Он приносил людям пользу по мере своих скромных возможностей.

И вот теперь… Что толку жаловаться? Всю жизнь Джордж решал проблемы. Надо просто решить еще одну. Привести в порядок мозг. Такое случалось и раньше. Восемнадцать лет он прожил в одном доме со своей дочерью и не сошел с ума. Когда умерла мать, вернулся в офис уже на следующее утро, чтобы не упустить крупный контракт в Глазго.

Нужно разработать стратегию.

Джордж нашел лист плотной кремовой бумаги, написал список правил и спрятал в огнеупорную металлическую коробку в углу шкафа, где хранились важные документы.

1. Находить себе занятия.

2. Совершать долгие прогулки.

3. Хорошо спать.

4. Принимать душ и переодеваться в темноте.

5. Пить красное вино.

6. Думать о чем-то другом.

7. Разговаривать.

Что до занятий, то свадьба – подарок судьбы. В прошлый раз он свалил организационные вопросы на Джин. А теперь убьет двух зайцев одним выстрелом – будет отвлекаться и заработает очки в свою пользу.

А прогулки – вообще чистое удовольствие. Особенно по пешеходным маршрутам вокруг деревушек Нассингтон и Фотерингей. Они помогали поддерживать форму и уснуть. Не обходилось, разумеется, и без трудностей. Однажды на плотине в Рутланд-Уотер загудела заводская сирена, и Джорджу стали представляться картины промышленных катастроф и ядерного удара. Он очень испугался и все же сумел дойти до машины, распевая бодрые песни, затем включил на всю громкость «Эллу в Монтре» и доехал под нее домой.

Идея выключать свет в душе во время переодевания выглядела вполне разумной, и все проходило без сучка без задоринки, не считая случая, когда Джин влетела в ванную, включила свет и завизжала, обнаружив, что там кто-то есть.

Красное вино не сочеталось с традиционной медициной, однако два-три бокала каберне оказались незаменимыми для психологического равновесия.

Самым трудным было думать о другом. Джордж мог стричь ногти на ногах, смазывать ножницы, а мысли выскакивали откуда-то из глубины, словно темный силуэт в кино про акулу. В городе Джордж отвлекался, рассматривая симпатичных девушек и представляя их голыми.

Впрочем, он встречал не слишком много симпатичных девушек в течение дня. Будь Джордж посмелее и живи один, покупал бы порнографические журналы. Но ему не хватало смелости: когда на Джин накатывает стремление к чистоте, она способна залезть в самый укромный уголок. Пришлось ограничиться кроссвордами.

Настоящим спасением оказались разговоры. Джордж и не представлял, что попытки навести порядок в собственной голове принесут такую пользу его семейной жизни. Не то чтобы она была мрачной или безрадостной. Вовсе нет. Они с Джин находили общий язык гораздо лучше, чем многие знакомые, шпынявшие друг друга по мелочам или не разговаривавшие неделями, лишь бы не утруждать себя разводом. Они с Джин благодаря его сдержанности ссорились редко. Чаще молчали. Поэтому возможность поделиться с женой мыслями и получить интересный ответ стала для Джорджа приятным сюрпризом. Порой разговоры с ней приносили ему такое облегчение, будто он влюблялся в нее заново.

Через пару недель после выработки стратегического плана Джорджу позвонил Брайан:

– Привет, к нам приехала мама Гейл на десять дней, и я решил махнуть в коттедж. Посмотрю, как там после строителей. Подумал, вдруг ты захочешь составить мне компанию. Никаких изысков: походные койки, спальные мешки, но ты ведь крепкий орешек.

Обычно Джордж не мог выдержать с братом и двух часов, однако в голосе Брайана звучало восхищение девятилетнего мальчишки, которому не терпится похвастать новым домом на дереве. А мысль о путешествии в поезде, долгих прогулках по ветреным берегам Хелфорда и пиве у камина в местном пабе показалась невероятно привлекательной.

Можно взять с собой альбом для набросков. И Питера Акройда, подаренного Джин на Рождество.

– Хорошо, я приеду.

28

Джейми пропылесосил ковры и вымыл ванную. Закралась шальная мысль постирать чехлы от диванных подушек, только ведь Тони не заметит, даже если они будут заляпаны грязью.

На следующий день Джейми сократил свое пребывание в комплексе на Крейгтон-авеню до минимума, сообщил в офис, что с ним можно связаться по мобильному, и вернулся домой, заехав в супермаркет.

Семга. А на десерт – клубника. Вкусно, полезно и не слишком сытно, чтобы сил хватило на секс. Джейми поставил в холодильник бутылку «Пуйи-Фюме», а на стол – вазу с тюльпанами. Глупо. Он так расстроился из-за Кэти и ничего не сделал, чтобы вернуть главного человека в своей жизни.

Они с Тони должны жить вместе. Он будет приходить в дом, где светятся окна и играет незнакомая музыка. А субботним утром просыпаться от запаха бекона и звона посуды на кухне. Надо взять Тони на свадьбу. Провинциальная нетерпимость – чепуха. Джейми просто самого себя боялся. Взросления. Необходимости принимать решения. Верности и постоянства.

Будет, конечно, отвратительно. Все равно. Плевать, что подумают соседи. И что мамочка будет носиться с Тони как с потерянным сыном. И что отец упрется по поводу спальни. Плевать, что Тони захочет тридцать три раза танцевать с ним под «Трижды женщину» Лайонела Ричи. Я хочу разделить свою жизнь с Тони. Все – и хорошее, и плохое.

Джейми сделал глубокий вдох, и ему показалось, что он не в собственной кухне, а на голом скалистом мысе в Шотландии, где грохочет прибой и ветер свистит в ушах. Он будто сделался выше. Благороднее. Сильнее.

Стоя под душем, Джейми чувствовал, как смывается и стекает с него что-то грязное и неприятное. Потом он никак не мог выбрать рубашку, а когда прозвенел дверной звонок, схватил первую попавшуюся и помчался вниз.

У Тони было такое лицо, будто он узнал плохую новость. Наверное, отец заболел.

– Что случилось?

Тони тяжко вздохнул.

– Входи, – сказал Джейми.

Тони не сдвинулся с места.

– Надо поговорить.

– Заходи, поговорим.

Тони отказался заходить и предложил прогуляться в парк. Джейми схватил ключи.

Это случилось возле маленького красного контейнера для собачьего дерьма.

– Все кончено, – проговорил Тони.

– Что кончено?

– Между нами все кончено.

– Тони!

– На самом деле ты не хочешь быть со мной.

– Хочу, – возразил Джейми.

– Может, и хочешь, но недостаточно сильно. Эта дурацкая свадьба… заставила меня понять… Я не хорош для твоих родителей? Или для тебя самого?

– Я люблю тебя.

Почему сейчас? Как глупо и несправедливо.

– Ты не знаешь, что такое любовь, – глядя ему прямо в глаза, сказал Тони.

– Знаю. – Джейми напоминал себе Джейкоба.

Выражение лица Тони не изменилось.

– Любить – значит быть готовым к тому, что кто-то может испортить твою уютненькую, прекрасно устроенную жизнь. А ты не хочешь, чтобы кто-то испортил твою уютненькую, прекрасно устроенную жизнь.

– Ты встретил другого?

– Ты, как всегда, меня не слышишь.

Надо было ему объяснить… семга… беготня по дому с пылесосом. Слова крутились в голове. Джейми просто не мог их выговорить. Слишком больно. И что-то нездоровое и успокаивающее притаилось в мысли вернуться домой, сбросить со стола вазу с тюльпанами, сесть на диван и выпить всю бутылку в одиночестве.

– Прости, Джейми. Мне очень жаль. Ты хороший парень. – Тони засунул руки в карманы, чтобы избежать прощальных объятий. – Надеюсь, ты встретишь человека, которого полюбишь по-настоящему.

Развернулся и пошел прочь. Джейми постоял пару минут, а дома, сбросив со стола тюльпаны, откупорил вино, сел на диван и заплакал.

29

Они лежали в постели. Рэй повернулся к Кэти и спросил:

– Ты точно хочешь выйти за меня замуж?

– Конечно, хочу.

– Ты ведь сказала бы, если бы вдруг передумала?

– Господи, Рэй, что за нелепые фантазии?

– Ты же не стала бы молчать только потому, что мы всем объявили о свадьбе?

– Рэй…

– Ты меня любишь?

– Что на тебя нашло?

– Так же сильно, как любила Грэма?

– Вообще-то нет.

Лицо Рэя исказила болезненная гримаса.

– В Грэма я была слепо влюблена, – продолжила Кэти, – и не видела его недостатков. А когда узнала по-настоящему… – Она погладила Рэя по щеке. – Тебя я знаю. Все твои достоинства и недостатки. И все равно хочу стать твоей женой.

– И какие у меня недостатки?

Она вовсе не обязана его утешать. Должно быть все наоборот.

– Иди ко мне. – Кэти притянула голову Рэя к своей груди.

– Я очень тебя люблю, – едва слышно произнес он.

– Не бойся, я не сбегу из-под венца.

– Прости. Я несу чушь.

– Это все предсвадебное волнение.

Кэти погладила его по плечу:

– Помнишь Эмили?

– Ну?

– Ее стошнило в ризнице.

– Не может быть!

– Да, ее отправили к алтарю с большим букетом, чтобы закрыть пятно. Отец Барри подумал, что несет от Родди, после мальчишника.

Они уснули. В четыре утра их разбудил крик Джейкоба.

– Мама, мамочка!

Рэй хотел встать, но Кэти сказала, что сходит сама. Джейкоб в полусне пытался отползти от желтого пятна посреди кровати.

– Иди сюда, бельчонок.

Она поставила его на ножки, и голова мальчика сонно свесилась на плечо.

– Оно… оно… мокрое… воняет…

– Ничего, ничего. – Кэти осторожно сняла пижамные штанишки, сложила и бросила за дверь. – Сейчас мы все исправим. – Взяла влажную салфетку и вытерла ему попку, надела новый подгузник и чистые штанишки.

Простынка с Винни-Пухом тоже пострадала.

– Полежи немножко, а я поменяю постельку.

Оказавшись на полу, Джейкоб расплакался.

– Не хочу… не бросай меня…

Но уже через секунду засунул в рот палец и уснул. Кэти связала мешок с подгузником и отправила его в мусорную корзину. Выбросила в коридор грязную простынь, достала из шкафчика свежую и прижала к лицу. Какой восхитительный запах! Она аккуратно заправила простынку, взбила подушку, наклонилась и подняла Джейкоба.

– У меня болит животик.

– Я принесу тебе парацетамол.

– Розовый, – вспомнил Джейкоб.

Кэти прижала малыша к себе. Ей так этого не хватало. Если Джейкоб не спал, он мог усидеть спокойно не больше тридцати секунд. Потом начинались вертолеты, взлетные полосы и прыжки с дивана. Она радовалась, что сын растет, но скучала по тому времени, когда он был частью ее тела и она защищала его от всех бед. Уже сейчас она думала о том, что когда-нибудь ее ребенок станет самостоятельной личностью, покинет дом и будет искать свой путь в жизни.

– Я скучаю по папочке.

– Он спит наверху.

– По моему настоящему папочке, – уточнил Джейкоб.

Кэти поцеловала его в макушку.

– Я тоже иногда по нему скучаю.

– Он не вернется?

– Нет, не вернется.

Джейкоб тихонько заплакал.

– Но я всегда буду с тобой. – Она вытерла рукавом футболки капельку у сына под носиком и покачала его.

Посмотрела на линейку роста с Бобом-строителем и подвеску с корабликами, кружащими в полутьме. Где-то под полом звякнула труба.

Джейкоб перестал плакать.

– А можно мне завтра лимонад?

Кэти убрала прядку волос с его лба.

– Не знаю, сможешь ли ты завтра пойти в садик, но если пойдешь, то по дороге домой получишь лимонад, ладно?

– Ладно.

– И тогда не будет десерта на ужин, договорились?

– Договорились.

– А теперь – парацетамол.

Положив сына в чистую постельку, Кэти принесла из ванной бутылочку с дозатором.

– Открой рот.

Джейкоб почти уснул. Она выдавила лекарство ему в ротик, вытерла каплю на подбородке, облизала палец и поцеловала в щечку.

– Я пошла, малыш.

Сын не хотел отпускать ее руку. Ей и самой не хотелось уходить. Кэти прилегла рядышком. Вот она – награда за вечную усталость, капризы, за то, что уже полгода она не брала в руки книгу. Кэти погладила сынишку по голове. Джейкоб был уже далеко-далеко, ему снились малиновое мороженое, космические экскаваторы и меловой период.

Очнулась она лишь утром. Джейкоб бегал туда-сюда по дому в костюме Человека-паука.

– Вставай, любимая, я приготовил завтрак. – Рэй погладил Кэти по волосам.

После детского сада они с Джейкобом вернулись поздно, потому что заходили пить обещанный коктейль. Рэй уже пришел с работы.

– Грэм звонил, – сообщил он.

– Чего хотел?

– Не знаю.

– Что-то важное?

– Я не спрашивал, он сказал, что позвонит позже.

Второго звонка от Грэма Рэй бы не выдержал, поэтому Кэти решила перезвонить сама. Уложив Джейкоба, она набрала бывшего мужа.

– Привет, это Кэти.

– Спасибо, что перезвонила.

– И что за секреты?

– Никаких секретов, беспокоился о тебе и не хотел говорить об этом Рэю.

– Извини. Я неважно себя чувствовала, когда ты приехал: спина и все такое.

– Тебе есть с кем поговорить? – спросил Грэм.

– Ты имеешь в виду врача?

– Я имею в виду вообще.

– Конечно, есть.

– Ты понимаешь, о чем я.

– Послушай, Грэм…

– Если не хочешь, я не буду лезть не в свое дело. И я ни в чем не виню Рэя, честно. Просто подумал – может, выпьем кофе? Мы ведь по-прежнему друзья? Ну ладно, не друзья. Но мне показалось, тебе нужно выговориться. Я не имею в виду ничего плохого. – Он помолчал. – И мне приятно было поболтать с тобой в прошлый раз.

Что это с ним? Грэм не проявлял такой заботы уже много лет. На ревность не похоже. Может, во всем виновата «шапочка для плавания»?

Нельзя быть такой злой, сказала себе Кэти, люди меняются. Грэм беспокоится. И он прав. Мне не хватает дружеской поддержки.

– В среду я заканчиваю раньше, у меня есть час до того, как забирать Джейкоба.

– Отлично.

30

Зубная щетка. Полотенце. Бритва. Шерстяной свитер. Джордж начал укладывать вещи в чемодан, затем решил, что тот не подходит для вылазки на природу, и откопал на чердаке старый рюкзак Джейми. Немного потрепанный, но для рюкзака нормально. Три пары трусов. Две фуфайки. Акройд. Спортивные штаны. Вот это настоящий отдых!

Однажды он уже пробовал подобное. Сноудония, тысяча девятьсот восьмидесятый. Отчаянная попытка Джорджа остаться на Земле после кошмарного перелета в Лион годом раньше. Будь его дети покрепче, а жена не столь привязана к комфорту, все получилось бы. Дождь – неотъемлемая часть единения с природой. К вечеру он почти всегда заканчивался, и можно было спокойно дышать воздухом, пока готовится ужин на походной газовой плитке. Однако любые его предложения отправиться на следующий год в поход на остров Скай либо в Альпы встречали дружные восклицания: «Может, лучше в Северный Уэльс?», сопровождавшиеся взрывами недоброго смеха.

В девять утра Джин высадила Джорджа в центре города, и он направился в «Оттакар», где купил подробную карту номер 204: Труро, Фалмут и прилегающие районы. Потом зашел в канцелярский магазин и приобрел карандаши: 2В, 4В и 6B, блокнот и мягкую резинку. Хотел еще купить точилку, однако вовремя вспомнил, что буквально за поворотом есть магазин туристического снаряжения. Там он раскошелился на швейцарский армейский нож, которым можно не только точить карандаши, но и строгать палки, и даже вытаскивать камни из лошадиных копыт, если возникнет такая необходимость.

Он прибыл на вокзал на четверть часа раньше, купил билет и сел на скамейку. Час до Кингс-Кросс. По линии Хаммерсмит-энд-Сити до Пэддингтона. Оттуда четыре с половиной часа поездом до Труро, двадцать минут до Фалмута, а дальше на такси. Если между Пэддингтоном и Труро действует бронирование мест и не придется сидеть на рюкзаке перед туалетом, он успеет прочитать не меньше двух сотен страниц.

Незадолго до прибытия поезда Джордж вспомнил, что не положил в рюкзак стероидную мазь. В принципе, не страшно. Мазь от экземы можно купить в любой аптеке.

Зря он подумал об аптеке. Подняв глаза на табло, чтобы посмотреть, сколько осталось до поезда, Джордж увидел на соседней скамье безобразного бродягу. Ближайшая к Джорджу сторона его лица представляла собой бесформенную рану, словно туда недавно ткнули разбитой бутылкой. Или как будто голову несчастного разъедала какая-то жуткая болезнь.

Джордж пытался оторвать взгляд и не мог. Зияющая рана притягивала его, как пропасть. Так, думай о другом. Джордж опустил голову и принялся разглядывать серые катышки раздавленной жевательной резинки у себя под ногами.

«Я ехал в поезде и думал о тебе, – тихонечко запел он. – Я шел по тропинке и думал о тебе».

Бездомный встал со скамейки.

Боже милосердный! Он идет сюда!

Джордж продолжал смотреть вниз и бубнить:

«Светит луна, вьется река, звезды сияют в небе…»

Бомж проковылял мимо и медленно побрел к краю платформы. Поняв, что тот в стельку пьян и может упасть на рельсы, а выбраться на платформу явно не способен, Джордж огляделся. Он живо представил человека, споткнувшегося о бетонный выступ, скрип тормозов, мокрый шлепок, распластавшееся на рельсах тело, и колеса поезда, разрезающие его, словно кусок ветчины. Нужно остановить бродягу. Однако для этого к нему придется прикоснуться, а Джордж не мог. Ужасная рана. Вонь разлагающейся плоти.

Нет. Он не обязан никого останавливать. На станции есть другие люди. Работники железной дороги, в конце концов. Они несут ответственность. Если перейти на противоположную платформу, он не увидит, как умрет бездомный. Но тогда он пропустит поезд. С другой стороны, если произойдет несчастный случай, отправление задержат. Тогда Джордж не успеет на поезд до Труро и четыре с половиной часа будет сидеть возле туалета.

Доктор Бархутян ошибся, когда у Кэти случился приступ аппендицита. Сказал, что это желудок. Три часа спустя пришлось вызвать «неотложку», и Кэти сразу положили на операционный стол. Как он мог забыть? Доктор Бархутян – кретин. Он выписал неправильный препарат. Мазь от экземы содержит стероиды, ткани от них растут быстрее и становятся сильнее. Он втирает мазь, которая превратит новообразование в настоящий рак. С ним будет то же, что с бродягой. Раны по всему телу.

Подъехал поезд. Схватив рюкзак, Джордж влетел в дверь ближайшего вагона. Скорее! Пусть мрачные мысли останутся на платформе! Джордж рухнул на сиденье. Сердце стучало так, словно он бежал от самого дома. Ему стоило величайшего труда усидеть на месте, и плевать, что думает о нем сидящая напротив женщина в коричневом дождевике. Поезд тронулся. Посмотрев в окно, Джордж представил, как в детстве, что летит в маленьком самолете параллельно вагону, тянет на себя штурвал, чтобы перелететь через изгородь или мост, бросает самолет то вправо, то влево, огибая дома и телеграфные столбы.

Поезд набирал скорость. Над рекой. Над дорогой. Джорджу стало дурно. Он барахтался в перевернутой вверх тормашками каюте тонущего судна. В полной темноте. Дверь где-то внизу – не важно где. Она открывается в другие места, где ты все равно умрешь. Джордж бешено брыкался, пытаясь удержать голову в исчезающей пирамиде спертого воздуха, где стены встречались с потолком. Вот уже и рот под водой. Маслянистая жидкость заполнила дыхательные пути. Он уронил голову на колени. К горлу подступила тошнота.

Джордж выпрямился. Тело покрылось холодным потом, кровь отлила от головы. Он вновь наклонился. Его бросило в жар. Он сел прямо и открыл окно. Женщина в коричневом дождевике неодобрительно на него посмотрела. Зловредная болячка медленно и беспощадно сожрет его тело.

«Я ехал в поезде и думал о тебе…»

Спальные мешки? Прогулки вдоль Хелфорда? Пиво у костра с Брайаном? Как могло ему такое в голову прийти? Это будет настоящий ад! На первой же остановке Джордж сошел с поезда, добрел до скамейки и стал вспоминать утренний кроссворд из «Дейли телеграф». Коленопреклонение. Фляга. Сбруя. Вроде немного отпустило. Я умираю от рака. Надо просто отложить эту жуткую мысль в специальную коробочку, где положено хранить мысли об умирании от рака, и тогда все будет хорошо.

Газель. Мизер. Папайя. Надо сесть на ближайший поезд домой. Поговорить с Джин. Выпить чаю. Включить музыку, громко. Родной дом. Сад. Все на своих местах. Никакого Брайана. И никаких бродяг. Увидев справа обратную сторону табло, Джордж встал и прошел вперед: посмотреть, что там написано. «Вторая платформа. Двенадцать минут». Он направился к лестнице. Через час будет дома.

31

Высадив мужа в центре, Джин поехала домой. За всю совместную жизнь она ни разу не оставалась одна на целых четверо суток. Вчера не могла дождаться, когда наступит этот момент, а теперь испугалась. Стала высчитывать точное количество часов, если отнять время работы в «Оттакаре» и школе. Воскресный вечер она проведет с Дэвидом. Но до воскресенья еще надо дожить.